«Исторический опыт миграционной политики России в Дальневосточном регионе»

То подымается вопрос о переселении и расселении;

затем пугаются этого вопроса и ставят запруды.

С. Ю. Витте, 1898 г.

 

Этот эпиграф взят не случайно. Он, по нашему мнению, весьма точно характеризует изменение господствующих отношений государственной власти России к проблеме миграции населения на Дальний Восток на различных этапах освоения региона.

 

Миграционная история Дальнего Востока является, по существу, историей широкомасштабных переселений, поскольку хозяйственное освоение этой отдаленной и малолюдной территории потребовало привлечения населения как из других регионов России, так и (в меньшей мере) из-за ее пределов. Осмысление этой истории в современных условиях представляется целесообразным не только с теоретико-познавательной, но и с конкретно-прикладной точки зрения. Дело в том, что многие процессы, происходящие сегодня на Дальнем Востоке, – проникновение нелегальных мигрантов из-за границы, этнические конфликты, территориальные споры, низкая приживаемость населения – зародились значительно раньше, в конце XIX в., и с тех пор повторяются в той или иной комбинации, с той или иной степенью остроты, причем в различных политических и хозяйственных условиях. Анализ причин их возникновения и развития, оценка используемых способов решения позволяют не только избежать повторения прошлых ошибок, но и по крупице отобрать наиболее эффективные, рациональные средства реализации миграционной политики, накопленные отечественной практикой.

 

Очевидно, что рассмотрение миграционных проблем Дальнего Востока вне связи с конкретными общественно-историческими условиями малопродуктивно. Миграция, как одна из форм человеческого бытия, является не только причиной возникновения многих различающихся по характеру и формам процессов всего общественного воспроизводства, но и следствием действия комплекса факторов, определяющих условия воспроизводства народонаселения. В этой связи предпочтительным является исследование региональных миграционных проблем применительно к конкретным историческим этапам. Такого рода периодизация может основываться на различных критериях: хронологических, социально-экономических и пр.

 

 В данной работе в качестве такого критерия взят преобладающий на том или ином этапе освоения Дальнего Востока способ, характер переселений. По этому вопросу в литературе отсутствует единая точка зрения. Л. Л. Рыбаковский, например, выделяет два способа переселения на Дальний Восток: принудительный и добровольный или свободный 1. Однако, по нашему мнению, с позиций всей истории региона (в том числе советского периода) более корректно говорить о трех способах переселений: принудительных, происходящих помимо воли и желания людей вследствие решений законодательных либо исполнительных (в том числе военных) органов власти; вынужденных, осуществляемых людьми путем свободного волеизъявления, однако в результате действия факторов, не допускающих их нормального проживания на прежнем месте (безземелье, безработица, бремя крепостничества, преследование по национальному или религиозному признаку и пр.), и, наконец, добровольных, порожденных стремлением улучшить условия жизнедеятельности (повысить уровень и качество жизни, социально-профессиональный статус, улучшить климатические и экологические условия и пр.) посредством миграций.

 

В дооктябрьской истории Дальнего Востока можно выделить по крайней мере три этапа, различающихся по используемым способам переселения населения.

 

Первый этап (XVII в. – первая половина XIX в.) характеризуется господствующим отношением к переселению как к средству решения преимущественно военно-административных проблем освоения восточных районов страны (создание узлов обороны на границе, административных центров и др.) путем принудительного переселения казаков, отставных (демобилизованных) солдат, ссылки преступников.

 

По царским указам за Урал шли прежде всего служилые люди во главе с воеводами, боярские дети, стрельцы, казаки, священники, а за ними – дворовые и государевы крестьяне, далее – ссыльные начиная с уголовных и кончая военнопленными. Для многих из них переселение облегчалось рядом льгот. Указом 1590 г., например, Тобольскому воеводе предписывалось выдать по 25 руб. на человека 30 "пашенным людям", выселяемым в Сибирь из Сольвычегодска.

 

При этом уже в XVII в. проявилось противоречивое отношение правительства к переселению в Азиатскую Россию. С одной стороны, за Уралом приобретались обширные новые земли (некоторые русские экспедиции дошли до берегов Тихого океана уже при царе Михаиле Федоровиче), нуждавшиеся в освоении. С другой – для обустройства европейской части России также требовались люди, и представлялось нежелательным допустить отток на Восток активного, предприимчивого трудоспособного населения, которое больше всего туда стремилось.

 

 В ту же эпоху возникло и качественно иное явление общественной жизни, имеющее большую историческую важность и перспективу – самовольная миграция крестьян из одних местностей в другие. В Азии искали приют беглые и вообще все недовольные условиями жизни в Европейской России. Они направлялись к новым местам без разрешения, без каких-либо льгот и надежды на поддержку, им чинили препятствия (в 1683 г. сибирскому воеводе Барятинскому было повелено "поставить заставы крепкие, чтобы с Руси в Сибирь никакого чину людей конных и пеших без наших государевых грамот никого не пропускать [...] А буде которые [...] на заставах объявятся, и их отсылать на прежние места, кто откуда пришел"). И тем не менее основную часть колонизаторов Сибири дала среда "прикрепленных", то есть самовольных переселенцев 2.

 

 XVIII в. ознаменовался расширением масштабов принудительных форм переселения в Сибирь. Правительство ссылало туда стрельцов, казаков, рабочих – за "бунт, за старую веру, за пьянство и игру в кости", пытаясь таким способом возместить нехватку населения в приобретенных территориях. В 1760 г. издается указ о приеме в Сибирь на поселение от помещиков, дворцовых, синодальных, архиерейских, монастырских, купеческих и государственных крестьян с зачетом их за рекрут. Отбирали, не желая лишиться трудоспособного населения, самых слабых, и в результате, по официальному донесению 1771 г., "из отправленных из Москвы и Калуги посельщиков едва четвертая часть доходит, к тому же и эти дошедшие до места – все в тяжких болезнях" 3.

