«Криминогенная ситуация, виды и классификация»

Правосубъектность переводчика в гражданском судопроизводстве и порядок ее приобретения

Кузнецов О.Ю.
Современное право, 2007.
Гражданский процессуальный кодекс Российской Федерации в отличие от УПК РФ (ст. 59) или КоАП РФ (ст. 25.10) не определяет переводчика как самостоятельного участника процессуальных правоотношений, юридический статус которого в процедурах гражданского судопроизводства регламентировался бы отдельной статьей отраслевого законодательства. Вместе с тем ГПК РФ в целом ряде норм - ч. 5 ст. 10, ст. 18, ч. 2 ст. 20, ст. 97, частях 1 и 2 ст. 113, п. 8 ч. 1 ст. 150, ст. 162, ч. 1 ст. 164, ст. 168, пунктах 5 и 6 ч. 2 ст. 229 - подразумевает переводчика как самостоятельного субъекта судебного разбирательства по гражданским делам, наделенного теми или иными элементами правоспособности, дееспособности и деликтоспособности, которые в совокупности, как известно, образуют правосубъектность переводчика в контексте положений данного отраслевого процессуального закона. Поскольку в настоящее время законодательно правосубъектность переводчика в гражданском судопроизводстве не сформулирована и не закреплена, представляется актуальным и необходимым выявить ее, с тем чтобы дать возможность юридической общественности России иметь четкое представление о правовом статусе переводчика во всех процедурах разрешения споров, осуществляющихся в порядке, установленном гражданским процессуальным законом.
ГПК РФ изначально не относит переводчика к числу лиц, участвующих в деле, состав которых определяется ст. 34 данного Кодекса. Переводчик не относится ни к лицам, обратившимся в суд за защитой прав, свобод и законных интересов, ни к лицам, выступающим от своего имени в защиту прав, свобод и законных интересов другого лица, неопределенного круга лиц или в защиту интересов Российской Федерации, субъектов Российской Федерации, муниципальных образований. Таким образом, исходя из правотворческой логики отечественного гражданского процессуального законодательства переводчик не является лицом, "участвующим в деле", т.е. представителем одной из тяжущихся сторон, а позиционируется как субъект судопроизводства, участие которого в разбирательстве по конкретному иску служит интересам осуществления исключительно правосудия, обеспечивая в производстве по конкретному делу безусловное исполнение целого ряда принципов отраслевого процессуального закона - принципа языка гражданского судопроизводства (ст. 9 ГПК РФ), принципа гласности судебного разбирательства (ст. 10 ГПК РФ), принципа осуществления правосудия на основе состязательности и равенства сторон (ст. 12 ГПК РФ). Видимо, именно поэтому в главе 4 ГПК РФ, посвященной определению правосубъектности лиц, участвующих в деле, отсутствует статья, посвященная регламентации юридического статуса переводчика (равно как эксперта и специалиста, возможность участия которых в судебном разбирательстве также предусматривается отраслевым процессуальным законом). Фактически мы можем говорить о том, что в гражданском процессе переводчик не является субъектом процессуальных правоотношений в том понимании содержания его процессуального статуса, который мы видим в уголовном или административном судопроизводстве, так как его участие в разбирательстве по конкретному делу обусловлено исключительно субъективным желанием или потребностью одной из сторон реализовать свое конституционное право на свободу выбора языка общения (ч. 2 ст. 26 Конституции РФ) и, как следствие, процессуальное право на пользование лингвистическими услугами или помощью переводчика, а не императивной обязанностью суда обеспечить это право в любом случае. Именно поэтому, на наш взгляд, переводчик выступает как участник судопроизводства, призванный содействовать именно суду, а не сторонам процесса в получении и исследовании доказательств, а если быть точным, - как своеобразный юридический практический "инструмент", позволяющий стороне (или сторонам) представлять суду свою правовую позицию или имеющиеся в ее распоряжении сведения и материалы, являющиеся доказательствами по делу, когда те сформулированы или имеют материальную фиксацию в форме документа не на языке судопроизводства. Иными словами, исходя из контекста гражданского процессуального закона, мы можем сделать вывод о том, что переводчик - лицо, содействующее отправлению правосудия в рамках судебного разбирательства по конкретному исковому заявлению.
В этом, как представляется, проявляется главное методологическое отличие гражданского и уголовного процессов, обусловленное разницей стоящих перед ними задач: в первом случае это обеспечение равных условий доступа к правосудию и фактически оценки представляемых сторонами истца и ответчика доказательств; во втором - это обязанность стороны обвинения доказать в судебном заседании с соблюдением всех процессуальных норм виновность подсудимого, когда судом рассматриваются доказательства, по сути, только одной стороны. Следовательно, в контексте норм процессуального права России степень правовой регламентации статуса переводчика (по объему и детализированности норм) прямо пропорциональна значимости его влияния на допустимость доказательств (точнее - на оценку их допустимости), полученных при его непосредственном участии и закрепленных в его переводе в материалах гражданского или уголовного дела. Таким образом, мы можем говорить о том, что исключение переводчика из состава лиц, участвующих в гражданском деле (наряду с экспертом и специалистом), требующих законодательного закрепления своей правосубъектности, обусловлено ничтожно малой вероятностью возможности для него повлиять на исход судебного разбирательства по гражданскому иску в условиях, когда в соответствии со ст. 56 ГПК РФ бремя доказывания правовой позиции в равной степени лежит как на стороне истца, так и на стороне ответчика, а их доказательства имеют для суда равную значимость...
