«Коррупция в органах власти: социальная природа, динамика развития и методы борьбы в условиях современной России»

Истоки современной коррупции в России

 

Известно, что государственный служащий обязан принимать решения, исходя из целей, установленных правом (конституцией, законами и другими нормативными актами) и общественно одобряемых культурными и моральными нормами. Коррупция начинается тогда, когда эти цели подменяются корыстными интересами должностного лица, воплощенными в конкретных действиях. Между этим явлением и собственно коррупцией грань весьма размытая. Очень редко должностное лицо может извлечь незаконную выгоду из своего служебного положения, действуя изолированно, не вовлекая в свою противоправную деятельность других людей, как это бывает, например, при сокрытом от других присвоении не принадлежащих чиновнику средств. Таком образом, говоря о коррупции, следует иметь в виду не злоупотребления конкретного чиновника в связи с исполнением им государственных функций, а систему, при которой существуют условия для подобных злоупотреблений.

В этой связи чаще всего в качестве главной причины стремительного расширения коррупции в той или иной стране рассматривается слабость государства, хотя в качестве основных причин называются и «факторы идеологического порядка», «теневая экономика», неверная ориентация экономики, недостатки правового регулирования и т.п. Представляется, что в столь сложном причинном комплексе этого явления можно и нужно выделить ключевые факторы-причины.

На наш взгляд, первоисточник коррупции кроется в самом государстве, точнее, в его деформации. От состояния, параметров, «здоровья» государства в первую очередь зависят состояние и параметры экономической, социальной и духовной сфер жизни общества.¹ Действительно, на примере России можно наблюдать, как на протяжении минимум полутора десятилетий последовательно снижалась ее административная, контрольная, финансовая и судебная мощь. В результате выполняемые государством функции существенно сузились и не отвечают его обязательствам перед гражданами и предприятиями по объему и качеству. Обращает на себя внимание, что подобная ситуация имела место и в советский период, однако именно в последние годы она приобрела столь широкие масштабы.

Но проблема заключается не только в слабости государственного механизма. Коррупция питается не столько слабостью, дезорганизацией механизмов государства, но и отчужденностью государства от народа. Последняя возникает в решающей степени из-за неверной стратегии, избранной руководством государства. Чем более «народной» является политика государства, чем больше государство на деле, а не на словах ориентировано на интересы граждан, тем меньше объективных стимулов для последних искать обходные пути решения своих жизненных проблем.

Вместе с тем, полагаем, что упомянутое объяснение, хотя и базируется на достаточно прочных основаниях, однако не исчерпывает всех аспектов развития коррупции. Тем более, что и достаточно сильные государственные системы не избежали всепроникающего вируса коррупции. Что касается России, то стремительное расширение масштабов коррупции в ней следует, по нашему мнению, рассматривать, прежде всего, как неизбежную расплату за те ошибки, просчеты, а зачастую и прямой злой умысел, допущенные в ходе осуществления глубинных процессов, связанных с изменением роли государства в экономической, политической и социальной жизни на рубеже 1990-х годов.

1. Сегодня уже широко известно, что избранная радикал реформаторами постсоветского периода стратегия реформирования страны имела основной задачей не структурную перестройку, не наведение элементарного порядка в экономике, а ликвидацию административных ограничений, которые с точки зрения набиравшего силу отечественного капитала препятствовали реализации экономической активности субъектов хозяйственных отношений. Не случайно с этой целью была избрана так называемая «шоковая терапия», которая представляла собой не что иное, как специально разработанную для России модификацию доктрины «Вашингтонского консенсуса», до этого применявшуюся в ряде так называемых постсоциалистических стран. Сама доктрина сформировалась в 1990-е годы в среде международных финансовых организаций и американского экономического истеблишмента как набор практических рекомендаций по проведению экономической политики в слаборазвитых странах. Ее теоретической основой стала неоклассическая теория экономического равновесия, а политическим оформлением – идеология радикального либерализма. Эта система взглядов исходит из примата свободной конкуренции, абсолютной рациональности и полной информированности хозяйствующих субъектов. В сочетании эти элементы образуют механизм установления рыночного равновесия, в котором обеспечивается достижение максимума эффективности производства. Вывод, который следует из этой теоретической модели, заключается в доказательстве самодостаточности механизма рыночной самоорганизации для достижения максимальной эффективности производства. Не случайно, российскому обществу в первые годы реформирования навязчиво внушалась мысль, что достаточно перейти к рынку и он сам урегулирует все связи и взаимоотношения в обществе и экономике. Естественно, что государственное регулирование в любой форме оказывается с этой точки зрения не только лишним, но и вредным, нарушающим естественный ход рыночной самоорганизации.

Ограниченность этой теории к этому времени была неоднократно доказана неадекватностью ее многим фактам экономической действительности, неспособностью объяснить такие ключевые для экономической политики явления, как научно-технический прогресс или экономический рост, неравномерность экономического развития, различия между странами по уровню развития производительных сил. В этой теоретической концепции не учитываются такие фундаментальные факты реальной экономики, как ограниченная рациональность, недостаточная информированность хозяйствующих субъектов, неопределенность производственных возможностей и др.

Авторитетные специалисты отмечали, что сама доктрина отличается крайней примитивизацией экономической политики, сведением ее к трем главным постулатам: либерализации, приватизации и стабилизации через жесткое формальное планирование денежной базы. Весьма показательно, что изначально ее принципы разрабатывались для установления элементарного контроля за формированием экономической политики слаборазвитых государств с целью предотвращения разбазаривания предоставляемых им из-за рубежа кредитов. С точки зрения интересов МВФ основным смыслом этой доктрины было не столько содержание, сколько реализуемая на ее основе технология контроля за действиями правительств соответствующих стран. При этом, задавая жесткий план прироста денежной массы, либерализации цен и внешней торговли, МВФ одновременно блокировал свободу действий правительств во всех других вопросах экономической политики, что фактически делало эти правительства абсолютно подконтрольными. Следует заметить, что такая политика хотя и не приводила к экономическому росту, но обеспечивала контролируемость, прозрачность и предсказуемость экономической политики соответствующих государств, что было важно для международного финансового и торгового капитала, заинтересованного в установлении контроля над рынками этих стран.

К сожалению, России не удалось избежать очередного социального эксперимента, навязанного либеральными радикал-реформаторами по указке МВФ и других международных финансовых организаций. Под давлением иностранных кредиторов новым российским руководством была безоговорочно принята руководящая роль МВФ в формировании экономической политики страны, основные параметры которой разрабатывались экспертами того же МВФ и затем утверждались Правительством и ЦБ России в форме соответствующего Заявления. Позже стало очевидно многим, что объективных оснований для соблюдения такой логики планирования экономической политики не было это вопрос компетентности и политического выбора. На этот раз этот выбор был сделан в интересах крупного международного капитала в ущерб собственным национальным интересам.

Не удивительно, что выстроенная на основе идеологии радикального либерализма политика «шоковой терапии» оказалась в значительной степени непригодной для России и совершенно неадекватной тем результатам, на которые делался расчет и ориентировалось население. Она не учитывала ни состояние и тенденции в экономике, ни социальную среду, ни морально-нравственный климат в стране. Идеологи радикального реформирования отвергли, в частности, такие очевидные явления, как наличие значительного «теневого» сектора, инфляцию издержек, злоупотребления монопольным положением на рынке, угнетающее воздействие на производство сложившейся налоговой системы, подрыв конкурентоспособности отечественных товаропроизводителей политикой искусственного сдерживания падения обменного курса рубля, подавление инвестиционной активности сверхдоходностью спекулятивных операций на рынке ценных бумаг, в том числе организованных самим государством и т.д. Фактически макроэкономическая политика игнорировала само существование реального сектора экономики, ориентируясь почти исключительно на рынок спекулятивных операций. Осталось незамеченным вымывание из реального сектора оборотных средств, четырехкратное снижение производственных капиталовложений, устойчиво игнорировалась проблема нарастающих неплатежей между предприятиями. В результате ни один из прогнозов авторов этой политики не оправдался. По своим масштабам спровоцированный политикой «шоковой терапии» спад производства, падение экономической эффективности, разрушение производственного потенциала страны не имеют равных в экономической истории мирного времени.

