Вступи в группу https://vk.com/pravostudentshop

«Решаю задачи по праву на studentshop.ru»

Опыт решения задач по юриспруденции более 20 лет!

 

 

 

 


«Адвокат в конституционном судопроизводстве»

/ Общее право
Мини-контрольная,  5 страниц

Список использованной литературы

1. Адвокатская деятельность: Учебно-практическое пособие / Под ред. В.И. Буробина. М., 2006.
2. Бабурин С.Н., Тлисков А.Г., Забейворота А.И. Комментарий к Федеральном закону «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации». М., 2006.
3. Колоколова Э.Е. Адвокат – представитель в гражданском процессе. М., 2004.
4. Лубшев Ю.Ф. Адвокат в уголовном деле / Под ред. И. Б. Мартковина. М., 2007.
5. Стецовский Ю.И. Адвокатура в России: истоки, традиции, современность. М., 2008.
6. Стецовский Ю.И. Исторический очерк формирования адвокатуры в России: М., 2006.
7. Стешенко Л.А., Шамба Т.М. Адвокатура в Российской Федерации: Учебник. М., 2007.
8. Чашин А.Н. Стратегия и тактика адвокатской деятельности. М., 2008.


Работа похожей тематики


Юрисдикция спартанских царей (автор: Зайков А. В.). Опубликовано: // Античная древность и средние века. – Екатернибург: УрГУ, 2000. – Вып. 31. – С. 5–29.

 

(Текст адаптирован для Интернета: греческий передан латиницей, ссылки на древних авторов русифицированы)

 

[стр. 5]

Экскурс Геродота о царской власти у спартанцев, помещенный им в качестве одного из отступлений в рассказ о походе Датиса и Артаферна, обладает огромной ценностью, ибо автор опирается здесь не только на информацию, полученную от предшественников – поэтов и логографов, но, прежде всего, на оригинальную лаконскую традицию[1]. Однако небольшой пассаж, посвященный особым полномочиям и преимуществам, предоставляемым царям при их жизни, по причине своей сжатой и в некоторых местах туманной манере изложения ставит перед исследователем целую серию весьма непростых вопросов. Это особенно верно по отношению к тем строкам, где галикарнасец рассказывает о судебных функциях спартанских басилевсов (Геродот. VI. 57. 4–5):

Одни лишь цари судят в таких вот единственных вопросах: о дочери-наследнице – кому следует иметь [ее в качестве жены], если только отец ни с кем ее не помолвил, и о государственных путях. А также если кто-либо пожелает усыновить ребенка, необходимо сделать [это] в присутствии царей.

[с. 6]

Во-первых, бросается в глаза то, что историк употребляет необычайно редкий термин для обозначения дочери-наследницы – патруха (греч. patruhos). Геродот, вероятно, следует здесь за словоупотреблением своего спартанского источника. Однако, поскольку он не дает нам никаких пояснений, возникает вопрос: является ли этот вариант обычным синонимом для гораздо более распространенного слова эпиклера, или за терминологией скрываются различия в сущности самого явления?

Во-вторых, из отрывка трудно составить себе ясное представление о том, в чем конкретно заключаются судебные функции царей в делах, отнесенных к их ведению.

В-третьих, упоминание о судебной компетенции по поводу «государственных путей» (hodoi demosiai), не сопровождаемое никакими дальнейшими объяснениями, способно вызвать только самое искреннее изумление у любого читателя, более или менее знакомого с процессуальной практикой древних греков. Что, в самом деле, означает этот пункт перечня?

В данной статье будет предпринята попытка дать ответы на все поставленные выше вопросы и на основании полученных результатов прийти к общему выводу о характере юрисдикции спартанских басилевсов[2].

 

* * *

 

Начнем с обсуждения проблемы, возникающей в связи с обозначением дочери-наследницы редким термином patruhos. Данная форма этого слова зафиксирована только в рукописях Геродотовой «Истории» и у античных лексикографов (составителей разных словарей и энциклопедий). Этот термин возможно понимать лишь следующим образом: патруха – это та, которая обладает вотчиной, дочь, получившая имущество своего отца после его смерти. Именно такое объяснение мы находим в словаре Суды. В том же словаре при статье об эпиклере имеется следующее пояснение: «Некоторые же называют эпиклеру патрухой».

[с. 7]

Последнее замечание повторяется в схолиях к «Осам» Аристофана и к «Законам» Платона. Также и Евстафий в комментариях к «Илиаде» упоминает патруху как один из терминов, которым некоторые обозначают эпиклеру. Таким образом, и сам текст Геродота, и ремарки античных лексикографов не оставляют никаких сомнений в том, что мы имеем дело с правовым институтом, который в научной литературе обычно называют эпиклератом. Между прочим, широко распространенный в Греции термин эпиклера зафиксирован и применительно к Спарте: Аристотель во II книге своей «Политики», с осуждением говоря о значительном количестве земли в руках спартанских женщин, в качестве одной из причин этого явления называет то, что здесь было слишком много эпиклер (Аристотель.Политика. 1270a24); Плутарх называет Агиатиду, вдову спартанского царя Агиса IV, выданную за Клеомена, эпиклерой (Плутарх. Биография Клеомена. 1). Почему же Геродот предпочитает редкий термин патруха обычному и понятному всем грекам слову эпиклера?

Институт эпиклерата, хорошо изученный на материале аттического и критского права, относится к числу тех установлений, которые исследователь греческого права Е. Карабелиас определил как «общий для всех греков фонд семейных структур». Сущность эпиклерата сводится к следующему. Если после смерти отца у него не осталось сыновей, а только дочь (в этом случае такую женщину называли эпиклерой), то ближайший родственник умершего имеет право взять эту эпиклеру в жены. При этом он приобретает определенные полномочия на управление вотчиной, которую получила эпиклера. Объем этих полномочий был разным в разных городах. Также и случаи, когда несколько родственников высказывают свои претензии на руку эпиклеры, и случаи, когда отец имел нескольких дочерей, регулируются специальными правилами, конкретное содержание которых изменялось от эпохи к эпохе и от полиса к полису. Полноценным собственником данной наследственной массы становится только сын, родившийся у эпиклеры в этом браке. Однако и муж, управляющий этим имуществом, и сын, ставший его собственником, обязаны считаться с правами женщины в отношении наследства.

Главная идея, которой подчинен данный механизм, состоит, вероятно, в том, чтобы обеспечить и защитить имущественный статус женщины, которая остается без отца или брата. Это, однако, не все. Эпиклерат преследует и другую цель. Дочь в условиях отсутствия мужских преемников после смерти отца получает все его имущество, включая земельный надел и, вопреки общему принципу, оказывается носительницей религиозных функций, связанных с отправлением семейного культа. Если эпиклера выйдет замуж

[с. 8]

за человека, не состоящего в близком кровном родстве с умершим наследодателем, то сын, который появится в этом браке и позднее соединит в своем имуществе наследство родителей, будет продолжателем семейного культа только своего отца, а это означает, что та семья, из которой вышла эпиклера, прекратит свое существование как в культовом, так и в имущественном аспекте. Описанный выше механизм эпиклерата в своем изначальном виде запускается как раз с той целью, чтобы предотвратить подобный крайне нежелательный исход[3].

Это установление, в своей основе общее всем грекам, в разных местах имело различные названия и проявлялось по разному. Проблема заключается в том, насколько глубоки и принципиальны были эти отличия.

Исследование аттического варианта ясно показывает, что обладание имуществом, полученным афинской девушкой-эпиклерой от отца, вряд ли может быть названо собственностью в строгом смысле этого слова. Она, скорее, рассматривалась как своеобразное переходное звено, выполнявшее передаточную функцию и обеспечивавшее связь между своим отцом и его нисходящим мужским преемником в прямой линии, хотя и во второй степени. Этот аспект очень хорошо передается в самом термине: «эпиклера» буквальна означает «та, которая [выходит замуж]при клере» (т. е. при земельном участке).

