«Духовно-нравственная культура сотрудника правоохранительных органов»

В настоящее время под источниками права в юридико-техническом смысле в общей теории права, как правило, понимается совокупность форм и средств внешнего выражения и закрепления правовых норм.Применительно к международному частному праву (МЧП) речь в данном случае идет, прежде всего, о тех национальных законах, подзаконных нормативных правовых документах, международных договорах и актах неписаного права, которые содержат нормы, регулирующие международные немежгосударственные невластные отношения.[1]

Вместе с тем, если обобщить все мнения, которые высказывались и высказываются сегодня в литературе по международному частному праву относительно видов источников МЧП, то их перечень был бы значительно более широким и включал, в частности, следующие основные составляющие:

внутреннее законодательство государств;

международные договоры;

международные и внутригосударственные правовые обычаи и обычаи делового оборота;

судебные прецеденты;

правовую доктрину;

право, творимое самими участниками общественных отношений.

Не все категории из числа перечисленных выше действительно можно отнести, на наш взгляд, к числу источников международного частного права. Поэтому, не вдаваясь в подробности характеристики их содержания, остановимся на анализе сущностной основы и способности указанных образований непосредственно регулировать правовыми средствами невластные отношения в международной сфере.

Характер содержания международного частного права, как полисистемного комплекса, объединяющего в себе нормы национальных правовых систем и международного публичного права, предопределяет двойственность его источников.[2] Такими источниками, прежде всего, являются акты внутреннего законодательства государств и международные договоры, а также национальные и международно-правовые обычаи, которые практически повсеместно признаются основными источниками права в своих правовых системах.

Вместе с тем, нельзя не отметить довольно широкое распространение в нашей стране точки зрения о том, что международные договоры и обычаи не являются источниками МЧП, так как само международное частное право ¾ это не более чем «элемент системы национального права», источниками которого могут выступать только национальные нормативные юридические документы: законы и подзаконные акты.

«Согласно господствующей в нашей доктрине точке зрения, ¾ отмечает М. М. Богуславский, ¾ международно-правовая норма применяется к соответствующим отношениям только в результате ее трансформации, то есть преобразования в норму внутригосударственного права. Такая трансформация осуществляется путем ратификации, издания актов о применении международного договора или издания иного внутригосударственного акта».[3] «Международный договор, ¾ подчеркивала вслед за ним Г. К. Дмитриева, ¾ не имеет прямого, непосредственного применения во внутригосударственной сфере и, значит, не является источником внутригосударственного права, в том числе и международного частного права. В гражданско-правовых отношениях, осложненных иностранным элементом, действие международного договора опосредовано актом ратификации и ст. 569 ГК РСФСР (действовавшего на момент издания цитируемого учебного пособия ¾ В.Г.). В результате международный договор действует как национально-правовой акт, что снимает проблему «двойственности» источников международного частного права».[4]

Казалось бы, ошибочность теории «трансформации» должна со всей очевидностью вытекать из положений п. 4 ст. 15 Конституции Российской Федерации 1993 г., который определяет, что «общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора». Такой же смысл имеет и упомянутая Г. К. Дмитриевой ст. 569 ГК РСФСР 1964 г., и аналогичные положения многих других законодательных актов России. Однако сторонники указанной выше концепции полагают, что итогом применения таких норм является не возможность непосредственного применения международных договоров к отношениям с участием частных субъектов, а их «превращение» в нормы национального права РФ.

Между тем в процессе осуществления положений общепризнанных норм международного права и международных договоров никакого превращения норм международного права в нормы права национального не происходит, да и не может происходить. Внутригосударственное и международное право представляют собой самостоятельные и не подчиненные друг другу правовые системы. Поэтому внутригосударственный закон или иной правовой акт государственной власти не может быть непосредственным источником международного права, равно как и международный договор или международно-правовой обычай ни при каких обстоятельствах не могут быть непосредственными источниками внутригосударственного права.[5]

В то же время, международные договоры способны выступать в качестве источников норм,непосредственно регулирующих отношения между национально-правовыми субъектами различных государств или даже одной страны в тех случаях, когда их действие в таком качестве будет санкционировано соответствующим государством.

