«Особенности освещения деятельности органов внутренних дел на телевидении»

Зарубежная и российская криминология сегодня.
Бурлаков, В. Н., Гилинский, Я. И., Сморгунова, А. Л., Шестаков, Д. А.

Зарубежная и российская криминология сегодня

21 января 2000 г. в Санкт-Петербургском криминологическом клубе состоялся теоре­тический семинар. С докладом на тему «Criminology Today» («Криминология сегодня») выступил член совета клуба доктор юрид. наук, проф. Я. И. Гилинский. Он отметил, что английское название доклада неслучайно. Мировая криминология — прежде всего англо­язычная криминология, и труды знаменитых немецких, голландских, норвежских, японских и других криминологов становятся известны в основном благодаря их публикации на английском языке. Мы очень плохо знаем современную зарубежную криминологию, а наши зарубежные коллеги еще хуже знают труды российских криминологов. Далее он остановился на некоторых ключевых темах мировой криминологии.

Статус криминологии. В зависимости от позиции исследователя криминологию считают биологической, психологической, юридической, социологической наукой. Последняя точка зрения является господствующей (криминология как социология преступности). Рассмотрение преступности как разновидности (проявления) социальных девиаций — общее место в современной зарубежной криминологии. Соотношение наук от общего к частному пред­ставляется так: социология — социология девиантности (девиантология) — социология преступности (криминология).

Теория и методология. Имеется множество криминологических направлений, теорий, концепций. Многие из них известны в России. Однако в отечественной литературе отсутствуют описание и анализ современных концепций, включая постмодернистские, интегративные. Между тем постмодернистская криминология в значительной мере учитывает реалии ушедшего XX столетия: глобализация и «фрагментаризация» социальных процессов, «девиантизация» общественной жизни; кризис традиционных методов социального контроля и «кризис наказания»; кризис веры в «порядок» и социальный прогресс. Постмодернистская кримино­логия интересна и в методологическом отношении: рассмотрение преступности и девиантности с позиций общенаучных концепций (общая теория систем, теория хаоса, теория катастроф, неравновесная термодинамика), а также с использованием дискурсивного анализа и понятия аутопоэтической системы (X. Матурана, Н. Луман). Одно из методологических убеждений современной криминологии: нет и не может быть одной «единственно верной» парадигмы.

Преступление и преступность. В реальной действительности нет объекта, который сам по себе, по своим внутренним, имманентным свойствам, sui generis, per se был бы «преступ­ностью» («преступлением»). «Преступление» и «преступность» — понятия релятивные, конвенциональные, они суть социальные конструкты, лишь отчасти отражающие некоторые социальные реалии (одни люди убивают других, одни завладевают вещами других, одни обманывают других и т. п.; те же самые по содержанию действия могут не признаваться преступлениями: убийство врага на войне, завладение вещами другого «по праву», обман государством своих граждан и т. п.). Постмодернизм рассматривает преступность как порож­дение власти в целях ограничения иных, не принадлежащих власти, индивидов в их стремлении преодолеть социальное неравенство, вести себя иначе, чем предписывает власть.

«Причины» преступности. Причинно-следственную связь очень трудно (если не невоз­можно) выделить даже в физических и биологических системах, тем более в социальных. Большинство криминологов давно отказались от поиска «причин» преступности, перейдя к изучению корреляционных зависимостей («корреляция против причинности», по Л. Винфрей (L. Winfree), X. Абадинскому (Н. Abadinsky)). С точки зрения Я. И. Гилинского (обосно­вываемой с 70-х годов), принципиально невозможно «отыскать» причину преступности и только преступности, поскольку она — искусственный социальный конструкт, не определяемый качественными особенностями per se. Нельзя найти специфическую причину конструкта, причудливо меняющегося во времени и пространстве по воле законодателей. Такой поиск сводится к трюизмам: причина преступности — «весь социально-экономический строй» (М. Гернет) или же причина преступности есть уголовный закон. В результате корреляционного и факторного анализа устанавливаются зависимости между преступностью и факторами «пол, возраст, класс, раса» («структурная криминология», по Е. Мессершмидту (J. Messerschmidt), Е. Хагану (J. Hagan)), социальным и экономическим неравенством. По мнению Я. И. Гилинского, важным «криминогенным» фактором служит противоречие между потребностями людей и реальными возможностями (шансами) их удовлетворения, зависящими прежде всего от места индивида или группы в социальной структуре общества. Чем ниже респонсивность общества (его способность удовлетворять потребности людей, по А. Етзиони (A. Etzioni), тем выше уровень девиаций, включая преступность.