Прежде чем перейти к изучению интересующей нас проблематики, представляется необходимым определиться с кругом источников, устанавливающих правосубъектность переводчика в гражданском процессе как носителя конкретных профессиональных знаний, умений и навыков, привлекаемого к участию в судопроизводстве в целях оказания содействия правосудию. Помимо отраслевого процессуального закона в их числе следует назвать Рекомендацию ЮНЕСКО о юридической охране прав переводчиков и переводов и практических средствах по улучшению положения переводчиков, принятую 22.11.1976 на XIX Генеральной конференции ЮНЕСКО в г. Найроби (Кения) и получившую по месту своего принятия официальное наименование Рекомендация Найроби (далее - Рекомендация). Россия в числе 164 стран - участниц ЮНЕСКО одобрила эту Рекомендацию, распространив тем самым ее действие на свою территорию. Этот документ может быть интересен нам потому, что содержит многие качественные характеристики международно-правового статуса переводчика как субъекта имущественных, административных и иных правоотношений, напрямую не связанных с судопроизводством, но способных оказать существенное влияние на его участие в процессуальной деятельности (в том числе и по гражданским делам). Являясь источником профессионального, а не процессуального статуса переводчика в случае его вовлечения в процедуры правосудия, Рекомендация способна оказать значительное влияние на практику его деятельности в сфере гражданского судопроизводства.
Классическим определением правосубъектности в теории права, как известно, является признаваемая государством способность лица быть субъектом права (участником правоотношений). В гражданском судопроизводстве в соответствии со ст. 48 ГПК РФ физические лица могут действовать лично или через своих представителей, а юридические лица - только через представителей, поэтому переводчик как участник правоотношений в контексте указанных выше норм отраслевого процессуального закона может являться исключительно физическим лицом, т.е. индивидуальным субъектом права. Поскольку всякий индивидуальный субъект права реализует себя в правоотношениях или как гражданин, или как носитель определенных социальных функций, то переводчик как участник гражданского судопроизводства, наделенный по закону собственным специфическим статусом, нами будет рассматриваться в последнем качестве, т.е. именно как носитель нормативно определенной и социально детерминированной процессуальной функции - функции установления межличностной коммуникации между сторонами и участниками разбирательства по поданному в суд иску (исковому заявлению), а также между судом и лицами, участвующими в деле.
Предваряя рассмотрение композиционных элементов правосубъектности переводчика в гражданском судопроизводстве, следует особо подчеркнуть тот вызывающий недоумение факт, что в тексте отраслевого процессуального закона нет четкой комплексной формулировки его юридического статуса, отдельные имманентные черты которого разбросаны по разным статьям и их частям. Например, разрозненные указания на его процессуальные права мы встречаем в ч. 1 ст. 95, ч. 1 ст. 97, ч. 3 ст. 162, на процессуальную ответственность - в ч. 4 ст. 162, ч. 2 ст. 168 ГПК РФ. Вследствие этого приходится констатировать некую дисперсию содержания его правосубъектности, которая объективно мешает целостному пониманию роли и места переводчика в процедурах судебного разбирательства по гражданским делам. Более того, использовав в тексте ГПК РФ понятие "переводчик" 33 раза, законодатели оставили вне сферы своего внимания необходимость дать ему правовую дефиницию, в результате чего этот участник гражданского судопроизводства вынужден реализовывать свою дееспособность, не имея законодательно определенной правоспособности. Поэтому мы считаем актуальным и необходимым в первую очередь сконцентрировать свое внимание на определении именно правоспособности переводчика в гражданском судопроизводстве.
Главным предназначением участия переводчика в гражданском процессе является реализация посредством его профессиональной деятельности в судебном заседании положений одного из принципов отраслевого законодательства - принципа языка гражданского судопроизводства. Именно реализация при его помощи данного основополагающего предписания закона является отправной точкой для позиционирования его места и описания его роли в деле судебного разбирательства по исковым заявлениям. Иными словами, установление коммуникации (т.е. возможности смыслового и логического понимания друг друга) между судом и одной из сторон, не владеющей языком судопроизводства, а также между сторонами в соответствии с требованиями отраслевого законодательства и, собственно, выступает в качестве имманентного содержания его процессуальной функции.
Успешное исполнение переводчиком указанной выше функции возможно только в одном случае: когда лицо, на которое в порядке п. 8 ч. 1 ст. 150 ГПК РФ судом возлагаются обязанности переводчика, в равной степени свободно и адекватно владеет и пользуется как минимум двумя языками - языком судопроизводства и родным языком участника гражданского процесса, если тот не владеет первым. Таким образом, билингвизм переводчика в гражданском судопроизводстве (впрочем, как и во всех остальных отраслях процессуального права России) должен рассматриваться не как индивидуальное качество его личности, т.е. элемент его общегражданской правосубъектности (в конституционном понимании ее содержания), а как объективное условие приобретения переводчиком соответствующего процессуального статуса в гражданском судопроизводстве и, следовательно, как имманентная черта его процессуальной правоспособности. К сожалению, такое понимание юридической природы статуса переводчика в контексте процессуальных правоотношений, получившее свое закрепление в уголовно-процессуальном законе и законодательстве об административных правонарушениях, не нашло своего отображения в аналогичных нормах отечественного гражданского процесса. Как уже было сказано выше, законодатели, вероятно, посчитали, что для гражданского судопроизводства вполне будет достаточно применения в порядке аналогии соответствующих положений иных отраслевых процессуальных законов (в крайнем случае лицо, не владеющее языком судопроизводства, вполне может действовать в суде через представителя, который владеет им в полной мере), но такое положение дел нам представляется не вполне удовлетворительным, поскольку противоречит всем правилам формальной логики и законодательной техники, так как использование в тексте нормативного правового акта какого-либо существенного понятия без расшифровки его контекста как минимум бескультурно. Но если мы желаем достичь объективного теоретического понимания содержания всех составляющих правосубъектности переводчика в гражданском процессе, то не имеем права копировать подобный подход законодателей. Итак, мы можем сформулировать первую качественную черту его правоспособности: переводчик - лицо, владеющее языками, знание которых необходимо для организации судопроизводства по гражданским делам в рамках судебного разбирательства по конкретному исковому заявлению.
