«Детские средневековые крестовые походы»

Голод и эпидемии. Отношение средневекового общества к нищим и убогим

 

Экономика средневекового Запада имела целью обеспечить людям средства к существованию, приобретя характер простого воспроизводства. Дальше этого она не шла. Конечно же, рамки «существования» варьировались в зависимости от принадлежности к тому или иному социальному слою общества. Так, например, Гонорий Августодунский сравнивал общество с церковью, колоннами которой служат епископы, витражами – магистры, сводом – князья, черепичной крышей – рыцари, вымощенным полом – народ, поддерживающий и питающий своим трудом весь христианский мир. В XIII в. популярный проповедник-францисканец Конрад отождествлял алтарь с Христом, башни – с папой и епископами, хоры – с клириками, а неф – с мирянами,

Немецкий сборник проповедей 1220 г. называл 28 «etats» (слоев): 1) папа; 2) кардиналы; 3) патриархи; 4) епископы; 5) прелаты; 6) монахи; 7) крестоносцы; 8) послушники; 9) странствующие монахи; 10) секулярные священники; 11) юристы и медики; 12) студенты; 13) странствующие студенты; 34) монахини; 15) император; 16) король; 17) князья и графы; 18) рыцари; 19) дворяне; 20) оруженосцы; 21) бюргеры; 22) купцы; 23) розничные торговцы; 24) герольды; 25) крестьяне послушные; 26) крестьяне мятежные; 27) женщины; 28) братья проповедники-доминиканцы. В перечислении этих слоев заметно четкое ение людей на две основные категории: люди церкви и миряне, люди светские.

Соответственно, для высших слоев общества понятие «существование» предполагало удовлетворение гораздо больших потребностей, оно должно было позволить им сохранить свой определенный статус, не опускаясь ниже определенного же ранга. Средства к существованию доставлял им труд народной массы.

Этот труд не имел целью экономический прогресс – ни индивидуальный, ни коллективный. Он предполагал, помимо религиозных и моральных устремлений (избежать праздности, которая прямиком ведет к дьяволу; искупить, трудясь, первородный грех; смирить плоть), в качестве экономических целей как обеспечить свое собственное существование, так и поддержать тех бедняков, которые неспособны были сами позаботиться о себе.

Известный средневековый философ-мистик Фома Аквинский (1225 или 1226-1274) в «Своде богословия» писал: «Труд имеет четыре цели. Прежде всего и главным образом он должен дать пропитание; во-вторых, должен изгонять праздность, источник многих зол; в-третьих, должен обуздывать похоть, умерщвляя плоть; в-четвертых, он позволяет творить милостыню».

В то же время нравственная оценка труда в раннефе-одальном обществе оказывается двойственной. С одной стороны, в наибольшей степени приближала человека к святости созерцательная жизнь монаха, стоявшего на ступеньку выше всех остальных людей. С другой стороны, труд признавался в качестве необходимого занятия человека, который в силу своего несовершенства, да и первородного греха, не может не трудиться. Главным же был вопрос: какова цель, ради которой человек трудится? Обогащение и накопление богатств осуждались. Оставались две другие цели. Одна из них практическая: поддержание земного существования человека. Другая – нравственная: труд как средство воспитания и самообуздания. А так как человеческая жизнь рисовалась ареной постоянного противоборства сил добра и зла, то и любой вид деятельности оценивался в этическом плане.

Тем самым труд на деле становился средством обуздать плоть, выработать дисциплину и прилежание. При этом труд понимался в плане достижения идеальной цели – высшего совершенства.

Идеальным считался сельскохозяйственный труд, иногда даже оцениваемый церковными писателями наравне со службой монаха. Так, Жак де Витри писал: «Крестьянин, который трудится на земле с намерением нести это наказание, наложенное на человека Господом, заслуживает того же, что и священник, возносящий целый день в церкви молитвы или бдящий ночь до заутрени». Гонорий Августодунский в своем «Светильнике» писал, что крестьяне по большей части спасутся, ибо «ведут простой образ жизни и кормят народ Божий».

Таким образом, в раннее средневековье оценка крестьянского труда была двояка. С одной стороны, существовала негативная оценка, исходившая от господствующей знати, когда крестьяне расценивались как низшие существа, стоявшие вне общества, как рабочая скотина, объект эксплуатации, но с другой – церковь понимала важность крестьянского труда для поддержания общего благополучия. Именно церковь становится институтом социальной амортизации, смягчая противоречия в обществе и переводя их в морально-религиозный план.

Совсем иной оказывается оценка труда ремесленника – горожанина. В «Беседе» английского епископа Эль-фрика отмечалось: «Мы все предпочтем жить с тобою, пахарь, чем с тобою, кузнец, ибо пахарь дает нам хлеб и питье, а что ты, кузнец, в своей кузнице можешь нам предложить кроме искр, стука молотов и ветра из мехов?» Любопытно, что в раннее средневековье почти все ремесленники считались слугами Сатаны. Тот же Жак де Витри отмечал в проповеди: «Эта отвратительная человеческая порода вся идет к своей погибели; никто из них не будет спасен... все они следуют широкими шагами прямо в ад». О сословиях, угодных Богу, говорит и традиционная иконография двенадцати месяцев года, сложившаяся к XII в. и изображавшая повседневные работы и дни, им соответствующие. С одной стороны, труд земледельца: возделывание хлебных полей, винограда, виноделие, выпас свиней. С другой – зимний и весенний перерыв в работе. Работают крестьяне, однако, когда работы останавливаются, на изображениях можно увидеть и дворян, и крестьян. Январь принадлежит дворянам, сидящим за полным яств столом; февраль – простолюдину, возвращающемуся из леса с вязанкой хвороста и спешащему присесть к огню; май предоставлен то крестьянам, отдыхающим среди полей, то дворянам с охотничьими соколами в руках и т.д. Горожанина как бы не существует и никакой связи между трудом ремесленника (того же кузнеца) и трудом земледельца попросту не улавливается.