Эпиграфическая форма, весьма близкая той, что сохранена Геродотом, обнаруживается на Крите, а именно в сборнике законов города Гортины: patroiochos. Этим термином гортинское законодательство обозначает «ту, у которой умер отец и нет братьев от этого отца» (Законы Гортины. VIII. 40–42)[4]. Изучение гортинских законов позволяет прийти к выводу, что на Крите женщины обладали значительно бoльшим объемом имущественных прав на полученное по наследству, чем то было в Афинах.

Уже само сходство интересующего нас термина, использованного Геродотом, с гортинским эпиграфическим вариантом, с одной стороны, и хорошо известная общая близость между критской и лакедемонской политиями – с другой, заставляют некоторых исследователей прийти к выводу

[с. 9]

о том, что лаконское слово «патруха» не является простым синонимом аттического «эпиклера». За словоупотреблением Геродота, по мнению этих ученых, скрывается более глубокий смысл, нежели обычное для этого автора стремление использовать – где это возможно – местную, а потому колоритную терминологию. Так, Пол Картледж пишет: «Аристотель определенно технически некорректен, когда употребляет афинский термин эпиклера применительно к спартанской наследнице. Эта ошибка – не просто ошибка в лексике». Дочери-наследницы в Лакедемоне, как и в Гортине, обладали полным правом собственности на полученную вотчину. Впрочем, согласно иной точке зрения, не следует преувеличивать глубину той границы, которая отделяет аттический вариант эпиклерата, с одной стороны, и вариант дорийский – с другой. Так, например, Р. Сили, сравнивая имущественные права афинских женщин с таковыми в гортинском кодексе, на основе косвенных данных приходит к выводу о том, что они в основе своей не отличались друг от друга: «В обоих городах женщин уподобляли детям в общем ограничении их имущественных прав. Афиняне были ионийцами, жители Гортины – дорийцами. Два города находились далеко один от другого. Они весьма отличались по размеру и по богатству. Однако в том, что касается женщин и собственности, и в Афинах и в Гортине думали одинаково». И далее, уже со ссылкой на Спартанский терминпатруха: «Хотя слова отличались, суть была той же самой»[5].

Для того, чтобы прийти к каким-то определенным выводам в данном вопросе, необходимо рассмотреть все те немногочисленные материалы, которые у нас имеются относительно спартанского эпиклерата. Прежде всего остановимся на известных из античных источников конкретных ситуациях, которые с той или иной степенью вероятности можно трактовать как применение механизма эпиклерата в Спарте.

1. Анаксандрид II (царь из рода Агиадов, время правления: ок. 560 – ок. 520 гг. до н. э.) был женат на собственной племяннице, дочери своего брата. Хотя нет прямых указаний на наследственный статус этой женщины,

[с. 10]

весьма вероятно, что она была патруха. Во-первых, Анаксандрид являлся ее близким кровным родственником (а именно это, как известно, служило у греков основанием для претензии на руку единственной наследницы). Во-вторых, Анаксандрид отказался подчиниться эфорам и отпустить жену по причине ее бездетности. Геродот, впрочем, объясняет такое решение царя его любовью к супруге. Не исключено, однако, что дополнительным мотивом для Анаксандрида были имущественные права жены, если верно предположение о ее наследственном статусе (Геродот. V. 36–40; см. также: Павсаний. III. 3. 7)[6].

2. Царь Леонид I (Агиад, правил в 490–480 гг. до н. э.) был женат на Горго, дочери и единственной наследнице Клеомена, своего брата по отцу (Геродот.. V. 48). Геродот рассказывает, по какой причине после смерти Клеомена царская власть досталась именно Леониду, у которого было два полнородных брата. Дело в том, что Дорией, следующий по старшинству за Клеоменом, к тому времени уже погиб в Сицилии, а Клеомброт был младше Леонида. Этого аргумента, казалось бы, вполне достаточно для подтверждения законного права Леонида на престол, однако Геродот почему-то делает одно любопытное – и до некоторой степени странное – добавление: он, де, стал царем еще и по той причине, что был женат на дочери Клеомена (Геродот. VII. 205). Историк, употребив усиливающее сочетание «еще и по той причине», ясно дает понять, что данное обстоятельство имело чрезвычайно важное значение при передаче власти именно Леониду. Почему? Ответ на этот вопрос, вероятно, следует искать в знаменитом рассказе о двух женах Анаксандрида и о его четырех сыновьях. Согласно одной из версий, Клеомброт и Леонид были близнецами (Геродот.. V. 41). Данное обстоятельство могло создать трудности при определении преемника. В этих условиях брак Леонида с Горго, которая была единственным ребенком умершего царя и потому обладала статусом патрухи, не оставлял Клеомброту никаких шансов. Для Геродота и, судя по всему, для его читателей такая логика была совершенно ясной и неоспоримой. Для нас во всей этой истории интересен следующий момент. Получается, что Горго выступала в роли посредницы при передаче властных полномочий от отца к своему мужу, который не случайно оказался его ближайшим агнатическим родственником. Ни у кого не может возникнуть даже мысли о том, что Горго благодаря своему статусу дочери-наследницы могла бы претендовать на царское достоинство. Конечно, кто-нибудь может сказать, что здесь речь идет о власти как институте iuris publici, тогда как при наследовании имущества и властных полномочий в семье речь идет об отношениях в области iusprivatum. Однако подобного деления греческое право не знало и, судя по всему, правила о престолонаследии в Спарте подчинялись обычным нормам в сфере

[с. 11]

наследственного права. Это позволяет нам сделать допущение, что и в вопросах собственности спартанская патруха по сути своей выполняла лишь передаточную функцию, что сближает ее с афинской эпиклерой.

3. Архидам II (Эврипонтид, правил в 469–427 гг. до н. э.) был женат на Лампито, собственной тетке по отцовской линии. Эта женщина являлась единственным ребенком, родившимся во втором браке царя Леотихида (Геродот. VI. 71)[7]. Данный случай также требует комментария. Представим генеалогические связи в виде простейшей схемы.

не известная по имени женщина ==(1-й брак)== Леотихид II ==(2-й брак)== Евридама
                                                              |                                            |
                                                    Зевксидам                                 Лампито
                                                
(ум. раньше отца)
                                                              
|
                                                        
Архидам II

Геродот говорит, что решение о браке Архидама и Лампито было принято Леотихидом. К этому времени Зевксидама уже давно не было в живых и царь, безусловно, таким способом пытался закрепить права на престол за своим внуком. Это может означать лишь одно – спартанскому наследственному праву в данный период не известен институт трансмиссии[8]. Другими словами, после смерти наследника, который до своей смерти не успел вступить в свои права (например, умер раньше наследодателя), преемником становится не наследник умершего наследника, а следующий разряд наследников основного наследодателя. Для того, чтобы прояснить данный тезис, обратимся к нашему примеру. После того, как Зевксидам – наследник Леотихида – умер раньше своего наследодателя, возник вопрос, кто является преемником? В том случае, если бы действовал принцип трансмиссии, приоритет был бы отдан наследнику умершего наследника, то есть Архидаму. Если же этот принцип не работает, то преимуществом пользуется тот, кто относится к следующему после родного сына разряду наследников Леотихида, а этим человеком является его родная дочь Лампито. Для того, чтобы ни у кого не возникало никаких сомнений относительно прав своего внука, царю пришлось женить Архидама на своей дочери. Это вновь доказывает передаточный характер наследственных прав спартанской женщины, обладающей статусом патрухи.