Наличие специальных лингвистических познаний, являющееся условием приобретения переводчиком своего процессуального статуса, требует квалиметрической оценки и законодательного закрепления их уровня, объема и содержания, с тем чтобы на основе их эмпирической дефиниции иметь возможность установить факт субъективной пригодности того или иного лица, назначаемого к участию в судопроизводстве, исполнять предусмотренные отраслевым законом функции. Поскольку содержание деятельности переводчика при рассмотрении судом дел по исковым заявлениям не соответствует ни одному из признаков трудовой деятельности, закрепленных в ст. 56 ТК РФ, то его участие не может быть обусловлено какими бы то ни было квалификационными требованиями, предъявляемыми к работникам соответствующей профессии (специальности). Следовательно, единственным в этом случае критерием индивидуальной пригодности конкретного лица к исполнению в рамках гражданского судопроизводства процессуальной функции переводчика является соответствие его индивидуальных знаний, умений и навыков назначению, задачам и содержанию отправления правосудия по делам гражданско-правового оборота. Следовательно, данный критерий оценки его компетентности как в языке перевода, так и в русском языке как языке судопроизводства может являться единственно возможным при нормативном регулировании уровня (степени) его билингвизма. Таким образом, развивая высказанную ранее мысль о юридических основах статуса (точнее - правоспособности) переводчика в гражданском судопроизводстве, мы можем сделать вывод о том, что переводчик - лицо, владеющее языками, знание которых необходимо для осуществления перевода, исходя из потребностей отправления правосудия по гражданским делам.
Исходя из принципа формально-правового равенства граждан перед законом и судом, установленного ч. 1 ст. 19 Конституции РФ, правоспособность переводчика de jure не может быть ограничена на основании каких бы то ни было субъективных признаков пола, возраста, расы, национальной или религиозной принадлежности и т.д. Однако нормы международного права ЮНЕСКО рассматривают данный вопрос несколько с иной точки зрения: так, п. 14d Рекомендации устанавливает, что "переводчик должен переводить, по возможности, на свой родной язык или на язык, которым он владеет как родным". Таким образом, переводчик должен или быть одной национальности с участником судопроизводства, которому он призван оказывать лингвистическую помощь, или воспитываться с ним в одной языковой и этнокультурной среде. Только в этом случае, как показывает международный опыт, у суда не может возникнуть сомнений в свободном владении им языком перевода, который усваивается им с детства. Поэтому при назначении кандидатуры переводчика суд обязан уделять повышенное внимание установлению национально-языковой самоидентификации кандидата на эту процессуальную роль, месту его рождения, воспитания и обучения (в первую очередь месту получения общего среднего образования). Именно эти формальные признаки позволят с высокой степенью достоверности полагать наличие у него не только знания языка перевода, но и умения писать и читать на этом языке, а также устойчивых навыков общения, достаточных не только для понимания информации стороны, не владеющей языком судопроизводства, но и для передачи на этом языке сведений и материалов гражданского судопроизводства со всем многообразием специфики его юридической терминологии. Однако поскольку данное требование Рекомендации имеет диспозитивный характер и входит в коллизию с российским конституционным правом, то его следует, на наш взгляд, учитывать в практике отправления правосудия как некий эталон, ориентируясь на который судьи могли бы выносить решения исходя из имеющихся у них возможностей и ресурсов. Тем не менее указанная международно-правовая позиция позволяет говорить о том, что для исполнения тем или иным лицом профессиональной или процессуальной функции переводчика не могут являться препятствием такие обстоятельства, как гражданство или его отсутствие, статус беженца, вынужденного переселенца и т.д., определяющие правосубъектность личности в иных, помимо процессуальных, правоотношениях. Поэтому мы можем говорить, что законодательно установленную функцию переводчика в гражданском судопроизводстве может реализовать практически любое лицо, обладающее достаточными лингвистическими познаниями в той мере и объеме, которые необходимы для реализации задач и назначения правосудия по гражданским делам.
Говоря о правоспособности переводчика в гражданском процессе, мы не можем обойти стороной содержание гендерных характеристик его личности. Поскольку участие в отправлении правосудия является одной из форм реализации общегражданских прав личности, которые вместе с политическими правами возникают в момент совершеннолетия, т.е. достижения лицом возраста 18 лет (в случае отсутствия условий, предполагающих возможность эмансипации), то, очевидно, переводчиком в судебном разбирательстве не может быть лицо, не имеющее общегражданской правосубъектности. Поэтому мы полагаем, что обязательное наличие у лица, привлекаемого к участию в гражданском судопроизводстве для реализации процессуальной функции переводчика, общегражданской дееспособности вследствие достижения им совершеннолетия или ее приобретения в результате эмансипации является еще одним существенным юридическим аспектом его правоспособности, проистекающим из конституционно-правовой природы статуса человека и гражданина. Мы можем сделать вывод о том, что в гражданском процессе под переводчиком следует понимать именно любое дееспособное (совершеннолетнее) лицо, владеющее языками, знание которых необходимо для осуществления перевода, исходя из потребностей отправления правосудия по гражданским делам.