На наш взгляд, приведенный выше п. 4 ст. 15 Конституции РФ как раз и является примером такого рода «санкции» генерального характера. Ведь если внимательно проанализировать текст этого пункта, то нетрудно заметить, что в нем международные договоры и общепризнанные принципы и нормы международного права объявляются частью не «системы права», а «правовой системы» России, то есть включаются в состав нормативных правовых регуляторов, действующих на территории нашей страны, а не источников российского права.[6]

Правильность подобной трактовки конституционных положений можно проиллюстрировать на примере п. 3 ст. 5 Федерального закона РФ «О международных договорах Российской Федерации» от 15 июля1995 г., который предусматривает, что «положения официально опубликованных международных договоров Российской Федерации, не требующие издания внутригосударственных актов для применения, действуют в Российской Федерации непосредственно (выделено мною ¾ В.Г.). Для осуществления иных положений международных договоров Российской Федерации принимаются соответствующие правовые акты».

Подобное нормативное предписание содержится и в п. 2 ст. 7 части первой Гражданского Кодекса (ГК) России 1994 г., устанавливающем, что международные договоры РФ применяются к отношениям, регулируемым Кодексом, «непосредственно, кроме случаев, когда из международного договора следует, что для его применения требуется издание внутригосударственного акта». Во всех указанных примерах нормы национального права России «разрешают» применение положений международных договоров в сфере действия государственного суверенитета РФ, а не «превращают» их в нормы внутреннего права нашей страны.

В тех случаях, когда внутригосударственное право санкционирует применение правил международных договоров для регулирования общественных отношений, субъектами которых могут быть физические или юридические лица, возникает проблема так называемых самоисполнимых и несамоисполнимыхдоговоров.

Нормы самоисполнимых договоров в силу их детальной проработанности и завершенности могут применяться для регулирования соответствующих общественных отношений без каких-либо конкретизирующих и дополняющих их норм. Практика зарубежных государств, конституции которых объявляют международные договоры частью права страны или даже выше его (США, Франция, Германия, Испания и др.), показывает, что самоисполнимыми, как правило, являются договоры, регулирующие отношения между национально-правовыми субъектами различной государственной принадлежности, то есть договоры, являющиеся источниками МЧП.

Несамоисполнимый же договор, даже если государство санкционирует применение его правил внутри страны, требует для своего исполнения наличия акта внутригосударственного нормотворчества, конкретизирующего положения соответствующего документа. Именно о таких внутренних актах шла речь в приведенных выше статьях ГК России и Федерального закона РФ о международных договорах. Необходимость их принятия объясняется тем, что несамоисполнимые международные договоры, как правило, имеют довольно общий характер, определяют известные рамки, масштабы поведения, в пределах которых сами государства устанавливают права и обязанности субъектов национального права. Такие соглашения обычно принимаются в целях достижения определенного урегулирования отношений внутри страны (например, в области обеспечения и соблюдения прав и свобод человека) и не предназначены для регулирования международных отношений частноправового характера.

Изложенное выше позволяет прийти к выводу, что международные договоры и общепризнанные принципы и нормы международного права, наряду с актами национального законодательства отдельных государств, относятся к числу источников МЧП и способны непосредственно регулировать международные немежгосударственные невластные отношения, составляющие предмет регулирования этого нормативно-правового образования. Поэтому они должны восприниматься и использоваться в этом качестве всеми физическими, юридическими лицами, государственными и общественными органами и организациями.

Необходимо также отметить, что законодательством Российской Федерации установлен принцип приоритетного применения положений международных договоров. Это означает, что в случае если международным договором нашей страны установлены иные правила, чем предусмотренные законодательством РФ, то применяются правила международного договора. Данный факт лишний раз подчеркивает необходимость тщательного изучения и анализа «международной составляющей» МЧП в процессе осуществления любого вида деятельности, выходящего за рамки границ одного государства.

Как уже указывалось выше, помимо актов «писаного права», одним из источников современного МЧП является правовой обычай. Он представляет собой сложившееся на практике правило поведения, за которым компетентными государственными органами признается юридически обязательный характер. К числу основных признаков, которым должна соответствовать практика, составляющая содержание обычая, обычно относят: продолжительность ее существования, постоянность и однородность соблюдения, определенность, непротиворечие публичному порядку.[7]

Нормативные положения международно-правовых и национальных обычаев будут являться обязательными для субъектов правоотношений только в том случае, если они в какой-либо форме признаны соответствующим государством. Такое санкционирование применения практики в качестве юридически обязательного правила поведения, которое в доктрине обозначается термином «opinio juris», является необходимым условием возникновения и существования самого обычая. Формой внешнего выражения opinio juris может, в частности, служить признание неписаных правил поведения в качестве обычных норм права в решениях судов или официальных заявлениях (коммюнике, декларациях, меморандумах и др.) государственных органов и их должностных лиц.

