«Задания по финансовому праву»

«…- Если бы вы не были таким светилой, профессор, вас следовало бы расстрелять…

- За что?

- А вы не любите пролетариат…».

М. Булгаков «Собачье сердце»

Декретом от 07.12.1917 года были упразднены все правовые институты царской России. До 1919 года не было ни судебных экспертов, ни экспертизы вообще. Ведь криминалистика – наука о раскрытии преступлений. Но зачем учиться раскрывать, если есть «товарищ маузер»? Да и сомнительно, что люди, которые пришли к власти после Октябрьского переворота 1917 года могли найти время для учебы, тогда были задачи другие… «Главный следственный прием уже в 1919 году был – наган на стол»[1]

Фр. Ницше в своей книге «Сумерки кумиров» (М, 1902 г.) четко поставил вопрос о праве общества на избавление от некоторых его членов: «…больше всего горя на свете приносят людям глупость и сострадание…», - писал он.

Широко применялось умерщвление людей в фашистской Германии. В нашей стране подобные идеи большевики развили сначала в теории, а затем пробовали решать даже на законодательном уровне. « Если бы чеховским интеллигентам, все гадавшим, что будет через 20-30-40 лет, ответили бы, что через 40 лет на Руси будет пыточное следствие…, в виде самого легкого – пытать бессонницей, жаждой и избивать в кровавое мясо, - ни одна бы чеховская пьеса не дошла до конца, все герои пошли бы в сумасшедший дом. Да не только чеховские герои, но какой нормальный человек в начале 20 века мог бы поверить, мог бы вынести такую клевету на светлое будущее?»[2] В первый послереволюционный год в «Еженедельнике ВЧК», «Красной мечте» и «Красном терроре» открыто дискутировалось применимость пыток с точки зрения марксизма. Главное направление массам было указано вождем большевиков. В письме к Максиму Горькому 15 сентября 1919года В. И. Ленин отвечает по поводу тревоги Алексей Максимовича на необоснованные аресты интеллигенции следующим образом: «..на деле это не мозг нации, а г…», и далее…, «какое бедствие, подумаешь!», и советует Горькому не «тратить себя на хныканье сгнивших интеллигентов»[3]. На законодательном уровне УК РСФСР 1922 года предусматривал, что убийство тяжелораненого на поле боя по его просьбе и настоянию не является наказуемым (ясно, что о «воле раненого» потом уже никто не спрашивал – О. Х. Поркшеян, 1990 г.). С 1937 года с разрешения ЦК в практику НКВД было допущено физическое воздействие – пытки, а суды «троек» занимали в то время 10-15 минут и – расстрел. (Э. Радзинский, 1997 г.). Ясно, что ни о какой экспертизе за 10-15 минут не могло быть и речи.

Большевики четко сформулировали новые принципы советского судоустройства. Это никакой состязательности и адвокатов, никакой гласности и открытости. Основной принцип: признание подсудимым своей вины – было «царицей доказательств», как его окрестил Генеральный прокурор А. Я. Вышинский. Тезис «он же сам сознался» действовал безотказно. Суть блистательной теории Андрея Януарьевича заключалась в том, что истина, устанавливаемая следователем и судом не может быть абсолютной, а лишь относительной. Поэтому, «…подписывая приговор о расстреле, мы все равно никогда не можем быть абсолютно уверены, что казним виновного, а лишь в некоторых предположениях, в известном смысле…, и только в одном Вышинский не дотянул, отступил от диалектической логики: почему-то пулю он оставил абсолютной…»[4]. Естественно, что в такой государственной «машине» не было места негосударственным (независимым) экспертам. Структура судебной экспертизы СССР образца 37-го года (сохранившаяся до принятия нового УК и УПК РСФСР 1961 года) была построена на следующих началах:

- судебный эксперт должен быть только государственным служащим;

- заключение эксперта должно рассматриваться как «научный приговор», а сами эксперты – «судьями фактов»;

- четкая централизация судебной экспертной службы сверху - донизу, при которой эксперты превращались в своего рода рабов, так как инакомыслие было практически невозможно;

- эксперты давали свое заключение на основании проведенного исследования и внутреннего убеждения, опираясь на так называемое «коммунистическое мировоззрение».

