«Акты применения норм права»

ГОСУДАРСТВО И ПРАВО

 

Л.Ю. ГРУДЦЫНА,

кандидат юридических наук, доцент,

докторант Российского университета дружбы народов,

Почетный адвокат России

 

К ВОПРОСУ О ФОРМИРОВАНИИ ГОСУДАРСТВЕННОЙ КОНЦЕПЦИИ РАЗВИТИЯ ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА В РОССИИ

 

В сознании российских граждан глубоко укоренилось убеждение в необходимости сильного государства. Государственный склад ума стал отличительной чертой русской ментальности. В своем высказывании А. Грамши отме­тил данную особенность следующим образом: «На Востоке (и в России) госу­дарство было всем, гражданское общество находилось в первичном, аморф­ном состоянии. На Западе между государством и гражданским обществам были упорядоченные взаимоотношения, и, если государство начинало ша­таться, тотчас выступала наружу прочная структура гражданского общества. Государство было лишь передовой траншеей, позади которой была прочная цепь крепостей и казематов»[1].

Без государства (государственных органов и иных институтов государственной власти) не существовало бы гражданского общества (его институтов) в его современном понимании. Ведь гражданское общество обретает силу и способность к развитию именно во взаимодействии (диалоге и партнерстве) или противостоянии (конфликте) с государством, что отнюдь не означает, что институты гражданского общества функционируют по своим законам, отличным и не зависящим от национальной системы законодательства, политического режима. Вместе с тем гражданское общество не может оставаться гражданским, если политическими методами в него не привносится порядок. Только государственная власть – государство, управляемое посредством легитимной верховной власти с помощью действующего в стране законодательства, может стать эффек­тивной защитой от несправедливостей самого гражданского общества и синтезировать его частные интересы во всеобщее политическое сообщество[2].

Гражданские институты и государство (в лице органов государственной власти) призваны делать шаги навстречу друг другу во имя достижения десяти основных задач своего партнерства:

- построения основ гражданского общества;

- формирования подлинной демократической системы путем привнесения этики во все сферы общественной жизни, государственного и местного управления, предпринимательской деятельности;

- сплочения граждан вокруг идеи возрождения России;

- обеспечения участия гражданских институтов в административной реформе, антикоррупционной деятельности, экспертизе проектов законодательных и нормативных актов, поддержании системы открытости органов власти, оказании социально значимых услуг;

- организации гражданского образования;

- консолидации гражданского общества на внепартийной платформе, направленной на поддержание социальной стабильности в регионе;

- организации общественной поддержки региональных планов и программ;

- реализации социально значимых гражданских инициатив;

- развития кооперации внутри некоммерческого сектора, обобщения положительного опыта работы;

- установления контактов гражданских институтов и органов власти на межрегиональном, всероссийском и международном уровнях.

Современный этап общественного развития требует пересмотра привычных форм общественной жизни, в первую очередь это ка­сается государства и гражданского общества, в которых исчезло ощущение «Мы», основанное на справедливости и солидарности. Человек должен осознать, что он может реализовать свои интересы не только через государство и с помощью государственных гарантий и механизмов, но и посредством полноценных институтов гражданского общества[3]. Именно потому, что у власти в современной России нет ответственного и дееспособного партнера, заинтересованного в модернизации страны, ей приходится все делать самой, концентрируя у себя полномочия и вместе с ними всю полноту ответственности.

Проблема взаимосвязи и взаимодействия гражданского общества и государства – это «отраженный свет» проблемы взаимосвязи воли властителя и воли подданных. Еще Аристотель в своей «Политике» обосновал тезис о том, что вне полиса человек не может быть человеком, ибо «по природе своей есть существо политическое, а тот, кто в силу своей природы, а не вследствие случайных обстоя­тельств живет вне государства, – либо недоразвитое в нравствен­ном смысле существо, либо сверхчеловек...»[4]. Перспективу имеет только среднее положение, которое исклю­чает и эгоистическое своеволие, и абсолютную волю авторите­та власти, обретающей форму права как воли, возведенной в закон для подданных (подвластных)[5].

По мнению С.А. Абакумова, «власть не заинтересована в беспредельном наращивании авторитарно используемых полномочий. Чтобы оставаться эффективной, высшей государственной власти не обязательно вмешиваться решительно повсюду»[6]. «У нас сейчас имеется уникальный шанс: используя созданные в предыдущие годы предпосылки, благоприятную международную конъюнктуру, твердо встать на путь модернизации страны, причем не только в сфере производства, но и во всех сферах – политической, экономической, социальной. Ключевые направления этой работы – образование, инновации, здравоохранение, управление и, наконец, преодоление бедности в стране, борьба с засильем бюрократии и коррупцией».[7] 

В первую очередь это осознает Президент России, который в глазах населения олицетворяет реформы и отвечает за их результаты (последствия). Отсюда инициированные им усилия по формированию из гражданских организаций скоординировано действующих институтов гражданского общества; отсюда программные постулаты о желательности свободной и конструктивной гражданской инициативы, не раз высказанные Президентом В.В. Путиным. Однако возникает несколько вполне логичных вопросов:

1) можно и нужно ли насаждать гражданское общество «сверху», в то время как доказана историческая эффективность и естественность его происхождения «снизу»?

