«Государственная социальная помощь»

Ведомственная и общественная благотворительность в России

 

Среди наиболее известных благотворительных обществ Х1Х-начала XX вв. следует выделить: Императорское Человеколюбивое общество, Ведомство Учреждений императрицы Марии Федоровны и Российское общество Красного Креста.

Человеколюбивое общество было основано Высочайшим рескриптом Александра I на имя камергера Витовто-ва 16 мая 1802 г. Первоначально общество приняло название «Благодетельного общества».

В рескрипте император так обосновывал необходимость учреждения общества: «Обыкновенное подаяние нищим, умножая только число оных, не успокоит старца, отягощенного летами, не возвратит здоровья юноше, увядающему на заре дней своих, не избавит от смерти или порока младенца, долженствующего быть подпорой Отечества. Нередко также наглый тунеядец похищает от руки благодетелей то, что назначено было отцу семейства, томящемуся на одре смерти и отчаяния. Из сего следует, что растроганным быть наружным и весьма часто обманчивым видом нищеты и убожества не есть еще благодеяние. Надлежит искать несчастных в самом жилище их – в сей обители плача и страдания. Ласковым обращением, спасительными советами, словом, всеми нравственными и физическими способами стараться облегчить судьбу их; вот в чем состоит истинное благодеяние!»

Любопытным также представляется избранный Александром 1 механизм формирования руководства нового общества. Пытаясь избавиться от традиции назначения бюрократов-руководителей, император писал: «Назначу я трех членов, которые единогласно выберут четвертого, четыре – пятого, пять – шестого, шесть – седьмого, семь – восьмого, восемь – девятого, а сии девять членов уже по большинству голосов дополнят число семнадцать». Вскоре были назначены первые три руководителя Общества. Ими стали министр коммерции граф Румянцев, надворный советник Щербаков и иностранный купец Фан-дер-Флит.

Одновременно с созданием Благодетельного общества по приглашению Витовтова пять врачей (известные тогда в столице медики Фрейтанг, Вельцен, Эллизен, Уден и Тимковский) занялись разработкой плана учреждения медицинских заведений для помощи бедным, а 18 мая 1802 г. по решению Александра I был создан особый Медико-филантропический комитет.

В 1804 г. Комитет разработал программу медицинской помощи и она была одобрена императором. В обязанности комитета входили: 1) домовое призрение бедных больных; 2) организация по городу специальных «диспен-сариев» (лечебниц для приходящих), где больные могли бесплатно лечиться и получать лекарства; 3) помощь пострадавшим на улице от несчастных случаев; 4) организация лечебниц для больных, страдающих инфекционными заболеваниями; 5) призрение «искаженных природой или случаем, воспитание глухонемых и слепых». В пособие Комитету ежегодно выделялась сумма в 24 тыс. рублей серебром (в тот период обозначилось существенное расхождение между бумажным и серебряным рублем, что объяснялось ростом эмиссии бумажных денег во второй половине XVIII в.: за 1 рубль серебром давали 3-3,5 рубля ассигнациями).

Вскоре Комитет развернул свою деятельность в Петербурге. Во всех 11 частях столицы были организованы «дис-пенсарии» и назначены в них врачи; в Петербургской, Московской и Рождественской частях столицы созданы инфекционные лечебницы (на шесть кроватей каждая); в 1806 г. открылась первая в России глазная лечебница для бедных (на 25 мест); было назначено несколько акушеров и зубных врачей для помощи неимущим больным. В то же время лица, первоначально руководившие делами Комитета, вскоре увлеклись грандиозными филантропическими идеями, требующими громадных государственных затрат.

Видимо, поэтому Александр I охладел к делам Медико-филантропического комитета и вновь обратил свое внимание на Благодетельное общество. Получив значительную материальную поддержку (в 40 тыс. рублей серебром в год), Общество начало активную работу. Так, в 1805 г. оформилась его структура. Были созданы: «Благодетельный комитет», в задачи которого входило налаживание контактов с иностранными и отечественными филантропами; «Ученый комитет», занимавшийся сбором и анализом сведений о возможных улучшениях в плане благотворительной деятельности; «Попечительский комитет», в обязанности которого входило «оказание денежной помощи истинно бедным и несчастным людям». Первоначально также предполагалось создать и специальный «Юридический комитет» для оказания правовой помощи неимущим, но этот проект не осуществился.

Надо заметить, что в деятельности Попечительского комитета впервые возникает некоторая определенность. Так, помимо выплаты единовременных пособий («подачек»), особо нуждающимся назначалась постоянная пенсия (до 200 рублей в год). В ведение Комитета был передан и «Дом трудолюбия», основанный в 1806 г. для воспитания девиц-сирот из благородного сословия (дворянок). В 1810 г. в обязанности Комитета вошло и оказание помощи неимущим, обращающимся с прошениями в Государственный Совет и в Комиссию прошений. В связи с этим ежегодные ассигнования Благодетельному обществу были увеличены еще на 36 тыс. рублей.

Наконец, в 3812-1814 гг. к Обществу были присоединены остатки Медико-филантропического комитета, а главным попечителем от Государственного Совета стал тайный советник князь А. Н. Голицын, который в 1816г. представил на рассмотрение Императора проект образования «Императорского Человеколюбивого общества». Проект был одобрен и общество получило значительную материальную поддержку со стороны государства: на его содержание ежегодно выделялось 250 тыс. рублей ассигнациями (или примерно 70 тыс. рублей серебром).

В качестве основных задач деятельности Человеколюбивого общества были выделены три: 1) забота о дряхлых, престарелых и немощных; 2) трудоустройство неимущих; 3) помощь в воспитании сирот и детей бедных родителей.

К 1825 г. (то есть к началу царствования Николая I) Общество учредило в Петербурге Медико-филантропический и Попечительный комитеты (3816), институт слепых и дом воспитания бедных детей (1819), дом для призрения малолетних бедных разночинного звания (1822); в Москве и ее окрестностях Попечительный комитет о бедных (1818), убежище для бедных в с. Болшеве (1819), Маросей-ский богаделенный дом(1825). Кроме того,в 1816-1821 гг. были открыты отделения Общества в Казани, Воронеже, Уфе, Слуцке (Белоруссия) и Аренсбурге (о. Сааремаа в Эстонии).

Надо заметить, что деятельность Общества носила всеобъемлющий характер. Это выражалось в том, что оно открывало учебно-воспитательные учреждения, богадельни, дома с дешевыми квартирами, ночлежки, народные столовые, больницы и диспансеры, швейные мастерские и т.п. В 1816-1825 гг. активно работал Ученый комитет Общества, издававший специальный «Журнал Императорского Человеколюбивого общества», ставший первым в России печатным периодическим изданием, посвященным непосредственно проблемам призрения; в круг действий Ученого комитета входило также попечение и поощрение неимущих литераторов и художников. В то же время работа Общества носила по преимуществу «столичный» характер: его заведения в основном располагались либо в двух столицах, либо в их ближайших пригородах.

В годы царствования Николая 1 (1825-1855) в работе Общества произошли как позитивные, так и негативные перемены, открылось 32 новых заведения в составе Общества, то есть произошло расширение его деятельности. В 183 8 г. в Петербурге и Москве при Обществе были созданы специальные комитеты «по разбору и призрению просящих милостыню», в обязанности которых входила не только беспощадная борьба с тунеядцами, виновными в нищенстве, и определение их в работные дома, но и, что немаловажно, тщательное рассмотрение случаев нищенства и оказание материальной помощи нуждающимся, добровольно явившимся за нею.

Администрация комитетов состояла из вице-президента и восьми членов, включая юристов и врачей, которые вели бюллетени о количестве прибывших за день нищих, заполняя на каждого «разборный листок» со следующими рубриками: имя, фамилия, сословие, возраст, национальность, вероисповедание, особые приметы, состояние здоровья, место жительства, ремесло, опись ценностей и вещей, сданных на хранение. Обычно нищих доставляли городовые, порой они приходили и сами с просьбой о пособии. Помощь оказывалась разнообразная – деньгами, продовольствием либо лекарствами. После опроса и первичной санитарной обработки новичка остригали, вели в баню и переодевали. Он поступал в полное распоряжение Комитета, получая питание и ночлег.

Один раз в неделю проходили заседания Комитета, на которых проводилась сортировка поступивших. Дряхлых и больных помещали в богадельни и больницы, которых, к слову, хронически не хватало. Здоровых нищих отправляли на фабрики и в мастерские, иногда такие мастерские создавались самими комитетами. Праздношатающихся, злостных нищих и бродяг отсылали либо на поселение в Сибирь, либо на родину или в места предыдущего проживания. Все эти процедуры очень дорого обходились казне, финансировавшей деятельность антинищенских комитетов, учитывая расходы на еду, обувь, одежду, лечение (иногда – похороны), наконец, переезды. Подавляющее большинство высланных вновь возвращались в столицы, а полученную в комитетах экипировку (рубашку, пиджак, брюки, ботинки, полушубок) продавали скупщикам, вырученные деньги пропивая. Кое-кто из нищих по нескольку раз в год проворачивал подобные «операции»: в печати однажды упоминался нищий, 45 раз попадавший в приемник.

Фактически антинищенские комитеты оказались мерой неэффективной: количество нищих в столицах непрерывно росло (в начале 1860-х гг. только в Москве промышляло не менее 40 тысяч нищих, собиравших в год более 3 миллионов рублей подаяния), а помощь со стороны комитетов оборачивалась узаконенной государством милостыней; не случайно сами нищие хвастались, намекая на винную монополию: «Отчасти приносим пользу казне! Перегоняем одежду на вино!». Бесполезность работы антинищенских комитетов вскоре стала очевидной и правительству. В 1854 г. Николай I своим указом категорически запретил нищенство в империи, о выполнении которого вскоре было императору доложено – учет нищих в стране был попросту прекращен.

Вместе с тем в 1832 г. была прекращена деятельность Ученого комитета Человеколюбивого общества; в 1855 г. закрыто «Общество посещения бедных» (созданное в составе Человеколюбивого общества в 1846 г.). В общем же правление Николая I оказывало негативное воздействие на общественную благотворительность – «администрация смотрела на нее подозрительно и тормозила ее начинания». Прибавлялось и то, что для открытия благотворительных обществ всегда требовалось Высочайшее соизволение, добиться которого в условиях усиления борьбы с «крамолой» и общего недоверия к обществу со стороны власти было затруднительно.

Во второй половине XIX в. деятельность Человеколюбивого общества расширилась, развиваясь по трем основным направлениям: 1) упорядочение работы Общества; 2) реорганизация действовавших благотворительных заведений; 3) открытие новых заведений и отделений Общества.

К мероприятиям по упорядочению работы Общества можно отнести следующие: учреждение специального Хозяйственно-технического комитета, в функции которого входили организация торгов, поиск выгодных подрядов и производственная деятельность; образование так называемых «кружечных комиссий» (в Петербурге и по линиям железных дорог) для сбора добровольных пожертвований; учреждение особого Учебного комитета для наблюдения за учебно-воспитательным процессом в своих заведениях. Кроме того, была восстановлена деятельность Ученого комитета.

В 1850-1860-е гг. в ведение Человеколюбивого общества перешли и некоторые благотворительные заведения Москвы, в том числе Московский попечительный комитет, Общество поощрения трудолюбия и Братолюбивое общество. Вместе с этими обществами было принято и обширное хозяйство: рукодельные школы, мастерские, больница, квартиры для бедных, школы для приходящих детей. IX

В 1870-е гг. в Москве также были открыты кулинарная школа, народные столовые, школа портних, ремесленно-исправительный приют для девочек, устроены дешевые квартиры для престарелых гувернанток, организовано попечительство о недостаточных ученицах Московской консерватории. В начале 1880-х гг. основаны дом воспитания военных сирот и «Убежище для увечных воинов».

Открылись новые отделения Общества в провинции (Казани, Воронеже, Уфе, Костроме, Угличе, Скопине [ныне Рязанская область], Пензе и др.). В недрах Общества велись работы по благотворительной тематике и в 1887 г. увидело свет семитомное издание «Сборник сведений по вопросам общественной и частной благотворительности».

К началу 1900-х гг. Человеколюбивое общество превратилось в весьма разветвленную структуру, включавшую в себя различные типы благотворительных заведений. Отделения Общества имелись в двух столицах и в 25 провинциальных городах и местечках. Насчитывалось до 210 заведений Общества (в том числе: 57 учебно-воспитательных заведений для сирот и детей бедных родителей (на 5500 мест); 63 богадельни (на 2000 мест); 32 дома бесплатных и дешевых квартир (на 2500 мест); 7 народных столовых (на 2500 обедов в день); 6 домов трудолюбия (на 1000 человек); 26 комитетов, оказывавших временную помощь бедным; 19 больниц и лечебниц).

Ежегодно Общество расходовало на благотворительные цели до 1,5 млн рублей. Источниками средств являлись как частные пожертвования, взносы сотрудников Общества и императорской семьи, так и проценты с капиталов и доходы с недвижимой собственности (последняя на начало 1897 г. оценивалась в 10,4 млн рублей). Членов Общества (от попечителей, почетных и действительных членов до воспитателей, преподавателей, врачей и др.) насчитывалось около 4,5 тыс. человек.

Во второй половине XIX в. нарастал процесс постепенного «огосударствления» Общества. С 1897 г. работа в Обществе стала приравниваться к государственной службе и сочетаться с обычной чиновной службой по «Табели о рангах», вплоть до V класса включительно. Чиновникам Общества отныне полагались государственные пенсии и льготы. В том же году был учрежден особый наградной знак Императорского Человеколюбивого общества.

Другой крупной благотворительной организацией в первой половине XIX в. становится Ведомство Учреждений императрицы Марии Федоровны. Названное ведомство возникло 12 ноября 1796 г., когда супруга Павла I императрица Мария Федоровна приняла на себя руководство Обществом благородных девиц и его мещанским отделением. Мария Федоровна жертвовала Обществу по 15 тыс. рублей ежегодно. Общество носило чисто образовательный характер, однако в мае 1797 г, Мария Федоровна приняла на себя руководство Петербургским и Московским воспитательными домами и коммерческим училищем.

Именно тогда императрица обратила свое внимание на ужасающее положение с младенческой смертностью в воспитательных домах (так, за весь период существования столичных домов из 65 тыс. младенцев в живых осталось лишь около 7 тыс.). Сделав вывод, что одной из причин смертности является теснота помещений, по ходатайству императрицы Петербургский воспитательный дом был переведен в более обширное здание, к которому вскоре был прикуплен еще один дом. Последовали изменения и в руководстве Домов. Были преобразованы Опекунские советы, причем каждый из опекунов нес личную ответственность за какую-либо из частей Воспитательного дома. Опекунами император назначал лиц «высокого и знатного круга». Отмечалось, что они должны были работать «без всякого вознаграждения, из любви к Отечеству и человечеству».

Благотворительная деятельность Марии Федоровны становилась все более обширной. В 1798-1802 гг. на ее средства в столицах были основаны женские училища Ордена св. Екатерины (для девочек из мещанских и купеческих семей). В 1801 г. на ее иждивение поступила Павловская больница; в 1802 г.– открылся еще один воспитательный дом в Гатчине (здание было подарено уральским заводчиком Николаем Никитичем Демидовым); в 1803 г. в Москве и Петербурге открылись так называемые «Вдовьи дома» (богадельни для неимущих вдов военных и гражданских чиновников). Тогда же в столицах были открыты больницы для бедных (на 200 мест каждая).

В 1806 г. на средства Марии Федоровны в Павловске открылось первое в России училище для глухонемых детей (причем в 1816г. императрица внесла 156 тыс. рублей на содержание в нем пансионеров ее имени), переехавшее в 1810 г. в Санкт-Петербург. В 1807 г. под покровительство Марии Федоровны перешло военносиротское отделение (впоследствии – Павловский институт), В 1811 г. в Петербурге был открыто первое в России «повивальное училище» для подготовки квалифицированных акушерок.