Почему судебный эксперт должен был быть только государственным? Аргументация проста. Во-первых, поскольку к помощи экспертов в определенных случаях должны были обращаться следователь и суд – очевидно, что к ним нужно было испытывать особое доверие.

Во-вторых, «…в социалистическом государстве, в котором нет антагонистических классов, наука является подлинно свободной и служит всему советскому народу…» (М. А. Чельцов, Н. В. Чельцова, 1954 год), а поскольку государство у нас общенародное, значит, эксперт должен служить государству. Исходя их вышеуказанных аргументов, экспертиза должна быть передана специальным учреждениям, а требования, предъявляемые к экспертам, закреплены на законодательном уровне.

Естественно, что не могло быть и никаких нетрадиционных экспертиз. Наследием прошлого являлась, например, судебно-психологическая экспертиза. Один из доводов следующий: «…человек, не заинтересованный в исходе дела по своей классовой принадлежности, обычно дает правдивые показания, а заинтересованный («классовый враг») склонен к пристрастным показаниям (М. А. Чельцов, Н. В. Чельцова, 1954 г.). Примером «не заинтересованности» в исходе дела государственных экспертов служит «Катынское дело». Чрезвычайная комиссия по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков с участием многих известных судебных медиков и под председательством Н.Н. Бурденко своим исследованием доказала, что расстрел десятков тысяч! пленных польских офицеров под деревней Катынью Смоленской области был произведен немецко-фашистскими войсками. Эта фальсификация включена практически во все учебники по судебной медицине Советского периода (см.: М. И. Авдеев, 1949; М. И. Авдеев, 1950; М. И. Райский, 1953; А. П. Громов, 1970 и др.). И лишь десять лет назад первый (и последний) президент СССР М.С. Горбачев передал польскому народу пакет документов, достоверно подтверждающих вину нашего государства и факт расстрела пленных поляков органами НКВД, осуществленного по прямому приказу И. В. Сталина.

Итак, первоначально (до 1919 года) вопросы, связанные с судебной экспертизой и судебным экспертом, законодательно не рассматривались («было не до этого»). Поскольку без некоторых экспертиз обойтись было невозможно (это прежде всего медицинские экспертизы, например, для определения причины смерти, установления психического состояния лица и т.д.), первые инструкции в области судебной экспертизы издаются по линии НКЗ РСФСР.

В первых же подзаконных актах Народный комиссариат здравоохранения, как говорится, взял быка за рога. В положениях «О правах и обязанностях государственных медицинских экспертов» от 28.12.1919 года (параграф 3) было сказано, что «… заключение государственного эксперта получает обязательную силу для любых учреждений и физических лиц…», а в параграфе 4, что «…медицинский эксперт вправе требовать все относящиеся к данному случаю документы, переписки, вещественные доказательства, производить осмотры…, опрашивать потерпевших, свидетелей, сведущих лиц…». Народный комиссариат юстиции РСФСР от 24.10.1921 года фактически утвердил данный подзаконный акт указанием в «Положении о судебно-медицинском эксперте», что «…судебно-медицинский эксперт является научным судьей фактов…».

Дальше – больше. Так в суде эксперт выступал в рамках самостоятельного органа, а следователь и суд обязаны были при несогласии с выводами эксперта, обжаловать его заключение только в инстанционном порядке (существовало три инстанции). Решение отдела судебной экспертизы НКЗ РСФСР являлось окончательным и было обязательным для всех органов, в том числе и для суда. Таким образом заключение эксперта превращалось не в доказательство, а в научный приговор (СУ 1921 г., №75, ст.161).

