«Особенности ведения трудовых книжек в адвокатских образованиях»

Борьбе с преступностью — научную основу [Журнал "Правоведение"/1993/№ 1]
Малахов И.П.

Острота и масштабность современных проблем, связанных с ростом преступности, борьбой за укрепление законности и правопорядка, требуют не только принятия чрезвычайных мер, но также трезвой оценки и пересмотра существующих научных позиций, законодательства, структуры и деятельности правоохранительной системы. В последние годы в этом направлении была проделана значительная работа. Однако итогом ее стала и получила поддержку «наиболее опасная тенденция — не изменять, не пересматривать коренным образом свою деятельность в принципе, а лишь совершенствовать то, что делалось достаточно долго».¹ Логическим завершением этого явилось принятие Основ уголовного законодательства СССР и республик 1991 г. Вместо намечавшейся реформы уголовного права вновь произведен лишь его «косметический ремонт», основу которого составляет идея декриминализации некоторых видов деяний и гуманизация наказаний. В истории нашего уголовного права это было уже не раз, но пользы давало мало. Вряд ли что-то изменится и теперь. «Приведение в соответствие» и «совершенствование» вновь создадут лишь видимость реформы. На деле все снова окажется «сизифовым трудом», который в масштабах страны приведет к огромным расходам времени, сил и средств и мало что даст делу исправления и перевоспитания преступников, предупреждения преступности. Потребуется издание массы новых указаний, инструкций, разъяснений, в которых практика тонет и сейчас, что позволит не только сохранить, но даже увеличить и без того разбухший управленческий аппарат. Путь этот ведет также к подрыву предупредительного значения закона, результаты применения которого наглядно видны уже теперь на примере безудержного роста преступности в стране. В то же время это не создаст каких-либо преград для злоупотреблений в использовании норм уголовного права, с чем сталкивается наше общество на протяжении десятилетий и что, собственно, обусловило необходимость самой реформы. Более того, за радикальной фразеологией о переменах теперь впервые в нашем уголовном праве законодательно закреплены старые теоретические позиции, позволяющие «научно» обосновывать произвол властей.² Такого несовершенного, внутренне противоречивого закона, основанного на отождествлении и смешении деяний человека и их результатов, у нас еще не было. Произошло это потому, что работа велась без должного выяснения сути и назначения предлагаемых уголовно-правовых построений, всестороннего обсуждения и решения теоретических проблем, что равнозначно движению вслепую. В решении кардинальных вопросов, требующих взвешенности, осмотрительности, детального научного обоснования, допущены диктат и спешка. Все то, что не соответствовало господствующим позициям, во внимание не принималось. Поэтому в новых условиях, когда решается вопрос о принятии государствами Содружества самостоятельных уголовных законов, возникает необходимость вновь обратиться к действительности и научным позициям, определяющим основные направления в развитии уголовного права, во избежание новых ошибок и повторения старых.

Реальность нашего трудного времени — деление функций по борьбе с преступностью — расследования, судебного разбирательства, исполнения наказаний — между разными самостоятельными министерствами и ведомствами. В такой системе есть свои преимущества и свои оправдания, которых не будем касаться. Однако путь этот требует хорошо продуманных координации, взаимодействия, обратной связи между ведомствами. В условиях административно-командной системы преобладала ведомственная самоизоляция. Это породило не только ведомственный подход к решению стоящих задач, но также создание обособленно функционирующих научных учреждений и институтов, узкую направленность научных исследований, законодательных разработок и. как результат, ведомственное расчленение уголовного права, выделение из него в качестве самостоятельных дисциплин исполнения наказания (исправительно-трудовое право, МВД СССР), преступности и ее причин (криминология, Прокуратура СССР). В итоге в отношении преступности, преступника, правовой науки каждое министерство и ведомство занимаются «своей частью работы» и никто не отвечает за них в целом.