Итак, экономическая цель средневекового Запада – создавать необходимое, necessitas, причем в разряд необходимого включается и обязанность подавать милостыню неимущим. Так, по мнению Теодульфа, следовало напомнить «тем, кто занимается негоциями и торговлей, что они не должны желать земных выгод больше, чем жизни вечной... Равным образом и те, кто тяжко трудится на полях, чтобы приобрести пищу, одежду и другие необходимые вещи, должны давать десятины и милостыни... В самом деле, Бог дал каждому его ремесло, дабы он имел, с чего жить, и каждый должен извлекать из своего ремесла не только все необходимое для тела, но также и опору для души, что еще более необходимо».

Некоторые специалисты по каноническому праву, например, Раймон де Пеньяфор в своем «Своде» (первая треть XIII в.), оправдывали необходимостью даже воровство: «Если кто-либо украдет по необходимости что-то из нищи, питья или одежды по причине голода, жажды или холода, совершает ли он в действительности кражу? Нет, он не совершает ни кражи, ни греха, если речь идет о действительно необходимом».

Таким образом, создавалось общество, составные части которого несли строго определенные функции. Светская аристократия обязана была поддерживать достойный образ жизни, растрачивая свои излишки на дарения и милостыни – на демонстрацию великодушия во имя христианского идеала милосердия и рыцарского идеала щедрости. Духовенство тратило часть своих богатств на роскошь, строительство и украшение храмов, на устройство пышных литургий, употребляя остаток на содержание неимущих бедняков. Крестьянство было низведено до минимального жизненного уровня вследствие взимания части его продукта сеньорами в форме феодальной ренты и церковью в форме десятины, но также обязано творить милостыню в пользу нищих. В общем, при анализе обязанностей трех основных сословий средневекового общества заметна идеализация бедности.

Средневековый Запад – это прежде всего универсум голода, его терзал страх голода и слишком часто сам голод. В крестьянском фольклоре особым соблазном обладали мифы об обильной еде: мечта о стране Кокань. Воображение средневекового человека неотступно преследовали библейские чудеса, связанные с едой, начиная с манны небесной в пустыне и кончая насыщением тысяч людей несколькими хлебами. Оно воспроизводило их в житиях почти каждого святого.

Чудо св. Бенедикта: «Великий голод свирепствовал во всей Кампаньи, когда однажды в монастыре святого Бенедикта братья обнаружили, что у них осталось лишь пять хлебов. Но святой Бенедикт, видя, как они удручены, мягко упрекнул их за малодушие, после чего сказал в утешение: «Как можете вы пребывать в горести из-за столь ничтожной вещи? Да, сегодня хлеба недостает, но ничто не доказывает, что завтра вы не будете иметь его в изобилии». И действительно, назавтра у дверей кельи святого нашли двести мешков муки. Но и поныне никто не знает, кого послал для этого Господь».

Чудо св. Якова: «Случилось однажды так, что некий паломник родом из Везеле оказался без гроша. А так как он стыдился просить милостыню, то лег спать голодным под деревом. Проснувшись, он нашел у себя в котомке хлебец. Тогда он вспомнил, что видел во сне, как святой Яков обещал позаботиться о его пропитании. И этим хлебом он жил две недели, пока не вернулся домой. Он не отказывал себе в том, чтобы утолять голод дважды в день, но назавтра вновь находил в котомке целый хлебец».

Чудо св. Доминика; «Однажды братья, а было их 40 человек, увидели, что из еды у них остался лишь маленький хлебец. Святой Доминик приказал разрезать его на сорок частей. И когда каждый с радостью брал свой кусок, в рефекторий вошли двое юношей, похожих друг на друга как две капли воды; в полах плащей они несли хлебы. Они молча положили их на стол и исчезли – так, что никто не знал, откуда они пришли и каким образом удалились. Тогда святой Доминик простер руки: „Ну вот, дорогие братья, теперь у вас есть еда!"»

Объектом всех чудес являлся хлеб – не только в память о чудесах Христа, но и потому, что он был основной пищей масс. В Евангелии от Матфея чудо, совершенное Христом, было описано так: «И, выйдя, Иисус увидел множество людей и сжалился над ними, и исцелил больных их. Когда же настал вечер, приступили к Нему ученики Его и сказали: место здесь пустынное и время уже позднее; отпусти народ, чтобы они пошли в селения и купили себе пищи. Но Иисус сказал им: не нужно им идти, вы дайте им есть. Они же говорят Ему: у нас есть только пять хлебов и две рыбы. Он сказал: принесите их Мне сюда. И велел народу возлечь на траву и, взяв пять хлебов и две рыбы, воззрел на небо, благословил и, преломив, дал хлебы ученикам, а ученики народу. И ели все и насытились; и набрали оставшихся кусков двенадцать коробов полных; а евших было около пяти тысяч человек, кроме женщин и детей». Чудеса, связанные с пищей, могли касаться и других символических в экономическом плане пищевых продуктов. Таково чудо, нашедшее отражение в «Житии св. Германа»: «Когда святой Герман проповедовал в Британии, случилось так, что король этой страны отказал ему и его спутникам в гостеприимстве. Но некий свинопас, увидев, как они измучены голодом и холодом, пригласил их к себе

Период общественной благотворительности

и заколол для них своего единственного теленка. Но после трапезы святой Герман приказал обернуть кости шкурой, и по его молитве Бог возвратил животному жизнь».

Навязчивая мысль об обеде встречается и в вымышленных королевских генеалогиях. Согласно им, многие средневековые династии имели своим предком легендарного короля-крестьянина, добытчика еды. Таковы у западных славян Пшемысл, предок чешских Пшемысловичей,. который прежде, чем стать королем, ходил за плугом, или Пяст, от которого якобы пошла первая династия польских королей. Хроника Галла Анонима называет его «пахарем», «крестьянином» и даже «свинопасом», что сближает его с мифическим королем бриттов в «Золотой легенде»: «Святой Герман по Божьему велению приказал, чтобы к нему привели свинопаса с женой, и, ко всеобщему великому изумлению, он провозгласил королем сего человека, который оказал ему гостеприимство. И с тех пор британская нация управляется королями, вышедшими из свинопасов».

Вплоть до XIII в. каждые 3-5 лет недород регулярно вызывал голод. Сложился своеобразный устрашающий цикл: ненастье -^ неурожай -> рост цен -» голод -> употребление в пищу суррогатов -> эпидемия -> «мор» (то есть резкое увеличение смертности). Вначале климатическая аномалия и ее следствие – плохой урожай. Дорожали продукты, увеличивалась нужда бедняков. Те, кто не уми^ рал от голода, подвергались другим опасностям. Потребление недоброкачественных продуктов (травы, испорченной муки, вообще негодной пищи, иногда даже земли) влекло за собою болезни, часто смертельные, или хроническое недоедание, которое подтачивало организм или убивало. Имели место случаи каннибализма.