 

В 1799 г. издается указ о заселении Забайкалья как принудительно ссылаемыми преступниками и крепостными людьми, отдаваемыми помещиками в зачет рекрут, так и добровольцами из отставных солдат. Предусматривалось таким образом в течение 10 лет переселить в этот край 10 тыс. человек.

 

Законодательство начала XIX в. стимулировало также переселение в Сибирь зарубежных старообрядцев и румынских малороссов. Им была предоставлена возможность получения российского подданства без соблюдения требований общего условия – пятилетнего проживания в России.

 

Второй этап (вторая половина XIX в.) в целом характеризовался, с одной стороны, постепенным отказом от преобладающего взгляда на приоритетность принудительного переселения, признанием возможности и целесообразности развития его вынужденных форм, с другой – использованием переселения в качестве инструмента не только административного, но и хозяйственного освоения Сибири и Дальнего Востока. Этому способствовал ряд внешних, экзогенных факторов: проведение крестьянской реформы 1861 г. и ликвидация крепостничества, завершение формирования границ России на Востоке, наконец, постройка Сибирской железной дороги.

 

Гуманизация идеологии переселения на этом этапе – большая ориентация на нужды крестьянского населения, расширение социальной базы переселения – сопровождались реформированием методов его осуществления и, как следствие, ростом масштабов организованных при содействии правительства миграций, одновременно с сокращением "самовольных" переселений.

 

К числу новых и весьма эффективных инструментов переселенческой политики, возникших в этот период, следует отнести создание института ходоков, предоставление переселенцам налоговых льгот и выдача ссуд не только индивидуального назначения, но и на общественные нужды, связанные с обустройством как отдельных хозяйств, так и целых местностей. Наконец, в эти годы создается инфраструктура организации переселения и специализированные органы государственного управления.

 

Развитие переселенческого законодательства России в этот период шло долго и мучительно, преодолевая шаг за шагом – на основе практического опыта – опасения породить неуправляемый, стихийный процесс миграций.

 

 В 1851 г. член Государственного совета Анненков подготовил записку, в которой писал, что "Сибирь не есть страна для нас чуждая и предназначенная, как думают многие, исключительно для ссылки и наказания преступников [...] Ежели бы Правительство нашло возможным, не нарушая общего спокойствия и порядка, облегчить свободный переход крестьян из внутренних губерний в Сибирь и водворить в ней дворян, то нет сомнений, что вследствие этой меры мы вполне сознали бы всю выгоду нашего географического положения в отношении к Средней Азии и к Китайской Империи, а вместе с тем и возможность решительного влияния нашего на весь восток". Он предлагал, в целях увеличения народонаселения Сибири организовать переселения в этот край, в том числе и крепостных крестьян 4. Однако вследствие противоречия существовавшему ограничению на распространение в Сибири крепостного права в любой форме эта идея не была сразу поддержана правительством.

 

 В Уставе о благоустройстве в казенных селениях (1857 г.), разработанном под руководством П. Д. Киселева, впервые была реализована идея о том, чтобы "излишние руки в одних местах обратить к возделыванию пространств впустую лежащих". Уставом определялись условия переселения государственных крестьян и льготы, призванные облегчить им не только переезд, но и обустройство на новом месте, причем их перечень был значительно расширен по сравнению с ранее действовавшим. Переселенцам выдавался хлеб для питания по дороге, организовывались питание и медицинская помощь в пути, отпускались безвозвратно из казны средства на первоначальное обзаведение и устройство жилья по 20 руб. (в случае бесплатного отпуска леса) или 35 руб. серебром на семью (без леса), их бесплатно снабжали общественными плугами, земледельческими орудиями и рабочим скотом, передаваемыми в собственность переселенцев. В местах расселения за счет казны устраивались мельницы и колодцы, в кредит выдавался семенной материал. Характерно, что по оценкам современников, "несмотря на существование Устава [...] самовольное переселение казенных крестьян [...] не уменьшилось, их количество почти было равно переселению легальному" 5.

 

 Предложение о возможно более быстром заселении Приамурского края – "сего нового приобретения России" – путем предоставления льгот переселенцам (освобождение от рекрутской повинности, выдача ссуд) было выдвинуто генерал-губернатором Восточной Сибири Муравьевым в сентябре 1858 г. Оно было поддержано Сибирским комитетом, отметившим необходимость усиления там русского населения для развития огромных материальных сил края. Комитет признал полезным допустить к поселению там и иностранных поселенцев, преимущественно немцев, "известных своим трудолюбием". Комитет предложил, чтобы всякий, переселяющийся в Амурский край за свой счет, получал землю в собственность, а переселяющиеся за счет правительства – в пользование. Комитет решил начиная с 1859 г. ежегодно ассигновывать из бюджета средства для финансирования переселения в Приамурье 500 семей (3500 человек) государственных крестьян из внутренних губерний России, имея в виду затрачивать в среднем 200 руб. на семью. Половина этой суммы предназначалась для предоставления ссуд переселенцам (покупки скота, земледельческих орудий и других предметов). Мероприятия комитета были утверждены в декабре 1858 г. Однако они оказались малоэффективными: в 1860 г. предложение переселиться в Приамурье за государственный счет поддержало только 290 семей (2363 человека) государственных крестьян из Европейской части России, т. е. чуть более половины намеченного числа 6.