Искусственное расчленение уголовного права на три самостоятельные дисциплины (уголовное право, исправительно-трудовое право и криминологию) привело к тому, что у одного предмета появились три самостоятельные отрасли науки. Все они, решая в целом общую проблему, утратили взаимную связь, каждая стала развиваться отдельно, в отрыве от других, превратилась в абстрактного теоретика, пассивного регистратора и комментатора правовых актов и ведомственных указаний. Между тем «отпочковывание» какой-либо науки закономерно лишь тогда, когда в процессе исследования выкристаллизовывается новый предмет, требующий специального самостоятельного исследования.³ Какой предмет у исправительно-трудового права? Как утверждают его представители, предметом этой дисциплины являются «исправительно-трудовые отношения, возникающие впроцессе исполнения не всех видов наказания, а только наказаний, связанных с применением исправительно-трудового воздействия. К таким мерам наказания относятся лишение свободы, исправительно-трудовые работы, ссылка и высылка».⁴ Не говоря уже о надуманности понятия «исправительно-трудовые отношения», появилась наука, лишенная самостоятельного предмета. В роли предмета оказывается не явление, а следствие явления, и даже не следствие в целом, а лишь его часть. Место исправления, перевоспитания осужденных, предупреждения преступлений, влияния на это видов наказания, карательно-режимных ограничений и воспитательных мер заняли изучение и разработка «общественных отношений, складывающихся между Советским государством в лице его соответствующих органов, и лицами, осужденными к мерам наказания, связанным с исправительно-трудовым воздействием в процессе исполнения и отбывания этих наказаний». Отсюда схоластические рассуждения и споры относительно круга общественных отношений, регулируемых данной дисциплиной, их субъектах, объектах, основополагающих принципах, различиях в перечне регулируемых отношений при разных видах наказания и т. д.,⁵что лишь уводит науку в сторону от решения практических задач. Не случайно вплоть до последнего времени сторонники критикуемого подхода так и не пришли к единому мнению о целях, предмете и даже названии этой дисциплины.⁶ Между тем разработка проблем исполнения наказания в отрыве от уголовного права, вне связи с их назначением, дает так же мало, как исследование назначения наказаний вне связи с их исполнением. В результате уголовно-правовая наука уже давно перестала заниматься изучением таких кардинальных вопросов, как результативность уголовного закона в целом и его конкретных норм, уголовного наказания в целом и его отдельных видов в борьбе с посягательствами на разные виды общественных отношений, различными категориями преступников. В итоге по сей день закон применяется и наказания назначаются без изучения их результативности, что равнозначно назначению лекарственных средств, их видов и доз без изучения влияния на болезни и организм человека. Решение таких важных проблем, как виды исправительно-трудовых учреждений, виды и сроки наказаний, средства, формы и способы исправительно-трудового воздействия и воспитания, ведется методом «проб и ошибок», что делает нестабильным закон, не содействует исправлению и перевоспитанию осужденных, лихорадит работу исправительно-трудовых учреждений.

Какой предмет оказался у криминологии? «Этимологически, — утверждается в ее курсе, — криминология означает учение о преступлении... Однако с развитием она приобрела более широкое значение и понимается теперь как наука о преступности».⁷ По мнению ее создателей, «суть криминологического направления в борьбе с преступностью — воздействие на социальные условия, с которыми связано существование преступности и совершение конкретных преступлений. Если уголовно-правовая борьба есть реакция общества на отдельные преступления, а через совокупность такой реакции — на все совершаемые преступления — преступность в целом, то криминологическое (профилактическое) направление есть реакция на преступность, ее причины и условия и через такую реакцию — воздействие па определенные преступления, их предупреждение».⁵ Оказывается, уголовное право и криминология имеют один предмет — преступность. Разница лишь в том, что уголовное право в борьбе с нею следует от единичного к общему, а криминология — от общего к единичному, что и служит основанием для конструирования при одном предмете двух самостоятельных отраслей науки. Чтобы обосновать выделение криминологии в качестве самостоятельной дисциплины, имеющей свой собственный предмет, слово «преступность» здесь отрывается от преступлений, наделяется неопределенно широким содержанием и представляется как некое самостоятельное понятие («сложное отрицательное социальное явление, взаимосвязанное с другими различными социальными явлениями, ближе или далее от нее стоящими и, естественно, влияющими на нее так или иначе»). Считается, что «основной элемент» преступности определяется уголовно-правовым понятием «преступление». Но оно также включает в себя непреступные проявления — «отклоняющееся поведение», «близкие к преступлению деяния» и т. д.⁹ Во-первых, это противоречит элементарным положениям диалектической логики о сущности понятия, соотношении общего и единичного. «Общее, фиксируемое в понятиях, — это закон, сущность единичных явлений... То общее, которое не имеет единичного внутри себя, остается чуждым понятию».¹⁰ Соответственно при двух единичных (тем более преступном и непреступном) нельзя строить одно общее для них понятие. Само по себе такое конструирование лишено научной основы. Во-вторых, это превращает слово «преступность» во всеобъемлющее построение, ведет к неопределенности его содержания, абстрактному теоретизированию. Поэтому сторонники криминологии, как и исправительно-трудового права, не имеют единого мнения ни о предмете, ни о границах своей дисциплины.¹¹ Наконец, обратившись к этимологическому значению слова «преступность», нетрудно убедиться, что оно не имеет внутри единичного и само по себе лишено самостоятельного значения. Лишь в совокупности с другими, обозначающими группу, род, вид преступлений, оно служит выражением признака их множественности. Поэтому термин «преступность» понятием не является и объективно не может выступать в роли самостоятельного предмета науки. А это значит, что криминология в действительности не имеет своего предмета. Без предмета не может быть и науки о нем.