Кроме обычаев, имеющих нормативно-правовой характер и применяющихся так же, как и любая другая норма права, в доктрине и практике МЧП выделяются еще так называемые обыкновения (торговые обычаи или обычаи делового оборота)[8], играющие особенно большую роль при регулировании отношений сторон по торговым сделкам. П. 1 ст. 5 ГК России определяет обычаи делового оборота как «сложившееся и широко применяемое в какой-либо области предпринимательской деятельности правило поведения, не предусмотренное законодательством, независимо от того, зафиксировано ли оно в каком-либо документе». Как указывается в п. 3 ст. 28 Закона РФ о международном коммерческом арбитраже1993 г.: «во всех случаях третейский суд принимает решения в соответствии с условиями договора и с учетом торговых обычаев, применимых к данной сделке».

Таким образом, подобно обычаям, обыкновения ¾ это правила поведения, сложившиеся в определенной области предпринимательской деятельности на основе постоянного и единообразного их применения. В то же время, в отличие от обычаев, они не являются источником права и применяются только при условии, что эти правила известны сторонам и нашли отражение в договоре в виде прямой или подразумеваемой отсылки к ним.

Торговые обыкновения рассматриваются судом в качестве составной части заключенного контракта, если такое правило не было исключено сторонами в какой-либо форме. Подтверждением этого тезиса может, в частности, служить п. 2 ст. 5 ГК Российской Федерации, который устанавливает, что «обычаи делового оборота, противоречащие обязательным для участников соответствующего отношения положениям законодательства или договору, не применяются».

В настоящее время по сравнению с другими источниками права обычаи делового оборота и торговые обычаи играют вспомогательную роль и применяется, в большинстве своем, когда в национальном законе или международном договоре отсутствует соответствующее предписание или оно недостаточно полно. Правила торгового обычая выступают в таких случаях как предвосхищение установленного законом права. Тем не менее, например, «в Англии и США обычные нормы могут устанавливать правила, отличные от диспозитивных положений законов и прецедентов. Что касается Франции и ФРГ, то здесь допускается существование и применение обычаев, противоречащих императивным предписаниям законодательства».[9]

Использование обыкновения в качестве нормативного неправового регулятора международных немежгосударственных невластных отношений возможно, таким образом: 1) если это вытекает из договора, заключенного сторонами; 2) если к нему отсылает норма национального законодательства какого-либо государства; 3) если его применение основывается на положениях международного договора, регулирующего взаимоотношения сторон.

Наиболее употребимые в деловой практике обыкновения были обобщены некоторыми международными организациями и нашли отражение в их публикациях. Среди подобных изданий наибольшую известность получили такие документы Международной торговой палаты (МТП), расположенной в г. Париже, как Международные правила толкования торговых терминов (ИНКОТЕРМС) в редакции 1936, 1953, 1967, 1976, 1980 и 1990 г.; Унифицированные правила и обычаи для документарных аккредитивов в редакции 1993 г.; Унифицированные правила по инкассо в редакции 1995 г.; Унифицированные правила для договорных гарантий 1978 г.; Правила регулирования договорных отношений 1979 г. и др.

В числе публикаций других международных организаций можно, в частности, назвать Оговорки для морского страхового полиса Института лондонских страховщиков 1982 г. или Варшавско-Оксфордские правила по сделкам СИФ 1932 г., а также Йорк-Антверпенские правила об общей аварии в редакции1994 г., подготовленные Международным морским комитетом. В этом перечне необходимо также упомянуть многочисленные типовые (стандартные) проформы договоров, применяемые к отдельным видам международных сделок. В большинстве своем они разрабатываются Европейской экономической комиссией ООН и различными торговыми ассоциациями экспортеров и импортеров.

Отграничение правовых обычаев от обыкновений не всегда просто осуществить, тем более, что обыкновения в ходе их применения зачастую перерастают в обычаи. Кроме того, в праве каждой страны существует свой специфический подход как к определению обычая в качестве правовой нормы, так и к вопросу о границе между обычаем и обыкновением. Достаточно сказать, например, что в Испании и Ираке ИНКОТЕРМС имеют силу закона, а во Франции и Германии квалифицируются как международный торговый обычай. В свою очередь, Указом Президента Украины от 4 октября 1994 г. установлено, что при заключении субъектами предпринимательской деятельности Украины договоров, в том числе внешнеэкономических контрактов, предметом которых являются товары (работы, услуги), применяются правила ИНКОТЕРМС.