Есть еще одно обстоятельство, связанное с характеристикой правоспособности переводчика в гражданском судопроизводстве, на которое мы не можем не обратить внимания. Это его субъективная беспристрастность к результатам или личная незаинтересованность в исходе судебного разбирательства по исковому заявлению, в котором он принимает участие. Без этого, как представляется, будет невозможна реализация норм ГПК РФ (статьи 16, 18), связанных с отводом его субъектов. Иными словами, переводчик императивно, в силу своего юридического статуса должен быть беспристрастен и свободен от любых обязательств перед одной из сторон, с тем чтобы в случае нарушения данного правила в соответствии с ч. 1 ст. 18 и ч. 1 ст. 19 ГПК РФ он не мог быть отведен от участия в отправлении правосудия по конкретному гражданскому делу. Поэтому мы предлагаем дополнить формулировку правоспособности переводчика в гражданском процессе указанием на его статусную императивную личную незаинтересованность в исходе (результатах) рассмотрения судом искового заявления. Только при соблюдении этого условия в случае с переводчиком содержание правового института отвода субъекта процессуальных правоотношений в практике судопроизводства по гражданским делам может быть реализовано в полном объеме.
Подводя итог нашим рассуждениям, направленным на определение содержания понятия правоспособности переводчика в гражданском судопроизводстве, попытаемся сформулировать его содержание в контексте норм отраслевого процессуального законодательства. Итак, по нашему мнению, переводчиком может быть любое лично не заинтересованное в исходе рассмотрения дела совершеннолетнее лицо, владеющее языками, знание которых необходимо для перевода, исходя из потребностей отправления правосудия по гражданским делам. Данной дефиницией, как представляется, должна быть дополнена ч. 1 ст. 162 ГПК РФ, с тем чтобы привести содержание ее нормы в соответствие с общими положениями отечественного процессуального права, регламентирующими участие переводчика в процедурах судопроизводства иной отраслевой принадлежности.
Вторым структурным элементом правосубъектности, как известно, является дееспособность, под которой традиционно принято понимать признаваемую государством способность субъекта личными действиями вступать в правоотношения, т.е. осуществлять юридические права и нести юридические обязанности. Содержание дееспособности переводчика в гражданском процессе довольно-таки полно и подробно регламентировано совокупностью обязывающих, уполномочивающих и запрещающих норм, разрозненно содержащихся в отдельных статьях отраслевого процессуального закона, а поэтому нуждающихся в систематическом и комплексном изучении.
Гражданский процессуальный закон, исключая переводчика из числа "лиц, участвующих в деле", устанавливает его специальную дееспособность как совокупность обязанностей и прав, подлежащих разъяснению ему судом в порядке частей 2 и 3 ст. 162 ГПК РФ перед началом рассмотрения дела в судебном слушании. Следует отметить, что дееспособность переводчика в гражданском судопроизводстве по своему содержанию и объему существенно отличается от набора процессуальных прав и обязанностей, которые ГПК РФ предусмотрел в ст. 35 для прочих "лиц, участвующих в деле".
Итак, переводчик в процессе рассмотрения гражданского дела судом и во время судебного заседания вправе (ч. 3 ст. 162 ГПК РФ):
- задавать присутствующим при переводе участникам процесса вопросы для уточнения перевода;
- знакомиться с протоколом судебного заседания или отдельного процессуального действия;
- делать замечания по поводу правильности перевода, подлежащие внесению в протокол судебного заседания.
Однако приведенный выше перечень прав, на наш взгляд, не может быть признан исчерпывающим. Согласно отраслевому процессуальному закону переводчик также может:
- заявлять самоотвод и отводы (ч. 1 ст. 19, ч. 1 ст. 164 ГПК РФ);
- получать возмещение расходов на проезд и проживание, понесенных в связи с явкой в суд, а также суточных (ч. 1 ст. 95 ГПК РФ);
- получать вознаграждение за оказанные услуги из средств соответствующего - федерального или регионального - бюджета (ч. 1 ст. 97 ГПК РФ).
Если сравнить перечень процессуальных прав переводчика, предоставляемых ему ГПК РФ, с аналогичными положениями УПК РФ (ст. 59), то окажется, что в гражданском процессе их количество и содержание несколько ограничено (в частности, гражданский процессуальный закон исключает право переводчика приносить жалобы на действия или бездействие суда, ограничивающие его права). Кроме того, в гражданском процессуальном законе не закреплено текстуально право участника судопроизводства знать свои права и обязанности, как это сделано в ч. 1 ст. 11 УПК РФ, хотя нормативно установленная обязанность суда перед началом судебного заседания разъяснить их переводчику (ст. 162 ГПК РФ) подтверждает наличие у него этого права. Таким образом, мы можем говорить о том, что в гражданском процессе статус переводчика в части законодательной регламентации составляющих его дееспособности менее формализован и регламентирован по сравнению с уголовным судопроизводством, а поэтому оставляет для суда теоретическую возможность воздействовать на него при отправлении правосудия в рамках рассмотрения дела слушанием.
В отличие от уголовного процесса, в гражданском судопроизводстве переводчик не обладает процессуальной независимостью и самодостаточностью, атрибутами которой при его участии в разбирательстве по уголовным делам являются право фиксировать своей подписью протоколы следственных и судебных действий, а также право обжаловать действия должностных лиц правоохранительных органов. Объем возлагаемых на переводчика функций нормативно не определен и имеет ситуационную обусловленность, в основе которой лежит положение ч. 2 ст. 12 ГПК РФ о том, что непосредственно "суд, сохраняя независимость, объективность и беспристрастность, осуществляет руководство процессом", т.е. определяет, кто и каким образом должен участвовать в процедурах разбирательства по делу, какие и в каком виде представлять доказательства, чтобы на основании их наличия или отсутствия, а также содержания вынести решение в пользу той или иной стороны. Исходя из такого положения дел, процессуальная самостоятельность переводчика в процедурах разбирательства по гражданским делам не является условием формально-правовой допустимости доказательств в форме процессуальных документов, как это принято в уголовном судопроизводстве. А поэтому, по мнению законодателей, для обеспечения законности правосудия не требуется наделения переводчика процессуальной самостоятельностью и самодостаточностью.