Наконец, в 1817 г. под покровительство императрицы перешел Харьковский институт благородных девиц. Надо заметить, что институты благородных девиц изначально предназначались для призрения и воспитания дочерей обедневших дворян либо осиротевших девочек дворянского происхождения, именно поэтому и обучение в институтах носило узкопрактический характер: с одной стороны, подготовка будущей домохозяйки и матери семейства, а с другой – гувернантки для работы в богатых дворянских семействах. В то же время устав Харьковского института отличался по тому времени необыкновенно прогрессивным содержанием. Так, дозволялось принимать в институт дочерей купцов всех гильдий, а также приходящих учениц. Более того, институтское начальство было обязано трудоустраивать своих выпускниц на должности гувернанток, разбирать их споры с хозяевами, содействовать в устройстве брака. В 1820-1826 гг. открылись также 4 училища для унтер-офицерских и солдатских дочерей.

Незадолго до смерти (в октябре 1828 г.) Мария Федоровна писала: «Мы должны быть единственно одушевлены желанием исполнять наши обязанности во всех отношениях... соединяя все наши старания к сохранению, детей, к возбуждению, по мере возможности, чувств материнских, к поданию помощи вдове и сироте, облегчению страждущей нищеты; тогда только мы будем оказывать истинную любовь к ближнему, по великому примеру, данному нам Спасителем».

В память об императрице по указанию Николая I было создано специальное Ведомство Учреждений императрицы Марии Федоровны, а вошедшие в его состав учебно-воспитательные заведения стали именоваться «мариинскими».

Во второй четверти XIX в. развитие Мариинского ведомства шло по двум основным направлениям. Во-первых, расширение сети институтов благородных девиц (с 1829 по 1855 гг. такие институты учреждаются в ряде губернских центров: Одессе, Казани, Киеве, Тифлисе, Иркутске, Астрахани, Оренбурге, Тамбове, Тифлисе и др.). Для управления институтами в 1845 г. был создан Главный совет женских учебных заведений. Во-вторых, учреждение сиротских институтов. В 1837 г. при Петербургском и Московском воспитательных домах были открыты учебные заведения для оставшихся сиротами детей офицеров (по 300 мальчиков в каждом), так называемые «военно-сиротские институты», по окончании которых выпускники поступали в кадетские корпуса, становясь впоследствии кадровыми военными. Кроме того, под управление Ведомства перешли также и школы Женского патриотического общества, созданного в 1820-е гг.

В 1854 г. учреждения Ведомства были ены на группы: Главный совет женских учебных заведений; Опекунские советы; Санкт-Петербургский попечительский совет заведений общественного призрения; Санкт-Петербургское патриотическое общество с 15 школами; Комитет главного попечительства детских приютов с 81 приютом; Благотворительное общество 1837 г. в Москве; Александровский лицей; коммерческие училища; Попечительство бедных в Москве, его отделения в Пензе, Киеве и Симбирске; больницы и богадельни, вверенные особому управлению; Общество садоводов; частные благотворительные учреждения.

В конце 1850-х гг. Ведомство выступило инициатором организации открытых всесословных женских учебных заведений. В апреле 1859 г. под руководством проф. Н. А. Вышнеградского была учреждена первая в России гимназия в Петербурге, открыв доступ к среднему образованию для женщин. Тем самым, кроме собственно благотворительной деятельности Ведомство императрицы Марии развернуло и широкую учебно-воспитательную работу. Надо заметить, что инициатива Ведомства встретила горячую поддержку при дворе; в своем письме, адресованном Н. А. Вышнеградскому, императрица Мария Александровна, жена Александра II, писала: «Я полностью согласна с Вами и глубоко уважаю Ваши идеи. Бог даст, Вы улучшите судьбы невинных детей всех классов общества, живущих столь трудно. Я готова помогать Вам».

К началу 1900-х гг. насчитывалось до 30 Мариинских женских гимназий и прогимназий, которые ежегодно заканчивали около 10 тыс. девиц. Имелось и три Мариинских женских училища, где основная подготовка сосредо- IX

точивалась на обучении рукоделью и прикладным искусствам. Такие училища были учреждены в 1883 г. Любопытно заметить, что одним из выпускных экзаменов было «уменье выпускницы скроить и сшить для себя все необходимое». В меньшей степени Ведомство уделяло внимание мужскому образованию: на его попечении находилось два коммерческих училища, Николаевский гатчинский сиротский институт и Александровский лицей.

И все же основным в деятельности Мариинского ведомства остается работа по призрению. Во второй половине XIX в. выделился ряд ее направлений:

1. Призрение младецев. Имелось 2 воспитательных дома в Москве и Петербурге, ежегодно принимавших более 20 тыс. незаконнорожденных. Кроме того, под покровительством Домов находилось до 80 тыс. человек, находившихся в частном воспитании. Для обучения сирот содержалось около сотни школ. Наблюдались и новые явления; так, в 1880-1890-е гг. ширится сеть «яслей» при некоторых губернских и уездных детских приютах (в Вологде, Риге, Керчи, Полтаве, Томске, Таганроге и др.). .

2. Опека над подростками. К началу 1900-х гг. имелось 176 детских приютов (на 14 тыс. детей), в том числе 4 тыс. пансионеров находилось на полном содержании заведений. Все призреваемые в обязательном порядке проходили курс народной школы.

3. Призрение слепых и глухонемых. Для лишенных зрения детей было открыто 21 училище (2 в столицах и 19 в провинции), где обучалось более 700 детей. Кроме того, содержалось 6 заведений для помощи взрослым слепым. Имелось училище и для глухонемых детей (на 250 человек).

4. Призрение престарелых и оказание врачебной помощи. В 36 богадельнях (в том числе двух столичных вдовьих домах) находилось на попечении ведомства до 5 тыс. человек. Под контролем Ведомства работало 40 больниц (на 4200 мест), ежегодно их услугами пользовалось до 25 тыс. неимущих больных.

Под патронажем Ведомства действовал целый ряд общественных благотворительных организаций: Попечительство императрицы Марии Александровны о слепых, Императорское Женское патриотическое общество, Московское благотворительное общество 1837 г., Московское Дамское попечительство о бедных и др.

Здесь прослеживается еще одна небезынтересная тенденция в развитии российской благотворительности. Почти во всех выше перечисленных обществах ведущие места заняли женщины, что являлось ярким свидетельством прогрессирующего процесса женской эмансипации в России. В стране имелось множество обществ, предоставлявших обширное поле деятельности любой феминизированной и эмансипированной особе.

Так, например, Женское патриотическое общество, контролировавшее работу нескольких школ-интернатов, богаделен и приютов, главную цель своей работы видело в призрении «детей обоего пола без различия звания, вероисповедания, сословия и происхождения, доставление им религиозно-нравственного воспитания, первоначального и профессионального образования и приготовление их к самостоятельному и производительному труду». Для сословной России такая цель оказывалась весьма смелой и прогрессивной.

Еще одной крупной благотворительной организацией, заявившей о себе в середине 1850-х гг., стало Российское общество Красного Креста. Еще в 1844 г. по почину великой княгини Александры Николаевны и принцессы Те-резии Ольденбургской в Санкт-Петербурге была организована первая община сестер милосердия, названная Свято-Троицкой. При общине было создано несколько самостоятельных, но функционально связанных учреждений: отделение сестер милосердия, больница, богадельня, детский приют, исправительная детская школа и «отделение кающихся» (последнее заведение было учреждено для проституток, желавших оставить прежний порочный образ жизни).

Немалым стимулом в деле организации Общества Красного Креста стали ужасы Крымской войны 1853-1856 гг. В сентябре 1855 г. по инициативе Н. И. Пирогова и великой княгини Елены Павловны, сестры императора Николая I, была основана Крестовоздвиженская община сестер милосердия. Эта община стала первой в Европе военной общиной, ставившей своей целью помощь раненым на поле сражения. Вскоре в Крым направились первые 120 сестер милосердия. По воспоминаниям д-ра Ульрих-сона, ассистента и помощника Пирогова: «Сестры ходили за оперированными и тяжелоранеными, не оставляя без попечения и раненых французов, которых не считали врагами и не делали никакого отличия от русских».

Сам Н. И. Пирогов замечал впоследствии, что отправка женщин на фронт в качестве медсестер была предпринята им на свой страх и риск, но сестры так аккуратно и бережно ухаживали за ранеными и выполняли свои обязанности, что он понял, насколько лучше, чем мужчины, женщины могут выполнять некоторые работы. Конечно, большинство людей не яло это представление. Армейские авторитеты противились тому, что они называли «женским вторжением», а поскольку им не удавалось доказать, что женщины работают хуже мужчин, они распространяли слухи, что длительное присутствие медсестер в войсках автоматически создавало «аморальность». Главнокомандующий царской армией князь А. С. Меньшиков откровенно заявлял Н. И. Пирогову, что медсестры «хороши только для занятий любовью с солдатами».

Большинство медсестер принадлежало к дворянскому сословию. Позднее старшая медсестра Екатерина Бакунина, дочь экс-губернатора Петербурга и племянница известного анархиста М. А. Бакунина, вспоминала, что семья категорически противилась ее решению идти на фронт. Но эта необычайно энергичная женщина смогла выдержать самые тяжелые испытания. Н. И. Пирогов называл ее своей самой близкой коллегой, примером терпения и неустанной преданности, человеком на редкость гармоничным. Известность получила и сестра Александра Назимова, ставшая прообразом Елены в романе И. С. Тургенева «Накануне».

После окончания Крымской войны у М. С. Сабининой и баронессы М. П. Фредерике возникла идея создания Общества попечения о раненых и больных воинах, а в мае 1867 г. был утвержден его устав. Целью Общества было провозглашено «содействие во время войны военной администрации в уходе за ранеными и больными воинами». Высочайшей покровительницей стала императрица Мария Александровна. Интересно заметить, что Общество не получало государственных дотаций и должно было существовать исключительно на членские взносы и частные пожертвования. Тогда же состоялось и первое заседание. новообразованного Общества, первым его председателем стал генерал-адъютант А. А. Зеленой. В 1876 г. Общество было переименовано в Российское общество Красного Креста.

В основу деятельности Общества был положен принцип полной самостоятельности в мирное время местных организаций, действующих в рамках Устава. Было достаточно пяти человек для создания такой организации – отделения Красного Креста. Сфера деятельности Общества постепенно расширилась и в его задачи вошло оказание помощи нуждающимся во время эпидемий, голода, пожаров и т.п. Центральным органом Красного Креста стало Главное управление, находившееся в Петербурге. Несмотря на некоторую аморфность Общества и его ориентацию исключительно на добровольные пожертвования и взносы, к началу 1900-х гг. насчитывалось ок. 100 тыс. членов и 450 местных отделений по всей России. В годы Первой мировой войны Общество Красного Креста сконцентрировало в своих руках практически всю работу в области здравоохранения, заменив собой правительственные учреждения.

Помимо указанных выше в первой половине XIX в. возникают и местные благотворительные общества. Так, в 1807 г. епископом Коссаковским было основано Вилен-ское Человеколюбивое общество. Любопытным представляется изложение целей Общества: «Подавать руку помощи неспособным снискивать пропитание, обремененным семейством и стыдящимся просить милостыню; доставлять приличную работу тем, кои в состоянии трудиться; пользовать неимущих больных; воспитывать сирот и примирять ссорящихся». С такими же целями в 1810-1824 гг. возникают Общество Доброчинности в Новогрудке, Харьковское общество благотворения, Ревельское общество, Брест-Литовское товарищество для пособия, Общество для вспоможения вдовам и сиротам в Пернове, Якобштадтское женское благотворительное общество, Дерптское общество помощи и Гродненское благотворительное общество.

Еще одним новым явлением рассматриваемого периода стало возникновение благотворительных обществ несколько иного рода, основанных на взаимопомощи (или «самопомощи») и получивших название «касс». В 1806-1822 гг. возникли три такие кассы: на содержание вдов и сирот пасторов саратовских протестантских колоний; убогая и училищная в Дерпте; вдовья и сиротская Петербургских биржевых маклеров. В данном случае члены таких обществ, объединенные по сословно-профессиональным признакам, составляли капитал обществ посредством ежегодных и постоянных взносов. В случае же нужды члены таких обществ имели право на получение пособий (единовременных и постоянных) или ссуд. Общества могли также выплачивать и пенсии вдовам и сиротам умерших членов.

Вплоть до начала 1860-х гг. развитие общественной благотворительности сдерживается как трудностями регистрации обществ, так и подозрительным отношением со стороны государственной власти. Однако вторая половина XIX в, ознаменовалась появлением массы новых обществ, носивших как общероссийский, так и местный характер. Во многом способствовало этому то, что право утверждать уставы благотворительных обществ, в задачи которых входило призрение бедных, устройство ночлежных и работных домов, приютов для больных и для детей, было передано в 1869 г. в ведение Министерства внутренних дел и более не требовало утверждения императором. Возникли общества попечения о тюрьмах, вспомоществования учащимся, посещения бедных, попечения о гувернантках, подаяния помощи при кораблекрушениях, оказания помощи братьям-славянам и др.

Новые условия жизни диктовали необходимость защиты детей, находящихся в неблагоприятных условиях. В 1882 г. было организовано «Общество попечения о бедных и больных детях» («Синий крест»). В 1893 г. возникло «Общество защиты детей от жестокого обращения». Таким образом, активно шел процесс создания обществ специализированной помощи нуждающимся.

Помимо расширения сети закрытых благотворительных заведений, в 1890-е гг. были сделаны шаги и по реформированию системы открытого призрения. Пионером в данном вопросе стала Московская городская дума. В начале 1890-х гг. Министерство внутренних дел обратилось к Думе с просьбой принять на себя дела Комитета по разбору просящих милостыню. В 1891 г. Дума согласилась, но при условии, что ей будет дано право учредить участковые попечительства о бедных для сбора пожертвований, раздачи пособий и наблюдения за нищими. Попечению подлежали только те лица, кто прожил в Москве не менее двух лет. Участковые попечительства получили право не только помещать нуждающихся в богадельни или приюты, но и выдавать постоянные или временные пособия деньгами или продуктами (последнее было предпочтительнее), а также оказывать врачебную помощь и снабжать лекарствами.

Всего было организовано 15 участковых попечительств, разбитых на 244 отдельных участка. К 1897 г. в них работало полторы тысячи сотрудников. Для улучшения положения нуждающихся в Москве только за 4 года существования участковых попечительств было открыто еще 4 богадельни (в дополнение к 17 имевшимся) и были устроены особые «коечные квартиры».

Интересно заметить, что Комитет по разбору просящих милостыню за несколько лет превратился преимущественно в общественную благотворительную организацию в отношении источников формирования его средств. Если городская дума выделила лишь 50 тыс. рублей, то только за 1896 г. членские взносы и частные пожертвования составили более 125 тыс. рублей, а устройство благотворительных вечеров дало еще 15 тыс. рублей. В конце 1890-х гг. примеру Москвы последовали также городские думы Харькова и Санкт-Петербурга.

На новый уровень своего развития поднялась общественная благотворительность в начале XX столетия, охарактеризовавшись как созданием общероссийских общественных организаций, так и созывом всероссийских съездов по вопросам общественного призрения.

Одной из первых таких общественных организаций стал «Союз для борьбы с детской смертностью в России», основанный в начале 1905 г. в Петербурге. Побудительным мотивом к созданию Союза стала, по словам его «Воззвания», «ужасающая детская смертность» в России. По подсчетам русских врачей, в начале 1900-х гг. общая смертность в России составляла 50 человек на каждую тысячу, в то время, как в Норвегии – 16, а в Австралии – лишь 11-12 человек, «Мы с полным правом можем сказать, что не пройдет и 150 лет, как начнется безусловное вымирание населения»,– отмечалось в воззвании. Одной из главных причин вымирания населения оказывались «губительные условия, в которых находятся только что родившиеся младенцы». IX

Целью организованного Общества стало как устройство санаториев, приютов и яслей для младенцев, специальных убежищ для рожениц, учреждений для бесплатной раздачи молока, так и организация необходимой санитарно-гигиенической работы. Председателем Общества стал член Государственного Совета генерал X. X. Рооп. В то же время 617 членов нового общества, собрав пожертвования в сумме 7036 рублей, конечно же, были не в состоянии каким-то образом решить стоявшую перед ними проблему.