Огромное значение в современном международном деловом обороте имеют типовые договоры или так называемые формуляры. Их условия заранее вырабатываются крупной компанией или производственным объединением, которое господствует на рынке соответствующего товара или услуги, и предлагаются иностранному контрагенту для подписания. При этом последний довольно часто не имеет возможности ни изменять, ни даже обсуждать предлагаемые условия. Такая ситуация наиболее типична в тех сферах где существует фактическая или юридическая монополия крупных транснациональных корпораций.

Нередко в подобных формулярах содержатся положения, значительно отличающиеся от норм законодательства определенного государства. Как указывает М.И. Кулагин: «Распространение таких договоров приводит к тому, что в рамках торгового права создается самостоятельная отрасль хозяйственного права, создается не государственными органами, а крупными компаниями, которые присвоили себе таким образом нормотворческие правомочия».[10]

В современном гражданском праве западных стран прослеживается тенденция придания типовым договорам нормативного значения. Поэтому, хотя формуляры строго юридически и не являются источниками права, но по существу в некоторых отношениях, в которых участвуют соответствующие организации, они заменяют нормы действующего законодательства, а их положениям придается сила норм торговых обычаев или обычаев делового оборота.

В некоторых странах мира в качестве источников международного частного права, наряду с международными договорами, национальным законодательством и правовыми обычаями, признаются также судебные прецеденты. Под ними в теории права обычно понимают решения судов, вынесенные по конкретному делу и являющиеся обязательными для данных судебных органов, а также для всех судов низшей инстанции при рассмотрении ими аналогичных дел в дальнейшем.

Совокупность решений судебных органов конкретного государства представляет собой его прецедентное право. Дэниэл Д. Мидор, например, определяет его применительно к США как «свод юридических принципов и правил, составленный на основании письменных заключений промежуточных апелляционных судов и судов последней инстанции для разъяснения своих решений. В соответствии с доктриной судебного прецедента, эти решения являются обязательными при рассмотрении всех последующих дел, за исключением тех случаев, когда будет доказано отличие этих дел, либо, как иногда случается, эти решения отменяются».[11]

На сегодняшний день прецедентное право получило наибольшее распространение в странах, территории которых входили в свое время в состав Британской империи. В их числе следует назвать Великобританию, США, Австралию, Новую Зеландию, Канаду. В своей совокупности эти и некоторые другие государства образуют сегодня группу стран так называемой «англосаксонской системы права».

Для правильного понимания существа прецедентного права очень важно уяснить содержание трех категорий, известных в странах англосаксонской системы под латинскими терминами stare decisis, ratio decidenti и dictum.[12]

Stare decisis (дословно ¾ придерживаться того, что было решено) ¾ принцип, в соответствии с которым решение, вынесенное судебным органом, является обязательным при последующем разрешении аналогичного дела тем же самым судом или судом соответствующей юрисдикции низшей инстанции. Так, например, в США решение, принятое первичным судом какого-либо штата может создавать нормы права для будущих решений только данного суда, а не для других судов аналогичной юрисдикции этого или другого штата или апелляционных судов. В то же время решения Верховного Суда США будут являться обязательными для всех судебных органов этой страны.

Органы, применяющие прецедентное право, учитывают не все решение соответствующего суда, а лишь ту его часть, где сформулированы принципиальные правовые положения, на которых основано само решение. Именно они обозначаются в доктрине термином ratio decidenti. В свою очередь dictum (или obiter dictum) ¾ заявления, ремарки, замечания, нашедшие отражение в решении суда, но не создающие, тем не менее, его правовую основу. Различие между указанными составляющими судебного решения не всегда достаточно просто установить. Поэтому вопрос о том, что есть в данном конкретном решении ratio decidenti, а что ¾ dictum, определяет во многих случаях существо юридического анализа ситуации и содержание аргументов сторон в судебном заседании.