Причины катастроф:

1. Слабость средневековой техники и экономики, приводившая к сокращению периода продовольственного предвидения до одного хозяйственного года и к отсутствию необходимых резервов на случай неурожая.

2. Отсутствие либо утрата умений и навыков в течение длительного времени хранить продукты.

3. Бессилие государственной власти.

4. Множество таможенных барьеров – сборов и пошлин – на путях перемещения товаров.

5. Неразвитость транспортной инфраструктуры.

Конечно, голод существовал и в античном мире, например, в Риме. Там также низкая урожайность объясняла отсутствие или нехватку излишков, из которых можно было бы создавать запасы для раздачи или продажи во время недорода. Но государственным и муниципальным властям удавалось худо-бедно поставить на ноги систему заготовки и распределения продовольствия (создавались зернохранилища в римских городах и виллах – horea). Хорошее содержание дорог вместе с административным единообразием позволяли также доставлять продовольственную помощь из района избытка или достаточного обеспечения в район, где ощущалась нехватка.

Ничего подобного нет на средневековом Западе. Первенство здесь держит XI в.: только во Франции в нем насчитывается 48 голодных лет, Конечно же, голод и эпидемии сильнее поражали беднейшие слои населения. Лишь в редких случаях голод был настолько велик, что находил своих жертв во всех классах населения. Так, в хронике монаха из Клюни Рауля Глабера за 1032-1034 гг. читаем: «Сие карающее бесплодие зародилось в странах Востока. Оно опустошило Грецию, достигло Италии, передалось оттуда Галлии, пересекло эту страну и переправилось к народам Англии. Поскольку нехватка продуктов поражала целиком всю нацию, то гранды и люди среднего состояния яли с бедняками бледную немочь голода; разбой власть имущих должен был прекратиться перед всеобщей нуждой.

Голод принялся за свое опустошительное дело, и можно было опасаться, что исчезнет почти весь человеческий род. Атмосферные условия стали настолько неблагоприятны, что нельзя было выбрать подходящего дня для сева, но главным образом по причине наводнений не было никакой возможности убрать хлеб. Продолжительные дожди пропитали всю землю влагой до такой степени, что в течение трех лет нельзя было провести борозду, могущую принять семя. А во время жатвы дикие травы и губительные плевелы покрыли всю поверхность полей.

Если по случаю и удавалось найти в продаже что-нибудь из продуктов, то продавец мог запрашивать любую цену. Когда же съели и диких зверей, и птиц, неутолимый голод заставил людей подбирать падаль и творить такие вещи, о каких и сказать страшно. Некоторые, чтобы избе-

Период общественной благотворительности

жать смерти, ели коренья и траву. Ужас охватывает меня, когда я перехожу к рассказу об извращениях, которые царили тогда в роду человеческом.

Увы! О горе! Вещь, неслыханная во веки веков: свирепый голод заставил людей пожирать человеческую плоть. Кто был посильнее, похищал путника, расчленял тело, варил и поедал. Многие из тех, кого голод гнал из одного места в другое, находили в пути приют, но ночью с перерезанным горлом шли в пищу гостеприимным хозяевам. Детям показывали какой-нибудь плод или яйцо, а потом их уводили в отдаленное место, там убивали и съедали. Во многих местностях, чтобы утолить голод, выкапывали из земли трупы.

Многие люди извлекали из почвы белую землю, похожую на глину, примешивали к ней немного муки или отрубей и пекли из этой смеси хлеб, полагая, что благодаря этому не умрут от голода. Но это принесло им лишь надежду на спасение и обманчивое облегчение. Повсюду видны были одни лишь бледные, исхудалые лица да вздутые животы, и сам человеческий голос становился тонким, подобным слабому крику умирающих птиц.

Трупы умерших из-за их огромного количества приходилось бросать где попало без погребения, и они служили пищей волкам, которые долго еще потом продолжали искать свою добычу среди людей. А так как нельзя было хоронить каждого в отдельности по причине большого числа смертей, то в некоторых местах люди из страха Божьего выкапывали то, что обычно называют скотомогильниками, куда бросали по 500 и более трупов, сколько хватало места, вперемешку, полураздетыми, а то и вовсе без покрова; перекрестки дорог и обочины полей также служили кладбищами».

Во время страшного голода И 95-1198 гг. во Франции даже самые богатые и могущественные страдали от недоедания. В льежской хронике конца XII в. утверждалось, что люди дошли до того, что ели падаль. «Что же касается бедняков, то они умирали от голода, они падали на площадях, их видели лежащими с утра у врат нашей церкви, стенающих, умирающих, моливших о раздаче подаяний, которые производились в первый час»,– добавляла хроника. Но и самим монахам недоставало самого необходимого: «В этот год (1197) не хватило зерна. У нас не было ни вина, ни пива».

Начиная с XI века крупные светские и особенно церковные сеньоры, государи, а также города создавали запасы и во время недорода или голода осуществляли экстраординарное распределение этих резервов или пытались даже импортировать продовольствие.

Хроники, описывающие жизнь французского короля Роберта II вплоть до его смерти в 1031 г., отмечают тот факт, что он распределял вино и хлеб в каждой из своих резиденций нищим, количество которых варьировалось от 300 до 1000 человек, а в последний год жизни он раздавал милостыню 100-200 нищим ежедневно.

Так, в хронике, написанной Гальбертом Брюггским, рассказывается, как фландрский граф Карл Добрый пытался в 1125 г. бороться с голодом в своих владениях:

«Но добрый граф заботился о том, чтобы всеми средствами помочь беднякам, раздавая милостыни в городах и селениях лично или через своих должностных лиц. Каждодневно, во всех городах и селениях, через которые он проезжал, вокруг него теснилась толпа, и он собственноручно распределял продукты, деньги и одежду. Он кормил в Брюгге сотню бедных, и от Великого поста до новой жатвы каждый из них ежедневно получал по большому хлебу. Такие же меры он принял и в других своих городах. В тот же год сеньор граф постановил, чтобы треть земель была засеяна бобами и горохом, потому что они созревают раньше, что даст возможность быстрее помочь беднякам, если голод к тому времени не прекратится.