В феврале 1909 г. было образовано еще одно новое благотворительное общество – «Союз учреждений, обществ и деятелей по общественному и частному призрению». Один из основателей Союза С. Гогель отмечал, что его целью являлось не столько непосредственная работа ио общественному призрению, сколько «упорядочение и объединение благотворительной деятельности во всей России». Из этого вытекали и задачи Союза:

1) изучение современного состояния, нужд и наличных сил общественной и частной благотворительности в России;

2) организация периодически созываемых съездов деятелей в области благотворительности;

3) издание справочной и исследовательской литературы по вопросам общественного и частного призрения;

4) представительство русской благотворительности на международных конгрессах и в целом за рубежом.

Союз не ставил перед собою задачи вмешиваться в дела отдельных обществ или конкурировать с ними. Главная цель – не слияние всех обществ в одно, а лишь объединение для лучшего решения задач благотворительности.

Надо заметить, что потребность в объединении действий благотворительных организаций назрела давно: так, к 1907 г. в России насчитывалось 4762 благотворительных общества и 6278 заведений призрения. Было, однако, известно, что почти седьмая часть всех расходов благотворительных обществ (5,5 млн. рублей в год) шла на оказание помощи «вне заведений», а 1182 общества помогали нуждающимся исключительно деньгами. Такая помощь могла быть признана «безразборчивой раздачей милостыни, порождающей лишь нищенство».

Усилиями Союза в марте 1910г. был проведен I Всероссийский съезд деятелей по общественному и частному призрению. Помимо обсуждения проекта «Устава об общественном призрении» (о чем говорилось выше), съезд рассмотрел такие вопросы, как работа городских попечительств, упорядочение частной благотворительности, постановка дела обучения и воспитания в детских приютах. Интересно отметить, что хотя на съезд приехало более 300 делегатов, а за пять дней было заслушано почти 40 докладов и сообщений, в его работе практически не приняли участие основные силы российской благотворительности: земские и городские органы самоуправления.

Организовало свои общероссийские съезды и Попечительство о домах трудолюбия и работных домах (чаще называвшееся Попечительством о трудовой помощи). Прошло два таких съезда (в 1902 и 1904 гг.). Целями их были как деловой обмен мнениями, так и решение практических задач (объединение учреждений трудовой помощи на местах через создание общих магазинов, складов, бюро по трудоустройству и т.п.).

В 1901 г. Попечительство также открыло в Петербурге первый постоянно действующий «Музей трудовой помощи». В задачи музея входили наглядное ознакомление с организацией учреждений трудовой помощи, оказание справочных услуг, организация бюро заказов на изделия домов трудолюбия и работных домов, чтение лекций и организация специальных курсов по предметам трудовой помощи.

В 1907 г. близкий к Попечительству о трудовой помощи Союз учреждений детской помощи организовал в Петербурге чтения по вопросам частной благотворительности и общественного призрения, охватывавшие проблемы от ухода за грудными детьми и до организации на местах учреждений трудовой помощи (например: призрение младенцев, организация родильных приютов и воспитательных домов; назначение и устройство яслей и детских садов; назначение школьных приютов, убежищ и сиротских домов; надзор за детьми в исправительно-ремесленных классах; призрение слепых, глухонемых, умственно отсталых детей; попечение о порочных и преступных детях; организация домов трудолюбия и работных домов).

Наконец, с 1881 по 1911 гг. постоянно устраивались полуофициальные съезды (всего их было восемь) представителей исправительных заведений для малолетних. Самым важным итогом этих съездов стала рекомендация устранить телесные наказания в этих заведениях.

На рубеже XIX-XX вв. особенно заметно усилилось внимание общественности к вопросам социальной защиты детства. Так, только в Екатеринбурге к 1936г. насчитывалось более 40 благотворительных обществ и учреждений, которые занимались этим благородным делом. В их числе следует выделить Екатеринбургское горное попечительство детских приютов (с 1856 г.), Екатеринбургский отдел Союза для борьбы с детской смертностью (с 1910 г.), Общество охраны материнства и младенчества (с 1914 г.), Общество попечения о начальном образовании (с 1900 г.), общества помощи недостаточным ученикам мужской гимназии, 1-й и 2-й женских гимназий, художественной школы, реального училища и др.

В уставах этих обществ были определены конкретные формы помощи. Так, в «Уставе Общества помощи нуждающимся ученицам Екатеринбургской женской прогимназии» отмечалось, что помощь общества могла выражаться в плате за учебу, в бесплатной выдаче книг и учебных пособий или продаже их по сниженным ценам, в снабжении одеждой, пищей и приютом, в содействии при трудоустройстве, а также в оказании медицинской помощи.

В «Уставе Екатеринбургского благотворительного общества», основанного в 1869 г., указывалась цель «доставления и облегчения способов для призрения и воспитания сирот и детей, не имеющих родителей». В отчете за 1878 г. читаем, что на содержание детского приюта, в котором содержалось до 100 детей в возрасте от 2 до 16 лет, было израсходовано 18629 рублей. На средства общества к 1 января 1906 г. находилось на попечении 147 детей, (67 мальчиков и 80 девочек). Среди них 70 было из крестьян, 48 из мещан, 19 незаконнорожденных, остальные – других сословий, но среди детей не было ни одного ребенка из среды дворянства или купечества. Общество оказывало также материальную помощь беднейшим жителям Екатеринбурга в виде ежемесячных или единовременных пособий.

В отчете за 1906 г. отмечалось, что «за последние 15 лет обществом истрачено немало средств на постройки, расширение и приспособление зданий для школы (1896 г.), помещения малолетних мальчиков (3899-1905 гг.), общежития для старших мальчиков (1900 г.)».

Интересен состав членов общества. Среди почетных членов в конце 1870-х гг. были пермский губернатор В. А. Енакиев, главный начальник Уральских горных заводов И. И. Иванов, а среди действительных членов были владельцы заводов: Невьянских – И. А. Яковлев, Верх-Исетского – графиня Н. А. Стенбок-Фермор, Билимбаев-ских – граф С. Г. Строганов. А также арендатор березов-ских золотых приисков В. И. Асташев, крупный предприниматель, «винный барон» А. Ф. Поклевский-Козелл, купцы М. А. Нуров, Я. И. Расторгуев, И. Т. Симанов, П. А. Злоказов и др.

Несмотря на активное участие в благотворительном деле таких известных на Урале людей, правление в своем отчете вынуждено было отметить, «что при таком сравнительно большом населении нашего города, центра промышленности, мало имеется людей, интересующихся делом благотворительности, мало – желающих быть членами благотворительного общества, тогда как главным источником дохода и, так сказать, надежды являются добровольные пожертвования».

Таким образом, в развитии общественного призрения в начале 3900-х гг. наблюдаются две основные тенденции: к объединению сил благотворительных обществ и заведений и к широкой пропаганде идей благотворительности через организацию специальных лекций, курсов, чтений и музеев.

Первая половина XIX в. ознаменовалась и появлением целого ряда частных благотворителей и филантропов. Так, в 1803 г. граф Шереметев учредил на свои деньги в Москве странноприимный дом на 100 человек и больницу при нем на 50 мест. Орловский помещик Лутовинов в 1806 г. построил в Мценске больницу и аптеку. Коллежский советник Злобин в 1808 г. пожертвовал 40 тыс, рублей на устройство больниц для бурлаков. В 1809 г. князь Радзи-вилл открыл в Бердичеве больницу на 60 человек.

Не менее щедрым на пожертвования был и сын Николая Никитича – Анатолий Николаевич. В 3830-е гг. он пожертвовал 500 тыс. рублей на устройство в Петербурге Дома призрения для трудящихся, а вместе со своим братом Павлом Николаевичем учредил детскую больницу в столице.

Однако названные выше мероприятия не носили какого-либо систематического характера. Как замечал английский писатель С. Джонсон, «истинная цена помощи всегда находится в прямой зависимости от того, каким образом ее оказывают». Здесь же были дела разовые, зачастую имевшие целью прославить и имя жертвователя. Более того, нередко филантропическая деятельность рассматривалась, в особенности купцами и заводчиками, как путь к получению государственных наград, а затем и дворянского звания.

В 1874 г. иркутский генерал-губернатор Н. П. Синельников откровенно писал: «Надо приохотить наших золотопромышленников дружно идти на добро и пользу государственные, возбудить в них охоту к пожертвованиям». По этому поводу современники язвительно отмечали умение Н. П. Синельникова «отлично доить» некоторых сибирских предпринимателей. Так, один из них, И. И. Базанов, 420 за ордена Св. Анны 3-й и 2-й степени, Св. Станислава 1-й степени и чин действительного статского советника выложил 125 тыс. рублей. Сделка по поводу благотворительности могла носить и совершенно открытый характер. Известен случай, когда «один начальник, задумав постройку театра или военного училища, призвал золотопромышленника и начал ему читать уголовное дело о нем. Когда последний, обливаясь потом, предложил пожертвовать 40 тыс. рублей, дело было сожжено».

Один их купеческих тузов Иркутска, городской голова И. С. Хаминов, фигурировал более чем в двадцати уголовных делах, часть которых была связана с незаконным присвоением и продажей крестьянских табунов лошадей. Однако эта сторона его деятельности оставалась в тени, зато дела на поприще благотворительности получали широкую огласку. В городе даже сложилась поговорка: «Я ведь не Хаминов, чтобы везде жертвовать». Доходило порой до курьезов, когда купца даже не спрашивали, жертвует он или нет, а прямо писали, что он уже изъявил желание сделать пожертвование или к подписанной им цифре пожертвования просто приписывали нуль или два нуля. Для И. С. Хаминова такие превращения были обычны и не особенно его смущали, более того – он даже радовался, если дело ограничивалось одним нулем.

В подобной ситуации оказывались и другие представители иркутских деловых кругов. Так, А. Ф. Второву в 1890-е гг. пришлось пожертвовать не одну, а десять тысяч рублей на строительство нового театра, так как генерал-губернатор А. А. Горемыкин обронил следующую фразу: «Ваш писарь, видимо, ошибся и не приписал справа еще один нуль».

В то же время щедрость приносила и разнообразные «царские милости»: от высочайшей признательности и личных подарков в виде перстней и табакерок до пожалования чинов и знаков отличия. Тот же И. С. Хаминов имел ордена Св. Станислава 3-й, 2-й, 1-й степеней, Св. Анны 2-й и 1-й степеней, Св. Владимира 4-й и 3-й степеней, получил высокий чин тайного советника.

Стремление удовлетворить тщеславие также выступало аргументом в пользу благотворительности. Б. В. Струве, чиновник по особым поручениям при Н. Н. Муравье-ве-Амурском, в своих воспоминаниях писал о сибирском купце Е. А. Кузнецове: «Старик только и мечтал о том, как бы быть произведенным в действительные статские советники, чтобы к нему наравне с губернатором обращались со словами „Ваше превосходительство", что тогда имело громадное значение и составляло почти недосягаемую мечту самых завзятых честолюбцев».

Куда больше поэтому прославились своей благотворительной деятельностью, носившей систематический и постоянный характер, такие люди, как коллежский советник Павел Павлович Помиан-Пезаровиус, врач Фридрих Иосиф (в русском произношении – Федор Петрович) Гааз и известный писатель и музыкальный критик князь Владимир Федорович Одоевский.

Деятельность Я. П. Помиан-Пезаровиуса развернулась с началом Отечественной войны 1812 г. В январе 1813 г. на средства Пезаровиуса вышел первый номер еженедельной газеты «Русский инвалид». В нем же издатель заявлял, что «намерен весь остаток (от дохода), за вычетом нужных на напечатание издержек, употребить на вспоможение инвалидам, солдатским вдовам и сиротам». Предприятие это оказалось настолько новым для России, что обе императрицы (Мария Федоровна и Елизавета Алексеевна) пожертвовали 1600 рублей.

В июле 1813 г. комик немецкого театра в Петербурге Борк предложил Пезаровиусу весь сбор от своего спектакля в обмен на то, что Пезаровиус покроет издержки. Публика, воодушевленная патриотическими призывами «Русского инвалида», разбирала билеты нарасхват и, к удивлению Пезаровиуса, богатые вельможи платили по 100-300 рублей за места ценой в 2 рубля 50 копеек. Чистый доход составил около 3 тыс. рублей, а издержки были покрыты Марией Федоровной.

Полученный доход Пезаровиус решил обратить в основной капитал в пользу инвалидов. Вскоре начали поступать частные пожертвования с целью увеличения капитала: так, от Марии Федоровны поступило 12 тыс. рублей, от графа Растопчина – 42 тыс. рублей, от петербургского купечества – 20 тыс. рублей. В итоге, уже в конце 1813г. основной капитал инвалидной кассы превысил 115 тыс. рублей, а число получавших пособие составило 825 инвалидов и 40 солдатских вдов. В конце 1814г. капитал достиг 300 тыс. рублей, а газета «Русский инвалид» стала выходить дважды в неделю.

Газета выходила и в следующем, 1815 г., но с окончанием войны стал спадать и патриотический подъем, пожертвования после поражения Наполеона почти прекратились. Тем не менее в конце года инвалидный капитал вырос до 395 тыс. рублей, а число получавших пособия – до 1200 человек. Именно эту сумму Помиан-Пезаровиус и решил передать на дальнейшее усмотрение Александра I. Указом императора был создан распорядительный комитет инвалидного фонда, куда вошли известные генералы: Ф. П. Уваров, П, А. Строганов, А, А. Закревский. В ведение комитета перешел и «Русский инвалид», а П. П. Помиан-Пезаровиус был назначен редактором газеты. С 1816г. газета стала выходить ежедневно, а к началу 1822 г., когда Пезаровиус решил отойти от дел, общая цифра инвалидного капитала превысила один миллион рублей.

Благодаря работе П. П. Помиан-Пезаровиуса впервые законодательно были оформлены государственные льготы инвалидам, ветеранам и солдатским вдовам. В частности, в Петербурге было организовано благотворительное общество под названием «Сословие для призрения разоренных»; во всех пострадавших от нашествия французов губерниях учреждались специальные комиссии, оказывавшие денежную помощь пострадавшим. Только в Костромской губернии было выплачено 50 тыс. рублей на содержание вдов и сирот и 400 тыс. рублей на пособие пострадавшим. Впоследствии всем солдатам-инвалидам стали выплачивать пожизненную государственную пенсию в размере армейского оклада мирного времени, а увечным офицерам бесплатно отпускались лекарства из казенных аптек.

Фридрих Иосиф Гааз, приглашенный в Россию на работу из Германии в 1802 г., приобрел в Москве обширную врачебную практику. В 1806 г. Ф. И. Гааз после осмотра Преображенского богаделенного дома обратился к московскому губернатору Ланскому с просьбой разрешить ему бесплатно лечить престарелых людей, страдавших глазными болезнями. Вскоре к Гаазу обратился князь Д. В. Голицын с приглашением войти в состав местного попечительства о тюрьмах. Одновременно Гааз стал главным врачом московских тюрем.