С таких же позиций решается и вопрос о причинах преступности. Исходя из того, что преступность, а также «негативные социальные явления, лежащие вне рамок преступности, но непосредственно граничащие с нею либо представляющие почву для нее», порождаются одними социальными причинами, за основу берутся общеизвестные причины негативных явлений в обществе в целом — пьянство, наркомания, недостатки воспитания и т. д. В оборот вводятся также генетические, физиологические, психофизиологические, биологические и т. п. причины. Они и объявляются здесь общими причинами преступности. На их основе, в рамках построения составов преступлений, конструируются единые для деяния и «преступного результата» причины конкретных преступлений как «совокупности (конфигурации) компонентов объективного и субъективного характера, ведущих к криминогенному результату»,¹² хотя в действительности каждое преступление имеет свои причины. Причем как те, в силу которых лицо становится на преступный путь («компоненты субъективного характера»), так и те, в силу которых становятся возможными посягательства на те или иные общественные отношения («компоненты объективного характера»), И это отнюдь не «компоненты» одного явления, а самостоятельные причины отдельных уголовно-правовых явлений, которые и должны изучаться как таковые. Тем самым вместо изучения причин преступности от единичного к общему, что требует большой, сложной и кропотливой исследовательской и аналитической работы на местах, сторонники криминологии идут но легкому пути «кабинетной науки», занимаются лежащими на поверхности общеизвестными социальными причинами и условиями негативных явлений в обществе в целом, без изучения самих этих явлений. Отсюда гигантомания и безликость широкомасштабных предложений о необходимости разработки долговременных «стратегических программ борьбы с негативными имениями, «действительно комплексных государственных социально-политических программ борьбы с преступностью и другими правонарушениями в масштабах региона, республики, Союза»,¹³ которые неизвестно кто, когда и по каким показателям будет составлять и выполнять. Разработка подобных программ — комплексная задача многих наук, и решаться она может лишь в рамках экономического, социального и политического развития страны. Все это привело к тому, что наша криминология, скромно представляемая на словах как наука о преступности и ее причинах, по примеру зарубежной,¹⁴ стала развиваться как новый курс обществознания, претендующий на роль социальной науки, своими методами вскрывающей социальные, экономические, политические пороки общества и предлагающей универсальный способ решения связанных с ними проблем — криминологический. В итоге наряду с общим курсом обществознания получил становление и развитие криминологический курс обществознания с иной сущностью и философской основой.

Для правоохранительных органов, ведущих борьбу с преступностью, такая наука, по сути дела, ничего не дает. За массой наукообразных «криминогенных» понятий и построений, создающих видимость решения глобальных проблем, в ней, кроме прописных истин, субъективных взглядов и умозрительных конструкций отдельных представителей этой дисциплины, ничего нет. В то же время теряются действительные причины преступности, которые фактически не изучаются, а ориентировка на общие социальные причины негативных явлений и широкомасштабные мероприятия, заслоняющие собой конкретное дело, отдельного человека, лишь порождают пассивность на местах, недооценку предупредительной работы, от которой, собственно, и зависит успех дела в целом.

Поскольку слово «преступность» есть лишь показатель множественности понятия «преступление»—предмета науки уголовного права, — все то, что связано со множественностью преступлений и их причинами, должно составлять предмет этой науки, ибо «изучение определенного явления как единого целого — это объективный процесс, закономерность развития любой науки».¹⁵ Изучение преступности и ее причин в отрыве от преступных деяний, вне уголовного права беспредметно. Никакого универсального способа (в том числе криминологического) борьбы с негативными явлениями в обществе и их причинами в действительности не существует.