Объективные данные свидетельствуют, что главным результатом означенной экономической политики в конце столетия стал более чем двукратный спад производства, который вместе с сокращением практически в два раза экономического пространства страны вследствие распада СССР привел к уменьшению доходной базы государства более чем в четыре раза. Годовой бюджет всей России в последние годы сопоставим с бюджетом одного из средних по уровню экономического развития штатов США. В 1999 году он, например, составил около 30 млрд. долларов – это меньше, чем бюджет Нью-Йорка. По объему внутреннего валового продукта российская экономика сегодня оказалась ниже уровня Мексики, Бразилии, Индонезии и только в 2 раза превышает такой же показатель Таиланда. По этому основному показателю экономического потенциала страна более чем на порядок ниже США, в несколько раз отстала от Германии, Китая и даже Индии, оказавшись далеко отброшенной не только от развитых, но и некоторых развивающихся государств мира. Причем это касается абсолютных величин масштабов нашей экономики. Если же говорить об уровне экономического развития, измеряемого объемом производства на душу населения, то здесь Россия скатилась до уровня слаборазвитых государств, таких как Панама или Алжир. Несмотря на многократные заявления лидеров государства о достижении экономической стабилизации, оптимистичные прогнозы на будущее развитие экономики, это сползание продолжается до сих пор, что, в конечном счете, грозит России перспективой прочно закрепиться среди слаборазвитых государств Азии, Африки и Латинской Америки по уровню экономической, инновационной и производственной активности, а также средней продолжительности жизни населения.

Долгое время не удается преодолеть кризисное состояние в бюджетной политике, в силу чего не обеспечивается финансирование государственных расходов даже на минимально необходимом уровне. Налоговая база федерального и региональных бюджетов дает не более половины средств, требуемых для государственных расходов. В начале 1990-х годов это положение в какой-то степени компенсировалось энтузиазмом людей, рассчитывавших на быстрые позитивные изменения, прочностью ранее созданной инфраструктуры и наличием запасов. Сегодня этого уже нет. Работники бюджетных отраслей, в том числе значительная часть госслужащих, деморализованы нищетой (средняя зарплата большинства из них в течение нескольких лет держится на уровне или ниже прожиточного минимума) и падением престижа их труда. Все это неизбежно вызывает быструю деградацию бюджетных и связанных с ними сфер и отраслей – утечку умов, снижение квалификации занятых, падение качества предоставляемых услуг.

Нараставшее до недавнего времени сокращение доходной части бюджета до середины 1998 года компенсировалось возрастанием государственного долга за счет лавинообразной эмиссии государственных обязательств под сверхвысокий процент, многократно превышавший норму прибыли в реальном секторе экономики. Как известно, этот резерв был исчерпан, причем с самыми худшими для государства финансовыми последствиями. Внешний и внутренний государственный долг стал настолько велик, что правительству не удается не только последовательно снижать его, но даже обслуживать по процентам. Фактически государство стало банкротом.

Между тем, и нынешний уровень экономической активности не позволяет не только поддерживать простое воспроизводство, обороноспособность и минимальный уровень благосостояния, но и обеспечивать необходимый уровень хозяйственного освоения территорий и поддержания имеющейся инфраструктуры. Это выражается в массовом оттоке населения из районов Севера и Дальнего Востока, резко участившихся катастрофах и авариях в базовых отраслях на транспорте, в энергетике, химической промышленности. При сохранении сложившихся тенденций освобождаемое экономическое пространство на собственной территории активно заполняется иностранным капиталом. Это уже явственно ощущается в стремлении ангажированных зарубежными предпринимателями некоторых политических сил добиться передачи иностранным компаниям наиболее ценных участков недр, расширения иностранного контроля над информационным пространством страны и т.д.

Не следует забывать, что радикал-реформаторы достаточно преуспели в попытках ограничить роль и значение государства, что в свою очередь привело к еще более резкому, чем до этого, сокращению административных, контрольных, финансовых и судебных полномочий государства, а в конечном итоге создало устойчивую ситуацию дефицитности реализуемых на практике услуг государства.

Из этого можно сделать основополагающий с точки зрения определения истоков нынешнего состояния коррупции в России вывод: сосредоточив после 1991 года в своих руках все рычаги власти, радикал-реформаторы преследовали не общесоциальную цель – обеспечение благосостояния и благополучия граждан страны, о которой постоянно твердили, а решали более конкретную политическую задачу – ускоренное формирование нового собственника любым, в том числе и криминальным путем, как главное условие установления в стране капиталистических отношений и необратимости этого процесса. Не случайно, основным механизмом реформирования стало не разгосударствление собственности, а ее приватизация, то есть ее передел, принявший к тому же в стране абсолютно неуправляемые и неконтролируемые формы. Не оправдались надежды, что в результате массовой приватизации предприятий произойдет быстрый рост эффективности производства из-за смены отношений собственности. В действительности по всем показателям эффективности производства допущен колоссальный спад.

В результате либерализации цен, внешнеэкономической деятельности, валютных рынков, операций с недвижимостью произошла фактическая легализация теневых капиталов, от которых и берет свое начало слой новых собственников.

Один из последних социологических опросов показал, что 84% респондентов считают, что самые крупные состояния в России созданы в тесной связи с криминальным миром, в обход законов.¹ Неизбежным следствием подобной политики стало изменение роли государства: от функций организации и регулирования экономики, социальной защиты населения оно переориентировалось на защиту передела собственности (накопления капитала) и крупных собственников, создание новым субъектам экономических отношений льготных условий, в том числе путем ограничения вмешательства в сам механизм перераспределения собственности даже в тех случаях, когда оно явно осуществлялось противозаконным путем.

Однако не только потеря государством собственности стала результатом этого процесса. Оно по существу освободилось от ответственности за состояние общества, то есть от своей основной социальной функции.

Опыт других стран показывает, что в таких условиях в государстве неизбежно возрастает роль теневой экономики и связанного с ней криминалитета. Российская действительность убедительно подтвердила это на собственном примере. И до приватизации объем теневой экономики был весьма значительным. В процессе приватизации и после нее он, по мнению специалистов, достиг 40 – 50% валового внутреннего продукта, в то время как в развитых странах он не превышает 8 – 10%. Неизбежное совпадение и переплетение интересов и устремлений криминально ориентированных социальных групп, сформировавшихся и действующих в теневом бизнесе, привело к образованию и укреплению организованных преступных сообществ, которые за короткое время распространили свое влияние на ключевые отрасли и направления экономической деятельности. К этому следует добавить, что большинство российского трудоспособного населения на правах рабочей силы, клиентов, потребителей, партнеров через теневую экономику также вольно или невольно оказалось втянутым в криминальные отношения, что с неизбежностью повлекло за собой ломку психологических стереотипов поведения, насаждение идеологии стяжательства и накопительства, пренебрежение общепринятыми нормами поведения и ответственностью личности перед обществом, признание нормальным и нравственным незаконных способов обогащения. Все это уже само по себе является одним из важнейших условий ускоренного внедрения коррупционных отношений в обществе, поскольку они становятся необходимым элементом повседневной жизни. Соответственно, участие в экономических отношениях откровенно преступных элементов не могло не повлечь массового подкупа служащих аппарата государственной власти и управления, в функции которых входило распоряжение госимуществом (в том числе со стороны хозяйственных руководителей государственных предприятий и организаций, ставших объектами разгосударствления).

