«Психологическая социология конца XIX века: основные течения и представители»

1. Смена познавательных парадигм

    Физико (биолого) — мате­матическая схема в позитивизме допускала проверку гипотез количествен­но обработанными данными, игнорирующими психологию. Это привело к избыточному отрыву социологии от последней. Кроме того, и позитивизм, и марксизм стремились конструировать общую теорию и универсальные социальные законы. Отсюда вытекает их крен в сторону традиционных философских обобщений (социальная философия). Поэтому и отношение к ним было как к традиционным философским (метафизическим) спекуля­циям, которые не могут претендовать на научную и, тем более, на мето­дологическую роль по отношению к другим социальным наукам.

    Жажда новых познавательных форм разрушила старые интеллектуаль­но-логические установки, наработанные классической философией, с ее строгой приверженностью к традиционной универсалистской проблема­тике – исследованию сущего, бытия и истины. Неспособность решить данные вопросы индуктивно-гипотетическим и дедуктивно-абстрактным методами, игнорирующими субъективность, вела к “деструкции метафизики”. Последняя была продолжением позитивистской революции в фило­софии, взявшей на себя задачу окончательного освобождения науки от традиционной (спекулятивной) философии. Только теперь она продолжа­ется под антипозитивистским флагом “философии жизни”, которая разру­шает чуждый ей мир истины, основанный на разделении субъекта (разум) и объекта (внешний мир).1

    Новая философия экзистенциально-феноменологическай ориентации то­же обращается к опыту, но опыту “экзистирующего субъекта” (а не объек­тивного наблюдателя объективного мира), переживающего свое “бытие – в – мире” и понимающего смысл данного переживания (своего существования). При этом решающее значение имеют конкретные, неповторяющиеся проблемы наличного (экзистенционального) бытия каждого отдель­ного человека. Сосредоточением анализа становится человеческое суще­ствование лишь в настоящем, неудержимо текущем в прошлое (переходя­щем к смерти).

    Сторонники этого направления исходят из концептуального положения, что мир и человеческая психика слиты воедино (событие): та часть мира, с которой имеет дело человек, в значительной степени является продук­том его деятельности. Ничто не появляется в социальном мире без пред­шествующей (невидимой) работы мысли. Мысль, слово, душевный настрой задают (порождают) “жизнь” социальных явлений и процессов, вна­чале в представлениях людей, а затем в социальной (исторической) прак­тике. Поэтому последняя определяется различными духовными факторами – инстинктами, желаниями, мотивами, волей, которые необязательно выражают интересы классов. Духовные силы ведут к образованию экономи­ческих структур, а не наоборот. Следовательно, чтобы установить законо­мерности, которые позволяют тотально охватывать людей и овладевать социальными ситуациями, надо выяснять, что происходит в душе (псюхе) человека — психической стихии. Данные закономерности наличного бы­тия не поддаются рациональным измерениям, их нельзя уловить и обоб­щить посредством понятий «старой философии”.

    Перенос анализа аспектов социальной жизни в духовную сферу иници­ировал в новых философско-психологических направлениях дихотомии: “натурализм – психологизм”, “науки о природе – науки о духе”, “объяс­нение – понимание”, “рациональное – иррациональное”. В центре внима­ния новых наук оказываются вопросы психологического взаимодействия и воздействия: внутрипсихологическая динамика, внешняя активность, си­стема ценностей, баланс интересов и диссоциации и т.п. Их решение имело теоретико-прикладной характер, поскольку данные знания и методы по­зволяют организовывать, управлять и прогнозировать линию поведения людей в определенных условиях (образование, воспитание, производство, военное дело, торговля и др.). В силу этого представители психологическо­го направления дают достаточно верную картину духовной жизни после­дней трети ХIХ века, что обусловливало влияние данного направления на развитие мировой культуры.

    Философская культура новой экзистенциально-феноменологической ориентации оказала влияние на смену парадигмы научного познания, ак­центируя гуманитарную проблематику понимания. Это повлекло за собой и соответствующие определения – “понимающая психология”, “понимающая экономика”, “понимающая социология” , – вернувшие человека в сферу социального познания. Расширение предмета социологии иницииро­вало развитие и обогащение ее методов.

    Наряду с использованием количественных методов анализа социальной действительности (наблюдение, лабораторный эксперимент, математические расчеты и др.), тяготеющих к естествознанию, имеет место и инкор­цорпорация качественных методов – тестирование (опрос), анализ текстов, изучение биографий и др. В результате происходит: 1) изменение предмета исследования 2) обращение к разработке новой исследовательской тех­ники; 3) изменение типа социологической работы.