 

С учетом весьма скромных результатов реализации Положения 1858 г. Правилами добровольного переселения в Приамурский край, принятыми в 1861 г., было признано полезным заселять его не только государственными крестьянами, но вообще всеми желающими, стимулируя их переезд предоставлением возможности приобретения земли в собственность, а также – "присвоить некоторые особые преимущества [...] тем, кто пожелает переселиться в составе общины".

 

Господствующий взгляд правительства на переселение после крестьянской реформы 1861 г., называемый отрицательно-сдерживающим из-за стремления предотвратить отток рабочих рук из Центральной России и "вредное для народной жизни бродяжничество", стал, таким образом, постепенно изменяться.

 

Одним из первых общероссийских государственных актов, комплексно регулирующих вопросы переселения, стали Временные правила о переселении 1881 г., предусматривавшие возможность переселения лиц сельского сословия в основном в пределах Европейской России. Они оговаривали необходимость предварительной заготовки свободных переселенческих участков, определяли размер отвода земли переселенцам (не более 8 десятин – 8,7 га на душу), освобождали переселяющихся от обязанности приписки к новому обществу до переезда и уплаты недоимок при выезде с прежнего места жительства, предусматривали предоставление помощи в пути и по прибытии к новому месту и иные льготы, в силу чего были более удобны для крестьян.

 

 Характерно, что эти правила, не будучи обнародованными из-за опасения стимулировать миграционные перемещения, тем не менее сделались достаточно известными среди сельских жителей малоземельных районов России и дали мощный толчок переселенческому движению: число семей, получивших разрешение переселиться, возросло с 15 в 1881 г. до 13109 в 1888 г., т. е. почти в 900 раз 7.

 

С 1881 по 1889 гг. в России продолжалась выработка концепций переселенческого законодательства. Обсуждались функции переселения, права на него различных сословий, роль государства в организации переселения, методы стимулирования. Этими вопросами занималась специально созданная в 1881 г. комиссия П. П. Семенова, затем – Совещание сведущих людей. Итогами работы совещания явились следующие чрезвычайно важные для России выводы:

закон не должен долее молчать о переселении как об одном из важных явлений народной жизни ("государство должно считаться с фактом переселения в тех размерах, в каких оно создается жизнью; всякая попытка подчинения этого явления каким-нибудь нормам превратила бы закон, устанавливающий эти последние, в мертвую букву");

в основу законодательства о переселении должно быть положено признание права каждого лица на переход на новые места;

 означенное право должно быть определено и ограничено законами лишь в такой мере, чтобы нормы, установленные этим правом, не препятствовали правильному и свободному течению жизни 8.

 

Результатом дискуссий явился принятый в июле 1889 г. переселенческий закон, предусматривавший возможность заселения казенных земель с их отводом новоселам в постоянное пользование, предоставление переселенцам льгот по налогообложению и воинской обязанности, по отпуску леса, а также денежных пособий "на прокормление" в пути.

 

Закон 1889 г. и введение в 1890 г. удешевленного проезда по железным дорогам дали новый импульс переселенческому движению на Восток, причем не только организованному, "разрешенному" правительством, но и самовольному. Так, если в 1889-1891 гг. в целом по России разрешения на переселение были выданы 17,3 тыс. семьям (причем их число за три года выросло более чем в три раза – с 2,1 до 7,6 тыс.), то только за Урал за это время без разрешения проследовало 28,9 тыс. семей, или в 1,7 раза больше. Последовавший за этим в 1892 г. запрет на выдачу разрешений на переселение не привел к желаемым результатам. Самовольное движение крестьян за Урал продолжалось, к тому же в значительно больших масштабах, достигнув в 1892 г. 92,1 тыс. человек.

 

 Неорганизованное движение значительных масс населения породило целый ряд крайне отрицательных последствий. На поездку на Дальний Восток уходило не менее 100 дней. Столь длительные сроки при неустроенности систем медицинского обслуживания, продовольственного снабжения, неприспособленности к местному климату приводили к высокой заболеваемости и смертности переселенцев. По данным за 1894 г. (Томская регистрация) при продолжительности пути до 6 недель умирало 7,4% переселенцев, 7-8 недель – 11,3%, 9 и более недель – 12,3%. Последний показатель соответствовал уровню смертности в период холерных эпидемий 9. К этому следует добавить и трудности водворения.

 

Эти обстоятельства вынудили правительство принять дополнительные меры: расширить заготовку и отвод переселенческих участков и увеличить на этой основе количество выдаваемых разрешений на переселение, в первую очередь неимущим крестьянам; улучшить организацию перевозки переселенцев, их медицинское и продовольственное обеспечение в пути, начать финансирование работ по развитию социальной инфраструктуры в местах вселения, в том числе по строительству церквей и школ.

 

 Уже в 1894 г. запрет на переселения был отменен. Более того, в этом же году были приняты чрезвычайно важные решения, касавшиеся организации переселений: признано право посылки ходоков для ознакомления с условиями на новом месте и занятия участков со льготами по передвижению, а также введены ссуды для оплаты путевых расходов и хозяйственного устройства на новом месте (не более 200 руб. на семью). Эти меры стимулировали не только рост масштабов переселения, но и повышение уровня его "легальности". Если за 1892-1894 гг. объемы переселения в Сибирь сократились с 87,6 до 65,7 тыс. человек, то уже в 1895 г. достигли 105,5 и в 1900 г. – 191,9 тыс. человек. Отмена запрета привела к увеличению объемов переселения на Дальний Восток с 0,3 тыс. человек в 1894 г. до 11,7 тыс. в 1900 г. При этом, судя по данным переселенческого управления, доля самовольных переселенцев, т. е. перемещающихся без разрешения, в нарушение действующих правил, стала довольно устойчиво сокращаться – с 60% в 1894 г. до 38,7% в 1897 г., достигнув 23% в 1900 г. Удельный вес самовольного, неорганизованного переселения на Дальний Восток был в 1,2-1,6 раз ниже, чем в Сибири в целом 10.