Он упрекал за позорное поведение горожан Рента, которые позволили бедным людям умирать у дверей их домов вместо того, чтобы дать им пищу. Он запретил варить ячменное пиво, чтобы лучше прокормить бедняков. Он приказал также выпекать хлеб из овса, чтобы бедняки могли по крайней мере продержаться на хлебе и воде. Он установил цену вина в 6 су за кварту, чтобы остановить спекуляцию купцов, которые были вынуждены таким образом обменивать свои запасы вина на другие товары, что позволило легче прокормить бедняков. Он распорядился также, чтобы каждый день за его собственный стол садилось тринадцать бедняков».

Когда же голод прекратился и наступила пора хорошего урожая, бамбергский епископ дал каждому бедняку «одно денье и серп» (то есть «подъемные» и орудие труда).

Таким образом, в деятельности Карла Доброго отмечаются черты и простой благотворительности (открытой системы призрения), и некоторой регламентации государственной помощи неимущим (закрытой системы). Так, к открытой системе призрения можно отнести такие мероприятия, как раздача милостыни беднякам и кормление неимущих. К закрытой системе – меры по предотвращению спекуляций хлебом, по улучшению севооборота. В то же время продовольственное «предвидение» не могло осуществляться на срок более одного года. Низкая урожайность, медленное внедрение трехпольного севооборота, который позволял сеять озимый хлеб, несовершенство способов хранения продуктов – все это в лучшем случае оставляло надежду, что удастся застраховать себя в промежутке между старым и новым урожаем.

Одной из неукоснительных забот церкви в неурожайные годы становилась обязанность кормить голодающих, одевать их и предоставлять временное прибежище. В каждом крупном аббатстве имелись службы раздачи милостыни и оказания гостеприимства, а также два специальных должностных лица, несших эти послушания. Так, в цис-терцианском ордене раздатчик милостыни назывался привратником, и в его келье, расположенной близ монастырских ворот, всегда должны были храниться хлеба, приготовленные для раздачи прохожим и нуждающимся. Во время голода 1217г. аббат Цезарий Гейстербахский в своей «Хронике» отмечал, что был день, когда милостыню у дверей его аббатства получили 15 тысяч бедняков. Все дни до жатвы, когда дозволялось скоромное, забивали быка, жарили его с овощами и оделяли пищей голодающих. В постные дни раздавались только хлеб и овощи.

Не оставались чуждыми к делам благотворительности и частные лица. Так, в 1195 г., как свидетельствует хроника города Труа, в день Пасхи некая знатная дама Алиса, будучи на приходской мессе, удивилась тому, как мало народа присутствует в церкви. Кюре объяснил ей, что большая часть прихожан занята поисками кореньев в полях, дабы утолить голод. Растроганная Алиса велела доставить им продовольствие и приказала, чтобы отныне третью часть ее десятины раздавали в Пасху жителям города.

В хрониках и легендах также встречаются многочисленные упоминания о вреде, который причиняли крысы насекомые. Так, в «Базельских анналах» за 1271 г. отмечалось: «Крысы уничтожают зерно, сильный голод». В 873 г. огромные тучи саранчи распространились на территории, от Германии до Испании; в 1195 г,– по Венгрии и Австрии. В XIV в. нашествия саранчи отмечаются наиболее часто: в 1333, 1335-1341, 1353-1354, 1359, 1363-1364/ 1366, 1373-1374, 1376 и 1388 гг. В «Мелькских анналах» за 1309-1310 гг. отмечалось внезапное размножение майских жуков, которые в течение двух лет опустошали виноградники и фруктовые сады, еще больше пострадал от насекомых урожай, хранившийся в амбарах.

Обычными жертвами голода оказывались, конечно же, бедняки – низшие слои населения. Не имея денег, они": также не могли покупать продукты по крайне высоким ценам. Изредка власти предпринимали меры для борьбы против скупщиков и спекулянтов. Так, в 1025 г. падербор-нский епископ Майнверк «во время великого голода послал закупить пшеницу в Кельне: ее доставили на двух кораблях и по распоряжению епископа распределили среди жителей округи». Фландрский граф Карл Добрый строго наказывал клириков, забывших во время голода 1125 г. о своей обязанности раздавать продуктовые милостыни.

В XIII веке голод, казалось бы, стал приходить реже, что во многом было связано с позитивными последствиями аграрной революции и с появившейся возможностью создавать продовольственные запасы на случай неурожая, но тем не менее время от времени «мор» поражал Европу, о чем свидетельствуют средневековые хроники: «В Польше три года подряд лили проливные дожди и происходили наводнения, результатом которого стал двухлетний голод, и многие умерли» (1221-3222); «Были сильные заморозки, которые погубили посевы, отчего последовал великий голод во всей Франции»; «Очень жестокий голод в Ливонии – настолько, что люди поедали друг друга и похищали с виселиц трупы воров, чтобы пожирать их» (1223); .«Очень сильный голод в Моравии и Австрии; многие умерли, ели корни и кору деревьев» (1263); «В Австрии, Иллирии и Каринтии был такой сильный голод, что люди ели кошек, собак, лошадей и трупы» (3277); «Великая нехватка всех продуктов: хлеба, мяса, сыра, рыбы, яиц. Дело дошло до того, что в Праге за грош с трудом можно было купить два куриных яйца – тогда как раньше столько сто-

Пернод общественной благотворительности

ило полсотни. В тот год нельзя было сеять озимые, кроме

как в далеких от Праги краях, да и там сеяли очень мало; и сильный голод ударил по беднякам, и много их от этого умерло» (1280).

Голод и бедняки стали подлинной язвой городов – до такой степени, что городской фольклор создавал воображаемые сцены «очищения от голодающих». Так, согласно сборнику «Новеллино» (XIII в.): «В Генуе была большая дороговизна, вызванная нехваткой продуктов, и там собралось великое множество бродяг. Тогда городские власти снарядили несколько галеасов, наняли гребцов, а затем объявили, что все бедняки должны отправиться на побережье, где они получат хлеб из общественных запасов. Их пришло столько, что все диву давались. Всех их погрузили на корабли, гребцы взялись за весла и доставили эту публику в Сардинию. Там было с чего жить. Их там оставили, и в Генуе таким образом прекратилась дороговизна».