Что же осталось при таком делении на долю самой уголовно-правовой науки? Изучение закона и практики его применения, Тем самым она объективно обречена быть всегда комментатором. Этим прежде всего определяется ее нынешнее положение в правоохранительной системе. Другая причина — отрыв от реальности вследствие некритического восприятия позиций классической школы.¹⁶ Как уже отмечалось в нашей литературе, исходя из идеалистических предпосылок философии Канта и Гегеля, при помощи формально-логического анализа «понятий» представители классической школы создали науку уголовного права в виде внешне стройной, но оторванной от реальной действительности системы «понятий», «определений» и выводов из них.¹⁷ Искусственно созданные в свое время, они не отражают действительности, противоречат элементарным положениям диалектической логики. Их восприятие предопределило ошибочность направления в развитии науки, породило противоречия между действительностью и указанными построениями, привело к постепенному отрыву науки от практики, которая не может уйти от реальности, сделало позицию науки внутренне противоречивой. Прежде всего это касается философской основы. В теории появились и стали развиваться два основополагающих начала — материалистическое и идеалистическое, основой первого является понятие «преступление», второго—«состав преступления». Соединение воедино двух взаимоисключающих начал является причиной существующих здесь противоречий.¹⁸ Это касается и содержания уголовно-правовых понятий и построений. В разработках классической школы основу их составляет «преступный результат» — последствие деяния одного либо нескольких лиц. Следуя действительности, закон и практика признают основой преступное деяние (действие либо бездействие) человека.¹⁹Соответственно и в этом, несмотря на кажущееся единство, теория и практика идут каждая своими путями, об одних и тех же уголовно-правовых явлениях говорят, образно выражаясь, «на разных языках», что не способствует общему делу, уводит науку в ее разработках в сторону от действительности. Так, с первых дней существования нашего государства закон и практика исходят из признания преступлением лишь конкретного поведения человека. Обратившись к теории, нетрудно убедиться, что во всех ее построениях и разработках место преступления занимает «преступный результат». Соответственно, когда два или более лица убивают, насилуют, крадут, вопреки тому, что говорится в науке о понятии преступления, утверждается, что совершено одно преступление. Одно преступление конструируется даже в случаях, когда при едином «преступном результате» действия виновных в силу личных субъективных свойств, различий в целях, мотивах действий и т. д. квалифицируются по разным статьям УК.²⁰Преступление оказывается вне деяния человека. Поскольку «преступный результат» может причиняться и одним и несколькими лицами, в теории появилось и развивается учение о «групповом преступлении».²¹ Советское уголовное право не признает субъектами преступления ни юридических лиц, ни так называемых «субъектов общей воли». Действует преступник один или в составе группы, субъектом преступления здесь всегда остается человек, а преступлением — лишь выраженный вовне акт его общественно опасного поведения. Деянию человека в таком «групповом преступлении» отводится роль некоей «функции» или «составной части» сообща совершаемого преступления, тогда как в действительности в нашем уголовном праве действует принцип личной ответственности и за виновного никто не может совершить его преступного деяния ни полностью, ни частично. О части преступления речь может идти лишь в смысле стадии совершения умышленного преступления (приготовление, покушение). На этой основе развивается учение о соучастии не как участии лица в совершении преступления, а как участии двух либо более лиц в причинении «единого преступного результата». Соответственно если практика признает соучастие видом преступного деяния человека, теория рассматривает его как особую форму объединения преступников. Если практика считает формами соучастия организационную деятельность, подстрекательство, пособничество, в теории роль форм соучастия отводится формам объединения преступников (простое, сложное, преступное сообщество и др.)²² Из этого вытекают и попытки решения проблем борьбы с групповой, организованной преступностью с позиций соучастия, тогда как на самом деле соучастие в преступлении и групповая преступность — явления разные, имеющие самостоятельное утоловно-правовое значение. А значит, и в науке они должны быть предметом самостоятельного изучения. Следуя от «преступного результата», в теории решается и проблема причинной связи. Цепь причинности конструировалась не от причины к следствию, а от следствия к причине. Это привело к появлению многочисленных теорий причинности, превративших эту проблему в одну из самых сложных и запутанных в уголовном праве.²³ В действительности же «преступный результат» — это лишь следствие преступления или преступных деяний ряда лиц. К тому же наличие его не всегда обязательно. Он необходим лишь в преступлениях с так называемым материальным составом, требующих наступления определенного последствия. Когда «преступный результат» есть, его роль и значение четко определены законом, которым он признается либо обстоятельством, влияющим на отграничение преступного деяния от непреступного, либо квалифицирующим признаком, либо обстоятельством, отягчающим или смягчающим ответственность. Но результат никогда не может заменять собой преступления и выступать в его роли. Поэтому конструирование и разработка уголовно-правовых построений, основанных на отождествлении результата с преступлением, выводимых от результата к деянию, ошибочны.