Еще одним компонентом дееспособности переводчика в гражданском процессе, принципиально отличающим его статус в судебном разбирательстве по исковому заявлению от содержания места и роли переводчика в уголовном судопроизводстве, является возлагаемая на него отраслевым процессуальным законом обязанность (ч. 2 ст. 162) "переводить объяснения, показания, заявления лиц, не владеющих языком, на котором ведется судопроизводство, а лицам, не владеющим языком, на котором ведется судопроизводство, содержание имеющихся в деле объяснений, показаний, заявлений лиц, участвующих в деле, свидетелей и оглашаемых документов, аудиозаписей, заключений экспертов, консультаций и пояснений специалистов, распоряжений председательствующего, определения или решения суда". Если продолжать сравнение соответствующих положений гражданского и уголовного процессуальных законов, то выясняется, что в УПК РФ в отношении переводчика вообще не присутствует обязывающих норм, а те, которые заменяют их, имеют умозрительный характер, не в пример ГПК РФ, хотя, исходя из смысла последнего, они присутствуют и в структуре его норм.
Говоря об обязанностях переводчика в гражданском судопроизводстве, следует помнить об еще одном обстоятельстве: отраслевой процессуальный закон содержит перечень предметов судебного разбирательства (части 1 и 3 ст. 45 ГПК РФ), при рассмотрении которых обязательно участие прокурора. В связи с этим следует отметить, что на содержание дееспособности и деятельности переводчика в судебном заседании по рассмотрению дел гражданско-правового оборота с участием прокурора (например, исков о выселении, о восстановлении на работе) помимо норм отраслевого законодательства могут оказывать влияние также положения ведомственных нормативных правовых актов Генеральной прокуратуры РФ. Так, порядок исполнения переводов документов и материалов гражданских дел, по которым участие прокурора является обязательным, определен Инструкцией по делопроизводству в органах и учреждениях прокуратуры Российской Федерации (утв. Приказом Генерального прокурора РФ от 28.12.1998 N 93; далее - Инструкция). В частности, п. 8.5 Инструкции гласит: "Переводчик обязан отметить обнаруженные в тексте дефекты, в частности подчистки, исправления, неоговоренные приписки между строк, сделанные разными чернилами или другим почерком, бессвязно изложенные или незаконченные фразы, искажения, пропущенные слова, а также указать, что в деле имеется какой-либо существенный для оценки обстоятельств документ, перевод которого не затребован. Кроме того, он должен дать объяснения поговорок, идиоматических выражений, названий национальных обычаев, религиозных обрядов, ритуалов, национальных блюд, предметов одежды, обихода и т.п., наименования единиц местного территориального деления, упомянутых в переводимом документе".
Анализируя процитированное выше правило подзаконного акта, мы можем выделить как минимум три требования к организации письменного перевода содержания процессуальных документов. Во-первых, Инструкция определяет за переводчиком обязанность осуществлять оценку материального носителя информации и ее литерального воспроизведения с тем, чтобы на основании его заключения суд мог оценить документ на предмет истинности или подложности, а содержавшиеся в нем сведения - на предмет объективности или фиктивности. Во-вторых, переводчик получает возможность не только изучения, но и оценки всей совокупности материалов дела с целью выявления тех документов, информация которых может быть использована в качестве доказательств, но пока таковой не является, так как она еще не переведена на язык судопроизводства и в силу этого не может быть оценена на языке оригинала. В-третьих, переводчик обязан в случае необходимости подготовить комментарий к переведенному им документу и отметить места, которые представляются ему существенными для оценки достоверности или подложности, а также объяснить значение иноязычных лексем (слов и словосочетаний), обозначающих социокультурные и этнорелигиозные явления народа, представителем которого является автор переведенного им документа. Таким образом, мы можем говорить о том, что письменный перевод процессуального документа, не являясь сам по себе доказательством по делу, тем не менее является источником представлений о наличии или отсутствии обстоятельств, подлежащих доказыванию или, наоборот, опровержению, т.е. основанием, с использованием которого происходит доказывание позиции той или иной стороны гражданско-правового спора. Поэтому мы можем рассматривать перевод документа как своеобразный процессуальный акт, в результате которого информация, переданная письменно на языке, отличающемся от языка судопроизводства, приобретает форму, доступную оценке, т.е. становится сведениями, на основании которых затем строится доказывание обстоятельств дела.
В связи с этим не вполне понятна роль комментария, который согласно рассматриваемой нами Инструкции должен быть осуществлен переводчиком в ходе или по итогам исполнения перевода. В частности, совершенно не понятно, каким образом или в какой форме переводчик "обязан отметить обнаруженные в тексте дефекты" и "указать, что в деле имеется какой-либо существенный для оценки обстоятельств документ", а также "дать объяснения" понятиям и фразеологическим оборотам языка оригинала, которым нет аналога в словарном запасе языка судопроизводства. Части 2 и 3 ст. 162 ГПК РФ, законодательно устанавливающей права переводчика как участника гражданского судопроизводства, не наделяют его такими полномочиями, сводя роль лишь к исполнению технической функции по адаптированной к языку, на котором осуществляется разбирательство по конкретному исковому заявлению, передаче информации, излагаемой на ином языке. Поэтому следует указать, что возложение на переводчика органами прокуратуры России обязанностей по комментированию и даже оценке процессуальных документов или их содержания, на наш взгляд, является как минимум не соответствующим ныне действующим нормам отраслевого процессуального закона.