Суды стран общего права обладают большой свободой в определении тех случаев, когда в качестве регулятора тех или иных общественных отношений может быть использован прецедент. Это объясняется тем, что в реальной жизни практически не существует дел полностью идентичных друг другу. Применение прецедента возможно только в тех случаях, когда наиболее важные фактические составляющие рассматриваемого спора или ситуации не отличаются от соответствующих обстоятельств дела, по которому ранее уже было вынесено решение, обладающее силой прецедента. Более того, указанные факты должны играть ключевую роль в обосновании принятия именно такого решения в прошлом. Поэтому суды могут прийти к выводу о невозможности использования прецедента если установят, что соответствующие дела отличаются друг от друга по некоторым важным фактическим обстоятельствам, даже если по внешним признакам они будут казаться очень похожими друг на друга. Здесь также важно отметить, что если суд придет к выводу, что нормы определенного прецедента устарели и не отвечают сложившимся реалиям современного правового регулирования, то он может пересмотреть их в своем решении, создав, таким образом, новый прецедент.

Доктрина прецедентов предполагает, что решения судов общего права должны приниматься во внимание даже в тех случаях, когда они не обладают обязывающей силой. Это обстоятельство объясняет тот факт, что юристы довольно часто обращаются в своей деятельности к решениям, вынесенными судами, функционирующими в других частях данного государства или даже в других странах общего права, а также судами обладающими иной юрисдикцией. Изучение решений таких судов позволяет практическим работникам более глубоко проанализировать правовые принципы и юридические аргументы, которые были использованы в соответствующих ситуациях, и добиться принятия более оправданного с правовой точки зрения решения в данном конкретном случае.

В странах общего права ведется постоянная кропотливая работа по обобщению и официальному изданию наиболее важных судебных решений. В их числе применительно к международному частному праву особого внимания заслуживают опубликованный в Великобритании курс Дайси и Свод законов о конфликте законов, выдержавший несколько изданий в Соединенных Штатах Америки (1934 г. и 1971 г.). Следует также отметить, что решения судов всех штатов США включаются в специальные региональные «доклады», публикуемые частными издателями для удобства клиентов. Решения федеральных судебных органов США издаются в рамках отдельных «докладов».

Однако подобные сборники нельзя в полной мере отнести к числу источников МЧП. Данное обстоятельство определяется тем, что, как уже указывалось выше, обязывающей юридической силой могут обладать только отдельные части судебных решений и возможность использования их положений в качестве прецедентов каждый раз заново определяется соответствующими судебными инстанциями.

В настоящее время судебная практика, несмотря на наличие официальной отрицательной позиции законодателя по этому вопросу, фактически признается источником права во многих государствах романо-германской семьи правовых систем (страны континентальной системы права). В правовой доктрине этих стран «все большее признание получают концепции, стремящиеся освободить судью «из под опеки закона», оправдать ничем не ограниченную свободу судебного усмотрения... При этом делаются ссылки на необходимость обеспечить стабильность права, что, по их мнению, может быть достигнуто через ослабление зависимости судьи от нормотворческой деятельности парламента, который из-за происходящей в нем политической борьбы не в состоянии обеспечить столь нужной для права преемственности».[13]

Формально сегодня в государствах континентальной системы права, как и прежде, действует принцип: решение обязательно только для того дела, по которому оно вынесено. Однако в реальной практике суды низшей инстанции вынуждены руководствоваться решениями вышестоящих судов по аналогичным делам. В противном случае решения судов низшей инстанции могут быть отменены.

Возможность осуществления судом нормотворческой деятельности закреплена даже в некоторых законодательных актах европейских государств. Особую известность в этом смысле приобрела ст. 1 Швейцарского гражданского кодекса 1907 г. В ней прямо признается наличие пробелов в законодательстве и предоставляется судье право восполнять их в необходимых случаях.[14]Значительную активность в оправдании широкого судебного правотворчества проявляют также германские юристы. Из толкования ст. 20 Конституции ФРГ, гласящей, что «правосудие связано законом и правом», они выводят принципиальную возможность для суда формулировать нормы, не содержащиеся в законе. Подобная позиция получила распространение и в таких, в частности, государствах, как Португалия, Япония, Мексика, Испания.

Международные договоры и нормативные правовые акты практически всех стран мира довольно часто оперируют неопределенными критериями и понятиями, которые предоставляют широкий простор судейскому усмотрению. Поэтому, применяя их, многие судебные органы стран континентальной системы права используют свое правомочие толковать положения законодательства и создают новые юридические правила. Пристального внимания в этой связи заслуживает опыт Франции, гражданское законодательство которой практически не содержит коллизионных норм. В нем есть лишь несколько правил, определяющих пределы действия права этой страны. На основе этих нормативных положений французской судебной практикой было сформулировано значительное количество коллизионных норм, содержащих принципы определения иностранного права, которое может быть использовано для регулирования отношений гражданско-правового характера с иностранным участием.

