«Коллективное сознание в философии Э. Дюркгейма»

Феномен ментальности как проблема сознания

 

Ментальность (менталитет) – понятие, довольно часто встречаемое в разных сферах гуманитарного знания, особенно в постсоветский период, после распада единой общности «советский народ». Содержание понятия существенно меняется в зависимости от контекста изложения. В самом общем плане оно обозначает общее умонастроение, направленность восприятия, мышления, переживания, действия; иногда – национальное сознание, народный дух, возможно, социальный опыт и т.д. Существует большое количество словосочетаний с использованием термина: этническая, культурная, провинциальная, крестьянская, дописьменная, политическая и другие ментальности. Несмотря на расплывчатость и неопределенность, понятие «ментальность» можно рассматривать как задающее определенный и весьма актуальный предмет научных исследований. О создании особой отрасли науки говорить преждевременно, т. к. предназначение термина скорее иное – обозначить область пересечения различных сфер знаний или смежных наук о человеке. Узкое определение термина может быть обозначено как психологическое, или «собственно человеческое», в науках о человеке.

Рассмотрим данную проблему в двух аспектах.

«Ментальность» как область объединения различных наук о человеке

Прежде всего ментальность «переплетает» собой такие области знаний, как психология и история. Обе эти дисциплины давно перестали представлять собой единые моноли-ты. По справедливому замечанию Б. С. Кагановича (Одиссей... 1997), глобальной интегральной истории не существует, она состоит из множества «разных» историй. В подтверждение этой мысли он приводит слова Е. Едлицкого о том, что «историк должен выходить за пределы своей дисциплины, если он хочет как следует заниматься ею» (Там же. С. 293).

В перечне исторических наук прочно укрепились: экономическая история, социальная история, история ментальностей, политическая история, а также историческая антропология, историография, история коллективной психологии и многие другие.

Психология также представляет систему отраслевых дисциплин, среди которых все чаще фигурируют: социальная психология, историческая психология, психология культуры, психология личности и т.д.

Оставаясь на позициях психологии, обратим внимание на принципиальное отличие двух наук (психологии и истории). Человек живет в определенное время и в определенном месте и не сам по себе, а в обществе себе подобных, которое и формирует его как более или менее полноправного члена этого общества, которое он, в свою очередь, непрерывно пытается изменить и в конечном счете изменяется вместе с ним.

Таким образом определены два встречных плана исследований:

1) от времени и места существования – исторический взгляд, при котором главное – «где и когда». В этом случае то новое, что привносит идея ментальности, может быть обозначено как добавление психологии к истории или добавление самого человека к его историческому прошлому;

2) от человека – психологический взгляд, который «рассматривает» особенности человеческой психики, и в этом случае главное – «кто, как и почему».

То новое, что связано с понятием ментальности, – это добавление «жизненного пространства и исторического времени» к абстрактному человеку, т.е. добавление истории к психологии.

Одними из первых наиболее близко подошли к этой программе исследователи, усилиями которых была создана так называемая «социальная история». В современной России, продолжая усилия предшественников, одну из научных групп данного направления возглавляет А. Я. Гуревич. Основная идея, объединившая исследователей этого направления, связана с переходом с позиции «истории событий» на позицию «истории людей», или «истории повседневности» (Гуревич, 1990). Метод «объективного» изучения фактов и исторических событий предлагается дополнить методом изучения «изнутри», с позиции самих участников исторического процесса, людей изучаемого времени и общества. Особое внимание направлено на изучение поведения, ценностных ориентации, особенностей быта, нравов, обычаев, в частности таких «мелочей», как форма жилища, мода и многое другое, что позволяет не только обозначить внешние контуры человеческой жизни прошлых эпох, но и обращаться к поиску внутреннего смысла бытия, психологическому пониманию человека прошлых лет, его материальных и духовных интересов.

Понимая, что усилий и методов только истории как науки для исследования такого плана явно недостаточно, социальные историки пытаются искать комбинации методов различных наук. Среди дисциплин, которые могут обогатить друг друга в таком исследовательском объединении, называются: литературоведение, лингвистика, искусствознание, социология, психология, этнология и др.