Поскольку практика получения от переводчика информации о правомерности содержащейся в процессуальном документе информации санкционирована Инструкцией, то она, объективно существуя, нуждается в закреплении в виде норм ГПК РФ с тем, чтобы иметь императивный характер своего правового регулирования. По нашему мнению, это можно реализовать в законотворческой деятельности, дополнив ч. 3 ст. 162 ГПК РФ словами: "...делать заявления по поводу обнаруженных им при исполнении письменных переводов процессуальных документов дефектов текста, а также давать объяснения содержащихся в переводимом тексте слов и словосочетаний, аналогов которым нет в языке судопроизводства". Параллельно с приобретением данного права у переводчика должна возникнуть также и обязанность осуществлять при проведении подготовительных судебных заседаний и во время судебных слушаний комплексную источниковедческую (лингвистическую, топонимическую, орфографическую, графологическую и др.) оценку письменных доказательств, закрепление которой в тексте ч. 2 ст. 162 ГПК РФ может быть осуществлено путем дополнения ее абзацем следующего содержания: "Также председательствующий разъясняет переводчику его обязанность при переводе документов и иных письменных доказательств по рассматриваемому делу отметить обнаруженные в тексте дефекты, в частности подчистки, исправления, неоговоренные приписки между строк, сделанные разными чернилами или другим почерком, бессвязно изложенные или незаконченные фразы, искажения, пропущенные слова, а также указать, что в деле имеется какой-либо существенный для оценки обстоятельств документ, перевод которого не затребован. Кроме того, переводчик должен дать объяснения поговорок, идиоматических выражений, названий национальных обычаев, религиозных обрядов, ритуалов, национальных блюд, предметов одежды, обихода и т.п., наименования единиц местного территориального деления, упомянутых в переводимом документе, заявлениях сторон, свидетельских показаниях".
Появление этой новеллы в тексте ГПК РФ позволит судам на вполне законных основаниях использовать не только лингвистические, но и этнологические, религиоведческие и бытовые познания переводчиков, требовать и получать от них не просто устные пояснения, а письменные комментарии (разъяснения) к переведенным текстам, которые будут иметь статус процессуального документа и поэтому станут основанием для построения на их базе решения по делу. Также посредством предлагаемого нововведения можно будет узаконить возможность вносить в перевод (но не в оригинал) процессуального документа служебные отметки переводчика, которыми он отмечал бы вставки слов или фрагментов текста, подчистки и неоговоренные исправления, неоконченные и бессвязно изложенные фразы - словом, все то, что в филологии принято называть дефектами или стилистическими особенностями текста, ориентируясь на которые судебные работники будут иметь возможность оценивать легитимность документа и достоверность заключенной в нем информации, если та изложена на языке, отличном от языка судопроизводства. Используя эти служебные отметки как реперы для оценки, суды получат возможность сопоставлять между собой оригинал и перевод, а не просто судить об оригинальном тексте по тому, как он изложен переводчиком на языке, на котором осуществляется производство по гражданскому делу. Одновременно у них появится возможность если не контролировать, то как минимум с высокой степенью адекватности оценивать не только результаты, но и саму деятельность переводчика при его участии в судебном разбирательстве, что, безусловно, повысит его качество и объективность результатов.
Помимо указанной выше императивной обязанности, закрепленной в тексте отраслевого процессуального закона, переводчик, чтобы не стать его нарушителем, под угрозой возможности применения к нему административных мер процессуального принуждения также должен совершить еще два позитивных действия:
- после получения судебного извещения или вызова прибыть в суд в указанное время и на место проведения судебного заседания;
- выполнить полно и точно порученный ему председательствующим суда перевод.
Таким образом, законодательное закрепление за переводчиком процессуальной обязанности совершать определенные юридически значимые действия именно во время судебного заседания, а не во время совершения иных процессуальных производств по делу (например, во время подготовки сторон к судебному заседанию) свидетельствует о том, что переводчик назначается именно в помощь суду, чтобы суд мог понять требования, доводы и доказательства стороны, которая не владеет языком судопроизводства. Это еще раз подтверждает наш тезис о том, что переводчик не является субъектом гражданско-процессуальных отношений, возникающих между тяжущимися сторонами или между ними и судом, он только выступает в качестве участника судопроизводства, действующего в интересах отправления правосудия и равноудаленного от всех "лиц, участвующих в деле".
Третьим элементом правосубъектности традиционно является деликтоспособность, т.е. признаваемая государством способность лица нести ответственность в соответствии со своей статусно-ролевой характеристикой индивидуального субъекта права, причем ее источником являются не действия или бездействие лица, а императивный законодательный запрет совершать те или иные действия, а также уклоняться от их осуществления. В рассматриваемом нами случае источником деликтоспособности переводчика в гражданском процессе выступают две нормы ч. 4 ст. 162 ГПК РФ. Первая из них устанавливает уголовную ответственность переводчика за заведомо неправильный перевод и имеет отсылочный характер и определяет взаимосвязь между гражданско-процессуальным законом и нормами УК РФ, точнее, ст. 307 УК РФ; вторая устанавливает административную ответственность за уклонение от добросовестного исполнения принятых на себя процессуальных обязанностей и имеет императивный характер, самостоятельно определяя вид, форму ответственности и размер санкции.