Некоторые авторы к числу источников МЧП относят также правовую доктрину ¾ научные труды и высказывания пользующихся известностью и авторитетом ученых-юристов. Сторонники этой точки зрения утверждают, что в сфере международного частного права значительно чаще, чем в рамках других нормативных правовых образований, возникает необходимость применения аналогии закона и аналогии права. Данный процесс практически всегда происходит на основе и в рамках концепций и схем, разрабатываемых не на законодательном, а на доктринальном уровне. Все это, по их мнению, предопределяет безусловную практическую значимость соответствующих теоретических конструкций в МЧП.

Принципиальная справедливость этих соображений, тем не менее, на наш взгляд, не создает достаточных оснований для отнесения доктрины к числу источников международного частного права. Всякое теоретическое суждение, не воспринятое в рамках законодательного акта, международного соглашения или обычая, не может оказывать обязывающего воздействия на поведение субъектов правоотношения или деятельность правоприменительных органов. Доктринальные исследования любого уровня и качества всегда представляют собой только личное мнение отдельных авторов и не имеют юридически обязательной силы. Поэтому они могут играть лишь вспомогательную роль в процессе уяснения содержания и применения конкретных принципов и норм права.

Нет никаких оснований для определения в качестве источника МЧП и так называемого права, творимого участниками правоотношений. Речь в данном случае идет преимущественно о правилах поведения, разрабатываемых субъектами внешнеэкономических сделок на основе соглашения между ними и закрепляемых в соответствующих контрактах.[15] Такие соглашения, дополняя положения нормативных правовых актов, более детально определяют содержание прав и обязанностей сторон сделки, процедуру их реализации, форму и порядок осуществления расчетов между контрагентами, виды и объем их ответственности и т.д.

Сторонники придания подобным «актам автономной воли субъектов правоотношений» силы правовых норм указывают, что они оказывают безусловное регулятивно обязывающее воздействие на поведение участников сделки, и что факт соблюдения или несоблюдения контрактных положений будет, в конечном счете, определять правомерность или противоправность действий, совершаемых сторонами договора.

Между тем хорошо известно, что в основе происхождения любой нормы права лежит государственно-властное веление, а не соглашение частных лиц. Именно государственная воля придает правовой норме общеобязательный характер и обуславливает ее способность многократно регулировать сходные общественные отношения, возникающие между различными субъектами. Действие же регулятивных правил поведения, разрабатываемых сторонами сделки, является обязательным только для самих сторон. Кроме того, оно ограничено предметом и сроками действия соответствующего договора. Необходимо помнить, что «нормотворческая деятельность» субъектов правоотношений всегда совершается на основе, в рамках, с санкции и во исполнение права, а не наоборот. Поэтому соглашение сторон внешнеэкономической сделки, например, о содержании и порядке реализации их взаимных прав и обязанностей, будет оказывать регулятивное воздействие на поведение соответствующих субъектов МЧП лишь постольку и в тех пределах, поскольку это будет санкционировано и определено положениями законодательных актов и международных договоров.

«Одно из констатируемых в отечественной доктрине различий между юридическими нормами и, в частности, условиями договора состоит в том, ¾ подчеркивает И.С. Зыкин, ¾ что первые носят характер общего правила, в то время как вторые представляют собой индивидуальное регулирование. К последнему, наряду с договорами, односторонними сделками, относят и индивидуальные акты органов государственного управления, акты юрисдикционных органов».[16] Как совершенно справедливо отмечает С.С. Алексеев, они «служат основанием для возникновения последствий, предусмотренных в нормах права, и в то же время в индивидуальном поднормативном порядке частично регламентируют содержание данных отношений».[17]

Изложенное выше позволяет прийти к выводу, что к числу источников современного международного частного права следует отнести внутреннее законодательство государств, международные договоры, судебные прецеденты (для стран англосаксонской системы права), а также внутригосударственные и международно-правовые обычаи. При этом необходимо иметь в виду, что удельный вес различных источников МЧП в правовых системах государств неодинаков. Он зависит от многих факторов, в числе важнейших из которых следует выделить исторические традиции развития правовых институтов и правовой культуры, а также национальные особенности правотворческой и правоприменительной деятельности той или иной страны.

15 марта 2000 г.