В качестве примера можно привести анализ ментальных основ историографии, проведенный Н. Е. Колосовым (Одиссей... 1992), который вызвал многочисленные споры. Не вдаваясь в детали дискуссии, отметим лишь ту особенность использования понятия ментальности, на которую обратил внимание автор. Он приравнивает «ментальность» к «коллективному бессознательному» в контексте формирова-ния взглядов ученого-историка. Описывая «ментальные опоры» марксистской философии истории, автор подчеркивает, что каждая историософская система опирается на тот или иной набор ментальных установок – «неосознанных коллективных представлений об истории, личности и обществе, существующих в данном социуме» (Там же. С. 52), оговариваясь, что слово «неосознанный» не следует понимать буквально, т. к. многие ментальные установки осознаются. Для нашего обзора эта работа ценна тем, что она подчеркивает, как важно учитывать не только «объективные» исторические события и не только «субъективные» условия жизни людей той или иной исторической эпохи, но и убеждения («ментальные основы») самого ученого, который хотя и обладает определенной системой знаний и, казалось бы, свободен от ментальных установок общества, но, видимо, полностью от них не отделим. Действительно, как показано в работах В. Ф. Петренко, каждый человек «несет» в себе ментальное пространство, которое «задает собственный смысловой контекст, обладает собственной эмоциональной окраской и диктует свои правила построения действий... Каждое ментальное пространство описывает свою собственную реальность – реальность человеческого представления, будь то воспоминание о прошлом, мечты о будущем, реконструкция исторической эпохи или образ самого себя» (Петренко, 1988. С. 21).

В рамках социальной истории формируется вполне самостоятельная научно-исследовательская ветвь под названием «история ментальностей». С одной стороны, многое роднит ее с социальной историей, а с другой – у нее есть своя предметность, обозначенная А. Я. Гуревичем как «история чувств», т.е. такие аспекты человеческой жизни, как: рождение, брачные отношения, любовь, отношение к ребенку, отношение к женщине, отношение к смерти и т.п.

Среди работ по «истории ментальностей» можно в качестве примера отметить те, предметом изучения которых является коллективная ментальность больших социальных групп определенного исторического времени, в частности психолого-исторический анализ коллективных прошений, жалоб и петиций, частных писем и т.д., которые, по мнению

A. И. Куприянова (Одиссей... 1998), могут служить источником изучения психологии масс и отдельных личностей.

К истории ментальностей тесно примыкает историческая антропология.

В связи с обсуждаемой проблемой особое внимание привлекает историческая психология, современная версия которой представлена в работах В. А. Шкуратова. По мнению автора, «историческую психологию можно определить как изучение психологического склада отдельных исторических эпох, а также изменений психики и личности человека в социальном макровремени, именуемом историей» (Шкуратов, 1997. С. 14). В широком плане историческая психология занимается психологической интерпретацией свидетельств прошлого, распространенных во всех социально-гуманитарных дисциплинах (Там же).

Отмечая содружество двух наук (психологии и истории), B. А. Шкуратов обращает внимание на разные методологические подходы: в арсенале «классической психологии» – в основном – экспериментально-лабораторные методы, в то время как исторические науки – представители «книжной учености». Психолог изучает живого современного человека; чтение исторических документов для него имеет вспомогательное значение. Классическая история в основном занимается текстуальными толкованиями. На первый взгляд историческая психология повторяет предмет исследований истории ментальностей, однако В. А. Шкуратов выделяет специфику исторической психологии, заключающуюся в трансформации психологической науки под влиянием истории. Без истории психология ограничена современной эпохой и берет человека в качестве испытуемого вне исторического контекста. Из соединения знаний о современности с историческим взглядом «должны возникнуть универсальные характеристики психической жизни и синтетическая наука о человеке» (Шкуратов, 1997. С. 54).

Приближаясь к «перекрестку» мнений, обратим внимание на то, как подходят к решению данной проблемы психологи других исследовательских направлений.