Таким образом, государство в последнее десятилетие формировалось преимущественно в интересах новых крупных собственников, которые в свою очередь одновременно способствовали переориентации традиционных государственных институтов на охрану и поддержание своих индивидуальных или узко групповых интересов. Характерны в этом плане откровения скандально известного предпринимателя Б. Березовского. В одном из телевизионных интервью в конце 2000 года он прямо заявил, что российская власть очень многим обязана крупному капиталу. Если к этому добавить, что тот же Березовский неоднократно заявлял, что формирование этого капитала изначально было немыслимо без нарушения законов, то нетрудно завершить логическую цепочку российская власть, прежде всего, обязана криминальному капиталу. А в результате были созданы фундаментальные экономические и политические предпосылки коррупционного поведения служащих государственных структур всех рангов и уровней.

Характерно, что курс либеральных экономических реформ практически в неизменном варианте продолжается и сегодня. Как и в недавнем прошлом, вновь полностью игнорируются интересы мелких предпринимателей, которые в принципе и должны по своей сути составлять основу внутреннего рынка. Без массового участия представителей малого бизнеса в рыночных отношениях невозможно сохранить внутренний рынок и средний класс как основу социальной и политической стабилизации.

Некоторые читатели могут предположить, что авторы, высказываясь столь критично по отношению к происшедшим преобразованиям в экономике, являются противниками развития институтов рыночной экономики в России и разделяют позицию сохранения бывшей командно-административной системы. Это абсолютно не так. Мы исходим из того, что в России, как и во всем мире, альтернативы рыночной экономике нет, тем более, что опыт 80 лет развития вопреки ей с очевидностью доказал это правило. Вместе с тем, мы не можем согласиться с теми путями, которые были избраны для ее реформирования, поскольку они не учитывали ни исторические, ни экономические, ни социальные, ни политические и, наконец, морально-нравственные традиции страны. В результате осуществленных реформ создана квазирыночная экономика, замешанная на криминальных деньгах и лишенная основных сопутствующих рынку факторов: конкуренции, роста производительности труда и качества продукции, повышения благосостояния населения и т.п. Не случайно значительной частью россиян сегодняшняя экономика воспринимается не как рыночная, а как базарная со всеми сопутствующими ей негативными явлениями.

В контексте политических и экономических предпосылок быстрого развития коррупции в России особое место занимают использовавшиеся формы и методы приватизации.

Впервые идея приватизации получила свое развитие в ходе кооперативного движения, т.е. в конце 1980-х годов. Юридическое же ее закрепление было осуществлено в Законе СССР от 1 июля 1991 г. «Об основных началах разгосударствления и приватизации предприятий». Характерной чертой закона было то, что он отдавал приоритет в приватизации трудовым коллективам, а также российским гражданам перед иностранцами. Основным способом преобразования государственной собственности в частную предусматривалась аренда предприятий трудовыми коллективами с правом их последующего выкупа. В этой связи членам трудовых коллективов предоставлялось преимущественное право на приобретение акций предприятий по сравнению с другими субъектами. Такой подход, естественно, не стимулировал быстрый процесс разгосударствления имущества, но зато обеспечивал его без серьезных потрясений для экономики страны.

Новые подходы к приватизации, проявившиеся в действиях радикальных реформаторов, и новое российское законодательство о приватизации (прежде всего Закон РСФСР от 3 июля 1991 г. «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР») коренным образом изменили ситуацию. В первую очередь были отменены льготы и преимущества трудовых коллективов, что фактически лишило их права быть субъектами собственности предприятий. Явное предпочтение было отдано их преобразованию в акционерные общества открытого типа.

Высокие темпы приватизации государственной и муниципальной собственности, отмечавшиеся в начальный период приватизации, вовсе не свидетельствуют о том, что она нашла широкую поддержку среди населения. Как раз наоборот – эти темпы объясняются тем, что как акционирование крупных и средних предприятий, так и продажа мелких (на аукционах и по конкурсу) во многом носили принудительный и поспешный характер.

В результате этого набирающий силу новый собственник, выросший, прежде всего, из «теневого» сектора экономики и криминальных структур, получил, во-первых, беспрепятственный и неограниченный доступ к государственному имуществу, которое до этого ему было недоступно, во-вторых, возможность приобрести его по существу за бесценок, и, в-третьих, основания сформировать и легализовать первичный капитал вне зависимости от способа его приобретения, а также усилить свое положение посредством не имевшей аналогов в мировой истории спекулятивной акции (ваучеризации), ставшей на первом этапе основной формой приватизации. Последовавший в июле 1994 года переход к денежной форме приватизации уже не мог изменить ситуацию кардинальным образом, поскольку к этому времени первичный передел госимущества был в значительной степени завершен.

Следует отметить, что бурный приватизационный процесс происходил при явном недостатке нормативной базы, а имевшаяся характеризовалась внутренней противоречивостью, взаимоисключающими положениями, нарушением принципа верховенства закона. Нормы закона подменялись указами Президента России, а последние – инструкциями и положениями ведомственных органов исполнительной власти, которые, в свою очередь, не исполнялись либо исполнялись с грубыми нарушениями.

Поспешно сформированная нормативная база приватизации не отвечала уровню производительных сил страны. Она не предусматривала возможности учета в процессе приватизации интеллектуальной собственности, современных высоких технологий, наукоемкости технологий, ноу-хау. В ней не были сформулированы требования к новым собственникам по защите занятости на предприятиях, в том числе высококвалифицированных работников, отсутствовали механизмы, ограничивающие размещение на территории страны экологически вредных производств. Не были разработаны нормативные акты и механизмы управления госсобственностью во всех ее видах. Более того, не было даже определено место и роль государственной собственности в обеспечении экономической независимости страны и не предусмотрены меры по защите прав отечественных производителей. Полностью рассчитанная на потребности внутреннего рынка, эта нормативная база оказалась непригодной для открытой экономики и не обеспечивающей конкурентоспособности российских предприятий на мировом рынке.

Большое количество «правового брака» обычно способствует криминализации тех или иных процессов. Не стала исключением и приватизация. С самого первого дня она сопровождалась массовыми злоупотреблениями и нарушениями. При проведении торгов (аукционов и конкурсов) по продаже имущества обычными стали преступления и злоупотребления со стороны должностных лиц различного уровня, на которых было возложено решение вопросов разгосударствления имущества (представители комитетов по управлению имуществом, фондов имущества, администраций городов и районов), работников администраций приватизируемых предприятий, посреднических фирм, принимающих участие в процессе приватизации, а также покупателей.

Должностные лица, участвовавшие в разгосударствлении, получали взятки за оказание услуг при приватизации и нарушение условий проведения аукционов и конкурсов с целью достижения выигрыша заинтересованных лиц. Например, заместитель главы администрации г. Железноводска Ставропольского края получил 175 миллионов рублей (в неденоминированном исчислении) за оказание услуг при приватизации объекта муниципальной собственности.

В других случаях взятки давались за выкуп помещений в нарушение установленных положений без проведения конкурсов и аукционов. Нередко организаторы проведения конкурсов и аукционов с целью получения вознаграждения создавали льготные условия для «своих» участников и по надуманным причинам необоснованно отказывали в участии другим субъектам, устраняли конкурентов иным образом, в том числе через криминальные элементы.

Наряду с получением взяток и совершением иных должностных преступлений имели место систематические хищения и иные злоупотребления с денежными средствами, полученными от приватизации. В результате проведенных в тот период проверок использования средств, полученных от приватизации государственных и муниципальных предприятий, повсеместно выявлялись серьезные нарушения в деятельности территориальных органов Госкомимущества и Федерального фонда имущества России.