2) если в России власть, ввиду отсутствия гражданского общества, пытается сама его создать, не означает ли это, что эта же власть в прошлые исторические периоды сама произвела «зачистку» институтов гражданского общества? Ведь ростки гражданского общества рано или поздно (при непротивлении и непротиводействии этому самой власти) появляются в любом государстве, однако неудачное построение в России социализма с перекосом в тоталитаризм, а также сложившаяся в нашей стране конца XX – начала XXI вв. смутная обстановка, прикрытая ширмой демократических преобразований, в сущности, свела на нет институты гражданского общества в их современном, демократическом понимании[8].

 Гражданское общество, думается, можно инициировать «сверху», но нельзя создать директивным указом, ибо в основании гражданского общества заложен динамизм экономики, развивающихся в стране экономических отношений. Динамично развивающаяся экономика несовместима с тотальной централизацией власти; она более отвечает гражданскому обществу, с его модульными возможностями перекомпоновки своих структурных образований в соответствии с конъюнктурой рынка и рыночных отношений[9].

Прежде чем анализировать формы взаимодействия гражданского общества и государства в России, обратимся к зарубежному опыту. Современная доминирующая западная концепция гражданского общества определяет его соотношение с государством как формы взаимодействия людей, которые направлены на политическую сферу (выработку общих решений), но в политическую сферу эти формы не включены[10]. Именно так, например, поступает Э. Арато, который вслед за А. де Токвилем различает гражданское и политическое общества, подчеркивая, что «ста­билизация демократии и ее будущие перспективы демократизации зависят от развития комплексной и обоюдной связи между гражданским и политическим»[11]. Аналогичным образом он проводит различие между экономическим обществом и чисто экономическими ассоциациями, отграничивая то и другое от политического общества, выделяемого на основе прав в области коммуника­ции, а также от гражданских ассоциаций и движений[12].

Одновременно с неокоммунитарной концепцией на Западе стала созревать несколько иная вариация соотношения государства и гражданского обще­ства, идеологически представленная в доктрине контрактуализма[13]. Согласно концепциям контрактуализма задача государства состоит в том, чтобы охранять гражданское общество, императивно устанавливая пределы правового про­странства функционирования его институтов[14]. Однако при таком подходе возникает много актуальных вопросов: кто будет контролировать, насколько хорошо или плохо государство (сторож) охраняет это самое гражданское общество? Как привлечь к ответственности сторожа за невыполнение им своих обязанностей? Кто должен привлекать (насколько он должен быть компетентен в этом вопросе)? Если этот сторож настолько могущественен (государство обладает большим государственно-управленческим аппаратом и финансовыми возможностями), то можно ли с него вообще что-то спросить?

Однако существует и другой подход – возвышения гражданского общества над государством (Т. Пейс и Т. Пейн). Особенно ярко эта позиция выражена Т. Пейсом, для которо­го государство есть просто необходимое зло, и чем меньше будет сфера его воздействия, тем лучше. В более умеренной форме эта точка зрения харак­терна для А. Токвиля и Дж. С. Милля[15]. Как представляется С.В. Калашникову, с мнением которого трудно не согласиться, приведенные выше позиции являются крайностя­ми. В реальной жизни государство и общество были и остаются довольно тесно связанными:[16] и в государстве, и в гражданском обществе добро и зло давно перепутаны и взаимопереплетены.

Еще один подход, выражающийся в том, что государство – всего лишь средство («правовой мостик») достижения гражданского общества, нашел свое отражение в высказываниях И. Канта, который главной проблемой для всего человечества считал «достижение всеобщего правового гражданского обще­ства», полагая, что только в обществе, в котором его членам предоставля­ется величайшая свобода, может быть достигнута величайшая цель природы – развитие всех задатков, заложенных в человеке; при этом природа желает, чтобы этой цели, как и всех других, оно само достигало. «Вот почему такое общество, в котором максимальная свобода под внешними законами сочетается с непреодолимым принуждением, т.е. совер­шенно справедливое гражданское устройство, должно быть высшей задачей природы для человеческого рода, ибо только посредством разрешения и ис­полнения этой задачи природа может достигнуть остальных своих целей в отношении нашего рода.»[17] 