    Образовавшаяся дихотомия “объяснение – понимание” разводит и абсолютизирует данные способы познания социального мира. Однако они выступают лишь фрагментами познавательного процесса. Поэтому спор о том, что важнее – “объяснение” или “понимание” – изначально некон­структивен. В нем просматривается неосознанное стремление к упроще­нию познавательной задачи. Объясняющее постижение внешнего мира хотя и приводит к поверхностным (очевидным) истинам, но позволяет обоб­щать накопленный эмпирический материал. Понимающее (осмысляющее) постижение глубинного и жизненно важного субъективного мира позво­ляет проникать в тайны бытия. Историческая задача заключалась в том, чтобы объединить данные фрагменты (стороны) социального познания в единое целое. Ее решение составило содержание классической социологии на рубеже ХIХ–ХХ веков. В этом плане социологический психологизм сыг­рал роль переходного звена (процесса) от ранней к классической (антире­дукционистской) социологии.  

2. “Философия жизни”

    Смена познавательных парадигм означает переход от рациональной (традиционной) концепции познания к иррациональному интуитивно-понимающему познанию. Она связана с формированием нового экзистенциональ­но-феноменологического направления философии – “философии жизни”. Последняя складывается целой группой философских школ, представите­лями которых были Артур Шопенгауэр (1788—1860), Сёрен Кьеркегор (1813—1855), Вильгельм Дильтей (1833—1911), Фридрих Ницше (1844—1904), Анри Бергсон (1859—1941), Георг Зиммель (1858—1918), Эдмунд Гуссерль (1859–1938) и др.

    Основоположники “философской жизни” понимают бытие как превращенную форму изначальной субъективности: основу социальной жизни составляет человеческая субъективность – жизненные силы как желания, мотивы, воля и т.п. Они проявляются в процессе непосредственного контакта субъекта с реальностью в качестве переживаний. Последнее есть “изжива­ние” жизнью самой себя. Смысл переживания (радость, надежда, страх и т.п.) дан нам с абсолютной достоверностью. Поэтому переживание выступа­ет как единственное средство к познанию подлинной действительности.

    Нетрадиционным методом познания переживаний является понимание – осмысленное их постижение, приводящее к продуктивным знаниям. Сего помощью переименование “другого” превращается в достоверное “для меня” (как и мое собственное для другого).

    Данный подход отражал тот факт, что основные идеи метафизики –натурализм (материализм, позитивизм) и идеализм – устарели и не могут больше являться надежным методологическим руководством для науки и практики. Их критическое преодоление затрагивало концептуальные осно­вы и вело к истокам кантианства с его основной проблемой данности нам мира, наличного только в нашем созерцании и представлениях. Ее реше­ние в новых условиях составляет содержание неокантианства и философии жизни.

    Однако Кант оставил открытым вопрос об основаниях различения “наук о природе” и “наук о человеке”. Неокантианцы выдвинули положение о “коррелятивности” (соотносительности) субъекта (Я) и объекта (не-Я), как основы всякого познавательного процесса. Кроме этой “неразрывной корреляции” признается еще существование таинственного “нечто” (по­вторение кантовской идеи “вещи – в – себе”). При этом опираются научение психофизической организации познающего субъекта (Г. Гельмгольц), которая дана до всякого его опыта. Следовательно, все формы чувственно­го созерцания (пространство и время) и категории обусловлены ею, то есть априорны.

     Данная априорность подтверждается математическим конструировани­ем своих понятий. В частности, абстрактно-математическим открытием У. Леверье планеты Нептун, предвосхитившим ее визуальное открытие. Тем самым актуализируется вопрос об экспансии математики в общественные науки и универсальности математических приемов – интуитивное истол­кование математической аксиоматики. В пункте априорности начинается различие позиций неокантианства и философии жизни.

    Неокантианство. В частности, неокантианцы отрицают понятие закона применительно к истории, но применение рационального метода в исто­рическом познании считают необходимым. Субъекту посредством чувствен­ности дается многообразие явлений. Познавательный процесс с присущи­ми ему формами созерцательности и категориями рассудка, вносит поря­док в данное многообразие, выявляя связи и закономерности. Неоканти­анцы рассматривают исторические события как содержание культурной жизни, которая понимается на основе вне исторических ценностных под­ходов. При этом они понимаются как идеалы (ориентиры) социокультур­ного развития общества, составляющие трансцендентный мир долженствования. Это мир вневременных абсолютных ценностей, стоящих по ту сторону субъекта и объекта и противостоящих бытию. Он обращен своими велениями (императивами) к миру свершающемуся, но никогда не нахо­дит в нем своего полного свершения. По мере прогресса культуры мир ценностей открывается человеку, и они (а не законы) в виде установок и требований являются руководством в жизни людей и отборе исторически значимых для познания событий.