Впоследствии в книге, изданной уже после его смерти, Гааз отмечал, что «между преступлением, несчастьем и болезнью имеется тесная связь». Поэтому необходимо IX

справедливое, без напрасной жестокости отношение к виновному, деятельное сострадание к несчастному и призрение больного. Ситуация, которую Гааз застал в московских тюрьмах, его ужаснула: скученность, отсутствие всякой вентиляции и канализации, грязь усугублялись суровым обращением с заключенными,

В 1832 г. Гааз выхлопотал необходимые средства для строительства тюремной больницы на Воробьевых юрах (на 120 мест), в том же году Д. В. Голицын разрешил Гаа-зу провести эксперимент. По проекту врача был перестроен северный коридор Бутырской тюрьмы. Была устроена вентиляция и умывальники, вырыт собственный колодец, а внутри двора посажены деревья. Причем Гааз даже приплачивал рабочим из своих денег, чтобы те не прекращали работы по праздникам. В 1834 г. в перестроенном помещении были организованы для заключенных переплетные, столярные, сапожные и портняжные мастерские. В 1836 г. при пересыльной тюрьме была открыта школа для арестантских детей на средства, собранные частными пожертвованиями.

Другой сферой деятельности Ф. И. Гааза стало снабжение московских тюрем религиозно-назидательной литературой. Здесь небезынтересно заметить, что денег на покупку духовной литературы у попечительства было немного, и тогда Гааз обратился к богатому русско-английскому купцу-негоцианту Арчибальду Мерилизу. Купец согласился помочь попечительству и в течение 15 лет (с 1831 по 1846 гг.) бесплатно передал книг на 30 тыс. рублей (в том числе 55 тыс. азбук и около 11 тыс. Евангелий). Кроме того, сам Гааз на свой счет напечатал и издал небольшую книжку под названием «А. Б. В. христианского благонравия. Об оставлении бранных и укоризненных слов и вообще неприличных на счет ближнего выражений или о начатках любви к ближнему». Книжка выдавалась всем заключенным, уходившим по этапу.

Надо заметить, что деятельность Гааза по улучшению тюремного быта встречала не только непонимание, но зачастую и враждебное отношение. Так, генерал Капцевич, возмущенный перестройкой Бутырки, доносил, что образовался «приют, не только изобильный, но даже роскошный и с прихотями, избыточно филантропией преступникам доставляемыми».

К 1854 г. были устроены три больницы для заключенных при московских тюрьмах и лазарет при пересыльной тюрьме (за 16 лет в них лечилось более 43 тыс, больных). В 1840-е гг., по многочисленным просьбам Гааза, были устроены полицейская больница для бесприютных и боль-ница для чернорабочих. Добивался Гааз и устройства в Москве специальных медицинских вытрезвителей «для приема больных, поступающих на попечение полиции, по внезапным случаям, для пользования и начального пода-Ния бесплатной помощи».

Здесь на Гааза обрушились обвинения уже со стороны московского попечительства в «нарушении порядка», i «переходящей здравые и законные границы филантропии» и т.п. Московский генерал-губернатор князь Щерба-Тов по наущению попечительства вызвал к себе «беспокоимого филантропа» и потребовал прекратить принимать новых больных в полицейскую больницу для бесприютных, если там окажется более 150 человек. В ответ, как -замечали впоследствии очевидцы, «Гааз вдруг тяжело опустился на колени и, ничего не говоря, заплакал». В результате Щербатов распорядился сквозь пальцы смотреть на «причуды старика».

Вообще же полицейская больница, прозванная в народе «Газовской», выполняла не только функции лечения больных, но и хлопотала о помещении престарелых в богадельни, о выписке паспортов, о снабжении одеждой и деньгами, о помещении беспризорных детей в воспитательные дома или их передаче в частное воспитание.

Не менее эксцентричной представляется деятельность другого филантропа князя В. Ф. Одоевского. По признанию современников, он был «филантропом по призванию». Близкий друг В. Ф. Одоевского поэт Афанасий Фет впоследствии вспоминал, что князь, будучи почетным опекуном Екатерининского института благородных девиц, приказал однажды начальнице института убрать расставленные повсюду пяльцы как ненужные. «Приучайте воспитанниц к шитью белья,– заявил он,– мы должны понимать, кого мы готовим. Я не говорю о том, что каждая девушка мечтает о муже; у большинства есть небогатый отец, дядя, брат, крайне нуждающиеся в опытной руке молодой хозяйки».

В то же время Одоевский резко выступал против милостыни «наудачу», считая, что такое подаяние тут же пропивается нищим в кабаке. «Кинуть рубль и отвернуться несравненно покойнее и удобнее»,– писал Одоевский, но нужно «умом и сердцем» рассматривать истинные нужды просящих и удовлетворять их. Помощь в таком случае; по мнению князя, должна стать не случайной, а постоянной. В. Ф. Одоевский считал, что существует только четыре причины истинной бедности: 1) сиротство; 2) недостаточно оплачиваемая работа; 3) одиночество и старость; 4) многочисленность семейства. Именно для оказания помощи «истинным бедным» и было в 1846 г. под патронажем Человеколюбивого общества основано Одоевским Петербургское общество посещения бедных.

Общество стало популярным среди московских благотворителей и уже к концу 1847 г. на его попечении оказалось 5 тыс. семей. Среди сотрудников и жертвователей были многие известные деятели (доктор Н. И. Пирогов, граф В. Ф, Соллогуб, сестра императора великая княгиня Елена Павловна и др.). К январю 1852 г. было более 300 членов Общества, а его касса составила 116 тыс, рублей Особенностью деятельности названного Общества стало то, что оно пригласило бедных самим извещать о своем тяжелом положении и просить о помощи; по получении прошений члены Общества осматривали жилища бедняков, на основании чего и принималось решение о виде и. размерах помощи. В результате, только в 1850 г. Общество получило более 12 тыс. писем-прошений.

Помимо прямой денежной помощи бедным Общество к 1852 г. организовало общие квартиры для престарелых одиноких и семейных людей (так, в 1852 г. в общих квартирах проживало 63 женщины и 42 семьи), 3 рукодельни для женщин, дававших в том же году работу 113 женщинам, магазин для реализации продукции рукоделен, прибыль от которого в 1852 г. составила 830 рублей, четырехклассное женское училище на 150 учениц, где особое внимание обращалось на обучение девочек рукоделью и ремеслам, детский ночлег для мальчиков (на 55-60 мест). Однако вершиной в деятельности Общества оказалась лечебница для приходящих больных. Среди ее консультантов были лучшие врачи столицы (Пирогов, Здекауэр, Нем-мерт, Кабат, Арендт и даже придворный зубной врач Вагенгейм). Почти пятая часть больных пользовалась услу-3 гами лечебницы бесплатно. И хотя городская дума в 1853 г. назначила ей ежегодную субсидию в 2 тыс. рублей, сама лечебница длительное время существовала на деньги как самого Одоевского, так и управляющего лечебницы Ванде р-Ляас а.

Начинания В. Ф. Одоевского, первоначально встреченные правительством весьма благосклонно, что выразилось в передаче Общества под попечение Человеколюбивого общества, вскоре рухнули. В 1855 г. Общество посещения бедных было закрыто властями без оглашения причин.

Реформы Александра II благотворно подействовали на оживление частной благотворительности во второй половине XIX в., причем она приобрела более организованные и целенаправленные формы. По данным Министерства внутренних дел, только к 1880 г. в России было зарегистрировано около 3700 частных благотворительных организаций, в основном в двух столицах (Москве и Санкт-Петербурге) и в крупных губернских городах. Наиболее активными участниками благотворительного движения стали купцы и предприниматели, тратившие значительные суммы как на цели собственно призрения, так и на поддержку деятелей культуры и искусства (меценатство).

Следует выделить целый ряд мотивов, подвигавших филантропов на «общеполезные» действия. Во-первых, религиозная потребность «пособить сирым и убогим», которая вела к выделению средств на содержание богаделен, приютов, ночлежных домов. Во-вторых, желание выдержать жесткую конкуренцию заставляло предпринимателей приобретать новейшее оборудование, овладевать передовыми приемами ведения хозяйства, что, в свою очередь, ставило их перед необходимостью развивать сеть профессионального образования (ремесленные, сельскохозяйственные, землемерные, горные и т.п. училища и школы). В-третьих, благотворительность давала прекрасную возможность заслужить общественное признание и уважение. Не будь финансовой поддержки деятелей культуры и искусства со стороны Демидовых, Щукиных, Рябушинс-ких, Третьяковых, Морозовых, русская культура во многом бы проиграла.

Усилиями частных благотворителей открывались в Москве дома бесплатных квартир. Здесь проявили себя многие купеческие семьи: Морозовы, Бахрушины, Медвед-ковы, Третьяковы, Мазурины, Рахмановы и др. Так, на IX

средства Третьяковых были построены богадельня и вдовий дом; Ермаковых – ночлежный дом на Каланчевской улице. На деньги Бахрушиных в 1887 г. была построена больница на 200 мест стоимостью в 240 тыс. рублей, в 1898 г.– устроен «Дом бесплатных квартир», в 456 квартирах которого проживали 630 взрослых и 1400 детей (при доме работали 2 детских сада, начальное училище, профессиональная школа для девочек и бесплатная столовая).

И все же наиболее активно заявили о себе в рамках частной благотворительности женщины. Не случайно американский социолог Э. Элиет отмечал, что стремление к филантропии было свойственно сознанию русских женщин-дворянок. Более того, это стремление вполне отвечало общему стремлению к освобождению. «Дух 19 февраля» (по выражению В. С. Соловьева) коснулся самых разных сторон жизни России, породив так называемое «эмансипаторское» движение. Центрами же частной благотворительности во второй половине XIX в. стали столицы – Санкт-Петербург и Москва. Социальная помощь порой приобретала такой размах, что женщины организовывали своеобразные филантропические сообщества, ставшие центрами женского движения.

Так, в мае 1859 г. группа дам в Санкт-Петербурге решила создать «Общество дешевого жилья», чтобы помогать бедным женщинам с большими семействами. Разрешение на открытие этого предприятия было получено только 3 февраля 1861 г. Активную роль в создании и деятельности этого общества играли А. Философова (жена тогдашнего министра юстиции), Н. Стасова и М. Трубникова, избранная председательницей. М. Трубникова стала в то время вдохновительницей многих женских начинаний в стране, получив известность не только в России, но и за рубежом. Она восхищалась французской феминисткой Дженни д'Эрикур, переписываясь с нею и обмениваясь мыслями об организации женского движения. Д. д'Эрикур считала, что надо вести дело в мировом масштабе и, например, в своем письме от 16 июля 1857 г. уверяла свою русскую корреспондентку в необходимости объединять вокруг себя как можно больше женщин с целью создания всевозможных комитетов. Она предлагала создать большое образцовое учреждение, в котором многочисленные разбросанные по стране женские центры объединились бы в единый организм.

Но у М. Трубниковой было свое мнение о том, чем должны заниматься женские общества. Главной их задачей должно было стать обеспечение женской занятости. В результате было решено создать «Общество работающих женщин» для помощи женщинам в решении проблем занятости и заработной платы. Однако проект данного общества был в 1863 г. отклонен Министерством внутренних дел и общество начало свое существование под скромным названием «Кружок женщин-переводчиц».

Общение с работающими женщинами открывало феминисткам вопиющие пробелы в женском образовании. А. Философова, Н. Стасова и М. Трубникова в 1860 г. организовали специальные воскресные курсы. К сожалению, функционирование этих курсов было прекращено властями в 1862 г., но желание женщин продолжать свое образование было столь велико, что Н. Стасова предоставила для занятий собственный дом, где они и проводились вплоть до 1872 г. Параллельно была открыта бесплатная школа при «Обществе дешевого жилья».

В Москве в 1862 г. княгиня Н. Б. Трубецкая основала «Братолюбивое общество снабжения неимущих квартирами». Общество начало свою работу с найма квартиры, комнаты которой отдавались в жилье престарелым женщинам. Во второй половине 1860-х гг. Общество смогло приобрести обширный участок земли в Мещанской части Москвы, принадлежавший Человеколюбивому обществу. Именно там и возникло совершенно новое для России явление в сфере благотворительности – был выстроен целый поселок двухэтажных деревянных домов, получивший название «Мариинского приюта» (в честь императрицы Марии Александровны). Каждому дому присваивалось свое название, по имени жертвователя, на чьи деньги дом строился. Комнаты также сдавались престарелым женщинам -по низким ценам. Более того, при приюте были приписаны врачи и аптекари, оказывавшие бесплатную медицинскую помощь.

Чуть позже Общество получило в пользование участок земли при Лефортовском дворце, где также был выстроен поселок для малоимущих. Так как вскоре пришлось принимать в жители поселков и семейных с детьми, то на средства Братолюбивого общества были устроены и школы.

Еще одним новым видом частной благотворительности стало устройство народных кухонь как мест раздачи даровой либо дешевой горячей пищи. Инициаторами этого нововведения стали члены «Общества поощрения трудолюбия» А. Н. Стрекалова, Е. Г, Торлецкая и С. С. Сабашникова. Первая народная кухня была торжественно открыта 21 февраля 1872 г. на Хитровом рынке в присутствии московского генерал-губернатора. Цены в кухне по тем временам были весьма низкими: за полный обед, включавший в себя щи, кашу, жаркое и фунт хлеба, платили 20 копеек. Однако кухня просуществовала всего несколько месяцев и закрылась из-за ярого противодействия начинанию со стороны окрестных кабатчиков и владельцев закусочных.

Вскоре в Москве объявилось новое благотворительное общество – Комиссия попечения о рабочих, которой, по распоряжению генерал-губернатора, для устройства «учреждений, приносящих существенную пользу как в нравственно-образовательном, так и в бытовом отношении», была отведена Варварская площадь. Председатель Комиссии М. Я. Китарры предложил «Обществу поощрения трудолюбия» открыть там и свою кухню. В том же 1872 г. Сабашникова открыла вторую столовую – на Смоленском рынке.

В 1873 г. один из виднейших московских благотворителей П. И. Гаген предложил Обществу попытаться заменить «копеечную» милостыню, раздаваемую на папертях церквей, раздачей билетов, дающих право на получение бесплатных обедов в народных столовых. В 1876 г. на Брюссельскую международную выставку по предметам гигиены были отправлены модели народных столовых, которые были удостоены бронзовой медали.

К середине 1880-х гг., после Высочайшего одобрения деятельности по открытию народных столовых, Общество получило и солидные частные пожертвования (так, московский купец Я. И. Белов завещал на устройство столовых 25 тыс. рублей). К концу 1890-х гг. Общество содержало четыре столовые и ночлежный дом. Устраивались также и «временные столовые» при монастырях и казармах. Примеру Общества последовали и другие. Так, в 1891 г. была открыта народная столовая, соединенная с богадельней, на пожертвования П. М. Рябуншнского. В 1896 г. Общество «Московский Муравейник», основательницей которого была А. Н. Стрекалова, открыло'народную столовую и пекарню на Тверско-Ямской.

В начале 1870-х гг. в Москве появилось и одно из первых в России частных бюро по трудоустройству, которое возглавлял В. В. фон Мекк. Им была разработана программа помощи детям бедных родителей и беспризорникам. Находилось бюро под покровительством вел. кн. Елизаветы Федоровны.

Еще одной проблемой, оказавшейся в центре внимания во второй половине XIX в., стала проблема проституции. Надо заметить, что в XIX в. проституция становится настоящим бедствием для России: к 1852 г. только в Петербурге насчитывалось 152 «дома терпимости», где проживало около 900 проституток. В 1889 г. в стране насчитывалось более 1200 публичных домов, а по официальным данным занималось проституцией более 17,5 тыс. женщин (в Петербурге имелось 69 домов терпимости, в Москве – 124, в Казани – 17). Для осуществления контроля за проституцией в 1840 г. в Санкт-Петербурге был введен врачебно-полицейский надзор, в 1843 г. была открыта специальная больница, куда под страхом уголовного наказания направляли обнаруженных во время осмотра в публичных домах больных женщин,

Тогда же по распоряжению министра внутренних дел графа А. Перовского создаются специальные врачебно-полицейские комитеты, состоявшие из двух частей: медицинской (с функциями ежемесячного осмотра домов терпимости) и полицейской (с задачами борьбы с уличной проституцией). В дальнейшем подобные комитеты были созданы и в других городах империи: Москве, Вильно, Риге, Казани, Варшаве, Минске, Перми и др. Уложение о наказаниях 1845 г. провело весьма любопытную грань между внебрачной сексуальной связью и проституцией, которая отсутствовала в старинном понятии «непотребство». В результате уголовным наказаниям подвергалось только «непотребство», обращенное в ремесло и протекающее вне врачебно-полицейского надзора, то есть преследованию судебных властей подлежали уличные («неорганизованные») проститутки. Те же, кто были сосредоточены в «домах терпимости», наказаниям не подвергались, а за «внебрачные связи» было достаточно церковного покаяния.