 

Третий этап (от начала XX в. до 1917 г.) ознаменовался дальнейшим развитием системы взглядов на переселение, его оценкой не только и не столько как инструмента хозяйственного освоения Дальнего Востока, но и главным образом как средства достижения определенных геополитических целей, связанных с колонизацией окраин, взаимодействием с пограничными государствами. При этом переселение имело преимущественно вынужденный характер и вызывалось экономическими (малоземелье, безработица), природно-климатическими (засуха, заморозки, наводнения) и военно-политическими (войны, революционное движение) причинами.

 

1906 г. ознаменовался внедрением новых подходов в реализации переселенческой политики, характеризующихся отказом от обязательности процедур отбора (подбора) переселенцев с учетом их обеспеченности землей и денежными средствами, предоставлением права на переселение всем желающим (не только крестьянам), а также установлением беспроцентной ссудной помощи переселенцам. Последняя явилась реакцией на изменение состава переселяющегося населения по критерию материальной обеспеченности.

 

 Дело в том, что по мере облегчения сообщения с Сибирской окраиной и обострением "земельной тесноты" в центральных губерниях переселение среднесостоятельных семей уступило место наплыву в Сибирь крестьянской бедноты. По данным Челябинской регистрации в 1896-1901 гг. число "недостаточных" переселенцев, постоянно увеличиваясь, достигло 80% всего движения. В 1903 г. без денежной помощи правительства могло обходиться не более 8% переселенцев, в 1907 г. к разряду нуждающихся в пособии пришлось отнести уже всех переселяющихся 11.

 

Ссуду в размере 150 руб. получала семья, переселяющаяся организованно, при содействии правительства, имеющая соответствующие документы (проходные свидетельства). Этой суммы в то время было достаточно для постройки из бесплатного леса хаты и двора (при безвозмездном отпуске 280 бревен и 50 жердей), либо приобретения двух коров, либо покупки набора продовольствия на полтора года. Однако выдавалась ссуда в два-три приема, причем первую часть можно было получить лишь по водворении, т. е. когда переселенец построился на участке и сделал хотя бы "минимальный посев".

 

В 1907 г. последовало разрешение переселяться в дальневосточные области всем желающим с семьями, без предварительного зачисления земли при посредстве ходоков. Благодаря этому, а также вследствие облегчения условий переезда среднегодовые объемы переселения в Приморскую область за 1907-1910 гг. по сравнению с 1896-1906 гг. возросли практически в девять раз, а в Амурскую – в шесть раз: если с 1896 по 1906 гг. в Приморскую область проследовало 4,3 тыс. переселенцев и ходоков в год, в Амурскую – 3,6 тыс., то за 1907-1910 гг. – 37,8 тыс. и 19,9 тыс. человек соответственно.

 

 В XX в. началось переселение в Сибирь и на Дальний Восток и иностранцев. Так, в 1908 г. 100 тыс. старообрядцев изъявили желание поселиться в Амурской области; 600 семейств малороссов из Румынии (потомков запорожских казаков) выразили желание переселиться в Сибирь. К ним следует добавить также молокан из Америки и русинов из Галиции 12.

 

К 1912 г. Амурская, Приморская, Камчатская, Сахалинская области рассматривались правительством уже как приоритетные районы переселения, скорейшее заселение которых признавалось особенно необходимым. Переселенцам на Дальний Восток предоставляются дополнительные льготы (перевозка за счет кредитов в виде ссуд или безвозвратных пособий, повышенный размер ссуд на хозяйственное устройство, половина которых является безвозвратным пособием в случае завершения строительства дома к началу посевных работ).

 

Размер ссуд на домообзаведение был увеличен в два раза – до 400 руб. на семью, притом что стоимость "потребительской корзины" переселенцев практически не изменилась. Теперь за счет первой части ссуды (200 руб.) можно было уже построить дом, да еще и купить корову. Тем не менее суммарные расходы на хозяйственное обзаведение семьи в течение первого года вселения практически в два раза превышали размер выдаваемых ссуд (например, в Амурской области – 745 руб. без стоимости продуктов питания). Для сравнения: годовая ставка врача в Амурской области в 1908 г. составляла 2700-3000 руб., фельдшера – 1200 руб., сиделки – 300 руб. Данные о динамике и территориальной дифференциации ссуд на хозяйственное устройство семей переселенцев приведены в табл. 6.

 

Следствием расширения социальной базы, совершенствования организации и более активного материального стимулирования переселения на Дальний Восток явилось увеличение его масштабов – с 22,9 тыс. человек в 1912 г. до 27,5 тыс. в 1913 г. и 39,3 тыс. человек в 1914 г.