    Философия жизни. Представители философии жизни различают “науки о природе” (естествознание) и “науки о духе” (исторические, гуманитар­ные). Первые извлекают из переживаний, описывают и объясняют то, что относится к природе. Вторые рассматривают жизненный (исторический) мир как переживаемые человеческие состояния – изначальные “самопе­реживаниях. Данная реальность самих переживаний познается методом ин­туитивного понимания, основанным на общности жизненных пережива­ний индивидов.

    Философия жизни охватывает все стороны истории, культуры, обще­ственных отношении и познания, а не ограничивается методологически­ми вопросами или “философией науки”. Крупнейший представитель фило­софии жизни и родоначальник “понимающей психологии” В. Дильтей предвосхитил переход к новой парадигме социологии – психологизму в социо­логии и “понимающей” социологии². Он исходил из тезиса об ограничен­ности метафизической картины мира, разрушения общеобязательной на­уки и необходимости познания “жизни” средствами переживания и интуи­тивного понимания.

    Дильтей считал, что в “науках о духе” (“науках о культуре”, “историчес­ких науках”) мы постигаем духовный мир в форме связей-воздействий, образующихся с течением времени. Чтобы зафиксировать их, нужно брать отдельный результат воздействия, а затем, идя в обратном порядке, по­дыскивать те моменты, которые его вызвали. Поэтому нужно выявлять ус­ловия, при которых стал возможен данный результат. Происходит это сле­дующим образом.

    Первоначально индивид на основе переживаний постепенно понимает структурную взаимосвязь последовательных событий собственной внутренней жизни. Затем эта связь снова обнаруживается через понимание в других индивидах – чужих жизненных выражениях. Понимая чужое, понимающий опирается на свой внутренний опыт, поскольку он изначально нахо­дится в некой общности “Я” и “Ты”. Благодаря ей имеет место взаимосвязь индивидуального и общечеловеческого. Поэтому единичные “жизненные выражения” понимаются как относящиеся к одной сфере общности. Тем самым открывается возможность делать заключения по аналогии: опыт соб­ственного “Я” позволяет делать заключение о душевном событии в “дру­гом” (надличностном социальном образовании), аналогичном нашему.

    Исторический (жизненный) мир также существует как переживаемые человеческие состояния. Они находят свое выражение в “объективациях жизни” как продуктах деятельности творцов культуры, фиксируемых в тек­стах, памятниках культуры, жизненных проявлениях и т.п. Историческое познание имеет дело лишь с единичными исторически значимыми событи­ями. При этом объективно-истинная обобщающая теория становится прин­ципиально не нужной. Жизненный мир в силу своей субъективности, ин­тенсивного и экстенсивного многообразия – иррационален. Поэтому ос­новными методами его познания являются психология и герменевтика – интуитивное понимание и интерпретация.

    В целом, теперь в научном познании формируются три уровня парадигмальных координат: а) в естествознании – эмпиризм; б) в социальных науках – критицизм и в) герменевтика.

3. Формирование психологической парадигмы социологии

    Индустриализация западного общества обусловливает его трансформа­цию в цивилизацию промышленно-городского (урбанистического) типа. В результате, человеческая психика обзаводится новыми качествами: разно­образием чувств, отношений и реакций каждого; профессиональными, либерально-демократическими установками; массовизацией социальных процессов, гигиенизацией быта и др. Актуализация данной проблематики влияет на переориентацию социологии на изучение человека и сообществ как носителей психики, законов психологии: социология в своих главных чертах представляет собой воспроизведение психологии.

    Такая переориентация сопровождается, во-первых, эмансипацией со­цидигме превращает ее в науку о людях, создающих психическую реальность. На этой основе осуществляется антипозитивистская борьба против социо­логии, построенной по образцу естественных (физико-биолого-математи­ческих) наук.