В итоге такой регламентации проституции возникло непреодолимое противоречие: зачастую низшие полицейские инстанции, исходя из уголовного закона, назначали неподнадзорной проститутке наказание, губернатор обычно не утверждал этот приговор и ходатайствовал перед министром внутренних дел об освобождении от наказания, что всегда удовлетворялось. В результате проститутка вновь благополучно возвращалась «на панель». Тем самым, результатом русского варианта регламентации становилось расхождение между общероссийским законом, преследовавшим «обращение непотребства в ремесло», и административной практикой, фактически легализовавшей проституцию.

На возникшее противоречие впервые обратил внимание сам граф А. Перовский (в 1846 г.), на что Николай I посоветовал «негласно» уменьшать наказания за занятия проституцией, тем более, что содержательницы публичных домов зачастую выступали и агентами полиции. Иными словами, в результате дома терпимости ставились на одну доску с государственными учреждениями. Особенно ярко несуразица в законодательстве проявилась в армии: так, например, руководители кадетских училищ, проявляя «отеческую» заботу о психическом и физическом здоровье подопечных юношей, нередко издавали приказы, в соответствие с которыми кадеты старших курсов имели драво после медосмотра повзводно посещать публичные дома выше средней категории, закрепленные за училищами. При этом кадету внушалась только одна корпоративная мысль: посещать названные заведения «в долг» совершенно недопустимо для чести будущего офицера.

Кроме того, выяснилось, что практика регламентации была безуспешной по двум, по меньшей мере, причинам: во-первых, врачебный осмотр не был абсолютно надежным барьером против заболеваний, между осмотрами проститутка успевала заразиться и заразить других, да и сам осмотр носил крайне поверхностный и формальный характер (так, врач при Санкт-Петербургском комитете за 4 часа приема успевал осмотреть от 200 до 400 женщин); во-вторых, оскорбительная атмосфера осмотра заставляла проституток всячески его избегать и переходить в тайную раз-новидность промысла. Попытки же распространить вра-чебно-полицейский надзор и на потребителей проституции не принесли заметного успеха (за исключением осмотров увольнявшихся со службы солдат и моряков, а также учащихся военных училищ).

В этой связи во второй половине XIX в. наиболее успешными оказались действия так называемых «аболиционистов» (от лат. abolitio – уничтожение), выступавших резко против легализации и регламентации проституции и объединивших немало крупных деятелей – врачей, юристов, философов. Центральным лозунгом аболиционистов стал: «Дома терпимости не должны быть долее терпимыми, их не должно существовать совсем». В основе движения лежали светлые, утопические надежды на то, что проституция сама собою исчезнет попутно с нравственным возрождением народа, расширением образования и прав женщин, организацией справедливого рынка труда для всех, воспитанием подрастающих поколений в чувстве уважения к женщине и т.п.

Помимо пропаганды своих идей в печати аболиционисты развивали свою деятельность по двум практическим направлениям: во-первых, они (чаще всего в лице представительниц феминистского движения) на свой страх и риск, с помощью личного энтузиазма пытались оказывать «трудовую помощь» молодым женщинам, отбивая деревенских мигранток на вокзалах от агентов публичных домов, организуя рабочие места, открывая дешевые столовые и общежития для молодых работниц. Во-вторых, на частной инициативе создавались и благотворительные организации – убежища для бывших проституток, решивших порвать со своим ремеслом, приюты и дома трудолюбия.

Так, широкую известность в России получило основанное в 1866 г. в Москве по инициативе княгини О. А. Голицыной «Учреждение св. Марии Магдалины», вошедшее в состав Московского Дамского попечительства о бедных (возглавлявшегося, кстати, матерью О. А. Голицыной княгиней С. С. Щербатовой). Целью Магдаленско-го приюта стало спасение несовершеннолетних проституток от разгульной жизни и обращение их к жизни нравственной. Пробывшие в приюте три года получали право на получение единовременного пособия, а попечительство приюта подыскивало для оставлявших приют девушек ра-боту в мастерских. Обязательным в приюте являлось занятие рукодельем. По подсчетам Московского Дамского попечительства за 25 лет существования (с 1866 по 1881 гг.) в приюте перебывало более 420 человек, из которых 66% «обратились к нравственной жизни».

Аналогичные «магдаленские» приюты вскоре возникли и в других городах империи: в Санкт-Петербурге – Дом милосердия для падших женщин; в Одессе, Казани, Варшаве, Минске открылись образцовые филиалы общероссийского Общества улучшения участи женщин. В конце Х1Х-начале XX вв. появился еще ряд обществ, деятельность которых была напрямую связана «с защитой женщин от эксплуатации в целях разврата»: Общество попечения о молодых девицах, Российское общество защиты женщин, Русское женское взаимно-благотворительное общество, Русское общество охраны здоровья женщины и др. Тем самым женщина, желавшая оставить занятие проституцией, в ряде случаев могла получить действенную помощь и поддержку самодеятельных организаций.

Пиком деятельности аболиционистов можно считать проведенный 22-25 апреля 1910г. первый Всероссийский съезд по борьбе с торгом женщинами, на котором была принята резолюция о полной отмене врачебно-полицейс-кого надзора как абсолютно неэффективной меры по борьбе с проституцией. Надо подчеркнуть, что государственная власть в 1909 г. по многом пошла навстречу требованиям аболиционистов, приняв ряд законов о наказаниях за сутенерство и сводничество, содержание притонов, за вовлечение в ряды проституток лиц моложе 21 года (то есть несовершеннолетних); была подготовлена программа расширения женского образования для девушек из низших классов. Общественное мнение (например, Московская городская дума) требовало сделать еще один решительный шаг – закрыть публичные дома и организовать централизованную систему трудовой помощи. Вероятно, эволюция русского общества пошла бы именно по этому направлению, но мировая война и революция прервали процесс.

Частная благотворительность второй половины XIX в. получила свое развитие не только в столичных городах, но и в провинции. В частности, в 1890-е гг. народные столовые получили широкое распространение в других городах России: в Нижнем Новгороде столовые устраивались во время ежегодных ярмарок, по инициативе тамошнего губернатора Н. М. Баранова; Нижегородское общество вспомоществования бедным с 1887 г. практиковало также раздачу билетов на даровые обеды в местной богадельне и т.п.

В Перми было основано местное Дамское попечительство о бедных; большую работу в деле благотворительности проводили председатель местной городской думы И. И. Любимов и председатель губернской земской управы Д. Д. Смышляев. Их усилиями были основаны: Пермский Богородицкий губернский приют, богадельня и ясли-приют. Демидовы только за 1875-1885 гг. потратили 1,2 миллиона рублей на выплату пенсий, стипендий и пособий в 9 заводских поселках Урала. Не случайно на фамильном гербе знаменитой династии уральских заводчиков, имевших титул итальянских князей Сан-Донато, был начертан девиз «Akta non verba» («Дела – не слова»).

Наиболее известными благотворительными учреждениями для детей в губернии были приют на 40 детей в Перми (с 1850 г.); приют М. А. Нурова на 30 детей в Екатеринбурге (с 1857 г.); приют имени екатеринбургского купца М. Ф. Рожнова на 50 детей в Камышлове (с 1891 г.); Верх-Исетский воспитательный дом С. А. Петрова и др.

Впрочем, не стоит рисовать деятельность частных филантропов исключительно в радужном цвете. Многие благие начинания вскоре терпели фиаско, о чем ярко свидетельствует случай, происшедший с русским писателем Л. Н. Толстым. В начале 1882 г. он принял участие в административной переписи жителей Москвы. За несколько дней до начала работы Л. Н. Толстой произнес речь в собрании Московской городской думы, сразу же напечатанную во всех крупных газетах. «Цель социологии,– говорил в ней писатель,– счастье людей, тогда как цель всякой другой науки есть только знание... К переписи, как к научной работе, надобно поэтому присоединить дело любовного общения богатых, досужных и просвещенных с нищими, задавленными и темными». Однако с его благими надеждами произошел неожиданный конфуз: из всех богачей, кто обещал ему помощь для беднейшего населения города (около 3 тыс. рублей), никто не дал беднякам ни копейки. Между тем за одну новогоднюю ночь в московских ресторанах выпивалось шампанского на сумму, превышавшую просимую.

Еще меньше сбылись ожидания писателя в отношении бедняков. Известный философ В. В. Розанов отмечал, что Л. И. Толстой бесконечно любил «все живописное в людях, в характерах, в поведении». Вероятно, эта же любовь толкнула его на личное посещение центра московской нищеты (так называемой «ржановской крепости»), где он несколько наивно ожидал увидеть необычных, «особенных» людей, а нашел там таких же, как и те, среди которых сам жил – «более или менее дурных, более или менее счастливых, более или менее несчастных». Он попытался взять оттуда в свой дом бесприютного ребенка, но тот вскоре сбежал назад. Мальчик был уже испорчен возможностью убогой, но беззаботной жизни без труда и распорядка. Великий писатель в итоге сравнил себя в попытках благотворительности с врачом, который принес «свое лекарство больному, обнажил язву, разбередил ее и признался сам себе, что все делал напрасно... что лекарство его не годится».

И тем не менее значение деятельности частных филантропов и благотворителей очень велико: оно состояло в том, что обращалось внимание правительства и общества на новые проблемы социального призрения, такие как социальная работа среди бедных и заключенных, организация общественного призрения инвалидов и ветеранов войн, создание народных столовых и магдаленских приютов и т.д.

К середине XIX в. русская православная церковь практически отошла от дел благотворительности. Было ликвидировано право прихода избирать своего священника, а в 1 808 г. Синод затребовал из храмов остатки всех сумм, предназначавшихся на дела общественного призрения. При церквах закрывались богадельни, а деятельность прихода ограничилась рамками исполнения треб и поддержания церковного здания. Не случайно в 1910 г. на I съезде русских деятелей по общественному и частному призрению отмечалось: «С уничтожением на Руси основной ячейки церковного устройства – самоуправляющегося прихода – уничтожилось благотворное влияние церкви как органического целого на народ и народную нравственность и в народе водворяется исключительно обрядовое благочестие, в интеллигенции же, не перенесшей разлада между христианским идеалом и действительностью,– полный религиозный индифферентизм».

Попытки возрождения церковной благотворительности в первой половине XIX в. через создание «братств», объединяющих приходы одного города или уезда, встретили враждебное отношение царского правительства. В 1837 г. в наказе чинам и служителям полиции говорилось, что она «обязана прекращать все тайные, равно и всякого рода законом воспрещенные сборища, сообщества или братства, масонские ложи и т.п. ».

Медленное возрождение церковной благотворительности началось с реформами Александра II. Церковь, многие десятилетия остававшаяся совершенно равнодушной к делам призрения, вновь обратила свои взоры к нуждающимся в помощи. В немалой степени способствовала этому деятельность о. Иоанна Кронштадтского. Один из наиболее почитаемых и по сей день церковных деятелей прошлого века, Иоанн Кронштадтский не был сторонником беспорядочной раздачи милостыни на улицах и в начале 1880-х гг. стал одним из основателей приходского попечительства при Андреевском соборе в Кронштадте. В качестве основной задачи работы попечительства о. Иоанн называл «искоренение лености, праздности, тунеядства и нищеты, приискание работы бедным, учреждение ремесленной школы для детей и устройство работного дома».

В 1881 г. начался сбор пожертвований на строительство «Дома трудолюбия»; за два года было собрано почти 55 тыс. рублей. Построен дом был в память царя-мученика Александра II, трагически погибшего 1 марта 1881 г. К началу 1900-х тт. кронштадтский Дом трудолюбия уже был окружен целой сетью благотворительных учреждений (училище, читальня, воскресная школа, народная столовая, ночлежный приют, убежище для сирот, дешевые квартиры и др.). Только в 1896 г. кронштадтский Дом трудолюбия дал работу 21876 человек, основным занятием которых стало изготовление корабельных канатов.

В 1886 г. по инициативе д-ра Дворяшина и при активной поддержке Иоанна Кронштадтского открылся женский Дом трудолюбия в Санкт-Петербурге, имевший при себе белошвейную и учебную мастерские, школу кройки и шитья, а также особое справочное бюро для рекомендации прислуги и швей из числа призреваемых женщин.

В том же году в Петербурге открылся второй Дом трудолюбия, мужской, но уже по инициативе протестантского евангелического общества и барона О. О. Буксгевдена. Устроен Дом был несколько иначе и ориентировался на немецкий образец «рабочей колонии» («Arbeitercolonie»). Особенностями евангелического Дома трудолюбия стали устройство помещений для ночлега при доме и отказ от выдачи зарплаты рабочим в течение всего времени их пребывания в Доме трудолюбия, вместо чего заработанное поступало в особый фонд, выдаваемый при выходе из дома.

По отчету самого дома, «самая большая часть нашего населения состоит из молодых людей от 20 до 30 лет, потерявших свои места по легкомыслию, кутежу и пьянству. За ними следует группа мужчин от 30 до 50 лет, убеждающая в том, что и зрелый возраст не всегда приносит с собой самообладание. Почти все приходят с израненной совестью, с утраченной честью и энергией». В качестве занятий для содержавшихся в Доме мужчин предлагались: столярные, переплетные и картонажные работы, огородничество, садоводство. «Трудолюбцы» также откармливали свиней и разводили птицу – эта сторона их деятельности приносила Дому порядочный доход. Большинство работ вообще хорошо оплачивалось, так как при более или менее устойчивом контингенте призреваемых их труд мало чем отличался от труда ремесленников в частных мастерских.

Таким образом, Дома трудолюбия являют собою новый тип благотворительных учреждений. Имея целью перевоспитание опустившихся на дно жизни несчастных людей на началах трудовой помощи, Дома трудолюбия коренным образом отличались от обычных работных домов. В основу их функционирования было положено как добровольное согласие нуждающихся оказаться под попечительством Дома трудолюбия, так и обязательное вознаграждение за труд. Объектом работы Домов трудолюбия становились те, кто, «терпя крайнюю нужду, тщетно ищут себе заработка и приюта». Кроме того, если работные дома основывались на принудительном приобщении к труду, то дома трудолюбия имели своей целью как обеспечение необходимым заработком, так и предупреждение нищенства. Появление Домов трудолюбия с интересом было встречено в Министерстве внутренних дел и в 1887 г. барону Буксгевдену было предложено «отправиться в путешествие по России», чтобы своими сообщениями перед публикой пробудить общественный интерес к учреждению таких домов. Буквально за два года Дома трудолюбия возникают в целом ряде губернских центров страны (Пскове, Новгороде, Твери, Орле, Курске, Харькове, Тамбове, Смоленске, Казани, Симбирске, Саратове и др.). Так, в 1887 г. был открыт Дом трудолюбия в Пскове, а в 1888 г. при нем был устроен ночлежный приют, в котором некоторые из «трудолюбцев» могли оставаться на ночь. Сюда же полицией сопровождались такие нищие, для которых пребывание в Доме трудолюбия являлось наказанием. Способ вознаграждения за работу был установлен также по примеру Кронштадтского Дома – для всех равная поденная плата, из которой уже сами призреваемые платили за свое содержание.