Новым и важным фактором становится переход общества от иерархических отношений к отношениям дифференциации с метакодом включения/исключения, когда «некоторые люди будут личностями, а другие только индивидами, некоторые будут включены в функциональные системы, а другие исключены из них, оставаясь существами, которые пытаются дожить до завтра» (Н. Луман (N. Luhmann), а также Дж. Юнг (J. Young), С. Пангам (S. Pangam) и др.).

Социальный контроль над преступностью. Это самостоятельная большая тема. Важно, что мир осознал неэффективность, неадекватность традиционных форм социального контроля вообще, над преступностью в особенности. Прогрессивное движение от «войны» к «миру» и «сокращению вреда» (harm reduction), к сожалению, не затронуло Россию со стремлением ее руководителей «мочить» и «в морду».

В дискуссии по докладу приняли участие члены и гости Криминологического клуба.

Профессор Г. Н. Горшенков (Академия государственной службы и управления, г. Сыктывкар) в своем выступлении отметил квалифицированный анализ зарубежной криминологии, содержащийся в докладе Я. И. Гилинского. Однако в России, считает Г. Н. Горшенков, криминология развивается как юридическая наука. Он, в частности, отметил, что существуют разные подходы к определению статуса науки «криминология»: юридическая, неюридическая; социологическая; комплексная, уголовно-правовая и др. Учитывая роль и место криминологии в системе юридических наук, учебных дисциплин и правоохранительной, предупредительной деятельности, имеются все основания рассматривать ее как науку юридическую.

Статус науки «криминология» определяется:

1) предметом, т. е. предметными знаниями об объекте, — внутренними, внешними
связями (закономерностями) преступления, преступности;

2) характером этих знаний, который обусловлен целями и задачами криминологии —
развитием самой криминологической теории в системе юриспруденции и юридической
практики, обеспечением системы уголовной юстиции, уголовной политики;

3) приоритетными взаимосвязями с юридическими науками, прежде всего с уголовным правом, уголовно-исполнительным правом, с теорией уголовной политики;  .

4) спецификой криминологов (юристов);

5) спецификой научных и образовательных учреждений, где развивается, изучается
криминологическая теория (НИИ МВД РФ, Генеральная прокуратура РФ, юридические
образовательные учреждения, факультеты);

6) спецификой «птичьего языка» криминологии, т. е. юридической терминологией.

Исходя из содержательной характеристики статуса криминологии, можно говорить о таком образном свойстве этой науки, как «юридический суверенитет» криминологии. Пред­ставляется возможным вести речь о внутреннем суверенитете, под которым следует понимать верховенство права внутри науки «криминология». Понятием «внутренний суверенитет» охватываются все те специфические признаки, которые определяют правовой статус крими­нологии. Соответственно, можно рассматривать и внешний суверенитет криминологии, т. е. ее независимость, самостоятельность в системе юридических и тем более неюридических наук. Внешний юридический суверенитет криминологии определяется как добровольно ограниченный. Это обстоятельство объясняется состоянием тесного взаимодействия науки «криминология» с другими науками. С одной стороны, криминология обладает определенным методологическим верховенством по отношению к уголовному, уголовно-исполнительному праву, с другой — находится в определенной зависимости от уголовного права, которое предоставляет ей материал для исследования, а также понятийный аппарат. Добровольное ограничение юридического суверенитета наблюдается и в области взаимодействия криминологии с социологией, методами которой она активно пользуется.