Ставя перед собой задачу изучения особенностей российского менталитета, К. А. Абульханова и группа ее единомышленников, определяет два приоритетных направления, принципиальные положения которых основаны на теории психологии личности. Первое связано с типологическим подходом, в рамках которого поставлена следующая задача: рассматривать сознание как психосоциальное явление, «сложившееся как результат и регулятор реального способа жизни, найденного личностью в данной совокупности социальных условий и обстоятельств» (Российский... 1997. С. 13). Другими словами, ищутся закономерности того, как разнообразные способы жизни личностей в одних и тех же социальных условиях порождают разнообразные типы их сознания, или, можно сказать, происходит изучение российской ментальности изнутри. Второе направление связано с кросс-культурными исследованиями социальных представлений, что означает попытку раскрыть специфику российской ментальности извне, путем сравнения с системами других зарубежных обществ.

А. В. Петровский рассматривает менталитет как отличительную характеристику человеческих общностей, представленных в сознании человека в той степени, в которой он общественно активен. Входя в структуру индивидуального сознания, менталитет трудно поддается рефлексии. Автор выделяет некоторые типы менталитета «советского человека» (Петровский А. В., 1995. С. 381).

Нельзя не отметить также цикл социально-психологических исследований ментальности, выполненных при организационном руководстве В. А. Сонина в Смоленске.

Обратимся к отраслям психологии, еще более отстоящим от исторического ракурса, но использующим понятие «ментальность».

По мнению А. В. Брушлинского, термин «ментальная репрезентация» стал центральным не только в когнитивной психологии, но и в других областях: отраслях психологии – психофизиологии, психолингвистике, социальной психологии (Ментальная... 1998. С. 5–22). Его появление обозначает обращение к новой проблеме: как перейти от изучения отдельных психических процессов (восприятия, памяти, внимания и т.д.) к построению единой когнитивной модели, объединяющей разрозненные факты, относимые к понятиям «перцепция», «память» и т.п. Модель ментальной репрезентации как формат хранения информации, предложенная Т. А. Ребеко в русле обозначенной концепции, представляет собой «алфавит», посредством которого конструируются теории когнитивных процессов (Там же. С. 25–54). Таким образом, «ментальный взгляд» призван помочь объединить разные психические явления, до сего времени изучавшиеся «по отдельности» и потому не дававшие целостного представления о человеческой психике.

Обратимся к более «узким» (специальным) исследованиям ментальности. В таких работах, как правило, предметом изучения становится какая-либо конкретная ментальность. Чаще всего это – «политическая ментальность». Политологи В. Н. Иванов и М. М. Назаров подчеркивают, что «при трактовке понятия «менталитет» очевидным является акцент на его психологических основаниях» (Иванов, 1998. С. 42). Они обозначают специфику своего подхода, заключающегося в объяснении взаимосвязей и отношений между политикой и обществом, в сосредоточении внимания на тех сторонах сознания и поведения, которые дают возможность объяснения процессов и явлений в области политики. Идеология и их структурные компоненты в данном аспекте рассматриваются как составляющие политической ментальности. Уместно вспомнить А. Я. Гуревича, который выразил связь политики с ментальностью в следующем афоризме: «можно представить человека без идеологии, но нельзя – без ментальности» (Гуревич, 1990. С. 31).

Завершая анализ различных подходов к проблеме, приведем одно из наиболее полных определений: «Ментальность – это характерная для конкретной культуры (субкультуры) специфика психической жизни представляющих данную культуру людей, детерминированная в историческом аспекте экополитическими условиями жизни. Менталитет как область психологической жизни людей проявляется через систему взглядов, оценок, норм, умонастроений, которые основываются на имеющихся в данном обществе знаниях и верованиях. Последние, наряду с доминирующими потребностями и архетипами коллективного бессознательного, задают иерархию ценностей и характерные убеждения, идеалы, социальные установки» (Ментальность... 1997. С 12).

В данном определении привлекает его унитарный характер и соответственно возможность широкой операционализации. Вместе с тем в определении не снимается междисциплинарная суть понятия и скрытого за ним явления, требующего новых методических средств для практического изучения, т.е. конкретно-психологического исследования.