Несчастье состояло и в том, что одни бедствия порождали другие: голод вызывал к жизни разбой. Хронист из Аншена свидетельствовал: «Чтобы не помереть от голода, многие люди стали ворами и были повешены». В то же время большая часть разбойников безнаказанно жила своим ремеслом, что объяснялось, по меньшей мере, двумя причинами.

Во-первых, практически полным отсутствием охраны правопорядка и беспомощностью правосудия, особенно за пределами больших городов: каждый защищал, как мог, свои кошелек и жизнь. Отлучение же злоумышленников от церкви служило слабой защитой. Любое путешествие грозило множеством опасностей. В начале XIII в. аббат монастыря св. Женевъевы не без ужаса рассказывал своим монахам о перипетиях своего путешествия из Парижа в Тулузу. Собираясь в обратный путь, аббат писал в заключение: «Я заклинаю моих братьев молить за меня Бога и блаженную Деву. Ежели они сочтут меня достойным, пусть окажут мне милость добраться до Парижа здоровым и невредимым».

Изредка, когда бесчинства разбойников становились чрезмерными, знатные сеньоры и короли начинали расправы. Так, английский король Ричард Львиное Сердце в конце XII в. окружил банду гасконцев близ Экса и подверг их различным казням: одних утопили во Вьенне, других неререзали, восьмидесяти выкололи глаза. Вместе с тем се ньоры нередко привлекали бандитов для службы; другоз и главнокомандующим при короле Ричарде стал бывши разбойник Меркадье, помощником французского коро, Филиппа Августа (3180-1223) – Кадок, палачом при английском короле Иоанне Безземельном (1199-1216)–Фоке! де Бреоте.

Во-вторых, зачастую самих разбойников окружал оре, ол борцов с общественной несправедливостью, так как| жертвами грабежей становились богатые купцы и дворя-; не. Достаточно в этой связи вспомнить легенды о Робине! Гуде, английском разбойнике, превратившемся в народных^ балладах в заступника обиженных и бедняков.

Таким образом, средневековый мир – это мир, постоянно находящийся на грани голода, недоедающий и употребляющий скверную пищу. В этом корень эпидемий, вызываемых употреблением в пищу непригодных продуктов,: Способствовало беспрепятственному распространению эпидемий и тогдашнее состояние городов, не имевших канав и мостовых, где дома были не более, чем протекающими трущобами, а улицы – клоаками, В Париже, в «прекраснейшем из городов», горожане хоронили покойников на равнине Шампо: кладбище не было огорожено, прохожие пересекали его во всех направлениях, и на нем же устраивались базары. В дождливое время место упокоения становилось смердящим болотом. Лишь в 1187 г. король Филипп Август окружил его каменной стеной, да и то больше из уважения к мертвым, нежели ради общественного здоровья. Двумя годами ранее король решился на попытку мощения дорог, но лишь больших, ведущих к городским воротам. Остальное же оставалось трясиной, благодатной почвой для распространения эпидемий.

Плохое питание и жалкое состояние медицины, частые эпидемии порождали страшные физические страдания и высокую смертность населения. Средняя продолжительность жизни была очень низкой и не превышала тридцати лет. Об этом косвенно свидетельствует Гильом де Сен-Патю, когда, перечисляя свидетелей на процессе канонизации Людовика Святого, называет сорокалетнего мужчину «мужем зрелого возраста», а пятидесятилетнего – «человеком преклонных лет». Не случайно, следовательно, и резкое снижение брачного возраста – до 12-14 лет.

Физические дефекты встречались также и среде знати, особенно в раннее средневековье. Так, на скелетах ме-ровингских воинов были обнаружены тяжелые кариесы – следствие плохого питания. Младенческая и детская смертность не щадила даже королевские семьи. Людовик Святой потерял нескольких детей, умерших в детстве и юности. О высокой смертности во младенчестве свидетельствует тот факт, что вплоть до XVI в. мысли о сохранении образа ребенка в живописи практически не возникало. Детство оказывалось всего лишь переходным периодом, память о котором не стоило фиксировать, а в случае смерти ребенка его ранний конец не заслуживал запоминания: детей много и далеко не все переживут критический возраст. Это отношение к детству оказывалось преобладающим и люди старались родить побольше детей, дабы сохранить из них хотя бы нескольких.

Французский философ-гуманист Мишель де Монтень (1533-1592) замечал в «Опытах»: «Я потерял двоих или троих в грудном возрасте, не то чтоб я не сожалел о них, но не роптал. У меня они все умирали во младенчестве». Никто и не думал, что ребенок мог заключать в себе человеческую личность. Рано же умерших детей (еще некрещеных) хоронили где придется – под порогом или в саду. Младенец столь мало значил и был связан с жизнью столь тонкими нитями, что никто не боялся, что его душа может возвращаться после смерти и докучать живым. Такое отношение к ребенку вовсе не исключало любви к забавному и милому существу, но оно вполне совместимо с безразличием к его бессмертной душе.

Но все же плохое здоровье и ранняя смерть были уделом прежде всего бедных классов. Среди наиболее распространенных болезней выделялись: туберкулез, гангрена, чесотка, опухоли, экзема («огонь святого Лаврентия»), рожистое воспаление («огонь святого Сильвиана»). Более того, болезни выставлялись напоказ в иконографических миниатюрах и благочестивых текстах. Примером тому могут служить две постоянно присутствующие в средневековой иконографии фигуры святых: Иов, покрытый язвами и выскребающий их ножом, и Лазарь, сидящий у дверей дома злого богача с собакой, которая лижет его струпья.

Золотуха, часто туберкулезного происхождения, былы настолько характерна для средневекового общества, что народная вера наделила французских королей даром ее исцеления. Не менее многочисленными являлись болезни, вызванные авитаминозом, а также уродства и нервные болезни (эпилепсия, или болезнь святого Иоанна, и танец святого Ги). В отношении к тихим или яростным безумствам лунатиков, идиотов и буйнопомешанных средневековье колебалось между отвращением, которое старались подавить посредством некоей обрядовой терапии («изгнание бесов из одержимых»), и сочувственной терпимостью, которая вырывалась на свободу в мире придворных (шуты сеньоров и королей), в играх и в театрах.