Важным является вопрос о перспективах науки криминологии в условиях проведения правовых реформ в России. В частности, можно обратиться к возможностям применения криминологических знаний в деятельности системы уголовной юстиции, государственного и муниципального управления, в разработке и реализации (особенно региональной) уголовной политики. Речь идет главным образом об информационном обеспечении субъектов уголовной юстиции, в частности, в плане обеспечения криминологической информацией виктимологического аспекта уголовной политики, специального предупреждения преступлений и в целом деятельности правоохранительных органов.

При осуществлении криминологических исследований, научных разработок необходимо выходить из традиционных параметров задачи предупреждения преступлений и ориенти­роваться на более широкий «государственный заказ» — обеспечение реальной безопасности общества, государства и его граждан от преступных посягательств (в частности, ориентация на виктимологический аспект), обеспечение законности как важнейшего условия эффектив­ности системы предупредительного воздействия на преступность.

Таким образом, систематизацию знаний о преступности (ее изучение) следует рассматривать как основную задачу криминологии, а разработку научно обоснованных положений для субъектов уголовной юстиции, органов государственного и муниципального управления — как основную цель этой юридической отрасли знаний.

Примерная исходная схема информационно-криминологического обеспечения системы уголовной юстиции, а также государственного и муниципального управления может быть разработана с учетом следующих сфер применения криминологических знаний соответ­ствующими контрагентами:

1) перевод фактических отношений в уголовно-правовые отношения: а) на уровне
объективного права (законотворческая криминализация); б) на уровне субъективного права
(правоприменительная криминализация);

2) прекращение уголовно-правовых отношений: а) на уровне объективного права
(законодательная декриминализация); б) на уровне субъективного права (индивидуальная
декриминализация; освобождение лица от уголовной ответственности, погашение, снятие
судимости);

3) сохранение не уголовно-правовых отношений (правомерного поведения): а) разра­ботка основополагающих идей для формирований федеральных и особенно региональных
программ противодействия преступности; обеспечение общей превенции; б) обеспечение
правотворческой деятельности (криминологическая экспертиза); в) рекомендации по отдельным направлениям противодействия преступности (предупреждение преступлений, правоохра­нительной деятельности).

Особого внимания заслуживает подход к систематизации знаний о причинах преступности. Традиционный подход заключается большей частью в отображающей форме криминоло­гической информации. Причины перечисляются, скупо характеризуются, классифицируются, сводятся в «комплекс». Думается, накопленный научный опыт позволяет перевести криминоло­гическую деятельность в обозначенном аспекте на новый этап. Его основной смысл состоит в том, чтобы причины преступности, ее виды представить в виде системы. Элементами такой системы будут выступать те субъективные и объективные факторы, которые образуют криминологическую детерминацию разных уровней и относительно разных видов преступ­ности, категорий, групп преступлений, сфер общественной жизни, в которых они совершаются, и др. На основе этих криминологических отображающих моделей причинно-следственных связей становится возможным моделировать и подсистемы, типы предупредительных воздействий на элементы реальной преступности — на лиц, совершивших, совершающих преступления, факторы криминогенной, криминальной, посткриминальной ситуации, виктимов, виктимогенные ситуации и др.

Профессор С. Ф. Милюков (Санкт-Петербургский университет МВД России, далее — СПбУ МВД РФ) в своем выступлении подверг критическому анализу ряд положений, прозвучавших в докладе Я. И. Гилинского. Он отметил, что вряд ли за рубежом так уж плохо знают о российской криминологии. Еще в советский период (особенно в 80-е годы) зарубежные криминологи имели доступ к нашей специальной литературе, могли «вживую» увидеть и услышать ведущих российских исследователей, убедиться, что и в «застойный» период они далеко не одинаково мыслят по поводу различных проблем, в том числе фундаментального, методологического характера. Заведомо необъективна потому огульная оценка советской криминологии как прислужницы действительно господствовавшей в то время марксистско-ленинской идеологии (в последние советские годы — скорее фразеологии). К тому же ряд ученых, обращавшихся к западной литературе, уже тогда находились под сильным влиянием так называемой буржуазной криминологии. Поэтому за рубежом (по разным причинам) или просто делают вид, что не знают российской криминологии, или не хотят ее знать.