 

 Изменения политической ситуации в стране, неблагоприятные климатические условия, отсутствие у правительства достаточных средств для своевременной заготовки земельных участков в объемах, соответствующих сложившимся масштабам переселения, для выплаты установленных законом льгот приводило время от времени к принятию решений о временном запрещении переселений на Дальний Восток, либо об отправке ходоков, либо о прекращении льготного переселения без предварительного зачисления земли. Однако, как показывают статистические данные, достигалось этим одно – сокращение масштабов легальных, зарегистрированных переселений и одновременное увеличение объема и удельного веса "нелегальных" перемещений. Так, запрет 1902 г., вызванный заморозками и "недородом", а также обострением отношений с Китаем и Японией, привел к снижению по сравнению с предыдущим, 1901 г., числа переселившихся в Сибирь с 103,2 до 95,7 тыс. человек. В то же время доля "самовольных переселенцев" в миграции в этот регион возросла с 24% до 32,1% 13.

 

Переселение крестьян в различные регионы Дальнего Востока началось не единовременно. На Амур – в 1859 г. Первыми туда переселились 240 духоборов Таврической и Самарской губерний. Указ о заселении Амурской и Приморской областей был принят несколько позднее, лишь в 1861 г. край был открыт для переселения всем желающим (как русским, так и иностранцам), без пособия от казны, но на большой земельный надел – 100 десятин на семью, с предоставлением льгот в податях и повинностях.

 

По Южно-Уссурийскому краю правительственные правила, регулирующие условия переселения, были приняты еще позднее – в 1866 г., поскольку лишь в 1860 г. эта территория по Пекинскому трактату была уступлена России Китаем. Несмотря на заманчивость природы Южно-Уссурийского края, в первые годы русские переселенцы не стремились сюда – сдерживала отдаленность от центра и необходимость затратить не менее двух лет в пути. Пионерами стали уволенные в запас военнослужащие, проходившие службу в крае, и ссыльные, получавшие заимообразное пособие в 100 руб., а также ссуду хлебом и на годовое пропитание. С начала 60-х годов и к 80-м годам они образовали в крае 21 земледельческий поселок, в которых, по данным Корфа, в 1883 г. проживало 600 семейств, т. е. не свыше 3000 душ обоего пола.

 

После присоединения края все жившие в нем китайские подданные ушли на родину, осталось лишь незначительное количество голдов и 15 тыс. манцз (манчжуров). Однако почти вслед за присоединением к России сюда хлынули жители соседней Кореи, толкаемые безземельем. Видя в пришельцах "спокойное и рабочее, а главным образом, семейное население, хотя и не такое трудолюбивое и талантливое, как китайцы", местные власти охотно принимали и водворяли одиночные семьи корейцев. Более того, их стали переселять внутри России (в 1872 г. 500 корейцев были направлены в Амурскую область). Однако в 1869 г. голод в Корее придал этому движению массовый характер, и около 7 тыс. корейцев перешли границу, несмотря на воспрещение русских властей и энергичное противодействие (доходившее до отрезания голов) корейского начальства. К 1883 г. переселившихся корейцев в Южно-Уссурийском крае насчитывалась 1261 семья в составе 6194 человек. Всего в Приморской области к январю 1898 г. проживало 23 тыс. корейцев.

 

 Одновременно с переселением корейцев в начале 80-х годов началась миграция в Приморье китайцев из Манчьжурии, самовольно занимавших пустующие местности. По мнению В. К. Арсеньева 14, эмиграция китайцев, начавшаяся в XIX столетии, значительно обогнала русскую колонизацию. Отношения вновь водворявшихся переселенцев с оседло проживавшими в Южно-Уссурийском крае манцзами далеко не всегда носили мирный характер. Первый конфликт относится к 1868 г. – восстание, в результате которого манцзами было сожжено несколько русских переселенческих деревень, убиты и ранены крестьяне, расхищен скот и имущество. После этого в край были переселены уссурийские казаки, образовавшие 10 новых станиц с населением в 411 семейств, или 3156 человек. Однако спустя 17 лет выведенные из терпения грабежами, разбоем и насилием манцзы вновь вырезали в долине реки Сучан деревню. Быстрое прибытие казаков, сожжение всех фанз в округе предотвратило новую манцзовскую войну. Все китайцы из этой местности были удалены, русские крестьяне, по словам современников, получили урок, после которого притеснения ими манцз и корейцев прекратились.

 

С целью противодействия китайской экспансии в 1882 г. было принято решение организовать в течение трех лет (начиная с 1883 г.) ежегодную отправку морским путем из губерний Европейской России по 250 семей с отнесением всех расходов по их перевозке, полному устройству (включая выдачу рабочего скота, коров, семян, инструмента, стекла и даже ружей с припасами) и обеспечению продовольствием на полтора года на счет казны. Прибывающие наделялись, в соответствии с законом 1861 г., 100 десятинами земли на семью с правом установления подворного или общинного владения, освобождались от воинской повинности, от всех податей и повинностей, кроме натуральных. Отбор желающих осуществлялся (скрытно) в Черниговской области. Ехало в основном, по отзывам современников, "захудалое" население, которому нечего было терять и которое могло рисковать. В 1883-1885 гг. было перевезено 754 семейства, в которых насчитывалось 4,7 тыс. человек.

 

 Своекоштное переселение состоятельных крестьян, готовых заплатить за переезд 400-600 руб. собственных средств, началось в 1884 г.: во Владивосток морем прибыло из Одессы 43 семьи в составе 247 человек. В 1885 г. приехало еще 129 семей (908 человек), причем 6 из них в том же году отправились обратно из-за трудности возделывания земли, отсутствия дорог и торговых центров. Всего своекоштных переселенцев прибыло в Южно-Уссурийский край морем за 1883-1893 гг. 2188 семей, или 14,9 тыс. человек. К 1895 г. общее число "морских" переселенцев (включая казеннокоштных) составило 2982 семьи, или 20,6 тыс. человек 15.