[с. 12]

4. Стивен Ходкинсон обращает внимание на эпизод с дочерьми Лисандра и предполагает, что они были его единственными наследницами. Английский историк приходит к этому выводу на основе сообщения Плутарха о том, что Дионисий Сиракузский дважды пытался сделать богатые подарки именно дочерям Лисандра; о подарках для сыновей Плутарх ничего не говорит. Кроме того, сохранился анекдот, согласно которому многие молодые люди ухаживали за дочерьми Лисандра, пока о нем думали как о богатом человеке. Однако, как только после его смерти в 395 г. до н. э. выяснилось, что он беден, бывшие ухажеры отвернулись от девушек, за что были подвергнуты штрафу. Эта история позволяет сделать предположение, что дочери Лисандра обладали статусомпатруха и должны были унаследовать все имущество отца. Если при этом мы – вслед за П. Картледжем и С. Ходкинсоном – признаем, что в Спарте данный статус предполагает наличие у женщины полноценного права собственности на наследственную массу, то с необходимостью придем к выводу, что все эти молодые люди заглядывали далеко вперед и заботились прежде всего о будущем своих потенциальных детей, которых, возможно, родят им дочери Лисандра – именно к ним впоследствии, после смерти матери, должны перейти имущественные права на предполагаемые богатства Лисандра. Ситуация, впрочем, может быть объяснена и более понятным способом, если на миг предположить, что имущественное положение спартанской патрухи было в своей принципиальной основе таким же, как и у афинской эпиклеры. Другими словами, у девушек было много женихов по той простой причине, что в Лакедемоне супруг дочери-наследницы обладал весьма значительными полномочиями по управлению полученным ею от отца имуществом, хотя он, конечно же, не становился собственником этой наследственной массы.

5. Клеомен, будущий царь-реформатор из рода Агиадов, был женат на Агиатиде, которая в качествеэпиклеры (так ее называет Плутарх) должна была унаследовать богатое состояние своего отца Гилиппа. Леонид II (правил с 254 до 235 г. до н. э.) насильно поселил ее вместе с Клеоменом, своим сыном, который тогда еще не достиг брачного возраста. Произошло это, судя по всему, в 241 г. до н. э. – сразу после гибели Агиса IV, царя из противоположного дома, чьей вдовой и была Агиатида. Следует обратить внимание на следующие обстоятельства. Наличие у Агиатиды новорожденного сына[9] от первого мужа не меняет ее статуса эпиклеры.

[с. 13]

Это может означать только то, что и дети от второго брака будут иметь свою долю в имуществе матери. Далее, хотя политические соображения, вне всякого сомнения, сыграли определенную роль в принятии Леонидом решения женить сына на вдове своего противника[10], все же Плутарх акцентирует наше внимание на наследственном статусе Агиатиды: Леонид не хотел отдавать ее никому другому прежде всего потому, что она являлась эпиклерой огромного состояния своего отца Гилиппа.

Конечно, большинство приведенных здесь эпизодов относится к брачным союзам в домах спартанских царей. Хотя правила престолонаследия в Лакедемоне, как было отмечено выше, должны были подчиняться общим принципам наследственного права, все же соображения высшего порядка могли вносить свои коррективы в известные нам конкретные случаи применения механизма эпиклерата. Поэтому важно проанализировать также и те свидетельства, которые содержат информацию общего характера об этом спартанском институте.

Ксенофонт сообщает, что в тех случаях, когда старик имеет молодую жену, он может специально с целью деторождения привести к ней такого мужчину, который ему понравится и телом, и душой (Ксенофонт. Лакедемонская полития. I.7). Эту же информацию повторяет Плутарх в биографии Ликурга (15.12). Следует, видимо, согласиться с мнением тех исследователей, которые видят в этом косвенное указание именно на практику эпиклерата – право на руку и на имущество патрухи имеет самый старший из ее ближайших родственников по отцу[11].

[с. 14]

Если данное предположение верно, то здесь мы имеем подтверждение того, что в Спарте брак единственной дочери-наследницы в самом общем смысле подчинялся тем же правилам, что и повсюду в Греции.

Особенно ценным свидетельством о спартанском эпиклерате является рассуждение Аристотеля во II книге «Политики» о ненормальном положении женщин в современной ему Спарте. Ход мыслей автора можно представить следующим образом. Женщины здесь пользуются чрезмерной свободой; это плохо само по себе, а при определенных обстоятельствах еще и содействует корыстолюбию. Действительно, в Спарте в нынешние времена существует удручающее неравенство в распределении земельной собственности. Помимо прочего усугубляется оно еще и тем, что женщины обладают почти 2/5 всей земли. А причина такого положения дел кроется в том, что в Лакедемоне имеется большое количество эпиклер, и за дочерьми дают крупное приданое (Аристотель. Политика. 1270a23–25). Как мы видим, Аристотель местному и необычному для многих своих читателей слову патруха предпочитает хорошо всем известный термин эпиклера. Уже этот факт сам по себе говорит о многом – Стагирит не чувствует принципиальной разницы между аттическим и дорийским вариантами данного института. Из контекста ясно, что осуждению у Аристотеля подвергается не система эпиклерата как таковая и даже не ее лаконская форма, а то, что при большом количестве дочерей-наследниц в Спарте, где положение женщин и без того излишне свободное, ситуация оказывается совершенно ненормальной, поскольку это усиливает концентрацию собственности и развивает корыстолюбие[12].

Ниже Аристотель высказывает мнение о желательности нормы, которая бы запрещала приданое вообще либо ограничивала его размер. Далее в тексте следует лакуна, после которой помещена чрезвычайно трудная для комментаторов и не поддающаяся однозначному объяснению фраза: «Ныне же и [отцу] позволено эпиклеру выдавать за того, за кого бы ни пожелал, и, если он умрет, не распорядившись [на этот счет], если оставит своего клеронома, этот выдает [дочь] за того, за кого он считает нужным».

[с. 15]

Здесь греческое слово «ныне» определенно свидетельствует о какой-то трансформации, не так давно произошедшей в действии механизма спартанского эпиклерата. Некоторые исследователи склонны видеть в этом намек на полное упразднение упомянутой Геродотом функции царей, связанной с выдачей дочерей-наследниц замуж (Геродот. VI. 57. 4)[13]. На мой взгляд, однако, текст не дает для такого вывода абсолютно никаких оснований. Если здесь имеется какое-то противоречие с Геродотовым сообщением, то объяснять его, судя по всему, необходимо следующим образом: в новых условиях в связи с совершившимися изменениями – вероятно, после Пелопоннесской войны – в области имущественных отношений в целом и наследственного права в частности отец при выборе суженного для своей единственной дочери уже не был никак стеснен древними обычаями эпиклерата, согласно которым приоритет должен был бы отдаваться ближайшим родственникам. Неизвестно, впрочем, насколько действенными были подобные правила во времена Геродота – его краткий перечень ничего не проясняет в этом плане.

Гораздо сложней обстоит дело с клерономом. Аристотель употребляет выражение «если оставитсвоего клеронома», и это автоматически вызывает ассоциацию с техническим словосочетанием римского права suus heres – «свой наследник», под которым понимается прежде всего нисходящий родственник наследодателя, на которого распространяется отеческая власть последнего и который после его смерти приобретает статус лица sui iuris. Впрочем, подобные прямые аналогии могут сослужить плохую службу, тем более, что такое понимание выражения «своего клеронома» делает текст Аристотеля внутренне противоречивым и практически необъяснимым: когда речь идет о девушке, обладающей статусом эпиклеры/патрухи, то клерономом в отношении имущества ее отца может стать лишь ее сын, если под данным термином понимать наследника в специальном юридическом смысле этого слова. Если же термин клероном означает того, кто «пасет» клер, присматривает за ним, осуществляет административное управление имуществом, то таким лицом в системе эпиклерата оказывается супруг дочери. Все это близко к абсурду: ни сын, который еще не родился, ни супруг не могут выдавать эпиклеру замуж по определению. Для того, чтобы выйти из этого затруднения, выдвигалось, в частности, предположение, согласно которому клероном – ближайший родственник наследодателя по боковой линии, agnatus proximus по римской терминологии, который делил с патрухой наследственную массу. При этом Дуглас МакДауэлл не решается определить пропорции, а Стивен Ходкинсон осторожно допускает, что клероном мог получать «древнюю часть» (по площади меньшую,

[с. 16]