Достижения зарубежной криминологии в значительной мере известны в нашей стране. Причем эти сведения поступают прежде всего из первоисточников — криминологической литературы, а также из уст криминологов Европы, Северной Америки и Азии.

Право не может выражать интересы всего общества, поскольку становится бессмысленным механизм навязывания содержащихся в нем норм вопреки воле тех или иных индивидов и даже их групп, слоев, классов. Поэтому преступность представляет собой осознанное или неосознанное противодействие государству, да и господствующей в данном обществе морали. Социальная неоднородность общества — необходимая предпосылка преступного поведения. То же, что эта неоднородность порождает одновременно другие разновидности негативного поведения, — отнюдь не довод в пользу отказа от изучения причин преступности. В живой и неживой природе одни и те же явления и процессы влекут множество разнородных последствий. Однако вряд ли на данном основании нужно отрицать роль этих последствий.

Неубедительной выглядит и попытка отрицания общей причины преступности, исходя из того, что отдельные категории преступлений резко отличаются между собой в коли­чественном и качественном отношении. Иначе придется отказаться от общих понятий преступления, вины, субъекта преступления и других категорий уголовного права. Это неизбежно приведет к «атомизации» данной отрасли права и сделает невозможным ее суще­ствование в практическом плане.

Наконец, следует еще раз сказать об отмене смертной казни в ряде государств, в том числе образовавшихся на территории бывшего СССР. Если смертная казнь — разновидность лишения человека жизни уполномоченными на то органами государственной власти, то ее отмена так же невозможна, как отмена денег, постоянной армии и прочих атрибутов госу­дарства, предпринимавшаяся большевиками в годы военного коммунизма и несколько позднее. Наличие в этих странах армии, полиции и других репрессивных структур неизбежно будет приводить к людским потерям как среди правонарушителей, так и ни в чем неповинных законопослушных граждан. Отказ от смертной казни как правовой меры уже стимулирует в России и других странах СНГ распространение самосудов, в том числе массовых. Поэтому аболиционизм не более чем декоративная ширма, загораживающая развитие процессов, чреватых многочисленными человеческими жертвами, как в России, так и за рубежом.

Профессор В. Н. Бурлаков (СПбУ МВД РФ) в своем выступлении остановился на некоторых принципиальных вопросах, затронутых в докладе Я. И. Гилинского.

Во-первых, вряд ли справедливо замечание о том, что «мировая криминология» осознала глобальный масштаб «девиантизации» общественной жизни и испытывает кризис веры в «порядок» и социальный прогресс. Такой вывод соответствует лишь той части национальных криминологии, которые традиционно ориентированы в социологическом направлении, признающем истинность тезиса Э. Дюркгейма о том, что преступность — нормальное обще­ственное явление. Но это направление (условно говоря, социологизация преступности) завело науку в тупик, ибо породило отрицание возможности познания преступности и ее причин, отказ от необходимости дать ей формальное определение. Более того, теории, вытекающие из этого направления, как бы этого ни хотелось их сторонникам, лишены этического принципа, так как имеют целью примирить общество со злом, творимым преступностью. Безусловно, этого принять нельзя. По меткому замечанию немецкого криминолога Ф. Фильзера, такие теории являются «парализующим ударом», порождающим дегенерацию криминологической мысли. Таким образом, преступность представляет собой социальную патологию, а криминология призвана содействовать просвещению общественного сознания в плане невозможности с нею мириться.