Многие органы исполнительной власти на местах оставляли в собственном распоряжении все средства, вырученные от приватизации, вместо их распределения по нормативам между бюджетами различных уровней. Такие факты имели место в большинстве субъектов Российской Федерации. Однако наиболее характерны они были для национальных образований. Кроме того, руководители многих местных территориальных органов использовали эти средства для непосредственного занятия ростовщической деятельностью, приняв активное участие в финансировании коммерческих структур. Повсеместно вскрывались злоупотребления со стороны руководителей региональных органов, связанные с самовольным увеличением должностных окладов и выплатой премий вне зависимости от достигнутых результатов работы по приватизации имущества на подведомственной территории.

Руководители и служащие приватизируемых предприятий умышленно искажали стоимость основных и оборотных средств с целью присвоения части имущества либо последующего его приобретения по заниженной цене. Использовались также умышленное приведение предприятий к банкротству и их последующая приватизация по заниженной стоимости, участие в конкурсах и аукционах от имени подставных лиц и другие злоупотребления.

Значительные злоупотребления допускались посредническими фирмами, участвовавшими в чековой, а потом и денежной приватизации. Известным примером в предоставлении преимуществ определенным участникам конкурсов и аукционов либо самим себе является продажа с аукциона Норильского никелевого комбината. Представителем Госкомимущества России по подготовке и проведению аукциона выступал «ОНЭКСИМ-Банк», одновременно являвшийся участником аукциона. К тому же данный банк фактически оказался единственным участником, так как другие заявленные являлись его дочерними фирмами, и приобрел комбинат по стартовой цене (начальная цена 170 млн. долларов США. победитель предложил 170,1 млн.). В то же время фирма «КОНТ», представившая документы в установленном порядке и предложившая за акции 355 млн. долларов США, по надуманным основаниям была отстранена от торгов.

Серьезные правонарушения при проведении конкурсов и аукционов допускались и покупателями. Нередко в них участвовали подставные покупатели, которые называли максимальную цену, а впоследствии отказывались от заключения договора купли-продажи. По правилам торгов имущество в таких случаях переходило к следующему участнику, который и являлся истинным покупателем, но цена уже, как правило, была на порядок ниже. Принимая во внимание, что в таких случаях залог, внесенный за участие в торгах, не возвращается, подставные покупатели представляли за один день до проведения торгов подложные платежные поручения о якобы перечисленной залоговой сумме.

Повальное акционирование крупных и средних предприятий привело к выпуску в продажу громадного количества акций как для юридических лиц, так и для населения. При этом не всегда учитывалось, что многие акционерные общества малорентабельны, даже убыточны. И если законодательство ряда западных стран запрещает выпуск и продажу акций убыточных предприятий, то в законодательстве России таких ограничений не было. Естественно, что это с неизбежностью перекладывало всю ответственность за судьбу убыточных и малорентабельных предприятий на плечи акционеров.

Но не менее печально то, что абсолютно не оправдались надежды на доходность мероприятий по приватизации. За исключением г. Москвы, где были использованы несколько иные подходы к приватизации, ни в одном из регионов страны не были получены даже в приближенном варианте запланированные доходы. Например, в 1995 году федеральный бюджет предусматривал поступления по статье «приватизация» около 9 трлн. руб. (в неденоминированном исчислении), а фактически была перечислена в бюджет только одна двадцатая часть этой суммы. Более того, после приватизации более чем в 4 раза выросло количество убыточных предприятий. Отечественные инвестиции удалось привлечь только на каждое десятое предприятие. Дивиденды, выплаченные по акциям, оказались предельно малы и неощутимы для рядового работника. У двух третей работников значительно ухудшилась социальная защищенность, психологическая обстановка обострилась на 65% предприятий.

Итоги приватизации на многих предприятиях привели к хроническим задержкам с выплатой зарплаты, участились случаи вынужденных отпусков без сохранения содержания. Доходы работников уменьшились в связи с переходом на сокращенный рабочий день, на сокращенную рабочую неделю.

Обострились противоречия между интересами реальных хозяев приватизированных предприятий и наемными работниками в сфере трудовых отношений. Одним из тяжелейших социальных последствий приватизации стал рост безработицы. Более чем на 80% российских предприятий, прошедших через акционирование и приватизацию, произошло высвобождение работников. Не случайно 95 – 98% опрошенных в середине 1990-х годов респондентов заявили, что от приватизации выиграли директора предприятий, финансовые круги и предприниматели. О том, что выиграла администрация регионов, заявило несколько меньшее количество респондентов (88 %). И, напротив, по их мнению, больше всех проиграли трудящиеся и профсоюзы (97% в обоих случаях).

И сегодня многие россияне уверены, что приватизация проводилась не ради повышения эффективности производства и жизненного уровня населения, а в интересах создания нового слоя предпринимателей и сохранения привилегий для большой армии госчиновников. Это в свое время подтвердил и зачинатель российской приватизации А. Чубайс, признав, что «распределение собственности в России происходит пропорционально существованию властных элит».

Однако и в начале приватизации, и в более поздние времена редко упоминается, что она активно проводилась еще и в интересах иностранных корпораций и компаний. В этом плане весьма любопытен документ, к которому также причастен А. Чубайс. В соответствии с подписанным им в октябре 1997 г. приказом по Госкомимуществу все кроме секретных проекты указов Президента, постановлений Правительства, распоряжений председателя и заместителей председателя ГКИ по поводу определения специфики приватизации в отдельных отраслях хозяйства, создания холдинговых компаний и передачи управления предприятиями (пакетами акций) в траст должны в обязательном порядке рассматриваться на экспертной комиссии. Из одиннадцати членов утвержденной комиссии шесть являлись иностранными гражданами. Более того, заместителем председателя был назначен американский гражданин Дж. Хэй. Чтобы последний имел право контроля, в приказе было строго запрещено выпускать документы, ставить на них печати и выходные номера, если на них не было его визы. Нетрудно предположить, каким образом Хэй мог и, скорее всего, распорядился информацией о структуре и состоянии национальной экономики и отечественного производства. По данным Счетной палаты Российской Федерации и Контрольного управления при Президенте России не без помощи подобных лиц иностранные компании завладели значительными пакетами акций целого рода оборонных и иных предприятий.

Что же государство, как оно повело себя в ситуации, затрагивающей жизненно важные интересы многих десятков миллионов трудящихся, их семей? Прежде всего, не следует забывать, что оно само выбрало стратегию и тактические приемы приватизации. Не является неожиданностью и то, что оно заняло позицию поддержки новых собственников, принося в жертву экономической реформе и капитализации страны интересы абсолютного большинства российских граждан. Даже его собственные структуры – Счетная палата и Контрольное управление – проведя в 1996 г. две проверки деятельности Госкомимущества, вынуждены были фактически признать, что в предложенном виде осуществляемая приватизация сходна с прямым грабежом и экономическим хаосом.

Однако, только дилетанту сопутствующие приватизации негативные явления могли показаться случайными. Никаких «случайностей» и «издержек» в этом процессе не было с самого начала. Напротив, была достаточно продуманная, проинвестированная заказом и информационно грамотно обеспеченная политика, проводимая, во-первых, с целью формирования любым путем нового собственника, и, во-вторых, в интересах крупного иностранного капитала, который видел в России мощного конкурента.