но символически более значительную)[14]. Мнение это, на мой взгляд, несколько надуманно. Оно, во всяком случае, никак не подтверждается в источниках. Е.Карабелиас видит в клерономенаследника по завещанию, заботе которого наследодатель и поручает свою дочь[15]. Подобная трактовка кажется весьма вероятной, ибо чуть раньше Аристотель как раз говорит о таком недостатке спартанской политии, как свобода завещаний (Аристотель. Политика. 1270a21). Вместе с тем, нельзя исключать и другой вариант объяснения. Возможно, клероном в данном случае отождествляется с тем человеком, который по древним обычаям имел право претендовать на рукупатрухи в силу ближайшего родства с ней (то есть наследник по закону). При этом он, конечно, сохранял возможность выбора, и если сам отказывался от брака, то обязан был выдать девушку замуж. Причины отказа могли быть разными. Например, он мог уже находиться в браке[16]; наследственная масса, полученная патрухой, могла быть слишком незначительной или в ней, наконец, долги могли преобладать над активом. При отказе жениться на девушке такой agnatusproximus обязан был побеспокоиться о ее судьбе и полученном ею имуществе. Именно поэтому его и можно назвать клерономом, то есть тем, кто заботится о клере. Эта ситуация, между прочим, становится ясней, если привлечь аналогию из афинского права[17]. Одна из речей демосфеновского корпуса сохранила закон, согласно которому ближайший родственник эпиклеры в случае, когда отец почти ничего ей не оставил (объем полученного имущества соответствует разряду фетов), если он не желает жениться на ней сам, обязан выдать девушку замуж, обеспечив приданым, которое соответствует его собственному имущественному классу ([Dem.] 43. 54)[18].

Итак, проведенный анализ ясно показывает, что ни данные лексики, ни известные нам эпизоды реального применения механизма эпиклерата, ни сведения общего характера, передаваемые Геродотом, Ксенофонтом, Аристотелем и Плутархом, не могут со всей определенностью подтвердить мнение о том, что спартанский – или, шире, дорийский – вариант

[с. 17]

данного института принципиально отличался от той формы, которая свойственна афинскому праву. Базисные принципы, определявшие положение патруха/эпиклеры, были одни и те же. Конечно, было бы неразумно опровергать тот факт, что в каждом полисе система эпиклерата работала mutatismutandis. Данные терминологии и общая сравнительная характеристика положения женщин в различных полисах Эллады поддерживают гипотезу о существовании более или менее общей дорийской – или спартано-критской – модификации эпиклерата, которая отличалась от аттической большей свободой женщины в сфере ее дееспособности. Однако если говорить о тех немногих античных свидетельствах, которые непосредственно касаются спартанского эпиклерата, то из них, пожалуй, можно извлечь вывод лишь о единственной особенности лаконского варианта: по крайней мере с середины IV до н. э. (со времени Аристотеля) в Спарте при выборе отцом (или клерономом)жениха для эпиклеры не обязательно было учитывать принцип близкого агнатического родства. Этого, конечно же, слишком мало, чтобы постулировать кардинальное отличие в правовом положении лаконской патрухи и аттической эпиклеры.

Данный вывод подтверждает мнение о том, что Геродот использует в высшей степени редкое словопатруха не для того, чтобы подчеркнуть отличие слишком свободных и своевольных спартанок от безынициативных и почти бесправных афинянок в области имущественной дееспособности и в сфере наследственного права. Словоупотребление Геродота должно быть объяснено гораздо проще: историк в 57-й главе VI-й книги использует – и даже, возможно, дословно цитирует – местный лаконский источник.

* * *

Обратимся теперь к рассмотрению самой природы судебных функций спартанских царей. Если присмотреться к композиционной структуре интересующего нас сообщения Геродота, возникает ощущение «винегрета»: в первом пункте историк говорит о дочерях-наследницах, во втором упоминает о «государственных путях», а в третий помещает обряд усыновления, который – так же, как и пункт первый – относится к области семейного и наследственного права. Что это – особенности авторского стиля? Или, быть может, за таким расположением судебных полномочий скрывается какой-то особый смысл?

Возникает соблазн увидеть в структуре данного пассажа излюбленную Геродотом технику «фронтона», когда излагаемый материал делится на три группы, при этом центр оттеняется боковыми частями, обладающими не только смысловой зависимостью, но и удовлетворяющими признаку симметрии[19]. Это предположение, однако, должно быть решительным образом

[с. 18]

отвергнуто. Дело в том, что фронтальная организация материала характерна для более или менее крупных сюжетных комплексов внутри «Истории». Кроме того, как было уже отмечено выше, в анализируемом отрывке явственно проступает местный источник, возможно, какая-то запись из государственного спартанского архива, лишь в минимальной степени подвергнутая Геродотом редакторской правке.

Объяснение данной последовательности в перечислении царских прерогатив следует искать в самом характере этих последних. Синтаксис отрывка дает нам, на самом деле, не три составляющие, а только две: во-первых, «одни лишь цари судят в таких вот единственных вопросах»: о дочери-наследнице, если отец при жизни не обручил ее, и о государственных путях); во-вторых, «также если кто-либо пожелает усыновить ребенка, необходимо сделать [это] в присутствии царей». Грамматическая структура ясно указывает, что характер прерогатив в этих двух случаях отличается. При решении вопросов, связанных с дочерьми-наследницами и с государственными путями цари должны вершить суд, разбирать чей-либо спор, выносить решение. Семантика термина предполагает активную волю судьи, которому только и дано решать, чья претензия в большей степени соответствует обычаю и правовому укладу. Во втором случае функция царя носит принципиально иной характер – необходимым элементом строго формального и торжественного обряда усыновления является присутствие басилевса – главного жреца общины. Его активная воля здесь отодвинута на задний план. Конечно, он может расстроить все это действо, если усмотрит какие-то обстоятельства, не позволяющие совершить данный акт в данное время, но главное не в этом. Царь здесь не вырабатывает правильное решение, а подтверждает перед богами, что все совершается правильно.

Вопрос о судебных полномочиях в делах о государственных путях будет рассмотрен позднее. Сейчас займемся царскими прерогативами относительно наследниц. Геродот говорит, что цари выносят решение о том «кому следует иметь [патруху в качестве жены], если только отец ни с кем ее не помолвил». Выражение «следует иметь» не оставляет никакого сомнения в том, что цари присуждали руку и имущество девушки тому или иному претенденту не произвольно, а основываясь на каких-то правовых нормах или заданных принципах[20]. К сожалению, по поводу природы и характера этих критериев

[с. 19]

мы можем выстраивать лишь более или менее убедительные гипотезы, ибо текст Геродота не содержит даже намека в этом направлении.

Наличие в Афинах и на Крите правил, предоставляющих приоритет ближайшему родственнику по отцовской линии в споре за руку и имущество эпиклеры, дает основание для предположения о наличии подобной нормы и в лаконском наследственном праве. В случае возникновения спора между несколькими претендентами цари, согласно этому предположению, принимают судебное решение в пользу одного из них, основываясь именно на этом критерии (в качестве аналогии можно привести тяжбу между Андокидом и его родственником Леагором о праве на руку эпиклеры). Известные нам примеры действия механизма эпиклерата в домах спартанских царей подтверждают эту догадку. Еще одним косвенным доказательством является рассуждение Ксенофонта и Плутарха о браках между стариком и молодой женщиной (если, конечно, верна принимаемая большинством исследователей интерпретация этих мест как неявных свидетельств именно об институте эпиклерата, поскольку в такой ситуации, как показывают многочисленные примеры из других греческих полисов, мужем девушки становился брат ее умершего отца[21].

Однако, поскольку в источниках отсутствуют прямые указания на то, что в Спарте действовало правило о приоритете ближайшего родственника по отцу на руку и имущество необрученнойэпиклеры, в современной литературе высказываются различные гипотезы относительно тех принципов, на основании которых басилевсы присуждали победу в споре между несколькими претендентами. Так, Д. Ашери допускает, что «в более примитивные времена», когда «ликургов» строй был еще в полной силе, жениться на дочери-наследнице мог только akleros (аклерос, т.е.человек, не имевший своего клера, например, сын, не получивший отцовский земельный надел по наследству) либо родственник девушки, существовавший за счет ее клера. Такой супруг на правах узуфруктуара пользовался доходом с участка для того, чтобы делать соответствующие взносы в сисситию и таким образом сохранять свое спартиатское гражданство. Ашери в качестве доказательства справедливости своего тезиса приводит два места из «Законов» Платона, где постулируются именно такие правила для брака эпиклеры, поскольку философ некоторые нормы явно формулирует по спартанскому образцу.