Историческая психология российского сознания. Провинциальная ментальность России в прошлом и настоящем

Наш подход к рассмотрению проблемы ментальности связан, прежде всего, с социальной и исторической психологиями, он может быть определен двумя ориентирами:

1. Каким образом ментальность связана с сознанием и в какой мере она обусловлена историей и культурой?

2. В чем заключается специфика провинциальной ментальности, какими методами можно ее изучать, находясь «внутри ее», учитывая как, возможно, негативное, так и позитивное влияние «синдрома провинциала»?

Центральным вопросом психологии как единой науки является проблема сознания. Социальная психология, более чем любая другая отрасль психологии, озабочена поиском ответов на вопросы, касающиеся не столько одного человека как носителя сознания, сколько тех групп и общностей, которые определяют те или иные формы группового, коллективного или общественного сознания.

Угадывая связь ментальности с сознанием, многие исследователи-историки обращают внимание на то, что под сознанием приходится понимать не только отрефлексированные, продуманные мысли, но и всю совокупность неясных представлений и установок, которые в не меньшей степени детерминируют поведение людей. Вместе с тем историк имеет дело с текстом, т.е. с изложенными в письменном виде мыслями, что является выражением того, что непосредственно осознано писавшим. Интерпретируя исторические документы прошлого, исследователи смежных с историей дисциплин все чаще прибегают к идеям «архетипов» или «образов коллективного бессознательного», подчеркивая, что современный этап исторической науки как раз и отличается смещением акцента в сторону понимания глубинных психических процессов, происходящих в обществе в ту или иную историческую эпоху. Понятие ментальность, которое объединяет в себе осознанное и неосознанное, предопределяет позицию по отношению к сознанию вообще. Проблемой становится иное «деление» сознания, которое касается рассмотрения его в ракурсе общепсихологической проблемы отношений биологического и социального в человеке.

Ясно, что сознание имеет как социальные, так и биологические предпосылки. Биологическое в социальном плане представлено как этническое, т. к. человек изначально принадлежит к определенной группе (раса, народность, национальность и т.д.)

С другой стороны, чтобы в полной мере проявилось то врожденное, что сформировано как «биологическое-этническое», человек должен жить в обществе, с определенными общественными установками и культурными ценностями, совпадающими (несовпадающими) или вступающими в противоречие со сложившейся «этнической программой» человека. Эта часть сознания в большей степени ориентирована на «социальное». Сюда входят в равной степени как осознаваемые, так и неосознаваемые установки, усвоенные индивидом в процессе социализации. Именно эта, условно выделенная, часть общественного сознания имеет непосредственное отношение к «ментальному». Ментальность, таким образом, становится проявлением общественного сознания. Отличие и взаимосвязь ментальности и сознания проявляются также в понятии исторической эпохи, или «хронотопа», т.е. пространства и времени. Если сознание может носить внехронотопический характер, то рассмотрение ментальности вне времени и пространства теряет смысл. Можно сказать, что с позиций психологии ментальность – это выражение группового сознания во времени и пространстве.

Следует подчеркнуть, что отделение «ментального» от «этнического» в предложенной схеме достаточно условно. Строго говоря, общего в этих понятиях не меньше, чем различий. Разумнее искать те нюансы, которые лежат в основе пересечений. Можно назвать, по крайней мере, два: «степень выраженности» и «географичность».

1. Ментальность – это «выраженное», или «социально-проявленное», этническое в условиях исторической эпохи. Так, например, в «советское» время многие люди старались скрыть свою национальность, «подгоняя» себя под новую общность «советский народ». Утрируя, можно сказать, что «этническое сознание» противостояло «ментальности», т.е. «врожденное этническое» не могло в достаточной степени «проявиться» в социуме.

2. Соподчиненность этнического и ментального может определяться географическим контекстом. С одной стороны, «этническое» шире «ментального». Например, единый русский этнос по-разному проявляет себя в разных частях страны – можно говорить о ментальности русских юга, русских севера, Сибири, Дальнего Востока и т.д. С другой стороны, этническое уже ментального. Например, в США совместное проживание многих этносов породило своеобразную «американскую ментальность».