Сегодня можно констатировать, что цели, ради которых реально проводилась приватизация, достигнуты. Но также очевидно, что ею нанесен неисчислимый урон обществу и личности, сделавший их абсолютно бесправными в вопросах собственности. Приватизация в тех формах, которые были использованы в России, тяжело ударила по стратегическим интересам государства, создала реальную угрозу государственной безопасности, прежде всего в экономической и военной сферах. Лишенное собственности в общенациональных сферах производства, государство становится беспомощным, неспособным защищать ни интересы общества в целом, ни национальные интересы страны. Весь мир уже давно пришел к пониманию этой простой истины и выработал критерии, по которым формируется государственный сектор экономики, а именно:

q       нерентабельное или малорентабельное производство, без которого общество жить не может (железные дороги, угольная промышленность, почта, телеграф, традиционные виды связи и транспорта, естественные монополии и т.д.), то есть все то, что создает единый экономический каркас страны и способствует единству территории, защищенности общества и личности;

q       наукоемкое и капиталоемкое производство плюс фундаментальная наука, где прибыль от вложенных средств приходит через 10 – 20 лет (авиакосмос, передовые отрасли энергетики, информатика и т.д.), то есть отрасли, где сконцентрирована передовая технология, обеспечивающая прогресс страны, ее прорыв в будущее, экономическую независимость и экономическую неуязвимость;

q       оборонное производство, обеспечивающее военную безопасность страны.

В противовес этому российское государство не только не укрепило свои позиции в этих отраслях, но уже очень много потеряло. Однако и сегодня прилагается немало усилий, чтобы разрушить единое энергетическое пространство, единую железнодорожную сеть, единое коммунальное хозяйство. Причем, какие бы предлоги и причины за этим не стояли, результатом в конечном итоге будет дальнейшее лишение государства рычагов экономического управления страной.

Безальтернативное преобладание в стране крупного отечественного и иностранного капитала уже привело к серьезной экономической и социальной деформации российского общества. Вместе с тем, сегодняшние заявления власти о том, что итоги приватизации не при каких условиях пересматриваться не будут, являются лишним свидетельством того, что новые российские собственники уже вполне в состоянии диктовать власти свои правила игры.

Сохранение такой ситуации становится самоубийственным для власти, так как без сильной экономики она может остаться заложницей крупного капитала, выросшего на «дикой» приватизации, криминальных методах ее осуществления, за счет экономической и политической коррупции во всех структурах законодательной и исполнительной власти.

Что касается рассматриваемой темы, то следует однозначно признать, что именно приватизация стала катализатором обвального развития коррупции в стране, вовлечения в коррупционные отношения абсолютного большинства предпринимателей и госслужащих, так или иначе связанных с ее осуществлением.

Важным фактором, оказывающим влияние на усиление влияния коррупции, является то, что у российских государственных и муниципальных служащих сегодня, как и на протяжении многих десятилетий, если не столетий, нет очевидных материальных стимулов добросовестно исполнять свои обязанности по отношению к государству. Мы уже отмечали ранее, что российская власть традиционно ставит чиновника в положение самовыживаемости, не без оснований полагая, что он сможет сам найти возможности заработать себе и своей семье на достойную жизнь. Это было и при феодальном строе, и в период развития капитализма, и во время строительства и «расцвета» социализма. Как ни парадоксально, но эта уверенность власти почти всегда оправдывалась. Значительная часть служащих действительно находила возможность дополнительных заработков, источником которыми, к сожалению, весьма редко была творческая деятельность, но почти всегда взятка и иные должностные правонарушения.

Сегодня положение со стимулированием государственных и муниципальных служащих обстоит еще хуже, чем даже в советские времена. Зарплата ответственных должностных лиц федерального уровня несопоставима даже с оплатой мелких служащих коммерческих банков и частных финансово-хозяйственных структур. В итоге, например, федеральный министр на свою зарплату не может по сложившимся рыночным ценам ежедневно обедать в ресторане, купить престижную автомашину и квартиру, построить дачу, провести отпуск с семьей за границей, оплатить обучение своих детей в частной школе или на платном отделении вуза (если это сегодня и делается, то как раз не на зарплату). Лишь одному ведомству – Центральному банку России – в свое время удалось, используя предоставленные законом права, довести зарплату своих служащих хотя бы до уровня 30-40% доходов соответствующих работников коммерческих банков с тем, чтобы обеспечить защиту от коррупционного давления со стороны этих же банков. Это, по существу, единственный случай в постсоветский период. При этом практика низкой оплаты труда государственным служащим настолько укоренилась в общественном сознании, что любое повышение им зарплаты традиционно рассматривается российскими властями и обществом почти как антинародный акт.

Безусловно, нельзя не учитывать того, что на верхних ступеньках государственного аппарата превалируют уже не материальные, а в основном политические и моральные стимулы служения государству, поскольку они предоставляют их носителям иные выгоды, компенсирующие материальные: сделать политическую карьеру, получить общественное признание и возможность реализовать свои организаторские и иные способности, влиять на принятие значимых для развития страны и мира решений. Иными словами, постоянно поддерживать на высоком общественном уровне свой престиж и имидж.

Однако нельзя все же забывать, что аппарат чиновников состоит не только из подобных лиц (кстати, их меньшинство). Армия служащих велика и многообразна, а личный экономический интерес чиновника как любого гражданина играет не последнюю роль не только в сфере материального производства, но и в управлении любым государством. К сожалению, как уже отмечалось, в России эта роль на протяжении всей истории существования государственности остается приниженной.

Чтобы выяснить, возможен ли сегодня бескорыстный чиновник, необходимо понять, что его потребности задаются чаще всего не его врожденной или приобретенной с годами испорченностью, а, прежде всего, условиями жизни тех социальных групп, в которых он функционирует сам и вращаются члены его семьи. Очень трудно избежать соблазна повысить свое материальное благополучие до уровня тех преуспевающих в материальном и жизненном плане людей, обращающихся к должностному лицу для решения своих проблем и готовых щедро оплатить принятое в их интересах решение. Тем более, что зачастую оно может быть вынесено и без формального нарушения установленных правил (например, раньше конечного срока, который отведен для этого и т.п.). К тому же, постоянно пребывая в определенной социальной среде, такое должностное лицо вынуждено постепенно приспосабливаться к тем условиям, традициям и правилам, которые в ней сформировались. Между тем, эти условия, традиции и правила далеко не всегда высоко моральны и нравственны, что обуславливает и деформацию социальных установок лиц, вынужденных принимать их. Аналогичную ситуацию можно наблюдать и в среде родственников чиновника, что вынуждает их, а вслед за ними и его в большей или меньшей степени придерживаться общих правил соответствующей группы.

Следует иметь в виду, что очень часто чиновников связывают с лицами, представляющими конкретные частные интересы, личные отношения (давнее знакомство или дружба, бывшая совместная работа, родственные связи и т.п.). Такая ситуация изначально провоцирует их включенность в систему взаимных услуг, причем не всегда даже возмездного характера. Подобные группы обязанных друг другу людей существуют во все времена и во всех странах. Особенность и опасность сегодняшней ситуации в России заключается в том, что через такого рода отношения, как уже отмечалось при характеристике первых двух факторов, влияющих на коррупцию, проходит значительно большая доля ВНП, чем в развитых государствах. Даже через априори честного и бескорыстного чиновника, который не мыслит себя в роли подкупленного и с негодованием отвергнет любое предложение отблагодарить его, посредством дружеских и родственных связей проходит настолько значительная часть дохода, что он не может в принципе не осознавать этого и уклониться от возможного давления в будущем. В результате в повседневной деятельности такие лица озабочены своими обязательствами перед знакомыми и родственниками не меньше, чем интересами государства. В этом кроется одна из главных причин существования коррупционных отношений в государстве.