Наконец, не менее значительную группу занимали так называемые «детские» болезни, которые старались облегчить с помощью множества святых покровителей. Так, острую зубную боль «успокаивал» св. Агапий; конвульсии «исцеляли» св. Корнелий и св. Жиль; рахит «лечили» святые Обен, Фиакр, Фирмин и Маку, а колики – святые Агапий, Сир и Герман Оссерский.

Но все же наибольшую опасность представляли массовые эпидемические заболевания. Прежде всего это эпидемии «горячки», которую, как ныне считается, вызывало употребление в пищу зерна,, испорченного грибком спорыньи – эта болезнь появилась в Европе в конце X в. Представление об этой страшной болезни может дать «Хроника» Сигеберта Жамблузского, в которой говорилось, что «1090 год был годом эпидемии, особенно в Западной Лотарингии. Многие гнили заживо под действием „священного огня", который пожирал их нутро, а сожженные члены становились черными как уголь. Люди умирали жалкой смертью, а те, кого она пощадила, были обречены на еще более жалкую жизнь с ампутированными руками и ногами, от которых исходило зловоние».

Именно горячечная болезнь лежала в основе появления особого культа, который привел к основанию нового монашеского ордена и к появлению, тем самым, нового типа орденов – госпитальеров. Движение отшельничества XI в. ввело почитание св. Антония. Отшельники Дофине (область Франции) заявили в 1070 г., что они якобы получили из Константинополя мощи святого. В Дофине в то время свирепствовала горячка. Возникло убеждение, что мощи святого могут ее излечить, и «священный огонь» был назван «антоновым». Аббатство, в котором хранились мощи, стало называться Сент-Антуан-ан-Вьеннуа, а его филиалы были даже в Венгрии и Святой земле.

Антониты (или антонины) принимали в своих аббатствах-госпиталях больных, а госпиталь в Сент-Антуан-ан-Вьеннуа получил название госпиталя «увечных». Легендарным основателем ордена стал проповедник Фульк из Нейи, прославившийся своими гневными обличениями ростовщиков, скупающих продовольствие в голодное время. Примечательно также, что наиболее фанатичными участниками первого крестового похода 1096 г. в Святую землю были как раз бедные крестьяне из районов, в наибольшей степени пострадавших в 1094 г. от эпидемии «священного огня»^;– Германии, рейнских областей и восточной Франции.

Конечно же здесь следует учитывать и методы лечения больных. В горячке видели «священный огонь» (ignis sacer, ignis infernalis), кару свыше. Снедаемых жаром больных пользовали всегда одними и теми же средствами: крестными ходами, молебнами, проповедями в церквах, молитвами, обращенными к святым целителям и т.п.

На рубеже XI-XII вв. эпидемия горячки постепенно сошла на нет, что было связано с достижениями аграрной революции, в частности – с увеличением периода продовольственного предвидения и снижением опасности употребления в пищу суррогатов и ядовитых трав и кореньев. Кроме того,с 1150 по 1300гг. происходило потепление климата, что благоприятствовало развитию сельского хозяйства.

Однако на смену горячечной болезни пришла не менее страшная эпидемия другой болезни – приказы (или лепры), причиной появления которой в Европе считается начавшееся в результате крестовых походов общение с очагами инфекции на Востоке. Болезнь эта, как считает целый ряд исследователей (например, Е. Дюпуи), была известна еще в период античности. Проказа обрекала человека на медленную, мучительную смерть посредством постепенного отмирания органов, обреченный человек умирал в течение нескольких лет.

Следствием распространения проказы стало появление специальных изоляторов для больных – лепрозориев, организованных специально учрежденным католической церковью для призрения прокаженных орденом св. Лазаря (отсюда – лазареты). Всего в Западной Европе а XIII в. насчитывалось не менее 19 тыс. лепрозориев для больных проказой. Король Людовик VIII (1187-1226) пожаловал по завещанию по 100 су каждому из 2 тысяч лепрозориев французского королевства. В одном только Парижском диоцезе их число доходило до 43 (в том числе: Бур-ла-Рен, Корбей, Сен-Валер, Шан-Пурри [«Гнилое поле»] и Шарантон). Кроме того, два самых крупных лепрозория королевства – Сен-Жермен и Сен-Лазар – находились в непосредственной близости от Парижа. В XII в. в Англии и Шотландии с их полуторамиллионным населением было открыто 220 лепрозориев.

Отношение к увечным, прокаженным, вообще к пострадавшим от всяческих болезней людям оказывалось крайне неоднозначным, двойственным, включавшим самые разнообразные чувства – от ужаса до восхищения. Христианский мир раннего и классического средневековья не был особенно милосерден и человеколюбив.

Так, лепрозории должны были находиться на расстоянии «полета камня» (выпущенного из метательной машины) от города с тем, чтобы могло осуществляться «братское милосердие» по отношению к прокаженным. Страх перед прокаженным проявился и в его фактическом изгнании из мира людей. Прокаженный отлучен от мира, однако его бытие по-прежнему остается напоминанием о Боге, так как несет на себе знак его гнева и, одновременно, отмечено его милостью. В требнике Въеннской церкви говорилось: «Друг мой, Господу Богу было угодно, чтобы заразился ты сей болезнью, и великой осеняет тебя Господь благодатью, желая покарать за то зло, какое ты совершил в мире сем». Прокаженных гнали из церкви, но тут же отмечалось; «И пусть ты отлучен от церкви и от заступничества святых, но не отлучен от милосердия Божьего. А потому будь терпелив в болезни своей; ибо Господь отнюдь не презирает тебя за болезнь твою и не отлучает от себя; если же ты будешь терпелив, обретешь спасение, подобно тому нищему в струпьях, что умер у ворот богача и вознесся прямиком в рай».

Наконец, III Латеранский собор 1179 г., разрешив строить на территории лепрозориев часовни и кладбища, предопределил тем самым их превращение в замкнутые миры, откуда больные могли выходить, лишь предварительно расчистив себе дорогу шумом трещоток, рогов или колокольчиков. Главой .ордена св. Лазаря мог быть избран также только больной лепрой. Прокаженным запрещалось также посещать мельницы, пекарни, булочные, колодцы и источники (то есть места изготовления и продажи пищи и источники питьевой воды).