Таким образом, в рамках единого этноса могут существовать социальные группы с различной ментальностью, и различные этносы в рамках единой общности могут определять общую ментальность.

Можно подчеркнуть, что этническое более «фундаментально», инертно, менее изменчиво, чем ментальное, которое «наслаивается» на этническое, от него зависит, но более лабильно по отношению к социальным условиям. Ментальность – это социальное этническое.

Излагая принципиальные положения нашего подхода к феномену ментальности как проблеме сознания, отмечаем этапы развития концепции. Предысторией послужили ис-следовния, стержнем которых было изучение гоуппового сознания (Акопов, 1981). Это направление связано с промышленной сферой – исследования проводились в условиях производственных бригад Волжского автомобильного завода (ВАЗ, Тольятти). Другое развивалось в русле социальной психологии образования при изучении учебных групп. В поле исследовательского внимания входили: способ доказательства существования группового сознания; этапы и условия его становления; факторы, способствующие развитию группового сознания; роль общественного мнения и общения, отношений и установок в становлении группового сознания; взаимосвязь группового сознания и психологического климата; различные концепции учебно-воспитательного коллектива. Все это может быть обозначено как изучение группового сознания изнутри, или вне пространства, времени и культуры. Любую группу, в том числе учебную, формируют не только ее внутренние условия. На нее оказывает самое непосредственное влияние та общность, в которой она «живет» и развивается. Осмысление проблем общества как большой группы закономерно вывело на следующий, более общий уровень научное осознание общественной жизни как взаимообогащение, взаимовлияние, взаимообусловленность отдельных групповых сознаний, рассматриваемых не только как составляющие единого поля человеческого сознания, но и привязанных к историческому времени, географической территории и культуре. На этом этапе исследований возникла необходимость обращения к понятию «ментальность». Изучение феномена группового сознания в рамках социальной психологии оказалось недостаточным без широты, без оглядки на смежные дисциплины – историческую психологию, психологию художественного творчества, этнопсихологию и др.

Одна из тем связана с изучением поэтического творчества А. С. Пушкина, которое рассматривается как концентрированная форма знаково-эмоционального выражения пространства, времени и человеческого «Я». Поэтическое пространство представлено тремя составляющими, включающими в себя все три субпространства: физическое («дух той местности, где он писал»), социальное («служение свободе») и ментальное («поэтическое выражение русского характера»). Поэтическое время структурировано как единство трех составляющих, таких как: историческое время («эпоха Пушкина»), социальное время («позиции автора»), биографическое время («возрастные характеристики различных периодов жизни»). В целом через призму творчества гениального поэта сформулирован способ измерения самой ментальности.

Обращение психологии к физическим категориям пространства и времени не случайно. В «Психологии взросления» (Фельдштейн, 1999), например, подобным образом обозначено «социальное развитие в пространстве-времени детства», что лишний раз подчеркивает возможность изучения психики человека с точки зрения пространственно-временных факторов.

Тема учета временной составляющей затрагивает несколько разновидностей времени, с которым сталкивается человек (физическое, астрономическое, биологическое, психологическое, социальное). Наибольший интерес в контексте ментальности вызывают: социальное время, представляющее собой меру изменчивости общественных процессов, время деятельности, историческое время (хронологический ряд событий в жизни человека); психологическое время переживаемое человеком. Историко-психологическое время выражено в объективном и субъективном измерениях. Объективность – это событийная насыщенность повседневной жизни человека в группе (рождение, учение, деятельность, семья, классовая и социальная принадлежность) и т.д. Субъективность заключается в количестве психологически значимых событий в единицу времени и может выступать как мера «провинциальности».

Анализ временной специфики впечатлений иностранцев о России вобрал в себя суждения иностранцев, побывавших в России в разное время (А. Контарини, М. Герберштейн, П. С. Паллас, А. Олеарий и др. – XV–XVII вв.), в отношении особенностей характера русских. Тем самым обозначен оригинальный «кросскультурный» подход к изучению российской (в методологическом плане – не только российской) ментальности.