К этому следует добавить, что Россия в последние полтора-два десятилетия переживает своего рода бум «погони за материальными потребностями». Доступность информации сформировала ориентиры на западные стандарты, выведя желаемый уровень потребления значительной группы населения, в том числе и госслужащих, далеко за рамки достижимого для них при существующей заработной плате. Естественно, что его достижение возможно только при наличии дополнительных, причем весьма существенных заработков, которые при существующей системе получить легально трудно или не реально (доходы от разрешенной госслужащим творческой деятельности не велики, к тому же для подавляющей части госаппарата эта возможность по объективным и субъективным причинам вообще недоступна). Логичным выходом из этой ситуации является возникновение и развитие коррупционных связей, которые и позволяют конкретному должностному лицу приблизиться или достичь благосостояния, определяемого западными нормами.

В развитие коррупционного поведения чиновников вносит свой вклад и следующее обстоятельство. Для большинства из них интересы государства невнятны и неконкретны. Чиновнику часто неясно, в чем заключаются интересы государства, которому он должен служить. Если государство утверждает, что при многообразии форм собственности только частная священна и неприкосновенна и необходимо защищать в первую очередь именно ее, то чиновник не видит вреда в том, что служит конкретным частным интересам, а не государству в целом. Более того, для него порой неясно и то, в чем состоит суть его службы именно государству и обществу, а не своему ведомству и начальнику, самому себе и своим друзьям, наконец, своему «внешнему заказчику». Поэтому большинство из них не обременено моральными проблемами по поводу того, что зачастую они действуют в частных интересах.

К тому же государство не построило системы моральных стимулов и имеет очень слабые стимулы карьерного продвижения служащих, в то время, как такие стимулы служат важной дополнительной гарантией лояльности чиновника государственным интересам, и уж, по крайней мере, государственному аппарату.

Недостаток объема и качества осуществляемых действий, обусловленный неэффективностью дешевого аппарата, государство пытается компенсировать расширением его численности. Сегодня он раздут до размеров, намного превосходящих государственно-партийную бюрократию советских времен. И это несмотря на то, что в течение всего последнего десятилетия исполнительная власть неоднократно предпринимала попытки сокращения госаппарата. Думается, что в большей степени они были лишь демонстрацией намерений, поскольку после очередной подобной акции аппарат уменьшался в отчетах, но увеличивался фактически. К тому же подобная процедура позволяла избавиться от тех, кто в силу своих нравственных установок не вписывался в рамки общепринятого (читай коррумпированного) поведения, даже если подобные лица обладали всеми необходимыми качествами для выполнения своих функций.

Неизбежным результатом подобной политики стало расширение сферы вмешательства чиновников от лица государства в хозяйственные и социальные процессы. Причем вмешательство зачастую деструктивное, не основанное и не направленное на общественные и государственные интересы.

Известно, что чрезмерное регулирование, неопределенность и неизвестность законов и иных нормативных актов представляют широкий простор в действиях чиновникам, а, следовательно, и расширяют возможность извлечения коррупционных доходов.

В течение последних лет Россия (и ее государственный аппарат) отошла от модели «дикого капитализма». Но что ее сменило? Взятка и криминальные крыши заменились долгосрочным отношением между чиновником и фирмой, включенностью фирмы в сеть внешне более цивилизованных механизмов защиты собственности, надводной частью которых выступают государственные институты. При этом нельзя сказать, что именно фирма использует чиновника: часто бывает наоборот. Возникают корпоративные отношения с иерархизированными общими интересами: новые неформальные корпорации обязательно включают подразделения государственного аппарата или чиновников.

Еще одно обстоятельство, о котором нельзя не упомянуть при характеристике основных факторов, способствовавших в последнее десятилетие ускоренному развитию коррупционных отношений в России. Прослеживая основные тенденции коррупционной деятельности за указанный период и даже несколько ранее (с начала перестройки в 1985 году), нельзя не увидеть, что реальная коррупция интенсивно росла, а борьба с нею последовательно снижалась. В значительной степени это результат деградации правоохранительной и судебной систем государства.

Один из первых ударов по правоохранительным органам был нанесен в период развития так называемого кооперативного движения, которое в тот период нередко представляли как основу демократических преобразований в стране. Политические решения, принятые в поддержку становления негосударственного сектора и частного капитала, одновременно существенно ограничили возможности органов правопорядка контролировать происходящие в этом секторе процессы и пресекать очевидные правонарушения, связанные с их осуществлением. Результаты подобной политики не заставили себя ждать: почувствовав безнаказанность, формирующийся класс собственников начал использовать любые методы для скорейшего обогащения. В значительной степени и товарный дефицит тех лет был обусловлен массовым перетоком государственных резервов в кооперативный сектор, где цены и, соответственно, нормы прибыли были неизмеримо больше. В то же время попытки сотрудников прокуратуры, милиции, народного контроля как-то воздействовать на ситуацию пресекались со стороны партийной и государственной бюрократии самым суровым образом. В принципе это и не удивительно. Как показали последующие события, немалая часть этого бюрократического аппарата к этому времени уже достаточно прочно обосновалась в частном бизнесе, переплелась с новым собственником или сама являлась им.

Естественно, что в подобной ситуации, когда с самого верха власти исходили жесткие указания не мешать происходящим процессам, в том числе и когда за ними стоял откровенный криминал, правоохранительная система самым серьезным образом была деморализована. Многие опытные сотрудники, видя в этом несправедливость и злой умысел властей предержащих, начали покидать ее. Другие стали приспосабливаться к новым условиям, что чаще всего выражалось в таких формах, как подработка в неслужебное время в коммерческих структурах, информирование их хозяев о возможных проверках, улаживание конфликтов с представителями власти и т.п. Иными словами, эта часть вступила в откровенные коррупционные отношения, которые, к тому же, официально не возбранялись (в конце 1980-х – начале 1990-х годов сотрудникам милиции разрешалось, например, в нерабочее время охранять коммерческие объекты и заниматься другой оплачиваемой деятельностью).

Если же представители правоохранительных органов продолжали заниматься конкретными лицами, то эти попытки моментально интерпретировались и подавались общественности как акты политического преследования, сходные с репрессиями сталинских времен. Весьма показательна в этом смысле история известного в то время предпринимателя Артема Тарасова, которого, несмотря на множество допущенных им правонарушений, так и не удалось привлечь к ответственности. Более того, в его защиту была развернута мощная пропагандистская кампания в СМИ, а в конечном итоге пострадали сотрудники МВД, пытавшиеся изобличить его.

Однако и многие из тех сотрудников, которые ушли из правоохранительных структур из-за несогласия с проводившейся политикой, позже так или иначе оказались втянутыми в отношения, способствовавшие дальнейшему развитию коррупции. Дело в том, что получаемое ими пенсионное обеспечение при выходе в отставку никоим образом не могло создать условий для достойного материального существования. В результате они вынуждены были искать работу на стороне, а, как известно, надобность в специалистах их профиля в начале этого десятилетия существовала как раз в коммерческих структурах. Таким образом, произошел своеобразный переток специалистов-правоохранителей из государственной службы в частное предпринимательство со всеми вытекающими из этого последствиями: знанием приемов и методов работы, использованием связей в госаппарате и правоохранительных органах, навыков ухода от ответственности, воздействия на конкурентов и т.п. По существу начала формироваться более изощренная коррупционная среда. Тем более, что и для действующих работников осталось немало лазеек: устройство родственников на выгодные должности в коммерческие структуры, обещание высокооплачиваемого места после отставки и т.п.