[с. 20]

Д. МакДауэлл, не отрицая в целом возможность применения критерия ближайшего родства, выдвигает предположение, что патруха, получая среди прочего и отцовский земельный надел, не могла выйти замуж за человека, который уже имел клер на территории Лаконики или являлся бесспорным наследником участка своего отца (автор ссылается на сообщение Плутарха о том, что в Спарте предпринимались определенные усилия для поддержания земельного равенства и стабилизации численности спартиатских семей). Другим условием мог быть соответствующий возраст. МакДауэлл приходит к заключению, что цари, вероятно, даровали патруху ближайшему родственнику, который удовлетворял всем другим критериям.

Близкую точку зрения, но с несколько иными акцентами высказывает Пол Картледж. Как полагает исследователь, богатые спартиаты – почти по совету Гесиода – стремились ограничить свое потомство единственным сыном с целью не допустить разделения наследственной массы. Если из наследников имелась одна только дочь, они пытались выдать ее за сына из другого состоятельного дома. Такая вполне понятная с житейской точки зрения практика приводила к весьма нежелательным социальным последствиям – к концентрации земельной собственности в руках ограниченного круга семей. Картледж считает, что древняя прерогатива царей по поводу патруха была задумана именно как средство нейтрализации подобной практики, как препятствие для заключения таких союзов. Впрочем, кембриджский исследователь сомневается в эффективности этого архаического средства во времена самого Геродота, рассказавшего нам о судебных полномочиях спартанских басилевсов.

Все же необходимо отметить, что все эти рассуждения носят характер спекулятивных построений. Наши источники не дают ясных и недвусмысленных указаний на то, что в Спарте, в отличие от остальной Эллады, правило о преимуществе ближайшего родственника эпиклеры в споре за ее руку и имущество было отодвинуто далеко на задний план[22].

Рассмотрим вопрос о времени функционирования царской юрисдикции в интересующей нас сфере. Я не усматриваю противоречия между сообщением Геродота и приведенным выше местом из «Политики», где говорится о полной свободе отца или клеронома выбирать мужа для эпиклеры(Aristot. Pol. 1270 a 26–29). Аристотель в этом пассаже не упоминает царскую компетенцию, однако, вопреки мнению многих современных исследователей, из сравнения двух контекстов никак нельзя сделать вывод о том, что к его времени полномочия спартанских басилевсов по

[с. 21]

выдаче дочерей-наследниц ушли в прошлое[23] – между двумя текстами не может быть никакой коллизии просто потому, что повествуют они совсем о разных вещах: Стагирит – о свободе выбора, которая предоставляется частным лицам, а Геродот – об обязанности государственной власти принимать решение, если частные лица не воспользовались возможностью выбора.

Между прочим, сохранение за царями данной прерогативы еще и в эллинистическую эпоху подтверждается историей второго брака Агиатиды, вдовы Агиса IV. В передаче Плутарха история эта выглядит следующим образом. Царь Леонид II не успел схватить Архидама, который бежал сразу же после расправы над его родным братом Агисом. Однако жену казненного царя, имевшую новорожденного ребенка, Леонид увел из дома и насильно поселил вместе с Клеоменом, своим сыном, который находился еще в том возрасте, когда жениться было рано. Дело в том, что он не желал отдавать ее никому другому – Агиатида являлась эпиклерой огромного состояния Гилиппа, своего отца, к тому же она намного превосходила всех гречанок и своим цветущим видом и красотой, имея при этом добрый характер.

[с. 22]

Плутарх никогда не претендовал на роль беспристрастного автора. В данном пассаже явственно различаются следы его предвзятого отношения к Леониду: писатель-моралист вполне мог сгустить краски, оттеняя героический образ Агиса на фоне жестокого и эгоистичного Леонида. Плутарх заявляет, что царь поселил Агиатиду с юным Клеоменом «насильно». В таком поведении Леонида, пренебрегающего существующими обычаями, усматриваются тиранические элементы, которые расцветут бурным цветом, когда престол займет Клеомен. Однако этот эпизод может свидетельствовать также и о том, что спартанские цари в силу традиции продолжали обладать определенными полномочиями в вопросах брака дочерей-наследниц ex officio[24]. Впрочем, нельзя не обратить внимание на то обстоятельство, что в данном случае царь принимает участие в судьбеэпиклеры не в качестве судьи, не в ходе разбора иска между тяжущимися сторонами, а как лицо, наделенное полномочиями отдавать распоряжения с непосредственной исполнительной силой. Здесь нет ничего удивительного – очень часто в условиях социальных революций традиционные правовые институты приобретают искаженные формы и начинают действовать на базе принципов, далеких от укоренившихся правовых установлений.

Итак, исходя из имеющихся у нас данных и – не в последнюю очередь – из композиционной структуры самого сообщения Геродота можно прийти к следующим выводам. Согласно древнему правилу, зафиксированному, возможно, в одной из архаических ретр, спартанские басилевсы принимали участие в решении вопроса о выборе супруга для патрухи только в том случае, если отец при своей жизни ни с кем ее не обручил, и только в качестве судьи, то есть при возникновении спора между несколькими претендентами на руку девушки. Что касается тех критериев, которыми при этом должен был руководствоваться басилевс, немногочисленный спартанский материал и многие аналогии из практики других греческих полисов позволяют сделать предположение о том, что и в Лакедемоне преимуществом пользовался ближайший родственник женщины по отцовской линии. Безусловно, было бы рискованно отрицать саму возможность применения каких-то иных принципов и критериев, однако, к сожалению, все выдвигавшиеся до сих пор в литературе предположения на этот счет носят исключительно гипотетический характер. Единственное, о чем мы можем говорить с достаточной степенью уверенности, так это о том, что компетенция спартанских царей в вопросах эпиклерата имеет в качестве своей ближайшей и весьма убедительной аналогии судебные прерогативы афинского архонта.

* * *

[с. 23]

Перейдем теперь к самому загадочному пункту в Геродотовом перечне царских полномочий – к их обязанности судить в делах по поводу «государственных путей». Автор не дает абсолютно никаких пояснений по этому поводу, что знаменательно само по себе: его молчание я склонен расценивать как знак того, что для древнегреческого читателя данная фраза не требовала никаких разъяснений в силу своей полной ясности. Не так, однако, обстоит дело с современным читателем – мы оказываемся здесь перед самой настоящей головоломкой. Доказательством этого являются предпринимавшиеся в научной литературе попытки интерпретации данной прерогативы спартанских царей.

В. В. Латышев, излагая институты государственного управления у спартанцев и отмечая незначительный характер юридической власти царей, пишет, что они занимались также «делами о казенных дорогах и разбором споров, возникавших по дорожному делу между государством и частными лицами»[25].

В. Хау и Дж. Уэллс, сославшись на мнение Штейна и Гильберта, которые видели здесь всего лишь указание на отграничение общественных дорог от частных имений, считают более вероятным, что цари обязаны были заботиться о дорогах в качестве военных предводителей[26].

Д. МакДауэлл предполагает, что в ранние времена басилевсы обладали гораздо более обширной судебной властью, может быть – неограниченной. Позднее основная часть юрисдикции перешла к эфорам, а за царями сохранились лишь весьма незначительные дела, среди которых – суд по поводу дорог («roads»). МакДауэлл высказывает догадку, что здесь имеются в виду те случаи, когда кто-нибудь распахивает дорогу или другим способом затрудняет нормальный проход[27].

[с. 24]

Пол Картледж в геродотовских hodoi demosiai видит ни что иное, как указание на «public highways» и добавляет: «неясно, были ли они военными или гражданскими дорогами, но, по видимому, первыми»[28].