Во-вторых, не выглядит перспективной мысль отказаться от поиска причин преступности и перейти к изучению корреляционных зависимостей. С практической точки зрения не так уж важно, как мы назовем установленный факт: то ли причиной (или условием), то ли кримино­генным фактором; то ли причинной, то ли корреляционной зависимостью. Но по сути, отказ от установления причин преступности как проблемы науки криминологии означает откат в прошлое криминологии, возврат к теории факторов, которая была хороша в период перво­начального накопления криминологического капитала. Поэтому весьма продуктивной кажется мысль проф. Д. А. Шестакова о том, что развитие вопроса о причинах преступности должно идти в направлении выделения из всего причинного комплекса такого количества факторов, которыми можно управлять в конкретных условиях места и времени. С учетом сказанного, подчеркнул В. Н. Бурлаков, нужно пересмотреть традиционное определение криминологии как науки о преступности. Криминология — это наука управления криминогенными процессами в обществе. Она опирается на социологию в той мере, чтобы можно было объяснить социальную природу преступности и ее причин; на уголовное (или, в целом, криминальное) право — чтобы обосновать и предложить законодателю пределы криминализации отдельных видов поведения людей; на социальное управление — чтобы внедрять в стратегии развития общества и его подсистем конкретные программы предупреждения преступности.

В-третьих, тезис об осознании миром неэффективности, неадекватности традиционных форм социального контроля вообще, над преступностью в особенности, выглядит не более чем благое пожелание (известно, какая дорога вымощена ими). Да, ученые говорят о кризисе наказания (М. Ансель, Н. Кристи и др.). Но при этом они не призывают отказаться от наказания вообще и лишения свободы в частности. Впрочем, кроме одного исключения — смертной казни. Отказ от смертной казни — это особая проблема, так как она как вид наказания является экстраординарной и поэтому временной мерой. Но нет ни одной страны в мире, даже где этот тезис был провозглашен, в которой бы вместо «традиционных» форм использовались «пост­модернистские».

В действительности реальная уголовная политика — это политика совершенствования используемых форм и средств (ужесточение, смягчение, исключение), и в обозримом будущем она останется неизменной. Прогрессивное движение от «войны» к «миру» и «сокращение вреда» (термины Я. И. Гилинского) - это не что иное, как примеры такой политики. Реальной альтер­нативы наказанию за преступление не существует. Ведь даже рекомендации теории «новой социальной защиты» окончательно не отказываются от него. Появление во многих странах мира, в том числе западных, так называемых альтернативных санкций — пример совер­шенствования института наказания, потому что они по-прежнему состоят из лишений и правоограничений, хотя и в небольшом объеме, и применяются до тех пор, пока заключенный оправдывает «надежды». Упреки же в адрес России в том, что она в плане уголовной политики стремится «мочить» и «в морду», не справедливы, так как в действительности Уголовный кодекс РФ 1996 г. по своей жесткости уступает уголовному законодательству многих зарубежных стран.

Выступление проф. В. В. Колесникова (СПбУ МВД РФ) было посвящено вопросам развития и институционализации новой отрасли отечественной криминологической науки — экономической криминологии. Он остановился на двух аспектах: 1) актуальность исполь­зования зарубежного опыта и интернализации некоторых научно-продуктивных идей и подходов, сформулированных западными экономистами в области криминологической теории; 2) определение приоритетных научных направлений исследований в рамках формируемой специфической области знаний — экономической криминологии.