    Во-вторых, психологизация социологии, с одной стороны, проводит достаточно четкую границу ее дефилософизации. социологический психологизм – это не философия. Окончательное отделение социологии от фи­лософии превращает первую в самостоятельную науку. С другой – акцентирование психологизма обусловливало взгляд на общественные феномены как социопсихологические. Психологический редукционизм привел к психологической модели развития социологии, для которой характерно смешение предметов и методов социологии и психологии.

    Социологизм заключается, прежде всего, в расширении дихотомии “ин­дивид – общество” в трихотомию “индивид – группа – о6щество”. Их до­минация как первичной реальности образует в социологическом психоло­гизме различные течения: индивидуалистическое, групповое и социеталь­ное.

    Психологизм выражался в подходе к межличностным, групповым и социетальным психологическим отношениям как исходному пункту для со­циального познания.

    В целом, имела место попытка свести всю специфику психологического к чисто социальной закономерности. В результате психологизация социоло­гии положила начало формированию “социальной психологии”. Для дан­ного направления был характерен результативный анализ взаимосвязи со­циального и психического. Однако вуалирование специфического предмета психологии вело к тому, что понятия “социология” и “социальная психо­логии” употребляются представителями социологического психологизма как однозначные.

    Для представителей социологического психологизма содержанием со­циальной жизни выступают социальные настроения, мотивационно-смыс­ловые образования, переживания, подражания, знаково-символические выражения и т.п. Превалирование социально-психологической проблема­тики снимало общественную (политико-экономическую) проблематику деполитизация и деэкономизация социологии. Считалось, что обращение к последней превращало социологию в средство социально-политической борьбы. На повестку дня ставился вопрос о нейтральности социологии: “Политический человек противен” (Р. Вагнер).

    Формирование психологической парадигмы социологии шло в трех ас­пектах: индивидуалистическом, групповом и социетальном.

    В индивидуалистическом аспекте человек предстает как первичная реальность: индивидуальные (а не социальные) психические свойства чело­века корреспондируют с явлениями общественной жизни. Данная психо­логизация ориентирует на то, что все общественные явления и процессы рассматриваются посредством анализа психики человека. Поэтому прева­лирующим становится анализ: а) субъективных ситуаций – того, как ин­дивид воспринимает и понимает окружающее; б) субъективных мотивов индивидов как различных состояний их организмов.

    Такой подход снимает вопросы причинной связи явлений, обусловлен­ности общественного прогресса, так как история общества предстает ис­торией столкновений, переплетений бесчисленного числа воль, стремле­ний, желаний и ощущений людей. При этом социальный прогресс понима­ется как осуществление духовных сил и импульсов человека. Кроме того, установка на то, что индивид – это единственная реальность в обществе, формирует социологический номинализм. Отсюда следует, что понятия “груп­па”, “общество”, “воля народа” и т. п. являются лишь нереальными абст­ракциями, лишенными объективного содержания.

    В групповом аспекте заключена своеобразная ответная реакция на увлечение прямым корреспондированием индивидуальных психических про­цессов с социальными. При таком подходе акцентируется тот факт, что люди объединяются в содружества – в группы и сообщества, обладающие однородными психическими импульсами и характеристиками. Группы име­ют примат над индивидуальным: отдельные люди являются простыми результатами их жизни в группах. С помощью последних индивидуальное сводится к социальному, так как группа есть результат социального процесса. Отсюда, главной проблемой социологии являются “межгрупповые” отно­шения, стандарты группового поведения, которые обусловливают базис­ные типы личности.

    В данном аспекте группа трактуется как реальная единица анализа, вклю­чающая любое количество людей, между которыми есть связи, позволяю­щие говорить, что они вместе (“Мы”). В этом смысле групповая концепция была реакцией на увлечение психологией рас, народов и масс. Поэтому она тоже опирается на социологический номинализм, представляющий “общество” как просто название, которому не соответствует никакая объективная ре­альность. Им обозначают взаимодействие индивидов, образующее единство, степень которого выражает различные формы объединения.

    Группа – это самостоятельная целостность (гештальт), чья сила опре­деляется взаимосвязанностью отдельных членов (частей). Чем сильнее “геш­тальт”, тем больше поведение (положение) его отдельных членов зависит от внутригрупповых отношений. Например, в примитивных обществах, где родственные связи очень сильные, разрыв с группой ведет к гибели индиви­да. Реальность психологической группы определяется понятием “Мы”. Оно означает не любое множество лиц, включающих “меня”, а особое целое, где “Я” и “Другие” являются необходимыми, взаимосвязанными (взаимозависимыми) частями. Поэтому и поведение в группе есть поведение чле­нов группы, а не самостоятельных (изолированных) личностей.