Дом трудолюбия, учрежденный в Смоленске,-организовал богадельню для калек и престарелых, а Дом трудолюбия в Саратове был вынужден открыть у себя подобие детского приюта, так как специально устроенных учреждений такого рода в городе не хватало. Впоследствии редкий дом трудолюбия не имел при себе богадельни и детского приюта.

1 сентября 1895 г. было основано «Попечительство о домах трудолюбия и работных домах» под покровительством императрицы Александры Федоровны. В Указе Николая II отмечалось, что попечительство было предназначено «оказывать существующим подобного рода учреждениям необходимую поддержку и помощь, а также содействовать приумножению их». К 1900 г. в ведении попечительства было 135 домов трудолюбия, а к 1912 г.– уже 239 таких заведений. С 1897 г. увидел свет один из первых российских журналов, посвященных проблемам призрения – «Трудовая помощь».

Так постепенно оформилась идея «трудовой помощи» как системы мер по организации самостоятельной трудовой жизни, включавшей в себя разнообразные мероприятия по трудоустройству нищих и безработных. Популяризаторы «трудовой помощи» (Д. Линев, Е. Максимов и др.) считали, что дело помощи нуждающимся слоям населения не может ограничиваться лищь созданием домов трудолюбия, а требует организации большой сети бюро по найму и спросу рабочей силы, сообщающей собранную информацию в уездные и губернские города, что будет способствовать целенаправленному перемещению населения в поисках работы. Далее по путям постоянной миграции рабочей силы следовало создавать сети лечебно-продовольственных пунктов, бань, столовых, приютов. Другой стороной «трудовой помощи» могло стать открытие касс и фондов взаимопомощи для приобретения земли, продуктов и средств производства. Такие мероприятия, по мнению Д. Линева, закрепленные на законодательном уровне, будут способствовать охране труда, поддерживать ценности трудовой жизни и, следовательно, сокращать нищенство.

В то же время рекомендации зачастую оставались в области «должного», реальность же оказывалась куда более прозаической, о чем свидетельствует реальная практика Попечительства о домах трудолюбия и работных домах. Последнее десятилетие XIX в. ознаменовалось крупным недородом почти во всех европейских губерниях России. Наиболее тяжелым оказался 1899 г., когда миллионы голодающих крестьян нуждались к общественной и правительственной помощи. Попечительством было собрано несколько миллионов рублей пожертвованиями и оно приступило к организации помощи в Казанской, Вятской и Симбирской губерниях.

Принимался целый ряд мер:

1. Вначале была оказана срочная продовольственная помощь, организованы бесплатные столовые и фельдшерские пункты. Однако организаторы обратили внимание на некоторый деморализующий эффект этого рода забот. Честный работник стыдился при мысли, что он даром, безо всякого труда получает пищу, тогда как он нуждается в работе, а не в бесплатной подачке. В связи с этим и было решено дополнить ее более действенной и целесообразной помощью.

2. Были предприняты такие общественные работы, которые служили на пользу всей местности и не могли быть реализованы индивидуальными усилиями – срывание косогоров, исправление подъемов и спусков, расширение дорог, устройство запруд и мостов, рытье глубоких колодцев. Затраченные на эти цели Попечительством деньги (более 200 тыс. рублей) целиком остались у местного населения, заработок помогал прокормить семью и поддержать хозяйство в трудное время.

3. Одновременно Попечительство приступило к организации в крупных деревнях и уездных городах различных учебных заведений: столярных, кузнечно-слесарных, ткацких и т.п. с необходимыми складами сырья. Было обращено внимание на развитие местных кустарных промыслов, которые могли служить поддержкой при критическом состоянии основного сельскохозяйственного производства.

4. В 177 населенных пунктах были устроены детские ясли, которыми воспользовалось 7856 малолетних детей. Освобожденное на время от заботы о подрастающем поколении население увеличило свою трудовую производительность. Кроме того, дети приучались к порядку и опрятности.

Разумеется, помощь оказывалась Попечительством лишь при наличии средств; по мере их исчерпания программа сворачивалась, однако многие крестьяне благодаря помощи и поддержке были спасены от впадения в нищету. Эволюция идеи «трудовой помощи» наглядно показывала, что эта церковная инициатива стала объектом внимания и государства и общественности.

Вторым важным обстоятельством в оживлении внимания церкви к вопросам благотворительности стало появление в мае 1864 г. «Основных правил для учреждения церковных братств». Братская деятельность решала четыре основные группы задач: 1) религиозно-просветительную (образование детей и взрослых); 2) миссионерскую (христианизация неправославных народов); 3) благотворительную (учреждение богоугодных заведений и оказание помощи неимущим и немощным); 4) церковно-устроитель-ную (заботы о благолепии храмов, стройном богослужении и помощи причту). Члены братства обязаны были либо вносить регулярные денежные взносы, либо участвовать личным трудом. Общее собрание братства вверяло управление Совету. Согласно типичному уставу–Александровского православного братства (Кострома, 1885 г.),– членами братства были: 1) почетные пожизненные члены, единовременно пожертвовавшие в его пользу 100 рублей и больше; 2) действительные члены, платившие ежегодные взносы в размере от 3 до 5 рублей; 3) члены-сотрудники, , оказывавшие содействие братству своим трудом (напри-1 мер, содержатели мастерских при братстве, лица, обучавшие бесплатно бедных детей ремеслам, принявшие на себя уход за больными в братских лечебницах и богадельнях и др.).

Наконец, в августе 1864 г. появился «Закон о приходских попечительствах при православных церквах». Главной задачей деятельности попечительств была, правда, не столько благотворительность, сколько забота о благосостоянии и благоустройстве местной церкви. В основу их работы были положены весьма демократичные принципы (в попечительский совет должны были входить и местные священники, и выборные от прихожан). Попечительства должны были существовать исключительно на пожертвования прихожан.

В то же время не было ясности по поводу подчиненности названных попечительств. В самом законе нигде не упомянуто о том, что эти попечительства суть «церковные», и это породило в дальнейшем спор: попечительства должнь. подчиняться местному епархиальному начальству или местной земской управе? Споры вели к постоянным расколам и разногласиям. В итоге положение самих попечительств было неустойчивым: так, к началу 1890-х гг. насчитывалось более 18 тыс. попечительств, однако известно, что жизнь многих из них не была долгой, они быстро открывались и столь же быстро закрывались. Например, в 1893 г. открылось 872 попечительства, а закрылось 689. В 1868 г. при церквах было 272 богадельни, а к началу 1890-х гг.– 660. При этом большинство богаделен содержалось не за счет приходов, а на пожертвования отдельных лиц, проценты с завещанных капиталов и т.п. В 1893 г. при монастырях и церквах имелось 480 больниц и 729 богаделен, в которых призревалось всего 9700 человек, то есть в среднем по 8 человек в каждом.

Тем самым закон о приходских попечительствах не был цельным и последовательным актом, так как епархиальная власть, подчиненная Синоду, не могла уступить право на распоряжение церковными капиталами собранию прихожан, а без добровольного участия последних не могла быть восстановлена общественная жизнь прихода. Попечительства оказывались в подавляющем большинстве случаев «бумажными» организациями, иногда простым списком местного клира, членов попечительства и лиц, получавших жалованье по духовному ведомству. Не случайно в связи с этим сами правительственные чиновники не без горечи признавали, что от закона 1864 г. получилось «не оживление прихода, а средство к окончательному его разложению»,

Несколько более живой оказалась деятельность приходских попечительств в Петербурге. Так, в 1863 г. по инициативе о. Александра Гумплевского было основано приходское Александро-Иосифовское братство. Вскоре при Христорождествеиском приходе был устроен приют для нищих, а затем и бесплатная столовая (работавшая в выходные и праздничные дни, а также по заказу для устройства поминок). Тогда же была сделана попытка организовать при братстве так называемую «приходскую кассу», средства которой должны были слагаться из добровольных и обязательных взносов зажиточных прихожан, а также из частных пожертвований. На деньги кассы планировалось учредить при приюте воскресную школу, рукодельный приют, богадельню для одиноких женщин и больницу, однако эта попытка не удалась.

В ноябре 1868 г. при том же братстве была устроена сберегательная касса для бедных с целью «доставить небогатым людям скопить себе копейку на черный день». К 1871 г. в кассе имелось до 36 тыс. рублей, но затем она была изъята в ведение Государственного банка как «учреждение хотя и полезное для бедных, но мало имеющее отношения к благотворительности».

В 1864 г. были учреждены также бесплатные квартиры для бедных женщин. К середине 1870-х гг. бесплатными квартирами в Петербурге пользовалось до 250 женщин, а дешевыми – около 300 человек. Более того, помощь бедным через предоставление бесплатной или дешевой квартиры была признана местными приходскими попечительствами наиболее целесообразной (так как цены на жилье в столице росли куда быстрее, чем заработная плата).

К началу 1900-х гг. в столице действовало 33 приходских попечительства с общим капиталом в 5 миллионов рублей, тратившие на постоянные и единовременные денежные пособия нуждающимся 4 тыс. рублей и до 200 тыс. рублей на бесплатные обеды. Попечительства содержали 12 дневных приютов (на 640 детей) и 26 постоянных (на 850 детей). Кроме того, два попечительства (Больше-Коломенское и Сергиевское) содержали летние санатории для бесприютных детей. Имелось более 1000 мест в собственных богадельнях и 200 – в бесплатных квартирах. В 1864 г. по инициативе Гумилевского была устроена первая приходская женская богадельня, и к началу 1900-х гг. их было уже 27. Любопытно заметить, что в них призревались в основном женщины преклонного возраста (более 1 тыс., а мужчин лишь 29), это объяснялось тем, что «силы женщины ослабевают раньше, чем силы мужчины» и что «мужской труд состоит в большем спросе и лучшем вознаграждении».

По закону о приходских попечительствах последние не были обязаны заниматься непременно делами благотворительности, а могли выбирать между, так сказать, «хлебом духовным» и «хлебом телесным». В результате, по данным за 1900 г., выяснилось, что расходы приходских попечительств на собственно благотворительные нужды очень невелики, составляя около 15,4% от общего объема; большая же часть расходов (78,5%) шла на благоустройство церквей. Выявились и наиболее «клерикальные» губернии – в основном Центр и Север России (Тамбовская, Самарская, Вятская, Саратовская, Вологодская, Новгородская губернии). В большей степени озабочены делом благотворительности были столичные губернии, а также Нижегородская, Ярославская и уральские (Пермская, Оренбургская, Уфимская, Казанская) губернии.

Так, в Пермской губернии активную роль в попечении сирот играли церковноприходские попечительства и монастыри: Успенский женский монастырь в Перми (с 1883 г.), Новотихвинский женский монастырь в Екатеринбурге (с 1866 г.), Иоанно-Предтеченский женский монастырь в Кунгурском уезде, Далматовский монастырь (с 1895 г.).

Особенно заметной была роль благотворительных обществ Ведомства православного исповедания. В указанный период в Пермской губернии насчитывалось 215 учреждений ведомства, из них 9 в Перми и 206 в уездных городах, заводских поселках и селах. Названные учреждения и приходские попечительства в основном обслуживали взрослое население, но не забывали и детей. В Екатеринбурге были открыты детский приют при Новотихвинском женском монастыре и башкирский приют епархиального комитета православного миссионерского общества. В Екатеринбургском уезде в поселке Сысертского завода был создан детский приют при Успенской церкви и Петропавловский приют приходского попечительства. В Ка-мышлове и уезде были открыты Грязновский сиротский приют, приют для сирот приходского попечительства а поселке Камышловского завода, детский приют при Дал-матовском монастыре.

Только в начале 1905 г. Синод сделал распоряжение об организации «приходских собраний и советов», которые несколько расширили автономию приходов и участие прихожан в управлении ими. Именно с этого времени наблюдается кратковременное возрождение приходской жизни, в том числе и благотворительности. Уже к 1914 г. в Петербурге расходы на церковную благотворительную деятельность сравнялись с затратами городского светского попечительства. Однако и тогда восстановления древней традиции выборов священников самими прихожанами не произошло, и в целом обновления церковной жизни «сни-'jy» не получилось. Не удалось возродить и раннехристианский институт диаконисе: лишь немногие женщины принимали участие в этом деле, да и их энтузиазма хватало ненадолго. Основная часть работников приходских попечительств получала жалованье за счет пожертвований мирян, доходов от производственной и торговой деятельности приходов. Бесплатная благотворительная деятельность служила лишь сравнительно незначительным дополнением к работе оплачиваемой.

Особое значение имело также православное трезвен-ническое движение, которое получило наибольшее развитие в Петербурге. Надо заметить, что в XIX в., с вступлением страны на путь буржуазного развития, характер потребления алкоголя изменился: прежде оно было редким и умеренным, а опьянение – легким; стало же – частым и обильным, а опьянение – тяжелым и оглушающим. По заключению выдающегося русского психиатра И. А. Си-корского, «раньше было пьянство, а с XIX в. начался алкоголизм с его неизбежными последствиями, до алкоголизма всего населения включительно». Особую опасность алкоголь представлял для России, находящейся в зоне холодного климата и производящей потому преимущественно крепкий спиртной напиток – водку. Последняя действует на человеческий организм наиболее быстро, сильно и длительно, быстро понижая температуру тела, что увеличивает опасность алкогольных отравлений и смерти. Не случайно Сикорский замечал, что «ввиду своего климата, русский народ, для своего физического самосохранения, должен быть более трезвым, нежели другие народы».

В 1850-е гг. при Воскресенской церкви близ Варшавского вокзала (в центре наиболее бедного, пролетарского района столицы) было образовано небольшое братство духовенства. За полвека своей деятельности оно выросло во Всероссийское Александро-Невское братство трезвости, доказавшее, что успешная борьба с пьянством в России вполне возможна. Только за предвоенное десятилетие (1905-1914 гг.) Братство израсходовало на борьбу с пьянством полмиллиона рублей, охватив своей опекой более миллиона страждущих. Регулярно выпускалось 4 журнала, которые печатались в собственной типографии.

Инициатива церкви в начале XX в. получила долгожданную поддержку со стороны правительства. В декабре 190S г. были отменены выдачи чарки водки нижним чинам в армии и запрещена продажа крепких спиртных напитков в солдатских лавках и буфетах. По призыву Синода с 1909/10 учебного года стало проводиться противоалкогольное просвещение и подготовка к трезвенной пастырской деятельности в духовных семинариях. 16 ноября 1911г. III Государственная дума приняла законопроект о мерах борьбы с пьянством. Наконец, 30 января 1914 г. Николай II заявил о необходимости изыскания иных средств государственных доходов, чем казенная продажа спиртных напитков. Мнение императора имело неоднозначные следствия: с одной стороны, повсеместно крестьянские общества и земства стали принимать многочисленные запретительные приговоры (в Рязанской губернии за первое полугодие 3914 г. было закрыто около половины казенных винных лавок и питейных заведений), с другой стороны, закрытие винных лавок в крупных городах после Пасхи привело к забастовкам на заводах.

Тем не менее близорукая политика правительства, фактически направленная на спаивание русского населения, принесла самые плачевные плоды. Так, с начала введения всеобщей воинской повинности в 1874 г. неизменно росло число призывников, негодных к службе, несмотря на постепенное снижение уровня медицинских требований. В 1909 г. в стране таковых было 60%. Для сравнения – в Норвегии в результате последовательных мер по ограничению потребления крепких спиртных напитков с 1830 по 1880 гг. процент негодных призывников понизился с 35,7 до 20,4.

Таким образом, благотворительная деятельность церкви развивалась крайне неравномерно. Наибольшие успехи достигались лишь в том случае, когда церковь опиралась на силы светской общественности и прихожан (организация Домов трудолюбия, приходские попечительства в Петербурге, трезвенническое движение). Там же, где действовали под мелочной опекой Святейшего Синода и правительственных чиновников, все благотворительные начинания обычно оборачивались откровенной показухой.