Но наиболее разрушительный удар по правоохранительной системе был нанесен после августовского путча 1991 года. Последствиями этого события стало уничтожение КГБ, который в то время, пожалуй, единственным из всех правоохранительных органов оставался своеобразным островом в море коррупции. Сегодня высказывается много разнообразных и зачастую полярных мнений о причинах разгрома этой организации. Вместе с тем, не лишено оснований предположение, что уничтожение КГБ было крайне важно для набиравшей силу российской финансовой олигархии, которая видела в нем прямую угрозу своему существованию и укреплению. Августовский путч был как нельзя кстати для этого, если вспомнить мощную пропагандистскую кампанию против КГБ, проводившуюся на рубеже 1990-х годов. Гак или иначе, но, пережив несколько реорганизаций, кадровых чисток и сокращений, комитет лишился той силы и дееспособности, а также авторитета, которыми он обладал до этого.

Значительная часть сотрудников, покинувших эту структуру, в полной мере разделила судьбу работников других правоохранительных органов, ушедших в отставку. Им тоже пришлось идти в услужение к новым собственникам. Данные, которыми располагают авторы, свидетельствуют, что руководство службами безопасности, например, крупнейших российских коммерческих банков более чем на половину состояло из уволенных сотрудников госбезопасности. Ими же комплектовались аналитические подразделения и группы советников различных коммерческих структур. Нетрудно предположить, что, перейдя в «лагерь противников», такие специалисты, естественно, начинали играть по правилам этих корпораций, т.е. против своих же коллег в правоохранительной системе. Принимая во внимание их высокую квалификацию и опыт, можно с уверенностью говорить, что по многим параметрам они переигрывали сотрудников правоохранительных органов, затрудняя и без того усложненный процесс изобличения махинаций и злоупотреблений, совершаемых представителями этих структур, в том числе коррупционной направленности. Некоторые такие специалисты сами открыли собственное дело, которое, как известно, не могло успешно двигаться без коррупционных отношений во властных структурах. Немало случаев, когда бывшие сотрудники использовали в собственных интересах или интересах представляемых ими корпораций свои связи среди сотрудников, продолжавших работать в системе сначала ФСК, а затем ФСБ, а также других правоохранительных органах. В этой связи утверждать сегодня, что служба безопасности осталась на том же уровне коррумпированности, что и десять лет назад, было бы, по крайней мере, наивно.

Не избежали коррумпированности и другие силовые структуры, в том числе сформировавшиеся в последнее десятилетие. Гак, только в 1999 году по фактам коррупции было возбуждено 357 уголовных дел в отношении сотрудников налоговых органов и подразделений налоговой полиции, к уголовной ответственности привлечено 256 таможенников. Среди этих дел разоблачение группы коррупционеров, действовавших в Выборгской и Щелковской таможнях. На одном только Петуховском таможенном посту Курганской таможни изобличены в коррупции 40 сотрудников. Анализ уголовных дел, возбужденных в отношении сотрудников налоговых, таможенных органов и органов налоговой полиции, свидетельствует, что основную долю должностных преступлений (около 70%) совершают более опытные и высокопоставленные чиновники.

Однако наиболее остро проблема коррупции проявилась в последнее время в системе МВД. Низкое денежное содержание при постоянных сверхнормативных нагрузках обусловило выход на рынок в качестве субъектов теневых экономических отношений не только отдельных сотрудников, но и целых подразделений. По данным различных источников, в том числе и зарубежных, почти треть действующих сотрудников милиции обеспечивает сегодня оперативное прикрытие (так называемые «крыши») коммерческим структурам – от ларьков до крупных банков. Сотрудники МВД замечены и в других незаконных действиях. На Сахалине средства, направленные на ликвидацию последствий землетрясения, были похищены сотрудником местной милиции. А в Архангельске сотрудник милиции собирал компрометирующие материалы на граждан, а затем шантажировал их. Сотрудники ГИБДД регулярно берут взятки, вместо того чтобы выдавать квитанции о штрафах, чтобы увеличить свои скудные доходы (в среднем по стране получают зарплату, эквивалентную 100-110 долларам в месяц). Милиция также использует свое влияние для проведения операций на черном рынке и приобретения государственного имущества по заниженным ценам. Проведенные исследования свидетельствуют, например, что лишь один из пяти водителей не давал взятки или не был объектом вымогательства ее со стороны сотрудников ГИБДД. Немногим уступают сотрудники патрульно-постовой службы, паспортных подразделений. Изощреннее и, естественно, труднее разоблачаемы проявления коррупции со стороны сотрудников по борьбе с организованными и экономическими преступлениями. Причем их ничуть не меньше, чем поборов в других службах. Просто они практически не становятся предметом разбирательства из-за трудной доказуемости и нежелания потерпевших противостоять коррупционерам в этих структурах. Как не становятся таким предметом и действия высокопоставленных сотрудников центрального аппарата федерального МВД и МВД, ГУВД, УВД субъектов Федерации. Между тем, данные проведенного одним из авторов опроса свидетельствуют, что традиционная низовая коррупция в органах внутренних дел уже давно и достаточно интенсивно дополняется элитной. Некоторые респонденты отметили, что сегодня факты назначения на вышестоящие должности, присвоения специальных званий, награждения государственными и ведомственными наградами за взятки руководителям, в компетенцию которых входит решение этих вопросов, далеко не единичны.

Следует иметь в виду, что хроническое недофинансирование силовых структур толкает их подразделения на поиски дополнительных источников привлечения средств. Это нацеливает их деятельность на получение источников ренты, например, лицензионных сборов, распределение бюджетных ресурсов и оказание дополнительных платных услуг. Зачастую с этой целью используются сформированные вокруг силовых ведомств негосударственные структуры, например, различного рода фонды и ассоциации, специализирующиеся на такого рода услугах. Опыт показывает, что в последнем случае доходы присваиваются, скорее, верхушкой ведомства и прикрепившимися к ней предпринимателями, чем силовой структурой в целом.

Свои особенности имеет коррупция в деятельности прокуроров, следователей и судей. Чаще их действия носят индивидуальный характер, поскольку в силу своей процессуальной самостоятельности они могут единолично принимать решения в пользу тех или иных лиц и организаций. Действия таких лиц отличаются особой осторожностью, маскировкой и тщательным сокрытием следов злоупотреблений. Тем не менее, уровень коррумпированности этих лиц также заметно возрос. Об этом свидетельствуют факты возбуждения за взятки заказных уголовных дел (чего еще десять лет назад практически не было), прекращения обоснованно возбужденных дел, вынесения необоснованно мягких приговоров или полного оправдания виновных, решений об изменении меры пресечения на более мягкую и др. Многие предприниматели, сталкивавшиеся, например, с арбитражными судами, прямо говорят, что решить в свою пользу хозяйственное дело, где позиции сторон примерно равны, без взятки невозможно. К тому же до сих пор существует зависимость судей и прокуроров от соответствующих органов исполнительной власти, формирующаяся как по финансовой, так и по «силовой» линиям, что особенно характерно для субъектов Федерации. В результате по-прежнему существует «карманное правосудие», не гарантирующее равенства перед законом и справедливого разбирательства.

Одной из наиболее опасных тенденций в коррупции последних лет является сращивание правоохранительных органов и организованных преступных сообществ. За истекшее десятилетие выявлено немало случаев, когда должностные лица этих органов не только оказывали интеллектуальную поддержку преступным элементам, но и сами создавали криминальные группировки, были их мозговыми центрами.

В то же время из всех возбужденных дел о коррупции должностных лиц правоохранительных органов более трети прекращаются, либо по ним выносится оправдательный приговор. При ее высокой латентности можно говорить, что коррупция здесь это «айсберг, вершина которого едва видна на поверхности».

Учитывая глубину проникновения и распространения коррупции в судебной и правоохранительной сферах, необходимо признать, что они становятся заметным атрибутом современной России, все больше превращаются в интегрированные элементы российского государства, предпринимательства и преступности. В этом заключается одна из угроз, связанная с криминализацией государства.