    В результате создается достаточно жесткая система с разделением стату­сов и функций (ролей) ее членов. Поэтому группа предстает как исходное и центральное образование всей социальной структуры.

    Критерий различия групп многообразен: его можно определить по этни­ческим, религиозным, политическим, экономическим и т. п. признакам, каждый из которых равноправен. Этим объясняется тот факт, что группа является многофакторным “мостом” между индивидом и обществом, так как именно в ней осуществляется взаимодействие между людьми. В силу этого, сквозь ее призму (коллектив, община, объединение) выстраивают­ся человеческие отношения.

    Социетальный подход опирается на установку социологического реализма, трактующего общество как особенное и целое бытие. При этом, ак­центируется внимание на больших социальных группах и связанных с ними социально-психических явлениях: расовый и национальный характер, на­родный обычай, массовое общение, общественное мнение, социальная (коллективная) память и др. Для социетальной ориентации характерно отношение к человеческой природе – индивиду как величине не жизнен­ной, постоянной (как и шкала ценностей, регулирующая его поведение), которой можно пренебречь при изучении массовых явлении. В целом, в рамках психологизации социологии происходит поворот от монистических, позитивистских поисков “единого фактора” к много факторной модели социальной жизни и поведения людей. Наличие различных ас­пектов конструирования социологического знания и социального мира, задает социологическому психологизму изначальной плюрализм. Разнооб­разие подходов и течений значительно расширило его конкурентные и адап­тивные возможности в процессе обретения социологией статуса самостоя­тельной научной дисциплины. Кроме того, плюрализм развития социоло­гии подпитывался также и переходом к формированию национальных школ, нарабатывающих традиции и опыт в форме “учитель – учению”.1

4. Национальные школы психологической социологии

    С именами Габриэля Тарда (1843–1904) и Гюстава Лебона (1841–1931) связана линия психологизации французской социологии, сосредоточившаяся на разработке проблематики больших групп, которая находилась на периферии психологической науки. Мощный импульс к научному ис­следованию вопросов характера рас, наций и толпы был задан в ХIХ веке интенсивным развитием этнографии, антропологии и революционными событиями в Европе и Америке. В результате перед европейцами история людей предстала как широкая вариабильность психологических феноме­нов в этнических и социальных сообществах.

    Тард и Лебон обращаются к решению вопросов межгрупповых отноше­ний, группового поведения и массовизации социальных явлений: толпы как формы организации общества; общественных верований и мнения; характера расы (нации); связи изменений в психике людей и в их жизни; принятия групповых решений; различения “элиты и массы”, многие из которых продолжают оставаться открытыми и сегодня. Каждый из них шел своим путем, но есть в их творчестве и нечто общее.

    Прежде всего, Тард и Лебон не разделяют веры в индустриальный про­гресс, которая определяла собой весь ХIХ век. Для их творчества характер­но предчувствие грядущей социальной катастрофы, ее наступление они усматривают в признаках душевного упадка современного им переходного периода. Тревожным взглядом они акцентируют усиливающуюся власть разрушительной силы толпы и пытаются раскрыть ее существо. В подтверждение своих идей и выводов Тард и Лебон широко оперируют примерами Французских революций 1793, 1848, 1871 годов. Причем последний настро­ен более пессимистически: ход истории неумолим и трагедия неотвратима. Отсюда Лебон определяет задачу современности – поиск путей наиболее безболезненного межвекового перехода.

    Действительно, в “открытом” обществе, в сравнении с “закрытым” все время испытывается недостаток объединяющих идей, так как в нем личности представлено самостоятельно выбирать идеи, дающие смысл жизни. С этим “средний” человек часто не справляется: человек наказан свободой выбора. Реакцией на данное состояние является стремление масс восстановить закрытое общество, чтобы в нем, с помощью жесткой разрешительно-запретительной регламентации, избавиться от чувства страха перед чрезмерной духовной открытостью, перед обновлением и усложне­нием социальной жизни.

    Тард и Лебон особо подчеркивают сложность социальных явлений и невозможность предвидеть результаты их взаимного влияния. Эти результа­ты выступают следствием громадной бессознательной работы (Лебон), боль­шей частью недоступной теоретическому анализу. В частности, есть такие случаи, когда действиями рас, наций и толпы руководят, по-видимому, таинственные силы, называвшиеся в древнем мире судьбой, провидени­ем, теперь именуемые голосом мертвых. Мы не можем не признать могу­щества этих сил, хотя совершенно не знаем их сущности. Иногда кажется, что в недрах наций находятся скрытые силы, руководящие их действиями. Поэтому исследователь должен быть очень осторожным в тех выводах, которые внушаются ему логикой, и сдержанным в своих заключениях.