В соответствии с ч. 4 ст. 162 ГПК РФ председательствующий в суде после разъяснения переводчику его обязанностей и прав должен уведомить его о действиях, совершение которых запрещено под страхом наступления ответственности, а также взять подписку о том, что переводчик был о ней предупрежден (подписка приобщается к материалам дела). Иными словами, переводчик должен знать и объективно понимать, что "за неправильный перевод в суде" согласно санкции ч. 1 ст. 307 УК РФ он может быть подвергнут штрафу в размере до 80000 рублей или в размере заработной платы и иного дохода за период до 6 месяцев, либо обязательным работам на срок от 180 до 240 часов, либо исправительным работам на срок до 2 лет, либо аресту на срок до 3 месяцев. Также переводчик должен отдавать себе отчет в том, что в случае неявки в судебное заседание по причинам, признанным судом неуважительными, уклонения от явки в суд или от ненадлежащего исполнения своих обязанностей он в соответствии с ч. 4 ст. 162 и ч. 2 ст. 168 ГПК РФ может быть подвергнут штрафу в размере до 10 МРОТ. В последнем случае штраф должен рассматриваться не как мера его субъективной ответственности за нарушение норм отраслевого законодательства, а как мера (по аналогии с уголовным судопроизводством) процессуального принуждения, направленная на создание таких условий, которые изначально исключили бы возможность иного, кроме правомерного, поведения переводчика, участвующего в разбирательстве судом дела по гражданскому иску. Таким образом, мы можем сделать вывод о том, что правовой статус переводчика в судопроизводстве по гражданским делам предусматривает нормативное установление для него отдельной специальной деликтоспособности, которая не наблюдается в структуре правосубъектности иных участников правоотношений, регулируемых ГПК РФ.
Говоря о деликтоспособности переводчика в гражданском процессе, следует отметить, что осуществление им заведомо неправильного перевода как основания возникновения для него уголовной ответственности не всегда может быть обнаружено в ходе судебного заседания. После окончания заседания доказать, что его процессуальная деятельность имела характер преступного деяния, будет практически невозможно, поскольку в соответствии с действующими ныне нормами отраслевого законодательства ответственность за содержание протокола судебного заседания несут непосредственно судья и секретарь, но никак не переводчик, хотя именно его слова фиксируются в данном процессуальном документе. Чтобы исключить возможность для переводчика избежать наступления ответственности за заведомо неправильный перевод, если он будет обнаружен, скажем, только на стадии апелляционного или кассационного производства, представляется возможным и даже необходимым наделить его правом (по аналогии с уголовным процессом) подписи каждой страницы протокола судебного заседания с тем, чтобы повысить ответственность за качество осуществляемого перевода. Для реализации данного предложения, по нашему мнению, вполне возможно дополнить ч. 3 ст. 162 ГПК РФ словами: "...подписывать каждую страницу протокола судебного заседания с его участием и протокол в целом". Только в случае, если переводчик будет собственноручно гарантировать адекватность и аутентичность перевода, можно говорить о реальной возможности привлечения его к уголовной ответственности.
ГПК РФ не устанавливается порядок приобретения лицом, наделяемым юридическим статусом переводчика, соответствующей ему правосубъектности, что, несомненно, не способствует повышению уровня культуры правоприменения его норм в практической деятельности судов. Единственным законодательным положением по данному вопросу является указание п. 8 ч. 1 ст. 150 ГПК РФ на то, что судья при подготовке дела к судебному разбирательству "разрешает вопрос о привлечении к участию в процессе... переводчика". Каким образом он должен это сделать и какие процессуальные документы принять в данном случае, - ответы на эти вопросы остались вне поля зрения отечественных законодателей. Поэтому попытаемся ответить на них самостоятельно.
Очевидно, что переводчик не может участвовать в процедурах гражданского судопроизводства (в первую очередь в судебном заседании), не являясь субъектом разбирательства по конкретному делу. Следовательно, лицо, привлекаемое в процесс в данном качестве, должно быть наделено соответствующей правосубъектностью до того момента, как начнется слушание дела судом. Косвенно на данное обстоятельство указывают нормы частей 1 и 2 ст. 113 ГПК РФ, согласно которым переводчик извещается или вызывается в судебное заседание заказным письмом или судебной повесткой с уведомлением о вручении, телефонограммой или телеграммой, по факсимильной связи или с использованием иных средств связи и доставки, обеспечивающих фиксирование судебного извещения или вызова и его вручения адресату. А это означает, что переводчик, по логике законодателей, должен приобрести свой процессуальный статус ранее назначения даты, места и времени судебного заседания, на котором будет рассматриваться дело с его участием. Таким образом, единственным процессуальным действием, когда может произойти его наделение соответствующими полномочиями и ответственностью, является предварительное судебное заседание в рамках подготовки дела к судебному разбирательству. Именно во время его проведения сторона, нуждающаяся в получении лингвистических услуг переводчика (впрочем, как и другая сторона), имеет право и возможность в соответствии с ч. 1 ст. 162 ГПК РФ "предложить суду кандидатуру переводчика".
ГПК РФ не определяет, какие именно и каким образом должны быть осуществлены процессуально значимые действия, результатом которых становится приобретение переводчиком своего юридического статуса в гражданском судопроизводстве. По нашему мнению, его статусная институализация должна стать результатом последовательного исполнения комплекса действий:
1) подачи заинтересованной стороной или лицом в суд ходатайства (заявления) об обеспечении конституционного права свободы выбора языка общения, предусмотренного ч. 2 ст. 26 Конституции РФ, как основания реализации в процессе разбирательства по исковому заявлению положения принципа языка гражданского судопроизводства, гарантирующего участие переводчика;
2) подачи в суд ходатайства (заявления) заинтересованной стороны или участника судопроизводства о назначении конкретного лица в качестве переводчика;
3) вынесения судом определения об удовлетворении ходатайства (заявления) о привлечении к участию в процессе по конкретному делу переводчика и о назначении в данном процессуальном действии того или иного лица;
4) предупреждения судом переводчика под расписку в материалах дела о возможности привлечения его к уголовной ответственности за заведомо неправильный перевод;
5) предупреждения судом переводчика о возможности применения к нему мер процессуального принуждения в случае уклонения от принимаемых на себя обязанностей, неявки в судебное заседание по получении им судебного извещения или ненадлежащего исполнения своих обязанностей при рассмотрении дела судом.