Штефан Линк, оценивая судебные функции царей как весьма незначительные, одним из доказательств этого тезиса считает как раз тот факт, что им остались дела о hodoi demosiai. При этом немецкий исследователь отвергает комментарий Хауссинга, согласно которому басилевсы должны были выносить приговоры по поводу всех преступлений, совершаемых на городских улицах[29].

Л. Томмен, не отрицая возможной связи «дорожной юрисдикции» царей с их военными полномочиями, считает, что здесь могла иметь место еще и другая функция – проведение границ между клерами (Klerosgrenzen). В целом базельский исследователь – как и большинство других авторов – подчеркивает, что судебная власть басилевсов была весьма ограничена[30].

Можно отметить два основных мнения, встречающихся в трудах современных авторов, которые до известной степени противоречат друг другу: 1) тезис о связи дел о hodoi demosiai с военными полномочиями царей; 2) тезис о том, что это была юрисдикция, связанная прежде всего с земельной собственностью и спорами по поводу использования улиц и дорог. При этом почти все исследователи сходятся во мнении, что обладание подобной функцией в целом свидетельствует о весьма незначительном характере юридической власти басилевсов.

Однако приведенного краткого обзора вполне достаточно, чтобы убедиться в отсутствии серьезных аргументов для доказательства хотя бы одной из выдвигавшихся гипотез. Современные ученые, как правило, высказав свое мнение по поводу данного места у Геродота, благоразумно воздерживаются от дальнейших рассуждений на эту тему. Другие авторы поступают еще проще – дойдя при изложении характерных особенностей царской власти у спартанцев до их судебной компетенции, они ограничиваются указанием на дела о замужестве девиц и на обряд усыновления, как будто бы трудная фраза о hodoi demosiai у Геродота вообще отсутствует! [31]

[с. 25]

Если привлекать возможные аналогии из других античных текстов, то интересующее нас свидетельство Геродота можно было бы легко объяснить, на первый взгляд, указанием на должностьастиномов, известную как по афинской практике, так и по рассуждениям философов об устройстве идеального полиса. Так, Платон в «Законах» указывает на ту цель, ради которой в городе необходимо выбирать астиномов: чтобы никто не причинял вреда другим в отношении дорог и построек. В идеальном государстве следует заботиться о благоустройстве дорог, причем в ведении смотрителей должно находиться попечение не только за городскими улицами, но и за большими дорогами по всей стране. Согласно «Афинской политии» Аристотеля, в обязанности астиномов, реально действовавших в Афинах в его время, среди прочего входил надзор за тем, чтобы никто не застраивал улицы, не строил балконов, нависающих над дорогой, не устраивал желоба так, чтобы вода стекала на улицу, не делал окна, открывающиеся наружу. В одном пассаже из VI книги «Политики» Стагирит в обобщенном виде перечисляет круг дел, которые в разных государствах находятся в попечении астиномии. Сюда относится, в частности, забота о ремонте разрушающихся дорог и наблюдение за тем, чтобы границы частных владений в городе были четко определены. Разумеется, должность эта подразумевает и отправление судебных полномочий в отведенной для нее сфере и в обозначенных пределах.

При внимательном рассмотрении, однако, аналогии с афинской астиномией времени Аристотеля как и с соответствующим институтом в государственном проекте Платона вряд ли способны помочь в решении нашей загадки. Дело в том, что тот вариант должности астиномов, который знаком нам по выше приведенным источникам, предполагает тесную городскую застройку, скученность, близкое примыкание частных городских владений и – как следствие – многочисленные конфликты как между соседями, так и между общественными и частными интересами. Подобные городские условия, конечно же, совершенно не характерны для Спарты V века. Фукидид специально обращает внимание на тот факт, что в его эпоху главный город лакедемонян относился к числу несинойкизированных полисов, не имел роскошных храмов и сооружений и заселен был древним эллинским способом – по деревням (Thuc. I. 10. 2).

[с. 26]

Геродот, как известно, писал до Фукидида, а его источник о прерогативах спартанских басилевсов, вероятно, относится к еще более древним времена. Поэтому невозможно себе представить, чтобы в Спарте полномочия, тождественные тем, которые находились в ведении астиномов в Афинах середины IV в. и в идеальном государстве Платона, были выделены в рамках отдельной юрисдикции. Особенно трудно поверить в то, что такая компетенция получила официальное оформление в виде специального пункта в каком-нибудь древнем спартанском установлении, определяющем сферу власти архагетов. Ассоциация с институтом астиномии, возникающая естественным образом, не приводит нас к решению проблемы. 

Между тем, ответ на эту загадку, возможно, лежит на поверхности. Обратимся вновь к композиционной структуре интересующего нас пассажа. Очевидно, что дела о наследницах и о «государственных путях» объединены и до некоторой степени противопоставлены делам об усыновлениях: тогда как в последнем случае цари выполняют в большей степени формально-ритуальную функцию, в первом они должны принять некое решение. Когда речь идет о судьбе необрученной девицы, это решение заключается в выборе жениха из числа нескольких претендентов. Зададимся вопросом: быть может, приговор царя в «дорожном споре» имел тот же самый характер? Другими словами, не выбирал ли царь и в этом случае кого-то из числа нескольких конкурирующих лиц? И если это так, то в чем состоит смысл выбора?

Слово hodoi, употребленное здесь Геродотом, все современные авторы понимают исключительно в значении места: «дороги», «roads», «highways», «Strasse», «Wege». Существительное hodoi, однако, в греческом языке обладало и другой семантикой. В частности, оно могло использоваться в смысле некоего действия или предприятия. Иными словами, этот термин далеко не всегда возможно переводить как «дорога», иногда hodos – это «путешествие», «поездка», «вояж», «миссия», «хождение» (в том смысле, который вкладывали в это слово во времена Афанасия Никитина). Удивляет то, что все современные исследователи безоговорочно воспринимают фразу Геродота ohodoi demosiai именно в первом смысле, как имеющую отношение к «общественным дорогам», и полностью игнорируют вторую возможность, хотя для такого предпочтения контекст не дает неоспоримых оснований. Более того, с моей точки зрения, информация, сообщенная Геродотом в 57-й главе VI-й книги непосредственно перед перечислением судебных прерогатив позволяет усомниться в традиционном выборе современных переводчиков.

В самом деле, о чем повествует эта глава? Историк рассказывает здесь о тех льготах и полномочиях, которые предоставлены царям в мирное время: [1] различные виды преимуществ, имеющие отношение к совершению

[с. 27]

жертвоприношений; [2] льготы во время состязаний; [3] право назначать проксенов из числа граждан и выбирать по два посла к дельфийскому оракулу (т. н. пифиев); [4] преимущества, связанные с общественной трапезой и званым обедом; далее, Геродот сообщает, что [5] только цари и пифиимогут знать изречения оракулов, содержание которых они обязаны хранить в тайне. Тем самым Геродот подчеркивает причастность басилевсов к особому, божественному знанию, основываясь на котором они и вершат особые судебные дела: [6] споры о патрухе и дела o hodoi demosiai, а также [7] обязательно их присутствие при совершении обряда усыновления. Кроме того, [8] цари принимают участие в заседаниях совета геронтов.