Первые исследования по явлениям социальной патологии. основные развития системы социальной помощи

Ярким свидетельством внимания российского общества к проблемам благотворительности стало появление на рубеже XIX-XX вв. исследований, посвященных анализу явлений социальной патологии: нищенства, проституции, пьянства, самоубийства.

Надо заметить, что одним из первых, обратившихся к анализу названных явлений, был И. Г. Прыжов, прославившийся в 1860-1870-е гг. двумя своими сочинениями: «История кабаков в России в связи с историей русского народа» и «Нищие на Святой Руси». К сожалению, и сам исследователь был завсегдатаем питейных заведений.

В первом сочинении Прыжов попытался доказать, что истинной причиной распространения пьянства на Руси было «жестокое насаждение» его сверху ради получения государством, помещиками-винокурами и разного рода «откупщиками» огромных доходов. Так, по Отчету департамента неокладных сборов за 1889 г., в России имелось более 150 тыс. кабаков, из которых 102 тыс. спаивали сельское население. Церквей же было в четыре, а школ – в шесть раз меньше. Однако даже в официальном отчете отмечалось, что кабак «представляет собою такой доминирующий источник дохода, от которого обременное огромными расходами государственное казначейство отказаться никак не может».

Более того, те, кто пытался «отучить» народ пить, подвергался гонениям и со стороны церкви, и со стороны государства. Примером тому послужила судьба выдающегося русского церковного деятеля XVIII в., воронежского епископа Тихона. В 1765 г. Тихон стал проповедовать отказ от пития; люди, вняв поучениям священника, разбили бочки с вином. Тут же последовал донос, что епископ смущает народ, «учит его не пить водки» и тем подрывает казенный интерес. В результате Тихон был отстранен от управления паствой и отправлен в монастырь. Справедливости ради следует заметить, что впоследствии монах-трезвенник был причислен к лику святых.

В заключение Прыжов доказывал, что никакие уговоры и угрозы не заставят народ бросить пить, а произойдет это «лишь по инициативе народа». Примером тому может служить «трезвенное движение» 1858–1859 гг., когда целые деревни и волости бросали пить, чтобы не покупать водку низкого качества по завышенным государством ценам.

В 1899 г. появилась работа И. А. Сикорского «О влиянии спиртных напитков на здоровье и нравственность населения России». В ней автор привел статистические сведения о «внезапных и случайных смертях» с 1870 по 1887 гг. За этот период сгорело 16,2 тыс. человек, замерзло 22 тысячи, а «умерло от опоя водкой» 84 тыс. чел (эта цифра уступала лишь числу утонувших – 124,5 тыс. человек). Отсюда следовал и вывод: «Алкоголь есть великий убийца, от него гибнет более человеческих жизней, чем от рук настоящих убийц, чем от яда, чем от зимней стужи, чем от грома небесного!». К физическим последствиям потребления алкоголя И. А. Сикорский относил: 1) усиление заболеваемости населения, 2) возрастание смертности, 3) увеличение числа внезапных смертей, 4) сокращение продолжительности жизни.

Кроме того, Сикорский одним из первых попытался выявить зависимость, используя данные официальной статистики, между уровнем потребления алкоголя и такими явлениями, как половые преступления, смертность детей и самоубийства. Говоря о половых преступлениях, автор отмечал, что в подавляющем большинстве случаев имело место «состояние невменения» у обвиняемых, что указывало на «возрастающую психопатическую болезненность населения». Затем И. Сикорский сопоставил по районам России среднее количество потребляемого за год алкоголя (в пересчете на безводный спирт) и статистику половых преступлений. Выяснилось, что в столичных губерниях среднее потребление (с 1886 по 1896 гг.) составило 0,77 кг на душу, а численность преступлений – 23,4 случая на миллион населения; напротив, в районах с относительно низким потреблением алкоголя (например, в северных губерниях – 0,16 кг) налицо и более низкий уровень преступности на половой почве (11,8 случая на миллион).

Воспользовавшись той же методикой, автор сопоставил данные о потреблении спиртных напитков и о смертности детей до 5 лет (в столичных губерниях она составляла 15% от общего числа; в северных – 12%); а также о числе самоубийств (60 и 24 случая соответственно). Таким образом, потребление алкоголя напрямую вело к ухудшению нервно-психического здоровья населения, а именно: 1) увеличению числа преступлений, 2) понижению нравственности, 3) возрастанию нервных и психических болезней и т.п.

Важность работы И. Сикорского состояла не только в доказательстве убийственного воздействия пьянства на общее состояние морали и здоровья в обществе в целом, но и, что немаловажно, в применении сравнительно-статистического метода в исследовании данных вопросов. Не менее важным направлением в исследованиях становится и изучение причин и сущности такого феномена, как нищенство. И. Прыжов в работе «Нищие на Святой Руси» писал: «Нищими на святой Руси называется сословие людей, ничего не делающих и промышляющих сбором подаяний Христа ради». По мнению того же Прыжова «всякая помощь нищим (милостыня) только плодит нищих и с нищими унижает все общество и производит самые уродливые явления в жизни». В то же время автор считал, что само по себе нищенство есть своего рода традиция на Руси, и не останавливался ни на причинах появления этого явления, ни на классификации нищих.

Л. Семилужинский в сочинении «Бродячее население Сибири», появившемся в 1890-е гг., попытался дать классификацию «бродяг». Он выделил пять их видов: «бродяги-работники», «бродяги-нищие», «бродяги-воры», «бродяги-обманщики» и «бродяги-монетчики». Такая классификация была несколько наивной; здесь смешивались и вольнонаемные работники, и профессиональные нищие, и обычные уголовники.

Более основательно к проблемам классификации подошел А. И. Свирский, составивший в середине 1890-х гг. целый реестр нищенства на основании изучения жизни этих «полупролетариев» и по сводкам петербургской полиции. Он ил всех нищих следущим образом:

«Христорадники» (попрошайки)

1. «Богомолы» (просят милостыню на паперти),

2. «Могильщики» (просят на кладбищах).

3. «Горбачи» (побираются с сумой).

4. «Ерусалимцы» (якобы совершают паломничество). «Железнодорожники» (просят в вагонах поездов).

6. «Севастопольцы» (утверждают, что были ранены на Крымской войне).

7. «Барабанщики» (стучат под окнами).

8. «Безродники» (бродяги).

9. «Складчики» (берут и деньгами, и натурой: хлебом, яйцами, овощами, старым тряпьем).

«Охотники» (высший ранг)

1. «Сочинители): (подают благотворителям просительные письма).

2. «Протекционисты» (якобы являются по рекомендации знакомого).

3. «Погорельцы» (говорят, что были очень богаты, но пожар уничтожил все их добро).

4. «Переселенцы» (крестьяне, никогда не видавшие деревни).

А. И. Свирский, поставив перед собою задачу изучить жизнь «дна» общества изнутри, облачался в тряпье и время от времени жил среди нищих Санкт-Петербурга, Ростова и других городов России. По его мнению, до 70-80% нищих составляли так называемые «профессионалы», для которых попрошайничество было более легким, чем работа, способом заработать на пропитание. Существовали даже своеобразные «школы нищих». В 1892 г. А. И. Свирским была обнаружена одна такая «школа», которая содержалась под видом постоялого двора неким Осином Черным. Заведение находилось за Серпуховской заставой, в чайной тайно торговали водкой, тут же были харчевня и «клоповник» (ночлежный дом). Осип Черный укрывал убогих от полиции, изымая у постояльцев значительную часть выручки и богатея день ото дня.

Не лучшей оказывалась ситуация и в других городах империи. Журнал «Трудовая помощь» в 1898 г. отмечал: «Поданным московских городских попечительств, нищенки Москвы собирают в день около 70 копеек. А так как в Москве уже в 1889 г. было свыше 3500 лиц, живущих пособием, то с полной вероятностью можно допустить, что только на одних нищих москвичи расходуют много больше миллиона рублей».

А. Левенстим в работе «Профессиональное нищенство, его причины и форма» (изданной в Петербурге в 3 899 г.) дополнил список «профессий» тогдашнего нищенства: 1) женщина с «больным ребенком» (иногда вместо ребенка полено); 2) собирающие «на погребение младенца» (с гробиком в руках); 3) собирающие «на приданое невесте»; 4) собирающие «по слабости здоровья ввиду выписки из больницы»; 5) «калеки» и «слепые»; 6) собирающие «на угнанную или павшую лошадь»; 7) собирающие «на билет для возвращения на родину»; 8) «благородные, потерпевшие за правду»; 9) «бывшие» купцы, студенты и пр.; 10) шарманщики, музыканты, дети с «ученым барсуком». Затем Левенстим горько добавил: «В этом перечне не исчерпаны все виды нищенских просьб, так как нищая братия, приноравливаясь к общему прогрессу и к интересам дня, постоянно изобретает новые формы попрошайничества».

Обращаясь к другому аспекту в изучении проблемы нищенства – к причинам его появления и существования,– А. Левенстим отмечал, что «не только отсутствие призрения, но даже существующие порядки или прямые указания закона служат нередко источником нищенства и причиной его усиления». Отсюда выводились «основные» и «временные» экономические причины нищенства.

«Основные» причины: 1) «безотрадное положение» отечественного призрения, что являлось, при всех запретах, косвенным попустительством нищенству; 2) «ссылка на поселение» или переселение при невозможности найти работу; 3) «высылка из столиц на родину» или в другие места нищих, бродяг и отбывших тюремный срок.

«Временные» причины: 1) обеднение крестьянских хозяйств, отсутствие ремесел и кустарных промыслов; 2) обезземеливание и отрыв крестьян от земли; 3) отсутствие заработков; 4) переселение массы народа из деревни в города и фабричные центры; 5) постоянная и сезонная безработица.

После анализа экономических причин, А. Левенстим обратился к причинам этнографическим и бытовым. К числу первых автор отнес «те народности, которые дают крупный процент нищих». А именно: цыган («все бродяги и все нищие»), башкир и коми-зырян (в Пермской губернии), татар (в Саратовской губернии), карелов (в Тверской губернии). Все эти народы, по мнению автора, «тунеядцы, стоящие в стороне от всякого серьезного дела», нищенствующие «по беспечности и лени». К числу «бытовых» причин были отнесены «обычаи и мировоззрения крестьян, мещан и купцов», способствующие распространению нищенства. «Добросердечие» и привычка подавать милостыню превратили нищенство в выгодную профессию, необремененную тяжелым трудом.

Е. Максимов в работе «Происхождение нищенства и меры борьбы с ним» (Спб., 1901) отнес те причины нищенства, на которые указывал Левенстим, к одной большой группе «социальных» причин, порождающих нищенство, выделив еще две группы, а именно: 1) причины «индивидуальные и моральные» (старость, убожество, «калече-ство», неожиданная или временная утрата трудоспособности и т.п.) и 2) причины «семейные» («слабость» семьи, то есть несоответствие между числом трудоспособных и едоков; семейные ы и раздоры; смерть, болезни, отказы от поддержки со стороны членов семьи и т.п.).

Четыре группы причин, порождающих профессиональное нищенство, выделил И. Мещанинов в своем докладе «О нищенстве в России и способах борьбы с этим явлением» на съезде деятелей по общественному и частному призрению (1910): экономические, этнографические, исторические и бытовые.

И. Мещанинов выделял и четыре разряда нищих: 1) впавшие в убожество от стечения несчастных обстоятельств (сиротство, старость, болезнь) и неспособные к труду; 2) впавшие в убожество по тем же обстоятельствам, но трудоспособные, лишь не имеющие возможности найти работу; 3) способные к труду, не желающие работать «по лености», превратившие нищенство в ремесло; 4) случайные или временные нищие, пострадавшие от непредвиденных несчастных обстоятельств (просрочившие по неграмотности паспорт и потому лишившиеся работы; находящиеся вдалеке от дома и лишившиеся почему-либо денег и т.п.).

Не менее любопытным представляется выделение Мещаниновым и так называемых «нищенских гнезд» в России. Среди последних выделялось, например, село Клепени Смоленской губернии (село было сожжено дотла французами в 1812 г. и все население пошло по миру, прося милостыню; промысел оказался настолько выгодным, что и минуя 100 лет поселяне все еще занимались тем же). В селе Шувалове Московской губернии нищенство было организовано еще более «правильно»: по окончании полевых работ «шувалики» поголовно отправлялись на промысел. Последний проводился в три этапа: с 6 августа по 1 октября отправлялись в Тульскую и Воронежскую губернии, где просили «на неурожай и градобитье»; с 15 ноября по начало марта – в Польшу, Прибалтику и Финляндию, где просили «на погорелое»; с середины мая по конец июня – в Петербург и Москву под видом монахов и «странников», совершающих паломничество в Святую землю. В Пензенской губернии нищенством занималось сразу несколько деревень, известных под названием «колуны». Кроме того, что занимались нищенством сами (в надлежащих костюмах: монашеских рясах, солдатских шинелях, рваных кафтанах), «колуны» еще и нанимали на работу посторонних.

Несколько иначе к анализу русского нищенства подошел А. Бахтиаров в работе «Босяки: Очерки с натуры» (Спб., 1903). Отказавшись от попыток выделить «профессии» нищенства, автор описал несколько устойчивых видов и приемов попрошайничества, применявшихся по всей России:

1. «На паперти». Это был самый невинный и безопасный способ, так как обычно полиция не трогала нищих у церквей и на кладбищах. Места эти всегда занимались самыми отпетыми старыми нищими, безжалостно изгонявшими конкурентов.

2. «Стойка» – пребывание на постоянном месте в городе при скоплении народа, но вдали от полицейских глаз. Прием требовал знания человеческой психологии и наблюдательности, так как в зависимости от пола, возраста и внешнего вида прохожего приходилось импровизировать, прося то на ночлег» то на хлеб, то на лечение.

3. «Ход» – движение по городу или железнодорожным пригородным вагонам. «Ходоки» делились на «сухих», презиравших брать не деньгами, и «савотейщиков», берущих хлебом. В последнем случае скромность просьбы – «кусок хлеба, Христа ради» – и внешне опрятный вид просившего приносили желаемый эффект. «Савотейщик» не имел облика ординарного нищего – убогого, в рубище и зловонного. Это подкупало: видно было, что вполне порядочный человек временно попал в затруднительное положение и нуждается в поддержке. Хитрость же заключалась в длинном пальто «савотейщика», имевшем огромные внутренние карманы, куда помещалось полтора пуда хлеба. По мере сбора он раздувался, как пузырь, а на улице его трудно было заподозрить в побирушестве. Собранную «пошлину» продавали в ночлежные столовые или хозяевам скота в пригородах.

4. «Сесть на якорь» – просить милостыню, сидя на голой земле, зимой на снегу, часто притворяясь калекой. Это требовало известного артистизма. Способ доходный, но опасный – можно было легко попасть в руки городового.

5. «Круговая» – сбор милостыни в субботу, когда нищие обходили лавки. «Суббота – праздник нищих», говорили они сами. И если в этот день лавочники по старорусскому обычаю не отказывали в подаянии, то в другие дни нищие могли услышать: «Бог подаст! У нас по субботам подают!».

6. «Стрелять по знакомым местам» – совершать планомерный обход домов состоятельных граждан, уже известных своей благотворительностью. Обычно «стреляли» вдвоем: один в «спецодежде» (без рубашки, в пиджаке в заплатах на голое тело, в рваных ботинках) входил в контакт с хозяином дома. Второй ждал где-нибудь за углом с мешком, в который набивалась добыча (обычно старая, но добротная одежда). Вечером одежда продавалась старьевщикам, специально для этой цели собиравшимся у дверей ночлежек.