В отношении первого блока проблем В. В. Колесников привел в качестве примера методологические разработки американского экономиста, лауреата Нобелевской премии (1992) Г. Беккера (G. Becker), посвященные дихотомии «преступление — наказание» (Crime and Punishment// Journ. Polit. Econ. 1966. Vol. 76, № 2; Экономический анализ и человеческое поведение// THESIS. 1993. Т. 1, вып. 1. С. 38, и др.). По словам Беккера, именно экономи­ческий подход дает целостную схему для понимания человеческого поведения. Он первым заявил, что преступление является всего лишь еще одной профессией, выбираемой некоторыми индивидами на совершенно рациональных основаниях: с учетом ожидаемых выгод от преступных деяний, ожидаемых издержек вероятного ареста и наказания и, наконец, своего субъективного отношения к риску быть пойманным и наказанным. Более того, политика, направленная на борьбу с нелегальной (включая криминальную) деятельностью, есть, по Беккеру, часть проблемы оптимизации распределения ресурсов. При этом разработки последователей Беккера (Эрлих, Стиглер) позволяют сегодня применять статистические методы эконометрической обработки данных, проводить расчеты экономической эффективности системы мер наказания преступников. Все это, по мнению В. В. Колесникова, может и должно быть востребовано в отечественной криминологической науке, в том числе в рамках анализа экономической преступности.

Кроме того, выступающий отметил, что в числе наиболее актуальных задач развития криминологической науки сегодня на первый план выдвигается определение приоритетных научных направлений исследований в области экономической криминологии. Разработка теории экономической криминологии предполагает, по мнению В. В. Колесникова, сосредо­точение внимания ученых на следующих задачах:

- определение границ предмета экономической криминологии и формирование
понятийного аппарата этой отрасли криминологической науки;

- обоснование подходов к квалификации преступлений в качестве экономических;

- определение системы ключевых признаков экономической преступности;

- комплексное изучение личности экономического преступника, включая, например,
формирование криминологического портрета бизнесмена-делинквента;

- определение допустимости рассмотрения в качестве объекта криминологических
исследований системного образования «криминальная экономика»;

- характеристика причинного комплекса экономической преступности, в том числе
анализ системы социальных противоречий, детерминирующих преступное поведение в сфере экономической деятельности (феномен аномии и др.);

- изучение общих оснований девиантного поведения в сфере предпринимательства;

- обобщение и анализ статистического и иного фактологического материала по
экономической преступности; обоснование криминологической характеристики укрупненных видовых групп экономических преступлений;

- формирование концептуальных основ политики общесоциальной и специальной
превенции преступности в сфере экономической деятельности, научное обоснование мер по
вытеснению и (или) элиминированию видов девиантного и делинквентного поведения в сфере предпринимательства;

- формирование специфического методического инструментария проведения исследований в сфере экономической криминологии, в том числе статистических методов эконометрической обработки данных для расчетов экономической эффективности системы мер наказания экономических преступников, математико-статистических методов для выявления зависи­мостей между уровнем экономической преступности и другими переменными величинами: уровнем респонсивности общества, коэффициентом децильности — индексом дифферен­циации доходов, коэффициентом Джини — индексом концентрации доходов, и др.;

- изучение характера и уровня виктимологической уязвимости сферы экономической
деятельности, формирование виктимологических признаков ключевых групп ее субъектов —
предпринимателей (бизнесменов) и населения (граждан), производителей (продавцов) и
потребителей (покупателей); исследование «виктимо-парадокса» в отношении субъектов
предпринимательства, становящихся жертвой мошенничества со стороны других структур
бизнеса, и др.;

- исследование и использование возможностей интернализации достижений, полу­ченных другими науками — экономической теорией, социологией (включая экономическую
социологию), экономической психологией и др.

А. Л. Сморгунова (студентка юридического факультета Санкт-Петербургского государ­ственного университета, далее — СПбГУ) отметила, что в современной криминологической науке такому вопросу, как политическая преступность, уделяется недостаточно внимания, не существует концепций, которые давали бы четкое определение данному явлению, в полной мере объясняли его сущность. Такое положение имеет много причин. Понятие политической преступности не может быть универсальным для государств с различными политическими системами и режимами. То, что в одной политической системе может квалифицироваться как политическое преступление, в другой предстанет как героический подвиг.