Вплоть до 1960 года, и вполне серьезно, шла дискуссия о возможности судебного эксперта устанавливать не только категорию (насильственная, ненасильственная), но и род смерти (убийство, самоубийство, несчастный случай). Дискуссия продолжалась с переменным успехом добрых два десятилетия и закончилась «победой» школы профессора М. И. Райского, изданием Циркулярного письма Главного судебно-медицинского эксперта МЗ СССР за №306 от 29.02.1956 года. В нем вопреки уголовно-процессуальному законодательству содержалось положение о том, что «…в процессе проведения экспертизы судебно-медицинский эксперт имеет право представить свое мотивированное заключение о роде насильственной смерти». И хотя далее шло разъяснение о том, что подобное заключение эксперт дает «…лишь тогда, когда этот вывод вытекает из специальных познаний судебно-медицинского эксперта (теоретической подготовки и практического экспертного опыта), а также результатов судебно-медицинского исследования трупа»[5], суть дела не менялась. Это была победа тех экспертов, которые доминировали в то время в специальной литературе (профессора Райский, Сапожников, Черваков, Гамбург, Татиев и др.). Так, М.И. Райский писал: «…естественно, медицинский эксперт несравненно лучше, чем юрист, разберется в биологических данных и по биологическим показателям охарактеризует социальное происшествие…», и далее «… кто же может наилучшим образом разобраться в происшедшем в тех случаях, когда объектом преступления является человек? Конечно, врач-эксперт. Врач-эксперт скорее всех и лучше всех сможет в конечном итоге определить имело ли здесь место убийство, самоубийство или несчастный случай»[6]

Ученик М.И. Райского профессор А.М. Гамбург писала, что «…только потребность правового государства – в ряде смертей выяснить их правовой характер…» (А.М. Гамбург, Киев, 1946 г.). А профессор Ю. С. Сапожников указывал: «…положения, проводимые нами, учениками школы заслуженного деятеля науки профессора Михаила Ивановича Райского, что именно врачами-экспертами там, где это возможно, должен быть четко определен переход от медицинских данных к правовой трактовке всего происшествия…» (Предисловие к работе А. М. Гамбург, 1946 г.).

Первым, кто выступил с резкой критикой письма Главной СМЭ №306, был Г. Л. Крохмольник. «Мы полагаем», писал он, «что помимо того вреда, который приносится делу правосудия вторжением судебно-медицинских экспертов в правовую сферу, такое расширение пределов их компетенции способно нанести урон и самой судебно-медицинской практике. Решение юридических вопросов о роде насильственной смерти, умысле и других, неизбежно будет отвлекать судебно-медицинских экспертов от разрешения насущных судебно-медицинских вопросов. Мы глубоко убеждены, что теоретически ошибочные и вредные для дела правосудия и судебно-медицинской практики взгляды, возлагающие на судебно-медицинского эксперта выполнение несвойственных ему функций и разрешение непосильных для него вопросов, будут решительно отвергнуты»[7]. Борьба взглядов продолжалась с переменным успехом, и лишь благодаря освещению данной проблемы профессором М.И. Авдеевым в работах «Курс судебной медицины» (М, 1959 г.) и «Судебная медицина» (М, 1960 г.) Пленум Верховного суда СССР указал, что «…судебно-медицинский эксперт не вправе определять род насильственной смерти, поскольку

это является уголовно-правовым определением смерти и входит в функцию следствия и суда» (Бюллетень Верховного суда СССР, 1960 г., №2).

Самое невероятно, что сегодня уже в принципиально другое время и в принципиально иной стране иногда приходится встречаться с руководителями экспертных учреждений (санитарными врачами по образованию), которые будучи «категорически против» независимых (негосударственных, альтернативных) экспертов, выступают с этим тезисом в средствах массовой информации. Они не могут понять, что дело не в том, что кто-то от кого-то зависит (например, государственный эксперт независим, так как получает зарплату от государства, а частный эксперт зависим, так как его работу оплачивает заказчик), а дело в том, что вся структура судебной экспертизы сегодня построена на принципе состязательности, и возврата к прошлому уже, слава богу, не будет.

«Когда эти певуны займутся чисткой уборных –

прямым своим делом – разруха исчезнет сама собой…»

(М. Булгаков «Собачье сердце»).

[1] Солженицин А. Архипелаг ГУЛАГ. М.: Новый Мир, 1990. Т.1. С.77.

[2] Там же. С.75.

[3] Ленин В.И. Собр. соч. 5 изд. Т.51. С.48-49.

[4] Солженицин А. Указ.соч. С.80.

[5] Прозоровский В.И. Письмо Главного судебно-медицинского эксперта Минздрава СССР № 306 от 29 февраля 1956 г.

[6] Райский М.И. Тезисы доклада на 3 Украинском совещании судебно-медицинских экспертов. Киев, 1953

[7] Вопросы судебно-медицинской экспертизы. Вып.3. М.: Госюриздат, 1958. С.5-15.

Источник: http://www.law.edu.ru/doc/document.asp?docID=1115493