Обратим внимание на пункт № 3 нашего перечня: каждый из царей имеет право выбрать из гражданпо два пифия (ср.: Ксенофонт. Лакедемонская полития. 15.5). Положение такого феора(государственного посланника с сакральным поручением) было весьма престижным и, конечно же, полис никогда не испытывал недостатка в претендентах на эту должность. Из пункта № 5 ясно, что таким избранником не мог стать любой человек, кандидат был обязан удовлетворять определенным критериям, выбор являлся очень ответственным. Каким греческим термином следовало бы назвать путешествие таких послов к Аполлону Дельфийскому, совершаемое ради получения оракула в трудных для полиса ситуациях? Термин «посольство» здесь, очевидно, не совсем подходит, ибо статус сакральных делегаций, отправлявшихся полисом или за советом к богу, или в качестве представителей на религиозный праздник, или с каким-то иным поручением отличался от статуса собственно политического посольства[32]. Поэтому такого рода «хождение» вполне могло обозначаться более широким и нейтральным по значению термином hodos, тем более, что употребление данного слова в таком значении хотя и не является повсеместным, все же встречается (некоторые примеры: «путешествие» – Платон. Государство. 556 c 9; «миссия», с которой афиняне отправляют послов к Филиппу – Демосфен. О ложном посольстве. 165; «путь», который послы должны совершить, выполняя подобную миссию – там же, 311; «поход» на Амбракию – Демосфен.Филиппика IV. 10; «вояж», который трижды совершает один спартанец по поручению своего полиса к Филопемену – Плутарх. Биография Филопемена. 15.10; «миссия», заключающаяся в переговорах с варварами, которую с неизбежностью и с риском для жизни должен предпринять Красс – Плутарх.Биография Красса. 30.5). Если необходимо подчеркнуть, что подобная поездка носит не частный характер, а выполняется по

[с. 28]

поручению и в интересах государства, то словосочетание hodos demosia – «государственный вояж» – кажется вполне уместным.

Таким образом, если верно мое предположение о семантике использованной Геродотом фразы ohodoi demosiai, круг замыкается: среди сакральных функций спартанских басилевсов важное место занимает организация регулярного общения полиса с храмом Аполлона Дельфийского; в частности, цари самостоятельно (то есть без участия геронтов или других должностных лиц) принимают решение не только в тех случаях, когда возникает спор по поводу наследственного права (которое естественным образом проистекает из древних сакральных обычаев), но также при необходимости выбрать среди нескольких претендентов лиц, которые будут исполнять должность пифиев. Интересующий нас пассаж у Геродота – а вместе с ним и вся 57-я глава VI-й книги – приобретает при такой интерпретации полную ясность и логическую цельность[33].

* * *

Подведем итоги. Проведенный анализ не подтверждает распространенное мнение о том, что спартанский вариант эпиклерата принципиально отличался от той формы, которая свойственна афинскому праву. Базисные принципы, определявшие положение патрухи в Спарте и эпиклеры в Афинах, были одни и те же. И хотя дорийская модификация данного института отличалась, вероятно, от аттической большей свободой женщины в сфере ее дееспособности, все же единственное явно фиксируемое в источниках отличие лаконского варианта заключается в том, что по крайней мере со времени Аристотеля при выборе отцом жениха для патрухи не обязательно было учитывать принцип близкого агнатического родства. Этого, впрочем, не достаточно, чтобы постулировать кардинальное отличие в правовом положении лаконской патрухи и аттической эпиклеры. Геродот, употребляя редкий термин для обозначения лаконской дочери-наследницы (патруха), делает это не для того, чтобы подчеркнуть отличие полноправных спартанок от почти бесправных афинянок в области имущественной дееспособности и в сфере наследования, а просто использует местный лаконский источник. Что касается полномочий царей в вопросе о выдаче замуж девиц, ни с кем не помолвленных отцом при жизни, то они состояли в том, что цари,

[с. 29]

рассмотрев тяжбу между несколькими претендентами, должны были принять решение в пользу того жениха, который удовлетворял неким условиям. Источники дают основание предположить, что критерии эти лежали в сфере древнего сакрального права и ориентировались на общий для всех греков принцип преимущества, отдававшегося ближайшему родственнику девушки по отцовской линии. В делах об усыновлении присутствие царя является необходимым элементом строго формального и торжественного обряда. Принятие решения в вопросах дочерей-наследниц как и присутствие при акте усыновления входит в число царских прерогатив по той причине, что басилевсы в Спарте выполняли роль главных жрецов общины, а именно наследственное право долее всего сохраняет следы древнейших сакральных установлений, особенно в процессуальной сфере. Если фразу o hodoi demosiai, которую Геродот поместил в качестве отдельного пункта среди судебных полномочий спартанских царей, трактовать не как имеющую отношение к «государственным дорогам», а как указание на «государственные миссии» или «поездки, совершаемые по поручению общины», то данный пункт в перечне Геродота становится вполне понятным: цари имеют право самостоятельно принимать решение, кто из граждан будет выполнять обязанности пифиев, в частности, осуществлять государственные миссии к Аполлону Дельфийскому. Такая интерпретация придает всему пассажу логическую цельность: все судебные полномочия царей имеют непосредственное отношение к их сакральным функциям, к их роли главных жрецов общины. Вместе с тем, отпадает всякая необходимость при объяснении этого места у Геродота делать особый акцент на второстепенный характер судебных прерогатив спартанских басилевсов, которые, как кажется многим современным исследователям, представляли собой лишь незначительные осколки от той неограниченной судебной власти, которую они, якобы, имели когда-то в древности. Объяснение интересующего нас отрывка из «Истории» Геродота следует искать не в трудно доказуемой постепенной передаче различных сфер юрисдикции от царей к эфорам, а в прочном сохранении за басилевсами их культовых функций.

 

 


 

 

[1] В самом начале этого экскурса историк прямо заявляет о своем знакомстве со спартанской версией о происхождения царской власти (Геродот. VI.52.1). Что касается сведений о правах, почестях и прерогативах, предоставленных царям (VI.56–57), то и терминология, и стилистика сообщения с большой долей вероятности указывают на то, что Геродот использовал здесь какие-то древние записи из лакедемонского официального архива.

[2] Об особенностях отправления правосудия в древней Спарте см. специальную статью: BonnerR.J., Smith G. Administration of Justice in Sparta//CPh. 37/2 (1942) P. 113–129. Как это ни странно, указанная работа лишена всяких упоминаний об исследуемом нами сообщении Геродота и, как следствие, об особых процессуальных полномочиях лакедемонских царей.

[3] К спорам о природе и основных задачах эпиклерата см.: Karabelias E. L'épicléral attique. Thèse de droit. Paris, 1974 (к сожалению, текст этой диссертации остался для меня недоступным); MacDowellD.M. The Law in Classical Athens. London, 1978. P. 95–98; Biscardi A. Diritto greco antico. Varese, 1982. P. 108–112; Todd S.C. The Shape of Athenian Law. Oxford, 1993. P. 228–231; Sealey R. The Justice of the Greeks. Ann Arbor, 1994. P. 16–24.

[4] Гортинские законы включают весьма пространный отдел, посвященный положению дочерей, не имеющих братьев, в семейном и наследственном праве. См.: VII.15–IХ.24. Patroiochos упоминается часто и в других разделах кодекса.

[5] Sealey R. The Justice of the Greeks. Ann Arbor, 1994. P. 81 f., 84. Также и Е. Корабелиас отрицаетсаму возможность каких-либо радикальных отличий между региональными проявлениями этогопанэллинского института: Karabélias E. L’épiclérat à Sparte // Studi in onore di Arnaldo Biscardi. Milano, 1988. 2. P. 470, 478. См. также: Jones A.H.M. Sparta. Oxford, 1967. P. 135.

[6] Cartledge P. Spartan Wives. P. 99

[7] Об этой женщине см. также: Plato Alcib. I. 124 b; Plut. Ages. 1.

[8] Архаическому и раннему классическому римскому праву наследственная трансмиссия также не свойственна. В Риме данная конструкция появляется постепенно, в виде исключений из общего правила. Законодательное ее оформление произошло весьма поздно – лишь во времена императора Феодосия II. О сущности трансмиссии см., например: Хвостов В.М. Система римского права. М., 1996. С. 475–477.

[9] Хотя Плутарх не уточняет пол ребенка (t¾n d guna‹ka paid…on œcousan neognÕn), две ремарки Павсания (Paus. II. 9. 1; III. 10. 5) позволяют сделать предположение, что это был сын, который впоследствии стал царем. Его имя, переданное Павсанием как Евридамид, многие исследователи исправляют на Евдамид. Впрочем, необходимо сказать, что генеалогическая ситуация в доме Еврипонтидов с кон. IV в. и особенно после Агиса IV до сих пор остается крайне неясной. См. по этому поводу: Hodkinson S. Land Tenure. P. 398; Bradford A.S. Gynaikokratoumenoi: Did Spartan Women Rule Spartan Men?//AW. 14/1&2 (1986) P. 14–16; Cartledge P., Spawforth A. Hellenistic and Roman Sparta. A Tale of tow Cities. London, N.Y., 1989. P. 48–49; McQueen E.I. The Eurypontid House in Hellenistic Sparta//Historia. 39/2 (1990) P. 163–180, особенно 177 ff.