Отечественная криминология уделяет особое внимание такому аспекту политической преступности, как политический террор, который представляет собой преступные деяния власти против собственного народа, совершаемые с целью поддержания и укрепления существующей политической системы путем уничтожения, запугивания, изоляции мнимых или действительных противников режима. Политический террор использовался для достижения политических целей во времена инквизиции, при дворцовых переворотах и революциях и всегда трактовался теми, кто его совершал, как вынужденное, исторически необходимое средство борьбы с политическими оппонентами. Такое оправдание собственным действиям, а также опора на самые низменные и зверские инстинкты толпы приводили к тому, что ситуация выходила из-под контроля, и инициаторы террора сами становились его жертвами.

К политическому террору в современной истории чаще всего прибегают нестабильные тоталитарные политические режимы с крайне низким уровнем легитимности власти или же стабильные, но искусственно изолированные от внешнего мира идеологизированные госу­дарства. Управление в таких государствах невозможно без постоянного устрашения, уничто­жения людей, приверженных иной идеологии, чем та, которая искусственно господствует в обществе.

Главная особенность и опасность политического террора состоит в том, что он зачастую оказывается безнаказанным, а это порождает такие негативные явления в обществе, как нежелание и боязнь противостояния насилию и со стороны государства, и со стороны иных социальных групп и отдельных личностей. Подобное положение дел способствует развитию преступности, особенно таких ее видов, как организованная преступность и коррупция. Поэтому очень важен вопрос о реабилитации жертв политического режима.

Необходимо более углубленное рассмотрение, изучение данной проблемы в России, поскольку репрессивная деятельность советского тоталитарного государства стоила жизни более чем 60 млн. человек.

Президент Криминологического клуба проф. Д. Л. Шестаков (СПбГУ) обратил внимание на то, какую роль в развитии криминологии играет сегодня петербургская школа. В настоящее время в Санкт-Петербурге научной деятельностью в области криминологии заняты В. Н. Бур­лаков, Б. В. Волженкин, Я. И. Гилинский, Г. Л. Касторский, В. В. Колесников, Е. А. Костыря, С. Ф. Милюков, В. В. Орехов, Н. И. Пишикина, Д. В. Риман и др. Санкт-Петербург — место криминологических дискуссий; здесь систематически проходят семинары и конференции, в которых участвуют специалисты из разных регионов как России, так и зарубежья.

В последнюю четверть века петербургскую криминологическую школу отличают стремление к «переоценке ценностей», критика устоявшихся взглядов на преступность и на противодействие ей. Благодаря этому формируются нетрадиционные представления о преступности (преступность не «явление, заключающееся в совокупности преступлений»), развивается критика института уголовного наказания (среди представителей петербургской школы многие являются сторонниками безоговорочной отмены смертной казни и значи­тельного ограничения применения лишения свободы), ставится вопрос о криминологической оценке деятельности государства, в частности об оценке государственного террора, развивается теория отклоняющегося поведения и др. В петербургской школе возникают и развиваются новые отрасли криминологии: семейная криминология, политическая криминология, кри­минология закона (Д. А. Шестаков); экономическая криминология (В. В. Колесников); виктимология (Д. В. Ривман, В. С. Устинов), криминология личности (В. Н. Бурлаков); теологическая криминология (Г. Л. Касторский).

Обсуждение вышеобозначенной темы показало, что отечественная криминология занимает достойное место в мировом криминологическом процессе и, опираясь на российские научные традиции, своевременно реагирует на общественные изменения.

В. Н. Бурлаков, доктор юрид. наук, профес­сор СПбУ МВД РФ;

Я. И. Гилинский, доктор юрид. наук, профессор, зав. сектором Санкт-Петербургского филиала Института социологии РАН;

А. Л. Сморгунова, студентка;

Д. А. Шестаков, доктор юрид. наук,  профессор, СПбГУ.

©В. Н. Бурлаков,Я. И. Гилинский, А. Л. Сморгунова, Д. А. Шестаков, 2000.

Источник: http://www.law.edu.ru/article/article.asp?articleID=159616