С другой стороны, средневековое общество нуждалось в этих людях: их подавляли, поскольку они представляли опасность, но одновременно не выпускали из поля зрения; даже в проявляемой заботе чувствовалось осознан-, мое стремление мистически перенести на них все то зло, от которого общество тщетно пыталось избавиться. Лепрозории устраивались хотя и за пределами городской стены, но невдалеке от нее.

Таким образом, к этим отверженным общество испытывало те же чувства, что к Христу – влечение и страх. Не случайно Франциск Ассизский, пожелавший жить, как Христос, смешался с толпой прокаженных, чтобы превратиться, как он сам себя называл, в «скомороха Господа». Эти чувства заметны в описании прокаженных, одновременно находящихся в миру и вне мира, данном Беру-лем в сочинении об осуждении королевы Изольды (впоследствии переложенным Тома в куртуазном «Романе о Тристане и Изольде», но без нижеследующих строф):

...Проказой страждущий Ивен,

Увечный, в струпьях, в черном гное,

Пришел он тоже и с собой

Не меньше сотни приволок

Таких, как он: один без ног,

Другой без рук, а третий скрючен,

И, как пузырь, четвертый скручен.

В трещотки бьют, сипят, гундосят

И скопом милостыню просят.

Хрипит Ивен: «Король, ты ложе

Для королевы для пригожей

Придумал на костре послать,

За грех великий покарать.

Но быстро плоть огнем займется,

По ветру пепел разнесется,

Терпеть недолго будет боль –

Ты этого ль хотел, король?

Послушай, что тебе скажу,

Другую кару предложу: IV

В живых останется, но ей

Той жизни будет смерть милей.

Так будь же ласков к прокаженным

И дай им всем Изольду в жены.

Мы любострастия полны,

Но женами обделены –

Им прокаженные не гожи,

Лохмотья в гное слиплись с кожей.

Изольде был с тобою рай,

Носила шелк и горностай.

...А коли мы ее возьмем,

Да в наши норы приведем,

Да нашу утварь ей покажем,

Да на тряпье с ней вместе ляжем,

И хлебово в обед дадим,

Что мы с охотою едим,

Что щедрой нам дарят рукою,–

Объедки, кости да помои,–

Тогда, свидетель мне Христос,

Прольет она потоки слез,

Покается в грехе, жалея,

Что поддалась соблазну змея.

Чем жизнь такую годы влечь,

Живой в могилу лучше лечь.

Отверженные средневекового общества легко становились жертвами в годы эпидемий и народных бедствий. Так, в период великого голода 1315-1318 гг. прокаженные преследовались по всей Франции, будучи подозреваемыми в отравлении колодцев и источников (наряду с евреями). Король же Филипп V стал инициатором множества процессов против прокаженных, в ходе которых под пыткой вырывались признания, приводившие несчастных на костры. В число отверженных входили и убогие, калеки. Уродство являлось внешним знаком греховности, а те, кто был поражен физическими недугами, был проклят Богом, а следовательно, и людьми. Церковь могла временно принимать их в своих госпиталях и кормить в дни праздников, а в остальное время убогим оставалось только нищенствовать и бродяжничать. Не случайно слова «бедный», «больной», «бродячий» были синонимами. Сами госпитали чаще всего? размещались у мостов, на перевалах, то есть в местах, где обязательно проходили эти скитальцы.

Средневековье стало временем великих страхов и великих покаяний – коллективных, публичных, связанных с претерпеванием телесных страданий. Так, начиная с 1150 г. вереницы людей, несших камни для постройки кафедральных соборов, периодически останавливались для публичной исповеди и взаимных бичеваний. Влечение и страх в отношении «бродяг» проявились и в деятельности королей. Так, набожный французский король Людовик IX Святой, совершая благочестивые обряды и проявляя милосердие к нищим и прокаженным, тем не менее записал в своих «Установлениях»: «Если у кого-либо нет ничего и они проживают в городе, ничего не зарабатывая [то есть не работая], и охотно посещают таверны, то пусть они будут задержаны правосудием на предмет выяснения, на что они живут. И да будут они изгнаны из города».

В середине XIV в. в Европу пришла еще более страшная эпидемическая болезнь, поставившая западный мир на грань жизни и смерти,– чума. В 1348 г. случилась великая эпидемия «черной смерти», которую средневековье не умело ни предупреждать, ни лечить. В Париже больных чумой несли в собор св. Женевьевы или в собор Богоматери, распространяя заразу еще больше. Эпидемия 1348 г., по разным оценкам, унесла жизни от четверти до трети населения (около 50 млн человек). Европа обезлюдела, прекратились войны, так как некому стало воевать. В крупных европейских городах (Вена, Прага, Лондон, Париж, Марсель, Амстердам и др.) вымерло тогда от половины до 90 процентов населения. В хронике Бранденбурга за 1372 г. отмечалось: «Известно, что чума и мор были столь свирепыми, что унесли с собой большинство земледельцев, так что сегодня они очень малочисленны и редки, а большая часть земель пребывает невозделанной и заброшенной».

Знаменитый автор «Декамерона» Джованни Бокаччо (1313-1375) писал: «...смертоносная чума открылась в областях востока и, лишив их бесчисленного количества жителей, дошла, разрастаясь плачевно, и до запада. Не помогали против нее ни мудрость, ни предусмотрительность. Воздух казался зараженным и зловонным от запаха трупов». Виновниками эпидемии считали изгоев общества: в «Хронике» Ги де Шолиака рассказывалось о поведении христиан во время «великой чумы» 1348 г., когда в одних местах изгоняли евреев, а в других – бедняков и калек. IV

Эпидемии чумы, периодически повторявшиеся на протяжении полутора веков (вплоть до начала XVI в.) стимулировали галлюцинирующие процессии. Даже ведя полуголодную жизнь, люди были предрасположены к блужданиям разума: галлюцинациям, видениям. Им могли явиться дьявол, ангелы, святые и сам Бог. В литературе и живописи прочно закрепился сюжет «пира во время чумы» – общества в период великих и жестоких потрясений.