[10] Тем самым Леонид, а позднее Клеомен оказались в роли регента малолетнего царя – сына Агиса и Агиатиды, – поскольку Архидам, брат Агиса и, следовательно, законный опекун наследника, бежал в Мессению. Таким образом произошла концентрация власти в доме Агиадов.

[11] Необходимо отметить, что сообщение о молодом человеке, который вводится к жене с целью рождения здорового потомства, может быть истолковано как стремление избежать кровосмешения.

[12] Между прочим, в «Никомаховой этике» в рассуждении о видах сообщества мужа и жены Аристотель сравнивает с олигархией такую ситуацию, когда жены имеют власть над мужьями из-за своего богатства и влияния, которыми они обладают как эпиклеры богатых отцов. Здесь вряд ли можно усмотреть намек именно на Спарту.

[13] К этому мнению мы вернемся ниже.

[14] MacDowell D.M. Spartan Law. P. 108; Hodkinson S. Explorations in Classical Spartan Property and Society. Dissertation for the degree of PhD. Cambridge: Wolfson Colledge, 1992. P. 102 f. По поводу «древнего участка», продажа которого у спартанцев запрещалась по закону, сохранился фрагмент из аристотелевской «Лакедемонской политии» (Aristot. fr. 611. 12).

[15] Karabélias E. L’épiclérat à Sparte. P. 478.

[16] На такую возможность указывает С. Ходкинсон: Hodkinson S. Explorations... P. 103f.

[17] Вопреки мнению МакДауэлла, который утверждает, что в данном случае афинские тексты никак не способны прояснить ситуацию: MacDowell D.M. Spartan Law. P. 108.

[18] О смысле этого закона см.: Sealey R. The Justice of the Greeks. P. 17.

[19] Кузнецова Т.И., Миллер Т.А. Античная эпическая историография. Геродот. Тит Ливий. М., 1984. С. 29–33.

[20] Иной точки зрения придерживается Ю.В.Андреев, который полагает, что в такой ситуации отца «должен был заменить один из царей, который подыскивал девушке жениха»: Андреев Ю.В. Спартанская гинекократия // Женщина в античном мире. М., 1995. С. 54. Мнение это, впрочем, никак не аргументировано.

[21] См. прим. 18.

[22] Штефан Линк также склоняется к мнению, что, вопреки гипотезам Д.Ашери и П.Картледжа, функция царей в этом случае, скорее всего, сводилась просто к определению ближайшего мужского родственника: Link S. Der Kosmos Sparta. Recht und Sitte in klassischer Zeit. Darmstadt, 1994. P. 125f. Anm. 15. Справедливости ради нужно сказать, мнение о том, что с помощью данной судебной прерогативы спартанское государство постоянно пыталось влиять на распределение земельной собственности, всегда имело большое количество сторонников. Однако эта точка зрения была подвергнута критическому разбору и убедительно опровергнута в свое время еще Р.Пёльманом. См.: Пёльман Р. История античного коммунизма и социализма//Общая история европейской культуры. Т. II. СПб., 1910. С. 46–48.

[23] В этом вопросе я полностью солидарен со С.Ходкинсоном: Hodkinson S. Land Tenure... Р. 397. Точка зрения, согласно которой цари ко времени Аристотеля потеряли юрисдикцию по поводу не обрученной наследницы, отражена в следующих работах: Asheri D. Sulla legge di Epitadeo. Р. 62; idem. Laws of Inheritance Р. 19; Jones A.H.M. Sparta. 1967. Р. 135; Christien J. La loi d’Epitadeus. P. 213; Link S. Der Kosmos Sparta. S. 56. П.Картледж допускает, что эта царская прерогатива могла быть «мертвой буквой» уже во времена самого Геродота, являясь институтом далекого прошлого:Cartledge P. Agesilaos. P. 108f., 168f.; ср.: idem. Spartan Wives. P. 97ff.

[24] Следует помнить, что в правление Леонида II тиранические черты проявлялись еще не самым явным образом, так что вряд ли этот царь мог действовать, отрицая всякое право. Ср. к этому: БервеГ. Тираны Греции. Ростов-на-Дону, 1997. С. 498–501; Cartledge P., Spawforth A. Hellenistic and Roman Sparta. P. 48.

[25] Латышев В.В. Очерк греческих древностей. Часть первая: государственные и военные древности. СПб., 1997. С. 98. Ср. также мнение Кечекьяна С.Ф., который видит здесь «споры о пользовании дорогами»: Кечекьян С.Ф. Государство и право древней Греции//История государства и права зарубежных стран/Под ред. проф. П.Н.Галанза. М., 1963. Т. I. С. 152.

[26] How W.W., Wells J. A Commentary on Herodotus. Vol. II. P. 87.

[27] MacDowell D.M. Spartan Law. P. 123.

[28] Cartledge P. Agesilaos. P. 108f. (к этому ср. также мнение Хау и Уэллса, указанное в прим. 38).

[29] Link S. Der Kosmos Sparta. P. 126. Anm. 17.

[30] Thommen L. Lakedaimonion Politeia. Die Entstehung der spartanischen Verfassung. (Historia -Einzelschriften - Heft 103). Stuttgart, 1996. S. 86.

[31] Игнорирование этого сложного места обнаруживается не только в обзорах общего характера, где оно, в общем, вполне оправдано (некоторые примеры: Баумгартен Ф., Поланд Ф., Вагнер Р. Эллинская культура//Общая история европейской культуры. СПб., 1908. Т. I. С. 320; Ellul J. Histoire des institutions. Paris, 1955. T. I. P. 49; Колобова К.М., Глускина Л.М. Очерки истории древней Греции. Л., 1958. С. 91; Чельцов-Бебутов М.А. Курс уголовно-процессуального права. Очерки по истории суда и уголовного процесса в рабовладельческих, феодальных и буржуазных государствах. СПб., 1995. С. 119), но и в серьезных исторических исследованиях: Murray O. Early Greece. Glasgow, 1980. P. 155; Clauss M. Sparta. S. 120; Hamilton Ch.D. Agesilaus and the Failure of Spartan Hegemony. Ithaca, London, 1991. P. 48f.

[32] Курилов М.Э. Спартанские институты феоров и феопропов // Власть, человек, общество в античном мире. Доклады. М., 1997. С. 206 = Спартанские пифии // Античность, средние века и новое время. Н.Новгород, 1997. С. 38 = Спартанская дипломатическая практика в VI–IV вв. до н. э. Дисс.... канд. ист. наук. Саратов, 1999. С.138.

[33] Вместе с тем, необходимо сделать оговорку – данное решение проблемы носит гипотетический и предварительный характер. Во всяком случае, известные мне немногочисленные примеры употребления словосочетания hodos demosia (ÐdÒj dhmÒsia) у других греческих авторов означают не государственную миссию или поездку в интересах общины, а общественную дорогу в значенииместа (Aristot. Oecon. 1347 a 5; Dem. LV. 16; Diod. Sic. XIII. 84). Хотя этот факт сам по себе не опровергает мой тезис, однако, для его более сильной аргументации необходимы дальнейшие изыскания [материалы этих дальнейших изысканий см. в новой статье «Еще раз к проблеме дорожной юрисдикции спартанских царей»].

Источник: http://www.allpravo.ru/library/doc313p0/instrum6494/item6495.html


100
рублей


© Магазин контрольных, курсовых и дипломных работ, 2008-2024 гг.

e-mail: studentshopadm@ya.ru

об АВТОРЕ работ

 

Вступи в группу https://vk.com/pravostudentshop

«Решаю задачи по праву на studentshop.ru»

Опыт решения задач по юриспруденции более 20 лет!