В рамках изучения народной культуры в контексте психологии и психотерапии ставится проблема интерпретации «психологических инвариантов» традиционной культуры, в частности средств народной педагогики, которую можно определить как часть культуры в широком смысле слова, связанную с наследованием и развитием общественного опыта, т.е. с обучением, воспитанием и социализацией. Проанализированы формы народной педагогики, многие из которых, кроме воспитательного, имеют и психотерапевтическое значение: это колыбельные песни, пестушки, потешки, заклички, приговорки, прибаутки, небылицы, загадки, считалки, игры, дразнилки, заклинания, обереги, заговоры и др. «Принцип полноты» в методах народной педагогики выражается триадой «знание – переживание – действие» и заключается в непрерывной трансляции культуры во всех сферах жизнедеятельности, охватывая тем самым любые проявления активности человека: посредством обычаев, обрядов транслируются деятельность и поведение; посредством этикетных норм – общение; через мифы и предания – сфера сознания.

Через призму литературных исканий великих россиян (Л. Н. Толстого, М. Горького, Н. Бердяева и др.) представлена схема жизнедеятельности социальных систем. Основными составляющими схемы выделены следующие: целеполагание (правомерен ли вопрос об «особом пути России» и наличии загадочной «русской идеи»); содержание жизни, соответствующее идеалу (самоограничение, бунтарский дух, терпеливость и отходчивость русских); средства достижения идеала (могут ли быть оправданы жертвы и страдания); характер народа (для кого ищется лучшая жизнь, каковы особенности русского характера); субъект исканий (кто именно занимается поиском лучшей жизни, в преломлении к России – это проблемы российской интеллигенции).

Находясь на перепутье методов двух дисциплин, учитывая разноголосицу идей и мнений, не просто принимая, а понимая необходимость «коллективного» изучения «коллективного» явления под названием «российская ментальность», самарские психологи пришли к идее широкого, междисциплинарного направления исследований, «столь широкого, насколько это возможно». В связи с этим были привлечены специалисты самых разных научных и культурных сфер, первоначально Самарской области, а в итоге – многих регионов России. Организационный поиск в форме конференций по исторической психологии российского сознания принес свои плоды – он обозначил новый качественный этап самоорганизации исследований и объединил ученых-единомышленников в научное сообщество. Большую роль в зарождении и развитии этого направления сыграли научные идеи и плодотворное участие А. Г. Асмолова, В. А. Шкуратова, а также активная поддержка А. В. Брушлинского, А. Л. Журавлева, В. П. Зинченко, В. В. Знакова, А. И. Подольского, А. Л. Свенцицкого и других ученых.

Провинциальная ментальность России в прошлом, настоящем и будущем – таково общее название всех трех конференций, проведенных в Самаре. О масштабности мероприятий можно косвенно судить по количеству городов, представленных авторами сборников статей и тезисов: 1994 г. – 11 городов; 1997 г. – 16; 1999 г. – 26. Наиболее представлены Самара, Москва, Ростов-на-Дону, Ульяновск и Казань.

Первая конференция (Провинциальная... 1994) определила следующие аспекты проблемы ментальности:

1) представления и споры о провинциальной ментальности Росси;

2) провинция и мир. Диалог культур;

3) политическая ментальность в России;

4) образование и ментальность;

5) становление рыночной ментальности в России;

6) этнопсихология в изучении ментальности;

7) психологическое источниковедение в России.

Круглый стол под названием «Проблемы сознания в контексте «научной ментальности» подвел итог первого междисциплинарного межрегионального этапа исследований.

Первоначально поисковый первый сборник трудов по проблеме ментальности содержит статьи разных жанров: штудий, эссе, научной публицистики, эмпиризмов (Российское сознание... 1994).

Определенную ценность и с позиций сегодняшнего времени представляют дебаты о «провинциальности», не утерявшие актуальность по сей день. Круг вопросов может быть очерчен двумя основными темами:

1. Каковы отличительные черты провинциала, провинции и провинциальной ментальности?

2. Каким образом можно изучать ментальность?

Приведем несколько примеров из того обилия мнений, которыми обменивались участники конференции.