 

 Экономический эффект переселения в Южно-Уссурийский край был весьма высок: годовая экономия от закупок у переселенцев хлеба для армии и флота превышала годовые ассигнования на переселение 16.

 

 Так называемый "желтый вопрос" сохранился на Дальнем Востоке и в начале XX в. Выступая в Думе в 1908 г., П. А. Столыпин отмечал, что "при наличии государства густонаселенного, соседнего нам, эта окраина не останется пустынной. В нее прососется чужестранец, если раньше туда не придет русский, и это просачивание уже началось. Если мы будем спать летаргическим сном, то край этот будет пропитан чужими соками, и когда мы проснемся, может быть, он окажется русским только по названию" 17.

 

Для устранения "желтой угрозы", с целью вытеснения китайцев и корейцев с Дальнего Востока сюда стали переселять рабочих (в основном в Приморье – на стройки и рыбные промыслы), на которых был распространен льготный железнодорожный тариф и возможность "причисления к обществу". В результате за 1911-1913 гг. прибыло около 180 тыс. рабочих, мастеровых и ремесленников. Однако масштабы возвратного движения рабочих были значительными: в 1915 г. прибыло 6166 рабочих, из них 5351 – по контракту; в этом же году обратно проследовало 3764 рабочих, в том числе работавших по контракту – 1787 человек. Доля выбывших составляла 61% и 33% соответственно.

 

 В работе "Китайцы в Уссурийском крае" В. К. Арсеньев в 1914 г. писал, что разрешение "желтого вопроса" будет зависеть от общей политики в отношении Дальнего Востока, которая "до сего времени очень неустойчива [...] То слышишь, что Приамурье бесполезная для нас колония, что она даже вредна государству, что ее следует уступить кому-нибудь из соседей, и чем скорее, тем лучше [...] то вдруг начинаем отстаивать свои интересы в Корее и Манчжурии, и дело доходит до кровопролитной войны. То же самое случилось и с вопросом относительно труда "желтых". До 1906 года вредны были китайцы и полезны корейцы, потом обратно, началось преследование корейцев и покровительство китайцам. Так продолжалось до 1910 года. Меры, принимаемые против "желтого" засилья, были бессистемны и непланомерны. Между тем, о конкуренции нашего мужика с китайским рабочим не могло быть и речи, и потому правительственная власть должна была прийти на помощь русскому переселенцу" 18.

 

 В числе мер противодействия предлагалось выселение охотников и звероловов, запрещение аренды земли китайцами у русских землевладельцев; введение квот занятости китайцев на промышленных предприятиях, в торговле и др. Однако запретительные, протекционистские меры такого рода ситуацию не изменили: число корейских эмигрантов на Дальнем Востоке продолжало возрастать – с 34,4 тыс. в 1906 г. до 54,1 тыс. человек в 1910 г. и 64,3 тыс. человек в 1914 г. 19.

 

 Как показывает анализ статистических данных 20, объемы переселения в Азиатскую Россию и на Дальний Восток, в частности, в период, предшествовавший революции 1917 г., довольно устойчиво возрастали: с 1,9 тыс. человек в 1891-1895 гг. до 111,4 тыс. человек в 1911-1915 гг. (табл. 7). Максимальное число переселений приходится на 1906-1910 гг. – 189,8 тыс. человек. Это следствие усовершенствования "технологии" его организации, а также проведения столыпинской земельной реформы. При этом увеличивалась и доля переселения на Дальний Восток в общем его объеме в Сибирь – с 0,4% до 9,5% соответственно. Довольно значительное снижение объемов переселений в 1901-1905 и 1911-1915 гг. было вызвано, как отмечалось, главным образом внешнеполитическими причинами – проведением военных действий по усмирению боксерского восстания в Китае, русско-японской и первой мировой войнами, а также постигшими Сибирь в начале 90-х годов неурожаями.

 

Характерно, что на протяжении последующего советского периода (табл. 8) объемы "правительственных" переселений на Дальний Восток, достигнутые в 1906-1910 гг., не были превышены.

 

Одновременно с прямым движением на Дальний Восток происходило обратное. Причем по мере роста объемов переселения возрастали как объемы, так и интенсивность выбытия новоселов с нового места жительства. Отношение числа выбывших к числу прибывших увеличилось с 6,5% в среднем за 1896-1900 гг. до 27,6% в 1911-1915 гг. (табл. 9).

 

 Об основных причинах выбытия в среднем за 1895-1899 гг. свидетельствуют, например, данные учета, проведенного чиновниками переселенческого управления (табл. 10). В региональном разрезе причины выбытия переселенцев заметно различались: если в Приморье преобладала неудовлетворенность природно-климатическим фактором, то в Амурской области весьма существенно влияли и экономические причины. Наблюдения более позднего времени обнаруживают сохранение этих тенденций. В 1909 г. по Приморской области, например, отношение числа выбывших к числу прибывших составило 29,8%, в том числе переселенцев текущего года вселения – 17,1%. Из числа выбывших проживали в области до одного года 72%, от одного до двух лет – 8%, более двух лет – 20%. Из числа выбывших мигрировали на родину 43%, в Западную Сибирь – 22%, в Маньчжурию – 21 процент, направление неизвестно у 14% возвратных переселенцев. Основными причинами выбытия, судя по материалам учета переселенческого управления, являлись: наводнения, кочковато-таежный характер местности – 32%, недостаток средств – 23%, тоска по родине и "не понравился край" – 15%, смерть, болезнь и разлад – 11%, малосилие семейств – 8%, бездорожье – 3%, отдаленность от населенных пунктов – 1%, другие причины – 7%. Опять-таки видно преобладание причин, связанных с неудовлетворенностью природно-климатическими условиями региона 21.