Очевидно, что исполнение всех перечисленных выше процессуальных действий (за исключением, пожалуй, первого) требует присутствия переводчика в предварительном судебном заседании по делу и предполагает фиксирование их содержания и результатов в материалах судопроизводства в виде отдельного документа. Как показывает известная нам практика участия переводчиков в рассмотрении судами дел гражданско-правового оборота, абсолютно во всех случаях судебное решение о привлечении конкретного лица в качестве переводчика оформляется в виде определения суда, выносимого председательствующим судьей и оформляемого в протоколе судебного заседания. В этом отношении процессуальное делопроизводство в гражданском и уголовном процессах существенно различается (в соответствии с ч. 2 ст. 59 УПК РФ о назначении лица переводчиком следователь или иное равное ему по полномочиям лицо правоохранительных органов выносит постановление, а суд - определение, составляемое по типовой форме и закрепляемое в материалах дела в виде отдельного документа). Такой подход к материальной фиксации его статуса в материалах дела свидетельствует о том, что в уголовном процессе в случае незнания одним из субъектов разбирательства по делу языка судопроизводства участие переводчика является императивным, а в гражданском судопроизводстве, если представитель одной из сторон оказался в подобном положении, - диспозитивным. Именно поэтому данному вопросу в ГПК РФ уделяется так мало внимания.
Однако, по нашему мнению, отсутствие в структуре ГПК РФ отдельной статьи, регламентирующей правосубъектность переводчика в гражданском процессе, все-таки существенно снижает его гуманитарную значимость, особенно тогда, когда речь идет о судебной защите нематериальных прав, свобод и законных интересов личности (в первую очередь по делам, вытекающим из публичных правоотношений; делам, рассматриваемым судами в порядке особого производства, а также по делам, в рассмотрении которых участие прокурора является обязательным).
Особую актуальность высказанное выше замечание приобретает в контексте нормативного содержания главы 43 ГПК РФ, устанавливающей общие положения осуществления судами Российской Федерации гражданского производства по делам с участием иностранных лиц, т.е. иностранных граждан, лиц без гражданства, иностранных и международных организаций. Пока большинство такого рода дел, когда одной из сторон является российский гражданин, российская организация, сама Россия или ее государственный орган, как правило, рассматриваются судами иностранных государств, и причина этого отчасти кроется в том, что в отечественном гражданском процессуальном законодательстве объективно отсутствуют нормы, обеспечивающие нормальное функционирование правосудия, если в спор оказываются вовлечены представители стран или народов не из числа граждан нашей страны. И решение вопроса о нормативном регулировании порядка установления в суде транслингвистической коммуникации, т.е. межъязыкового общения сторон, составной частью которого является законодательное закрепление правосубъектности переводчика в российском гражданском судопроизводстве, будет только способствовать повышению престижа России на международной арене как демократического государства с развитой правовой и судебной системами. Поэтому логическим итогом данной публикации должно стать создание развернутой дефиниции правосубъектности переводчика, проистекающей из ныне существующих норм отраслевого процессуального законодательства. В качестве предложения по совершенствованию российского гражданского процессуального законодательства представляется возможным вынести на обсуждение новую расширенную редакцию ст. 162 ГПК РФ, с тем чтобы преодолеть высказанные выше замечания:
"Статья 162. Участие переводчика в судебном заседании
1. Лица, участвующие в деле, вправе предложить суду кандидатуру переводчика. Переводчиком может быть любое лично не заинтересованное в исходе рассмотрения дела совершеннолетнее лицо, владеющее языками, знание которых необходимо для перевода, исходя из потребностей отправления правосудия по гражданским делам.
2. Председательствующий разъясняет переводчику его обязанность переводить объяснения, показания, заявления лиц, не владеющих языком, на котором ведется судопроизводство, а лицам, не владеющим языком, на котором ведется судопроизводство, содержание имеющихся в деле объяснений, показаний, заявлений лиц, участвующих в деле, свидетелей и оглашаемых документов, аудиозаписей, заключений экспертов, консультаций и пояснений специалистов, распоряжений председательствующего, определения или решения суда.
Также председательствующий разъясняет переводчику его обязанность при переводе документов и иных письменных доказательств по рассматриваемому делу отметить обнаруженные в тексте дефекты, в частности подчистки, исправления, неоговоренные приписки между строк, сделанные разными чернилами или другим почерком, бессвязно изложенные или незаконченные фразы, искажения, пропущенные слова, а также указать, что в деле имеется какой-либо существенный для оценки обстоятельств документ, перевод которого не затребован. Кроме того, переводчик должен дать объяснения поговорок, идиоматических выражений, названий национальных обычаев, религиозных обрядов, ритуалов, национальных блюд, предметов одежды, обихода и т.п., наименования единиц местного территориального деления, упомянутых в переводимом документе, заявлениях сторон, свидетельских показаниях.
3. Переводчик вправе задавать присутствующим при переводе участникам процесса вопросы для уточнения перевода; знакомиться с протоколом судебного заседания или отдельного процессуального действия и делать замечания по поводу правильности перевода, подлежащие занесению в протокол судебного заседания; делать заявления по поводу обнаруженных им при исполнении письменных переводов процессуальных документов дефектов текста, а также давать объяснения содержащихся в переводимом тексте слов и словосочетаний, аналогов которым нет в языке судопроизводства.
4. Председательствующий предупреждает переводчика об ответственности, предусмотренной УК РФ, за заведомо неправильный перевод и приобщает его подписку об этом к протоколу судебного заседания.
В случае уклонения переводчика от явки в суд или от надлежащего исполнения своих обязанностей он может быть подвергнут штрафу в размере до десяти установленных федеральным законом минимальных размеров оплаты труда.
5. Правила настоящей статьи распространяются на лицо, владеющее навыками сурдоперевода".

Источник: http://www.juristlib.ru/book_3319.html