B. А. Шкуратов отмечает, что «большой город определяется быстротой политического события» (Провинциальная... 1994. С. 3), «столичная точка в России сжата до экстерриториальности, страна-провинция тянется своими пространствами» (Там же). С. А. Исупов и Э. Ю. Старателев, вводя словосочетание «провинциальный интеллектуал», используют термин «ментальность» как «диагноз», оговариваясь, что он носит более аналитический, чем псевдомедицинский смысл. «Мы понимаем «провинциальность/непровинциальность» интеллектуала не как геополитическую характеристику, а как способ использования им знания, почерпнутого из пространства культурно-интеллектуальной традиции» (Там же.

C. 13). Р. Ф. Ихсанов обращает внимание на то, что провинциальность может выступать как ценность или как ощущение собственной недостаточности. Провинция дарит миру «звезд» и в то же время определяется «серой» и «слабой». «В провинциальной ментальности можно обнаружить источник творческой потенциальности ребенка, рельефную чистоту архетипов, незамутненную духовность и архаичность мышления» (Там же. С. 15). А. В. Качкин и Т. Б. Ткаченко определяют понятия «центр» и «периферия» как относительные – это может быть столица и областной центр, центральная усадьба и затерянная деревушка. Провинциальный менталитет может быть обнаружен и в понимании России как провинции Запада. «Провинция является как бы уменьшенной моделью большого общества: у нее своя наука, свое искусство, своя политика, своя экономическая модель, свои лидеры, свои герои и пр. При этом собственный «параллельный» мир обладает определенными ценностями, имеющими значение для данного сообщества. Задается как бы масштаб творческой созидательной деятельности (областной, районный и т.д.)» (Там же. С. 17).

По мнению А. В. Брушлинского, «для российской ментальности свойственно единство (но не тождество) общероссийского и регионального умонастроений. Последнее часто называют еще провинциальным» (Российский менталитет, 1997. С. 40).

Вторая конференция по исторической психологии российского сознания «собрала» большее количество регионов (Российское сознание... 1997). Принципиально новым было то, что участники отказались от поиска единого предмета и определений, связанных с «провинциальной ментальностью», освободив себя от непродуктивных споров. Основное внимание было уделено методологическим обобщениям, которые представлены в обзорных статьях, и тем конкретным эмпирическим материалам, над которыми трудились представители городов-участников. Приведем названия основных разделов сборника материалов конференции.

1. «Российская ментальность: традиция, культура и текущие социально-политические процессы».

2. «Методологические проблемы и теоретические предпосылки психолого-исторического исследования ментальности».

3. «Сравнительное изучение ментальностей».

4. «Язык и письменное сознание».

5. «Этно-психологические аспекты ментальности».

6. «Формирование ментальности в онтогенезе и жизненный путь личности».

7. «Ментальность и образование».

Третья Международная конференция имела свою отличительную особенность, о которой говорит ее особое название (А. С. Пушкин и... 1999). Прежде всего, это дань памяти поэта, 200-летие которого отмечала вся мировая общественность. С одной стороны, организаторы сузили круг вопросов, к обсуждению которых привлекли ученых-смежников, а с другой стороны, были впоследствии удивлены, что это «ограничение» ничуть не повлияло на тот качественный уровень и количественный размах представленных на обсуждение материалов. Было издано два выпуска в рамках пятоготома Ежегодника Российского психологического общества. Этот качественный этап в развитии идей провинциальной ментальности ознаменовался тем, что было оформлено исследовательское поле, определены и сформулированы основные направления, развитие которых в силу определенных условий выдвинулось на первый план:

1) ментальность и сознание в социокультурном контексте;

2) ментальность и образование.

Характеризуя этот этап поиска подходов к изучению российской ментальности, можно сказать, что он охватывает как общие, так и частные аспекты влияния «ментальности» на те или иные психологические явления с учетом того, что грань между прошлым, настоящим и будущим трудно уловима. Становится очевидным, что, исследуя современные аспекты провинциальной ментальности, необходимо подходить к ней как к явлению, характеризующему историческую эпоху в целом, осознавая при этом, что сами исследователи вместе с теми людьми, чью психологию они изучают, являются не просто абстрактными представителями абстрактного общества, а участниками культурно-исторического процесса.