Наконец, еще один фактор, обуславливающий стремительное распространение коррупции в России. В большей или меньшей степени его можно охарактеризовать как нравственно-этический, хотя он весьма тесно переплетается с политическими, социальными и правовыми аспектами коррупции.

Экономическая политика, основанная на отстранении общества, населения от активного, постоянного участия в процессах, касающихся всех сторон его жизнедеятельности, отсутствии реального, экономически и финансово независимого местного самоуправления как наиболее глубокой и широкой демократии, привела к резкому падению нравственности. Обществу с помощью средств массовой информации, массовой «художественной» литературы, кино навязывается система криминальных или полукриминальных ценностей, стереотипов поведения, героизации преступников. В результате сделались ненужными, «лишними» всякие морально-нравственные критерии и оценки личности, а труд лишился статуса единственно ценного критерия оценки личности с точки зрения нравственности, что не могло не отразиться на государственной системе в целом и развитии коррупции, в частности.

На протяжении всей истории российского государства оно оставалось непрозрачным для своих подданных и граждан. Его высшие инстанции традиционно так далеки от них, что рядовому обывателю они фактически не досягаемы. Именно это ли положение характеризует старинная русская поговорка «до бога высоко, до царя далеко». К сожалению, и сегодня ситуация не изменилась. Ее не смогла переломить даже и более высокая степень информированности населения о происходящих в стране процессах через СМИ. Лишь на непродолжительное время – с конца 1980-х до первых лет 1990-х годов – интерес людей несколько обострился, да и то в основном в столице и крупных городах. Однако уже в середине 1990-х годов он сменился апатией, которая не проходит и сегодня. Налицо определенная «притерпелость» к тому, что делает государство и в чьих интересах. Это весьма опасный симптом, поскольку тем самым фактически сводится на нет функция социального контроля со стороны всего общества. Ранее уже отмечалось, что в России население и прежде достаточно равнодушно относилось к коррупционным проявлениям. Однако то, что происходит сегодня, не идет ни в какое сравнение с прошлым. Данные проведенного одним из авторов исследования свидетельствуют, что однозначно негативную позицию к взяточникам и иным коррупционерам в государственных и муниципальных органах занимает менее 20% опрошенных. Чуть больше (около 27%) относятся к соответствующим явлениям более-менее индифферентно. Оставшаяся же часть не только не осуждает, но всячески поощряет такие действия, видя в них умение жить достойно в сегодняшних условиях. Более того, две трети из этой части опрошенных высказали мысль, что сами бы с удовольствием брали бы взятки, а также сожаление, что им их не дают. Таким образом, можно говорить, что в стране сформировался устойчивый и довольно обширный социальный слой (отнюдь не чиновников), который поддерживает наличие коррупционных отношений и провоцирует их на дальнейшее расширение и углубление.

Если попытаться проследить основные тренды коррупционной деятельности в России за период с начала перестройки (с середины 1980-х годов), то четко просматриваются две взаимосвязанные тенденции: реальная коррупционная деятельность интенсивно росла, а социально-правовой контроль за этим процессом катастрофически снижался. И только в последнее время этот вопрос все чаще и чаще актуализируется, но не более как на словах.

Государство же, в свою очередь, на протяжении этих лет не предпринимало никаких усилий, чтобы усилить общественный контроль со стороны населения и повлиять на изменение общественного отношения к коррупции в цивилизованном направлении, из чего следует, что оно, по-видимому, само заинтересовано в сохранении такого положения.

Нередко можно слышать, что включенность граждан в государственные институты обеспечивают демократические механизмы, созданные в результате реформирования государства. Однако, на примере России видно, что избирательные процедуры и свобода информации остались лишь формальными заместителями этих функций. В частности, избирательный механизм контроля не работает в силу неразвитости правовой, политической и экономической культуры населения. К тому же, благодаря так называемым «избирательным технологиям» этот механизм не способен объективно отражать реальное мнение граждан по тому или иному вопросу. Необходимо также учитывать, что в основной массе людям неинтересны программы избирательных движений и отдельных лидеров, поскольку они уже привыкли, что все предвыборные обещания забываются сразу же после того, как тот или иной кандидат получил заветный пост. В промежутках между избирательными кампаниями 90% населения вообще лишено какого-либо голоса, ибо возможность достучаться до власти настолько призрачна, что ее почти никто не принимает всерьез. Те группы, которые имеют на сегодняшний момент деньги и власть, избирательно «включают» голоса снизу только тогда, когда это соответствует их частным интересам. События последних лет дают множество примеров того, как частные интересы узких групп и коалиций финансовой олигархии и чиновников пробивают дорогу в жизнь, в том числе посредством взаимной борьбы друг с другом на информационной сцене. Наиболее показательна в этом смысле избирательная кампания по выборам Государственной Думы в декабре 1999 года, когда телевизионный и радиоэфир, печатные средства информации были просто забиты компроматом и нападками одних политических сил на другие. Непосвященным трудно было разобраться, что реально за этим стояли деньги, более того большие деньги финансовых кругов, пытавшихся посредством избрания «своих» депутатов усилить влияние на власть и принятие государственных решений.

К сожалению, Россия все дальше и дальше отходит от традиций широкого общественного обсуждения государственных проблем и решений. Отсутствуют механизмы обязательного широкого обсуждения законопроектов, бюджета, крупнейших инвестиционных проектов, реализуемых или поддерживаемых государством. Общество отстранено от участия в управлении «слишком сложными и тонкими материями», которое целиком оставлено узкой группе профессионалов и экспертов. Нет практически никакого механизма улавливания отношения населения к конкретным альтернативам экономической и социальной политики. Использующиеся в этих целях социологические опросы, по большей части, изначально ангажированы и недостаточно объективны. К тому же п они не учитываются в разработке и принятии важнейших государственных решений. Например, даже такие важнейшие вопросы, как утверждение новых символов государства, принимались узкой группой людей.

Государство демонстративно отстранилось от участия в формировании общественного сознания. Речь идет ни о политпросвете, ни о промывке мозгов (хотя, к слову, обе эти формы в течение всех девяностых годов активно применяются СМИ для реализации частных интересов). Имеется в виду обязанность государства создать институты участия граждан в политике помимо выборов. Эти институты не только не были созданы, но было уничтожено даже то слабое подобие институтов информирования граждан, общественного обсуждения и общественного контроля, на которые смогла пойти в восьмидесятые годы разрушающаяся советская система. Все отдано на волю частных интересов (очевидно, предполагалось, что местные Карнеги и Рокфеллеры уже не только завершили первоначальное накопление, но прямо приступили к раздаче накопленного на общественное благо).¹

Самое большее, на что сегодня хватает власти, устройство массовых рекламных кампаний по призыву предпринимателей и граждан платить налоги. В то же время при полном бездействии государства в сфере организации информации население кормят грязной клубникой через СМИ, воспитывая социальную индифферентность и правовой нигилизм.

Такое положение обусловлено еще и тем, что современная политическая элита России незнакома с действительным социально-правовым контролем, на котором держится демократия развитых стран. Она быстро и легко восприняла западные образцы собственной свободы, но совершенно не желает принять демократические нормы своей ответственности и контроля над собой. Наиболее показательным в этом вопросе является разрушение большинства административно-правовых механизмов подобного контроля со ссылкой на за-ладные образцы, при полном незнании или нежелании знать, что во всех, даже самых демократических странах существуют разветвленные административно-правовые и общественные системы контроля, мягкость или жесткость которых определяется не политической целесообразностью, а конкретностью политической и социальной обстановки.

В этой связи напрашивается вывод, что коррупционная стихия существует не сама по себе, а в значительной степени отвечает интересам определенной части правящей, политической и экономической элиты, которая всеми способами препятствует установлению общественного контроля, учреждению и поддержанию должного правового порядка.