То же можно сказать и об основополагающем учении о составе преступления, которое считается основой законности, науки, уголовно-правовых построений. Отражая действительность, закон выделяет в уголовном праве Общую и Особенную части. Предметом Общей части является преступное деяние человека и применяемые за него меры уголовно-правового воздействия. Предметом Особенной — поставленные под охрану закона общественные отношения с указанием конкретного вреда и положенного за его причинение наказания. Сопоставление деяния человека с нормами Общей части и причиненного вреда — с нормами Особенной является основой правовой оценки (квалификации) содеянного. Эта простая и ясная позиция была вытеснена в теории некритически заимствованным учением о составе преступления,²⁴ разработанным в свое время представителями классической школы в обоснование перехода уголовного права от борьбы с преступлениями к борьбе с опасными для общества личностями. Господствующим стало смешанное процессуально-правовое построение состава содеянного как совокупности норм Общей и Особенной частей, соединяемых воедино в процессе правовой оценки (квалификации).²⁵ Правоприменительная деятельность оказалась в роли уголовно-правового понятия, ее элементы — объект, объективная сторона, субъективная сторона, субъект— в роли признаков такого понятия. Но элементы эти присущи не только уголовному праву. Они являются слагаемыми любой целенаправленной деятельности. Однако ни в одной отрасли знаний мы не найдем подобных построений. И это не случайно, поскольку ничего научного в такой констатации нет, сама по себе она ничего не дает. Возьмем для примера строителей, которых учат: всякое строительство предполагает наличие четырех указанных элементов. Им раскрывается их содержание, и на этом учеба заканчивается. Смогут ли они после этого строить? Вряд ли. Для этого нужны знания — основ строительного дела и всего того, что с этим связано. Знание же таких четырех элементов будет создавать лишь видимость науки, в том числе и уголовного права. Это построение прижилось лишь потому, что позволяет примитивно решать проблему квалификации. Однако квалификация — только начало правоприменительной деятельности, конечным результатом которой является исправление и перевоспитание преступников, предупреждение правонарушений. Следуя учению о составе преступления, наука замкнулась на построениях этих составов, их классификации и т. д. Предметом Общей части стало общее понятие состава преступления, предметом Особенной — конкретные составы. Поиск и обоснование состава преступления в деянии каждого лица, привлекаемого к уголовной ответственности, привели к сворачиванию в ней изучения преступного деяния человека и его видов — преступления, соучастия в преступлении, укрывательства, недонесения, сглаживанию различий между ними, тогда как в действительности нужно делать всe наоборот. Перестали изучаться общественные отношения, поставленные под охрану уголовного закона. Они рассматриваются лишь в качестве признака или элемента построений составов. Вне поля зрения уголовно-правовой науки оказались результативность закона в целом и его конкретных норм, уголовного наказания в целом и его отдельных видов, преступность и ее причины. Тем самым из уголовного права вытеснено именно то, что делает его наукой. Оно превратилось в набор шаблонных построении, создающих возможность привлечения к уголовной ответственности.²⁶

Между тем само понятие «состав преступления» искусственно. В нем объединены и рассматриваются как нечто целое, имеющее общий предмет и единые признаки деяние человека и его результат (последствие), Однако как в общественно полезной деятельности нельзя смешивать труд людей с его результатом, так и в области уголовно-правовой — общественно опасные деяния людей с последствиями этих деяний. Деяние и его последствие — явления взаимосвязанные, но не тождественные. Каждое в основе имеет свой предмет, а значит, и собственные признаки, их характеризующие. Основой понятия «деяние» (будь то преступление, соучастие в преступлении, укрывательство, недонесение) является общественно опасное поведение человека в форме действия либо бездействия, посягающее на охраняемые уголовным законом общественные отношения; основой последствия — общественные отношения, поставленные под охрану уголовного закона. Одно относится к другому как причина — к следствию. Научное обобщение и формирование понятий о каждом из этих явлений возможно лишь путем выделения и анализа их существенных признаков, указанных законом: в Общей части УК относительно деяния и его видов, в Особенной — относительно опасного последствия. Создание понятия состава преступления с двумя единичными в своей основе противоречит и уголовному закону, который выделяет Общую и Особенную части, и законам логики. Это понятие не только нельзя включать в закон, подводя тем самым правовую основу под учение о составе преступления. От этого учения следует как можно скорее отказаться в теории, где оно уже давно служит тормозом в развитии науки.