   Тард и Лебон в анализе поведения больших групп опираются прежде всего на индивидуальную наблюдательность, интуицию и здравый смысл исследователя. Их оригинальные размышления над закономерностями социальных процессов, эмоциональный стиль изложения, отсутствие шаблонного “научного” жаргона разрывали схемы “исторического развития и стандарты его интерпретации. Главную установку выразил Лебон: “Принадлежать к какой-нибудь школе – это значит необходимым образом разделять все ее предрассудки и предубеждения”.1 Такая позиция требовала определенного мужества перед идеологическими проработками, которые укоренялись в социальных науках на рубеже ХIХ–ХХ веков. Вместе с тем, им удалось достаточно глубоко проникнуть в тайны таких соци­альных феноменов, как характер нации (расы) и толпы.

    Немецкая школа социологии внесла серьезный вклад в становление социологического психологизма и развитие “понимающей социологии”. Представителями данного направления являются Георг Зиммель (1858–1918), Фернанд Тённис (1855–1936), Вернер Зомбарт (1863–1941), Макс Вебер (1864–1920) и другие. Их творчество приходится на переходный период в Герма­нии от традиционного к индустриальному – промышленному капиталис­тическому обществу. Время радикальных перемен обусловило противоре­чивый характер формирования социального познания в рамках националь­ной культуры. С одной стороны, как противоборство с метафизикой, бази­рующейся на монизме, диалектике и детерминизме, ведется полемика с гегелевско-марксистской философской системой. С другой – полемика со школами “одного фактора”, абсолютизирующими влияние того или иного фактора на общественное развитие.

    Развитие социологического психологизма в Германии исходит из уста­новки, что единственная точка зрения, с которой можно рассматривать все социальные явления, связанные с совместной жизнью людей, – пси­хологическая. Отсюда вытекает предпосылка приоритетного влияния ком­плекса психологических (психических) факторов на человеческое бытие в дезинтегрированные (переходные) периоды общественного развития. Духов­ная атмосфера конкретного исторического периода – вот ключ к “пониманию” и трактовке соответствующих ему экономических, политических, социальных и других процессов. Данный подход формируется на основе ис­торико-феноменологической концепции анализа социальных явлений, по­ставившей под сомнение возможности позитивистского (естественнонауч­ного) “объясняющего” подхода к обществу.

    Во-вторых, парадигма социологического психологизма формируется как плюралистическое и эклектическое направление, успешно опирающееся на различные конкурирующие и альтернативные основания: индивидуаль­ные, групповые и социетальные психологические факторы в соответствии с целями и задачами исследования. Традиции немецкой науки о “националь­ном духе”, “психологии народов” обусловили интерес к проблематике со­держания “национального духа” и меньше всего – к вопросам “масс” и “массового поведения”.1

    Что касается Г. Зиммеля, то он также предло­жил свою концепцию того, как отделить социологию от других наук об обществе, и определил ее задачей изучение закономер­ностей, недоступных другим социальным наукам. Социология, по его мнению, изучает чистые формы “социации” (или обще­ния), которые можно систематизировать, психологически обо­сновать н описать их историческое развитие.

    Труды М. Вебера представляют уникальный по своему замыслу и исполнению сплав исторического и социо­логического знания. Вебер рассматривал личность как основу социологического анализа. В этом отношении его взгляды про­тиворечат точке зрения Дюркгейма, придававшего главное зна­чение исследованию общественных структур. Он считал, что такие сложные понятия, как “капитализм”, “религия” и “госу­дарство”, могут быть осмыслены только на основе анализа по­ведения индивидов. Поэтому социолог должен исследовать мотивы поступков людей и то значение, которое они придают собственным действиям и действиям других. Он признавал ог­ромную роль ценностей, считая их мощной силой, влияющей на социальные процессы. Именно с этих позиций он исполь­зовал такие понятия, как “понимание”, “идеальный тип”, фе­номен “бюрократии”, “религия”, что легло в основу его “пони­мающей социологии”. И наконец, он посвятил немало работ проблемам государства, власти, типам господства (традицион­ное, легальное, харизматическое), что позволяет считать его одним из создателей политической социологии.