 

 Современники писали, что "возвращающиеся на родину переселенцы представляют собой элемент такого пошиба, которому в будущей революции, если такая будет, предстоит сыграть страшную роль. Возвращается не тот, кто всю свою жизнь был батраком и уже отвык от того, что ему, как сказочному Антею, давало невероятную, гигантскую силу. Возвращается недавний хозяин, тот, кто никогда и помыслить не мог о том, что он и земля могут существовать раздельно, и этот человек, справедливо объятый кровной обидой за то, что его не сумели устроить, а сумели лишь разорить и из бывшего хозяина и хлебороба превратить не только его, но и всех домашних, в никчемных людей – этот человек ужасен для всякого государственного строя, каков бы он ни был" 22. Этот прогноз, судя по последовавшим вскоре событиям, оказался весьма точным.

 

Особенно интенсивно увеличился отток переселенцев с Дальнего Востока в годы первой мировой войны и первые годы революции. На 100 переселенцев, проследовавших на Дальний Восток, в обратном направлении проходило: 1913 г. – 28 человек, 1914 г. – 16, в 1915 г. – 177, 1916 г. – 1554, 1917 г. – 506, 1918 г. – 10 человек.

 

С учетом выбытия сальдо крестьянского переселения на Дальний Восток за двадцатилетие (1896-1915 гг.) составило, по нашим расчетам, 307,5 тыс. человек. Среднегодовой миграционный прирост населения региона только за счет переселения за эти годы составлял 15,4 тыс. человек. Для сравнения: в 1951-1970 гг. соответствующая величина составляла 8,5 тыс. человек, т. е. была почти в два раза меньше.

 

Обобщая изложенное, можно сделать вывод о том, что переселенческая политика России в отношении Дальнего Востока до 1917 г., сыгравшая заметную роль в формировании населения и аграрного сектора экономики, а впоследствии – в индустриальном развитии данного региона, явилась результатом взаимодействия противоречивых интересов, разрешавшихся путем компромиссов и уступок:

 

Между центральным правительством и местными администрациями. Первые стремились, при прочих равных условиях, развивать "центр", не допускать его ослабления за счет укрепления окраин, а вторые – добиться роста народонаселения как необходимого фактора развития региона. Эта проблема рассогласования национальных и региональных интересов в области регулирования миграции сохраняется и поныне.

 

Между политическими, экономическими, военными, идеологическими, этническими и иными интересами государства. Политические и военные потребности (заселение окраин) вступали в противоречие: а) с политическими же интересами (опасение распада сельских общин; стремление к сохранению управляемости государства, что в условиях неразвитости инфраструктур, в первую очередь связи и транспорта, было естественным; предотвращение условий возникновения на окраинах очагов трудногасимых конфликтов – урок Пугачева); б) с интересами экономическими (нежелание повышения стоимости рабочей силы в центральных губерниях, снижения доходов крупных товаропроизводителей в результате конкуренции между старыми и новыми производящими центрами). Экономические интересы (например, эффективность привлечения восточных рабочих) вступали в противоречие с политическими, военными и экономическими же интересами (стремление предотвратить отток за рубеж капиталов и вывоз некоторых видов товаров, снижение стоимости отечественной рабочей силы).

 

Между стремлением организовать переселение в объемах, соответствующих потребностям населения и миграционной емкости территорий, с одной стороны, и ограниченностью материально-технических и финансовых ресурсов государства, необходимых для его осуществления, – с другой.

 

Вместе с тем практика дореволюционного переселения в России, особенно начала XIX в., доказала возможность известного согласования этих групп интересов и осуществления государством широкомасштабного перераспределения населения на большие расстояния, эффективность которого достигалась за счет:

перехода от переселения в принудительных и вынужденных формах к добровольному, свободному переселению;

создания и первичного благоустройства правительством переселенческого земельного фонда, на котором производилось расселение мигрантов (как прибывающих в организованном порядке, так и самовольных);

предоставления переселенцам на различных условиях (в пользование, аренду или собственность) земельных участков, позволяющих крестьянам вести собственное хозяйство и самообеспечиваться;

предоставления государством льгот и преимуществ как индивидуальным переселенцам, так и их группам, переезжающим при его содействии: финансово-экономических, материально-технических и иных (транспортных, медицинских, по призыву в армию и пр.), предназначенных для возмещения затрат в пути следования, облегчения жилищного, производственного и культурного обустройства в местах вселения, а также ограничения "самовольных", выходящих из-под контроля государства, миграций;

использования института ходоков с целью повышения обоснованности принятия решений о переселении и сокращения на этой основе выбытия новоселов из мест вселения;

создания организационно-управленческой, производственной и социальной (медицинские учреждения, пункты питания в пути и др.) инфраструктур переселения;

привлечения к переселению этнически однородных групп населения.

 

 Значительная часть этих эффективных инструментов реализации переселенческой политики в последующий, советский, период постепенно была утрачена либо применялась в таких гипертрофированных формах, при которых выступала в роли фактора не стимулирующего, а сокращающего масштабы переселения и его результативность 23.

 

Современной России необходимо использовать богатейший отечественный опыт формирования переселенческой политики (ее концепций, целей, форм и средств реализации) прежде всего с учетом взаимосвязи и взаимодействия системы реально существующих, различных по характеру и силе, далеко не всегда совпадающих интересов и соответствующих потребностей общества и личности; общества и отдельных социальных, демографических и этнических групп населения; государственных и региональных, государственных и отраслевых; межгосударственных, международных и иных интересов.