Решение уголовно-правовых проблем должно опираться на науку. Однако в основе развития любой науки «лежит строго определенный принцип: если предмет (объект исследования) един, то и все изучающие его науки должны быть схвачены в единстве, соответствующем единству общего для них предмета (объекта)».²⁷ Уголовное право — это комплекс проблем, где все должно быть тесно связано. Сейчас эта связь разорвана, что приносит немало вреда науке, практике, отрицательно сказывается на развитии законодательства.

Поэтому необходимо: 1) отказавшись от некритически заимствованного криминологического направления и конструирования самостоятельного исправительно-трудового права, восстановить уголовное право в границах его действительного предмета, решать все его проблемы неразрывно, в тесной связи и единстве. Как и в любой другой науке, здесь необходим системный подход, комплексность исследований, соединение всех уголовно-правовых проблем для взаимосвязанного решения; 2) приступить к созданию фундаментальной уголовно-правовой теории, которая бы четко определяла научные позиции по основным проблемам уголовного права, задачи и направление его развития. Уголовно-правовая наука должна быть освобождена от пут классической школы, поставлена на материалистическую основу. Ее исходные позиции следует привести в соответствие с принципом материалистической диалектики, содержание основополагающих понятий и построений — в соответствие с законом и действительностью; 3) все вопросы уголовного права решать в едином законе, включая задачи профилактики и исполнения наказаний.²⁸ Поэтому в новом законодательстве целесообразно отказаться от самостоятельных Исправительно-трудовых кодексов и отнести помещенные в них материальные нормы к уголовному праву, процессуальные— к уголовному процессу. Это объединит правовые нормы в стройную систему в единых нормативных актах, сделает уголовное и уголовно-процессуальное законодательство логически завершенным, освободит законодателя от необходимости регламентировать положения, связанные с повседневной деятельностью исправительно-трудовых учреждений, которые целесообразно решать ведомственными нормативными актами; 4) переходить от совершенствования деятельности правоохранительных органов к реформе существующей правоохранительной системы. В борьбе с преступностью необходима не только единая целостность науки, но также единство практики. Создание временных комитетов по борьбе с преступностью, переименованных в комитеты по вопросам правопорядка и борьбы с преступностью, проблемы не решает. Во-первых, они не вписываются в действующее законодательство и существующую правоохранительную систему. Их правовое положение неопределенно. Во-вторых, деятельность комитетов рассчитана в основном на чрезвычайные ситуации, пригодна, если можно так выразиться, для решения тактических задач и непригодна для решения стратегических. Вместе с тем их создание подтверждает жизненную необходимость для руководства борьбой с преступностью существования единого центра, ибо преступность не знает границ ни ведомственных, ни национальных, ни территориальных. Этот центр должен охватывать все: оперативно-розыскную деятельность, расследование, направление материалов в суд, исполнение наказания, профилактику. Следует также учитывать положительный опыт других стран, где вид исправительного учреждения определяет суд, режим в них — администрация этих учреждений в пределах предоставленных ей прав. В исправительных учреждениях законом предусмотрена специальная служба воздействия, комплектуемая из высокооплачиваемых специалистов «с надлежащим опытом в области просвещения, исправительного воздействия или социального восстановления личности и с надлежащей подготовкой в имеющих к этому отношение предметах»,²⁹ что позволяет более гибко и дифференцирование решать проблему исправления. Роль суда должна заключаться в беспристрастном рассмотрении дел, роль прокуратуры—в надзоре за соблюдением законности. Вместо ведомственных научных учреждений и институтов целесообразно создание единого межведомственного центра научного обеспечения, задачами которого должна стать разработка проблем уголовного права в целом, в их взаимосвязи, с выдачей практике научно обоснованных рекомендаций. Тогда наука сможет обрести свое настоящее лицо, занять положенное ей ведущее место в правоохранительной системе. Иными словами, если мы действительно хотим добиться перелома в борьбе с преступностью, нужен не скоротечный «косметический ремонт» старых законов, а большая, сложная и серьезная работа по их пересмотру с принципиально новых позиций, которые бы отражали действительность, опирались на всесторонне взвешенные и осмысленные объективные показатели, передовой отечественный и зарубежный опыт, научные достижения, что позволит практике перейти от регистрации преступности к борьбе с нею средствами уголовного права на должном профессиональном уровне и научной основе.