В условиях повторяющихся эпидемий именно монастыри как места относительной стабильности превращаются в центры раздачи милостыни. Так, в 1355 г. в Любеке милостыня была роздана 19 тыс. человек, в то время как население города составляло от 22 от 24 тыс. человек. Раздача хлеба в Родезе, организованная местным братством, охватила 6 тыс. человек при населении города 5 тыс. человек. В Клуни в годы эпидемий чумы милостыню получали до 10 тыс. человек, в Париже милостыня раздавалась 4 тыс. человек, в братстве Сан-Мишель во Флоренции – 5-7 тыс. человек в год при населении города в 37 тыс. человек, в том числе регулярно получали милостыню до тысячи человек. Раздачи милостыни производились в определенные дни, которые были хорошо известны в округе,, поэтому нищие преодолевали немалые расстояния от одного города к другому. Не случайно в связи с этим отмечено появление профессиональных братств нищих: в XIV в. в Барселоне и Валенсии, в XV в. в Страсбурге.

Роль монастырей в этот период трудно переоценить: помимо раздач милостыни они организовывали постоянную помощь нуждающимся через устройство монастырских госпиталей. Так, в 1403 г. госпиталь Святого Духа в Кельне поддерживал до 400 нищих каждую неделю, и в это число не входили постоянно проживающие в госпитале. В 1475 г. тот же госпиталь ежедневно распределял милостыню среди 700 нищих.

Монастырские госпитали также предоставляли ночлег бедствующим паломникам. Были созданы центральные госпитали в Бреско в 1447 г., в Милане в 1448 г. и в Берга-мо в 1449 г. В их создании соединился целый ряд инициатив церковной благотворительности: так называемые «благочестивые банки» оказывали помощь беднякам перед домогательствами ростовщиков, религиозные братства содержали немощных бедняков, а приходские власти старались поддерживать нуждающихся. .    .

В Венеции в начале апреля 1528 г. были устроены четыре госпиталя для нищих, в которых уже в середине месяца пребывало до 1 тыс. человек, получавших от церкви хлеб, суп и вино. Число постояльцев этих госпиталей постоянно росло, хотя вполне понятно, что в условиях эпидемии скученность людей вела к мгновенному распространению болезни, поэтому к маю 1528 г. в их стенах умерло до 290 человек, а к ноябрю – еще 1850 человек. Тем не менее уже в XV в. практика концентрации помощи при монастырях стала общераспространенной в большинстве европейских государств.

В то же время благотворительность играла здесь и негативную роль; критики отмечали, что обильная милостыня имела деморализующее влияние и возбуждала к безделью. Не случайно в связи с этим отмечаются первые попытки установить светский контроль за деятельностью госпиталей при соединении усилий с духовными властями. Так, в Милане, по инициативе герцога Жана Висконти, в конце XIV в. была создана специальная комиссия, включавшая в свой состав как духовных, так и светских лиц, целью которой стало изучение ситуации в городе, проведение переписи нищих и «недужных» бедняков и устройство для них помещений в госпиталях. Уже к 1406 г. комиссия контролировала всю организацию помощи миланским беднякам.

В то же время частые эпидемии, повлекщие за собою демографическую катастрофу, привели к постепенному изменению по отношению к нищим. Уже во второй половине XII! в. появляются сочинения с первыми нападками против здоровых нищих (Гильом де Сент-Амур, Жан де Мен), что было вызвано сокращением прироста народонаселения и удорожанием рабочей силы.

Параллельно отмечаются попытки регламентировать помощь нуждающимся. В 1458 г. в Антверпене была учреждена так называемая Палата бедняков. В Нюрнберге в XV в. вводятся периодические переписи местных нищих (дважды в год), непостоянные нищие («чужаки») должны были пребывать в городе не более трех дней. В Аугсбурге в 1475 г. нищие отражены в переписных листах уже как профессиональная группа (а именно – из 4485 налогоплателыциков 107 зарегистрированы как нищие). Они обязаны были платить те же налоги, что и остальные работающие.

Эпидемии чумы положили также начало становлению санитарного законодательства и городской санитарии. В 1348 г. в Венеции был организован санитарный совет, в ряде итальянских портов появились особые надзиратели – «попечители здоровья». В 1374 г. власти Милана создали за пределами города «чумной дом» для изоляции больных и подозрительных. В Модене, Венеции, Генуе, Ра-гузе, Марселе путешественники и купцы подвергались изоляции и наблюдению (карантину) в течение 40 дней «на воздухе и под солнечным светом». В начале XV в. в ряде крупных европейских городов (Париж, Лондон, Нюрнберг и др.) были учреждены должности «городских физиков» (врачей), выполнявших противоэпидемические функции, выработаны правила («регламенты»), имевшие целью предотвратить занесение и распространение заразных болезней. В связи с задачей предупреждения эпидемий проводились некоторые общесанитарные мероприятия – удаление падали и нечистот, обеспечение городов доброкачественной водой.

Изгнанные из общества люди пополняли число бродяг, становясь либо профессиональными нищими либо бандитами. Бертольд Регенсбургский в ХШ в. поместил все состояния мира в единую семью Христову, исключив из нее евреев, жонглеров и бродяг, составлявших, по его мнению, «семью дьявола». Изгоями становились и люди, имевшие от рождения физические недостатки. Так, католическая церковь запретила допускать к священству физически неполноценных, В 1346 г. при основании коллежа Девы Марии в Париже Жан де Юбан исключил из числа стипендиатов «юношей с телесными повреждениями». Отверженным в средневековом обществе оказывался и чужестранец, как носитель неизвестности и беспокойства. Людовик Святой в «Установлениях», в главе «О чужестранных людях», стремился определить их положение: «Чужестранец – человек, не признанных в здешних краях». На кого не распространялись отношения верности, подданства, кто не присягал своему господину, тот был в феодальном обществе «ничьим человеком».

Таким образом, средневековый мир был далек от тех чувств милосердия и сострадания к ближнему, какие про-

Период общественной благотворительности

поведовались христианской церковью. Идеализация нищенства вовсе не предполагала человеколюбия, а отношение к неизлечимо больным людям граничило с чувствами страха и отвращения. Сам же западный мир находился на грани жизни и смерти, а прогресс европейской цивилизации во многом диктовался необходимостью выживания.