 

Вся история переселений в России и на Дальнем Востоке в частности наглядно свидетельствует о том, что игнорирование либо недоучет групповых или индивидуальных интересов при принятии управленческих решений может иметь серьезные негативные последствия. Их нейтрализация сопряжена со значительными усилиями и затратами, далеко не всегда результативными – например, по преодолению последствий массовых неупорядоченных миграций россиян, нелегальных миграций иностранной рабочей силы, интенсивного выбытия мигрантов из мест вселения и пр.

 

Ситуации, при которых миграционные процессы, нарушая нормальное течение общественной жизни, превращаются в самостоятельный фактор формирования широкомасштабных общественных конфликтов, зачастую сопровождающихся жертвами, насилиями (например, конфликты местного и пришлого, особенно этнически иного населения), особенно нежелательны.

 

Из изложенного следуют по крайней мере три вывода.

 

1. История государственного регулирования переселений в России и на Дальнем Востоке в частности свидетельствует о сходстве, повторяемости, доходящей порой до идентичности, используемых на хронологически и качественно различных этапах развития страны (региона) форм и методов воздействия на миграционные процессы, что, по-видимому, является следствием их механического переноса, воспроизведения на практике без какой-либо адаптации, без учета уже имеющегося представления о возможных результатах – как положительных, так и отрицательных. Отсюда очевидна необходимость использования исторического опыта – и международного, и, главным образом, отечественного – в современной практике государственного управления миграционными процессами в России.

 

2. Фиксация путем непрерывного, комплексного мониторинга (статистического, социологического, правового и пр.) динамики общественных отношений и явлений, возникающих в связи с миграционными процессами, анализ и принятие решений, направленных на наиболее полное согласование и удовлетворение интересов всех субъектов миграционных процессов (с учетом реальных возможностей, ресурсов, готовности к компромиссам) посредством практических действий – правовых, организационных, финансово-экономических и др. необходимы для формирования эффективной миграционной политики России.

 

3. Выработка концепции, системы целей и инструментов реализации национальной миграционной политики России, а также, в качестве ее неотъемлемых составляющих, региональных миграционных программ должна осуществляться не на ведомственной, чисто правительственной основе, а путем создания широкой национальной платформы, открытой для дискуссий, обмена мнениями и взглядами. К участию в них следует привлекать представителей всех ветвей государственной власти и местного самоуправления, предпринимателей, представителей науки, общественных объединений.

Примечания

 

 1 Рыбаковский Л. Л. Население Дальнего Востока за 150 лет. – М.: Наука, 1990. – С. 46.

 

 2 Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. – М., 1993. – Т. 1 – С. 67.

 

 3 Азиатская Россия. – СПб., 1914. – Т. 1. – С. 152.

 

 4 Доклады, отчеты и записки по переселенческому делу (1884-1897 гг.). – Фонды ЦНСБ ВАСХНИЛ. – С. 111.

 

 5 Там же, с. 138.

 

 6 Кауфман А. А. Переселение и колонизация. – СПб., 1905. – С. 87; Унтербергер П. О. Приморская область. 1856-1898 гг. – СПб., 1900. – С. 43.

 

 7 Доклады, отчеты и записки по переселенческому делу (1884-1897 гг.). – Фонды ЦНСБ ВАСХНИЛ. – С. 185.

 

 8 Там же, с. 318.

 

 9 Крестьянское переселение и русская колонизация за Уралом. – Пг., 1914. – С. 49.

 

 10 Там же, с. 57.

 

 11 Переселение на Дальний Восток в 1906 г. – СПб., 1906. – Вып. 28. – С. 37.

 

 12 Азиатская Россия. – СПб., 1914. – Т. 1. – С. 218.

 

 13 Итоги переселенческого движения за время с 1910 по 1914 гг. (включительно) / Сост. Н. Турчанинов и А. Домрачев. – Пг., 1916. – С. 83.

 

 14 Арсеньев В. К. Китайцы в Уссурийском крае. – Хабаровск, 1914.

 

 15 Буссе Ф. Ф. Переселение крестьян морем в Южно-Уссурийский край. – М., 1895.

 

 16 Доклады, отчеты и записки по переселенческому делу (1884-1897 гг.). – Фонды ЦНСБ ВАСХНИЛ. – С. 117.

 

 17 Столыпин П. А. Нам нужна великая Россия: Сб. речей и выступлений. – М.: Молодая гвардия, 1993.

 

 18 Арсеньев В. К. Китайцы в Уссурийском крае. – Хабаровск, 1914. – С. 3.

 

 19 Рыбаковский Л. Л. Население Дальнего Востока за 150 лет. – М.: Наука, 1990. – С. 67.

 

 20 Сложность анализа переселенческого движения усугубляется практическим отсутствием обобщенных данных за XVII-XVIII вв. и весьма неточным учетом в XIX в., особенно в первой его половине. Так, по различным источникам (МВД России, Переселенческого управления) суммарная численность переселившихся в Сибирь в 1885-1892 гг. колеблется в интервале от 258 до 354 тыс. человек.

 

 21 Итоги переселенческого движения за время с 1910 по 1914 гг. (включительно) / Сост. Н. Турчанинов и А. Домрачев. – Пг., 1916. – С. 207.

 

 22 Крестьянское переселение и русская колонизация за Уралом. – Пг., 1914. – С. 43.

 

 23 Они достаточно подробно изложены в цикле исследований, проведенных в Центральном институте труда Минтруда России в 1984-1991 гг. под руководством автора.

 

 

Владимир Трубин