Кандидат юридических наук, старший преподаватель Академии МВД Украины.

1 Жилинский А. Борьба с преступностью. Мифы и реальность // Социалистическая законность. 1990. № 6. С. 26.

2 Малахов И. П. Основания уголовной ответственности // Советское государство и право. 1991. №6. С. 76—81.

3 Кедров Б. М. Классификация наук. Прогноз К. Маркса о науке будущего. М., 1985. С. 53.

4 Исправительно-трудовое право. М., 1971. С. 16.

5 Советское исправительно-трудовое право. Л., 1989. С. 8—22.

6 Уткин В. А. Исправительно-трудовое, а не уголовно-воспитательное право// Проблемы уголовной политики. Советский и зарубежный опыт. Сб. науч. ст. /Отв. ред. А. В. Усс. Красноярск, 1989. С. 207—219; Стручков Н. А. Союзный закон об исполнении наказания // Советское государство и право. 1990. № 1. С. 60—65.

7 Курс советской криминологии. Предмет, методология, преступность, ее причины. Преступник. М, 1985. Т. 1. С. 3.

8 Сахаров А. Роль криминологической науки в предупреждении преступлений // Социалистическая законность. 1985. №12. С. 28.

9Карпец И. Криминология. Проблемы и перспективы//Социалистическая законность. 1985. № 10. С. 30; антонян Ю. Этап развития криминологии. К выходу в свет «Курса советской криминологии»//Социалистическая законность. 1987. №3. С. 77—79.

10 Розенталь М. Принципы диалектической логики. М., 1972. С. 205, 217.

11 Карпец И. Социалистическая криминология. Состояние и задачи//Социалистическая законность. 1987. №8. С. 18—20.

12 Там же; Кудрявцев В. Н. Причинность в криминологии. М., 1970, и др.

13 Кудрявцев В. Правовой системе — качественно новый уровень//Социалистическая законность. 1986. № 1. С. 9.

14 Фокс В. Введение в криминологию. М., 1980.

15 Кедров Б. М. Указ. соч. С. 52.

16 Исаев М. М. Общая часть уголовного права РСФСР. Л., 1925. С. 75; Уголовное право. История юридической науки, М., 1972, и др.

17 Эстрин А. Я. Советское уголовное право. Вып. 1. Основы и история уголовного права, М., 1935. С. 56—62.

18 Более подробно см.: Малахов И. П. Указ. соч. С. 76—83.

19 Там же.

20 Тельнов П. Ф. Ответственность за соучастие в преступлении. М., 1974. С. 32; Ковалев М. И. Понятие преступления в советском уголовном праве. Свердловск, 1987. С. 18, и др.

21 Галиакбаров Р. Групповое преступление (юридическая природа, постоянные и переменные признаки): Автореф. докт. дис. Свердловск, 1974.

22 Курс советского уголовного права: В 5 т. Часть Общая. Т. 1. Л., 1968. С. 584—610.

23 Церетели Т. В. Причинная связь в уголовном праве. М., 1986; Курс советского уголовного права. Часть Общая. Т. П. М., 1970. С. 155—204.

24 Трайнин А. Н. 1) Учение о составе преступления. М., 1946; 2) Общее учение о составе преступления. М., 1957, и др.

25 Кудрявцев В. Н. Теоретические основы квалификации преступлений. М.,
1963.

26 Более подробно см.: Малахов И. П. Указ. соч. С. 76—83.

27 Кедров Б. М. Указ. соч. С. 53.

28 Уголовно-процессуальный кодекс Франции. М., 1968; Примерный Уголовный кодекс (США). М., 1969, и др.

29 Примерный уголовный кодекс (США). С. 257.

Источник: http://www.law.edu.ru/article/article.asp?articleID=139582