По иному подошел А. Бахтиаров и к типологии нищих, выделив, исходя из психологических мотивов нищенской деятельности, 6 разрядов, присоединив к ним и возможные практические меры уничтожения нищенства:

1. Лица «злой воли», «притворного лукавства», вполне сознающие безнравственность своей деятельности, но продолжавшие бы заниматься обманным промыслом даже при возможности жить честно (от трети до половины всего состава нищих). Меры профилактики этой группы только карательные.

2. Лица, не вполне сознающие аморальность обмана и занимавшиеся им «бессознательно» и добровольно. Они продолжали бы им заниматься при объективной возможности жить иначе. Вполне вероятно, что мягкая система мер принудительного труда, моральное воспитание, простое человеческое понимание способны были вырвать их из нищенской среды,

3. Лица, не сознающие позора нищенства и обмана, с ним связанного, вследствие своего «воспитания» улицей, нравственной деформации и физического вырождения. Часто это нищие во втором и третьем поколении, иногда калеки. Для этих людей, по мнению А. Бахтиарова, нужны не тюрьмы, а богоугодные заведения, приюты и лечебницы.

4. Лица, которые побирались по постороннему внешнему давлению как ситуационному (неудачи, драмы, скверные обстоятельства жизни), так и персональному (например, когда глава семьи принуждал жену и детей собирать подаяние или подрядчик эксплуатировал наемных нищих). Как правило, подобные люди болезненно сознавали пагубность своего положения. Им необходимо было помочь «встать на ноги» серией организационных мер – личных, общественных и государственных.

5. Лица, руководствовавшиеся религиозными побуждениями и оценивавшие сбор милостыни как дело, «угодное Богу». Часто среди них встречались паломники в святые места и бывшие состоятельные люди, решившие жить по правилу: «Раздай имущество свое и по Мне гряди». Нищенство по религиозным мотивам, по мнению А. Бах-тиарова, можно было уничтожить, только создав иные условия народной жизни и быта, подняв уровень общего образования и самосознания народа, распространения убеждения, что значение молитвы зависит не от места ее произнесения, а от искренности и силы.

6. Лица, глубоко убежденные в своем жизненном праве на подаяние, не замечавшие, что оно несообразно с человеческим достоинством. Обычно это глубокие старики и старушки, надеявшиеся под конец жизни получить своеобразный пансион и отдых от забот и труда. Такое нищенство становилось следствием нежелания общества заниматься проблемами обеспечения старости. Средством к уничтожению такого рода нищенства могло стать создание сети богаделен и лечебниц для престарелых.

Исследователи рубежа веков останавливались также и на факте уникальности русского нищенства, создавшем свою своеобразную субкультуру. Так, А. Бахтиаров приводил в пример откровения одного из нищих в ночлежке, мировоззренчески объяснявшем собственное бродяжничество и нищенство: «Счастья нет на земле, а есть покой и движение, Я избрал последнее, а потому странствую по белу свету, пока ноги таскают... Все движется на свете, и солнце, и звезды, и земля, на которой мы живем. А камень лежит на месте и обрастает мхом».

В то же время «вольность» нищих имела негативный характер, была полной противоположностью свободе. Нищие были бесполезны не только для других, но и самим себе, ибо неспособны были на самопомощь, что прежде всего отражалось на их лицах, которые навсегда приобретали жалкий «просительный» характер. Сотрудники комитетов нищеты обращали внимание на то, что подавляющая часть их клиентуры выделялась забитым видом, чрезмерной худобой и апатичным, безжизненным выражением лица, чему следовало и соответствующее прагматическое обоснование: «Чем человек безобразнее, тем больше господа подают».

Накопление сбережений нищими сводилось к обычному скопидомству, закреплявшемуся сведением всех своих личных потребностей к минимуму, хотя иногда в печати мелькали сообщения о скандально богатых свадьбах нищих. Однако, даже став материально богаче подавляющего большинства подлинных нищих, скопидомы так и оставались на обочине жизни, частью «дна». Мужчины, как правило, свои доходы пропивали, хотя и находили силы для некой солидарности, проявляя «дух товарищества», в силу которого они часто мстили за напрасно обиженного. Женщины, накопив деньжат, иногда давали их под проценты, постоянно увеличивая капитал. Мысли же о позитивном вкладе капитала в какое-либо «дело» или в воспитание собственных детей не возникало.

Обреченность и отчуждение нищих находили себе место в создании особого языка, понятного только им. Жаргон здесь выполнял двоякую функцию: создавал особую группу, превращая человека в «своего», и усиливал социальную изоляцию, проводя границу двух миров – официального и «дна». Их словесное творчество перекликалось с уголовным, часть терминов и песен были общими. Встречались и региональные вариации: московские нищие употребляли словечки, не известные киевским или ростовским, и наоборот. Но был и общепринятый жаргон, подавляющую часть которого составляли смысловые перевертыши (например: городовой – «фараон», переодетый полицейский – «паук», табак – «смолка» (отсюда курить – «смолить»), часы – «бочонок», ботинки – «коты», спички – «зайчики», деньги – «сор», паспорт–«бирка», кошелек – «шмель», игра в карты – «чтение святцев», нары – «шхеры», сидеть в заключении – «париться», просить подаяние – «звонить», «стрелять» и т.д.).

Имелись и подлинные филологические изобретения: так, «лататы задать» или «нарезать» означало скрыться от погони, «куклим» – купленный чужой паспорт, «напехте-риться» – наесться, «этап ломать» – быть высланным к месту прописки, «шмон» – обыск, «гоп» –- пребывание в ночлежке, «грызть окно» – просить подаяние. Говорили в любопытном ритме – быстро тараторя, проглатывая общеупотребительные слова и медленно произнося изобретенные. Непосвященным вообще нельзя было понять о чем идет речь. Не случайно в качестве одной из мер по борьбе с нищенством предлагалось создать особые отряды полиции, знакомые с нищенским языком., IX

Не скупились обитатели «дна» и на самоаттестации – «праздное сословие», «нищая братия», «босая команда», «золотая рота», «нищеброды», «работнички рукопротяж-ной фабрики». В Москве в начале XX в. своеобразным «культурным» клубом нищих и босяков стала дешевая столовая при ночлежке, открытой городской думой. Здесь можно было услышать популярные песни нищих: «Песнь бродяги», «Бродяга, судьбу проклиная..,». Известностью пользовался поэт-босяк Иван Бурда, ставший автором песен, расходившихся в рукописных листках и исполнявшихся в ночлежках и «малинах»: «Песнь вора», «Серая свита», «Вяземские громилы», «Песнь арестанта», «О палатах графа Морковкина» и др. В песнях сочетались, с одной стороны, бахвальство и завышенная оценка собственной хитрости и ловкости, а с другой – тоска по другой жизни и сентиментальная жалость к собственной судьбе.

К проблемам самоубийств на рубеже веков обратились такие исследователи, как А. Лихачев и В. Бехтерев. А. В. Лихачев в работе «Самоубийство в Западной Европе и Европейской России» (Спб, 1882) попытался выделить основные мотивы к самоубийствам, а именно: 1) душевные болезни; 2) пьянство; 3) материальные невзгоды (бедность, денежные потери, потеря места и т.п.); 4) «утомление жизнью» («жизнь в тягость», «тоска по родине»); 5) различные «страхи» – перед военной службой, взыскания по службе, провала на экзамене и т.п.; 5) горе, жестокое обращение и обиды; 6) физические страдания; 7) стыд и страх наказания (страх перед судом, перед раскрытием преступления и т.п.); 8) «любовь» (ревность, несчастная любовь, внебрачная беременность).

Одновременно Лихачев отмечал, что «покушавшиеся на самоубийство редко выскажут истинный мотив своего поступка». Так, в 1871 г. московский крестьянин в нетрезвом виде бросился в реку и, будучи вытащен, привел мотив – потеря денег; по вытрезвлении же заявил, что ничего не помнит; в январе 1872 г, в пьяном виде повесился кучер; его успели вытащить, по вытрезвлении тот заявил, что ничего не помнит, а через три дня вновь повесился (уже насмерть). Надо заметить, что в начале 1880-х гг. по России прокатилась целая «эпидемия самоубийств» (при том, что самоубийство отнесено христианством к ряду смертных грехов). Так, например, осенью 1881 г. в Оренбургском учительском институте сразу два воспитанника попытались свести счеты с жизнью: первый – из-за «утомления жизнью»; второй – от «несчастной любви».

В 1912г. появилась работа В. О. Бехтерева «О причинах самоубийства и возможной борьбе с ними», где автор попытался связать сами факты суицида с такими явлениями современной жизни, как резкое ухудшение условий жизни, финансовое разорение, оторванность от родного очага, расслоение в обществе, пьянство, влияние личных мотивов, политические события, религиозные мотивы, доступность яда, действие аффекта, наконец, предрасположенность к самоубийству (меланхолия, ипохондрия, неврастения и т.п.).

Еще одним направлением в исследованиях стало изучение такой проблемы, как проституция, вопросов ее возникновения и функционирования. В этой связи в научной литературе рубежа веков образовались две основные школы – антропологическая и социологическая.

Первая, антропологическая, школа, находясь под влиянием воззрений итальянского психиатра и криминалиста Ч. Ломброзо, настаивала на существовании женщин, генетически обреченных на постоянное провоцирование проституции. Одним из первых, кто обратился к этому вопросу, стал пионер российской научной венерологии В. Тарновский («Проституция и аболиционизм». Спб., 1888).

Именно на вопросе «биологических и физических признаков вырождения» проституток остановился В. Тарновский. Так, по его мнению, «главные размеры черепа, каковы передне-задний и большой поперечный, у проституток меньше, чем у сельских работниц и еще менее, чем у женщин, занимающихся умственным трудом. Одновременно с этим, лицевые размеры, скулы и нижняя челюсть наоборот у проституток оказываются больше, чем у других категорий женщин. Преобладание лицевых размеров над головными указывает на меньшее совершенство типа у людей одной и той же расы; между тем как меньшая величина размеров передне-заднего и большого поперечного дает возможность заключить и о меньшем объеме мозговых масс у сказанных лиц,– меньшем объеме, идущем в ущерб как умственному развитию, так и нравственной стороне проституток». Были выделены и так называемые . «физические признаки вырождения», в том числе: неправильности зубных дуг, атрофия резцов, аномалии ушей, асимметрия лица и т.п.

По мнению В. Тарновского, у «прирожденных» проституток отмечался целый набор общих признаков вырождения, как чисто биологических, так и психологических, а именно: таз напоминал мужской, развитые лобные пазухи, тучность, волосатость по всему телу, преждевременная половая зрелость, неправильности менструаций, ничтожная плодовитость, аномалии рефлексов, ничтожное умственное развитие, притупление органов чувств, бедный эмоциональный мир, наследственный алкоголизм, погашенное материнское чувство, отсутствие стыдливости и альтруизма, лживость, тщеславие, нерасчетливость, моральная неразвитость и т.п.

Отсюда следовал и не менее любопытный вывод: «Тип проститутки, как тип прирожденно-порочного человека, существовал, существует везде и всюду, и везде по основным формам был одинаков». Основную массу таких проституток давал класс трудящихся деревенских женщин, где доля физических признаков вырождения равнялась 14%; у интеллигентных женщин она была равна 2%. Помимо «прирожденных проституток», с которыми уже ничего не поделаешь, имелись и «совращаемые в проституцию», за вызволение которых и следовало обществу бороться.

Здесь следует оговориться, что подобные рассуждения и выводы не были редкостью для второй половины XIX в., когда вполне серьезно доказывалась на основании объемов головного мозга меньшая предрасположенность женщины к умственному труду и к обучению. Исходя из положений антропологической школы, социальные причины (экономические, бытовые и др.) лишь накладываются на антропологический фундамент, могут порождать к жизни «случайных» проституток, но никак в целом не влияют на основную массу проституции.

Вторая, социологическая, школа привлекла к себе внимание гораздо большего числа отечественных исследователей, считавших, что ничто так не способствует проституции, как безысходная материальная нужда и законодательная необеспеченность прав женщины на рынке труда.

Так, В. П. Окороков («Возвращение к честному труду падших девушек». М., 1888) обратил свое внимание на проблемы организации проституции в России, когда она становится «настоящей отраслью промышленности». В этих случаях имеются как «покупатели товара» (хозяева публичных домов), так и его «продавцы» (сутенеры – мужчины-«маккавеи» и женщиныншяньки»). Попавшие в сети названных «ловцов» уже не могут вырваться из притонов («попадают в настоящую тюрьму и делаются полными рабынями своего хозяина»). Хотя исследователь и признавал в качестве одной из причин проституции «аномалии в строении отдельных органов тела и головы», однако ведущими все же он считал экономические (угроза вымирания рода, когда проститутка становилась единственной кормилицей многочисленной семьи) или бытовые (пьянство одного или обоих родителей) причины.

Проблемам истории проституции в России и современному ее состоянию были посвящены работы И. При-клонского («Проституция и ее организация». М., 1903) и Д. Бородина («Алкоголизм и проституция». Спб., 1910). И. Приклонский выделил три вида проституции: 1) «гостеприимная», оставшаяся в России как своего рода пережиток крепостного права, когда в ряде имений даже существовали помещичьи «гаремы» и устраивались «оргии»; 2) «религиозная» (например, у хлыстов, а также как пережиток языческих верований – так называемые «вечерницы» на Украине или праздник Ивана Купалы); 3) гражданская (организованная в публичных домах и неорганизованная, уличная проституция).

Касаясь причин проституции, Д. Бородин выделил множество мотивов: «начала пьянствовать», «бедность и безработица», «по глупости», «оставлена любовником без средств», «легче работать», «от стыда, лишившись невинности», «соблазнили», «собственное желание» и т.п. Однако главная причина, по мнению Бородина, одна – социальные и экономические тяготы жизни.

Наиболее фундаментальные исследования были проведены на рубеже веков известным русским исследователем П. Е. Обозненко («Поднадзорная проституция Санкт-Петербурга по данным враче бно-по лицейского комитета и Калинкинской больницы». Спб., 1896). Опросив несколько тысяч столичных проституток, П. Е. Обозненко сделал вывод, что основными причинами проституции являлись безработица, неимение средств для лечения, материальная нужда и т.п.

Другой исследователь, Б. Бентовин, в работе «Торгующие телом» (Спб., 1909) остановился на контингенте «домов терпимости», выделив четыре основные категории: 1) постоянные посетители; 2) мужчины, придающие большое значение врачебному контролю; 3) инертные мужчины, которым «нет охоты бродить по улицам и вступать в торг с женщинами»; 4) случайные посетители, чаще попадающие в публичный дом по пьянке.

Приверженцы социологической школы пришли к целому ряду важных для научного изучения проблем предотвращения проституции выводам, а именно:

1) проституция находится в обратном отношении к числу браков и увеличение числа проституток вызывается падением жизненного уровня населения;

2) социальные бедствия и экономические кризисы, массовый голод и неурожаи влекут за собою увеличение уровня проституции;

3) состав проституток постоянно обновляется, причем увеличение их числа часто связано с общим ростом мужского населения.

Итак, на рубеже XIX-XX вв. российские исследователи обратились к изучению целого ряда проблем, связанных с вопросам социальной патологии и асоциального поведения. Чертами специальных исследований стали: попытки комплексного анализа явлений социальной патологии через определение причин, мотивов и основных факторов, обусловливающих существование данных явлений; стремление к более подробной классификации явлений социальной патологии и выявлению способов борьбы с ними; попытки использования в анализе достижений медицины, социальной психологии, психодиагностики, а также методов сравнительно-статистического анализа.

Обсуждал вопросы, связанные с борьбой с нищенством, пьянством, проституцией и т.п., и I съезд русских деятелей по общественному и частному призрению в марте 1910г. Основным выводом съезда стала констатация того факта, что явления социальной патологии суть явления не индивидуального, а социального порядка. Потому и исчезнуть они могли лишь при «коренном переустройстве современного социально-экономического порядка. Они – не болезнь, а лишь симптом болезни. Болезнь – в капитали-462 стической организации общества».