Важно отметить, что, ведя речь о свободе, И. Кант уделяет особое внимание праву, без которого гражданское общество не может существовать и полноценно развиваться, а также государству, призванному упорядочить возникающие внутри него обще­ственные отношения путем установления (принятия) законов[18]. Как верно отмечает Е.С. Строев, анализируя наследие И. Канта, посвященное гражданскому обществу, эффективное государство, способное отвечать на вызовы сегодняшнего и завтрашнего дня, немыслимо без той обширной совокупности социальных связей, которую ученые называют «гражданским обществом»: «Мы, практики государственного управления, обычно понимаем под гражданским обществом систему негосударственных социальных институтов и отношений, являющихся продуктом свободной, добровольной деятельности людей и групп и служащих для реализации как частных, так и групповых интересов и потребностей»[19].

Категория «гражданское общество», отличная от понятий государства, семьи, племени, нации, религиозной и других общностей, обстоятельно разработана в «Философии права» Гегеля, который, с одной стороны, критически воспринимает ранее проработанное предшественниками, а с другой – вносит принципиально новые элементы в рассмотрение диалектики оппозиции «гражданское общество – государство», формулируя основы этатистской тео­рии гражданского общества и доказывая, что государство является гарантом гражданского общества[20].

Интерес Гегеля к правовой проблематике институционализации гражданского общества ярко выражен в концептуальном постижении целостного разви­тия идеи свободного духа в бытии личности. В общей мировой схематике, включающей стадии развития абсолютной идеи, природы и духа, право отно­сится к последнему члену «супертриады». В свою очередь, эволюция духа рас­кладывается на ступени субъективного, объективного и абсолютного духа, ка­ждая из которых развивается по тому же триадическому принципу. Вторая сту­пень, т.е. объективный дух, дает триаду права: право в узком смысле (абстракт­ное право), моральность и нравственность. Действительность права – это мир восхождения нравственности к самой себе через абстрактное право и мораль­ность. Абстрактное право охватывает значительную часть вопросов цивилисти­ки (собственность, договор), а также преступления и наказания («неправо»)[21]. Моральность начинается с субъективной стороны состава преступления (умы­сел и вина) и переходит в аксиологические категории, традиционно рассматри­ваемые в философии морали (намерение и благо, добро и совесть). К завер­шающей стадии, нравственности, относятся семья, гражданское общество и го­сударство[22].

У Гегеля гражданское общество находится где-то «посредине между семьей и государством»; последнее определяется как «политическое тело»[23] и как бы опекает гражданское общество. Государство представляет собой более высокую ступень, нежели институты гражданского общества. Примерно таков же подход к данной проблеме И. Бентама, Ж. Сисмонди, Л. фон Штейна. Но существует и другая тенденция – возвышение гражданского общества над государством (Т. Спенс, Т. Ходжскин, Т. Пейн). Она особенно ярко выражена Т. Пейном, для которого государство есть просто необходимое зло, и чем меньше сфера его воздействия, тем лучше. В умеренной форме эта позиция характерна также для А. Токвиля и Дж. С. Милля.

Обе названные позиции все же являются крайностями, и в них упускаются различные аспекты (материальный и даже этический) взаимодействия общества и государства (что подчеркивают отечественные авторы, в частности С. Перегудов[24]), хотя само разделение государства и гражданского общества как неких идеал-типов эвристически полезно.

Во-первых, гене­тически: в европейской истории гражданское общество и государство взаимно создавали друг друга. Так, королевская власть способствова­ла автономии городов, а гражданское общество было одним из глав­ных факторов строительства демократического государства. Во-вторых, в смысле корреляции друг с другом. Ибо не только гражданское общество осуществляло действенный контроль над государством (в том числе демократическим), но и государство умеряло частные или корпоративные интересы гражданского общества. Обе функции были равно необходимы.

Своеобразным продолжателем гегелевской этатистской традиции стал К. Маркс, который аргументировал неизбежный распад буржуазного граж­данского общества. Закономерность этого распада продиктована бесперспективностью капиталистического пути, который к середине XIX в. стал тормозом развития производства. В период своего перехода от гегельянства к материализму К. Маркс, критикуя подход Гегеля, писал: «В действительности семья и гражданское общество составляют предпосылки государства, именно они являются подлинно деятельными; в спекулятивном же мышлении все это ставится на голову»[25]. Причем для марксизма характерна экстраполяция подобных представлений о месте и значении гражданского общества в его соотношении с государством на все предшествующие эпохи. «Гражданское общество, – подчеркивали К. Маркс и Ф. Энгельс, – обнимает все материальное общение индивидов в рамках определенной ступени развития производительных сил. Оно обнимает всю торгово-промышленную жизнь данной ступени и постольку выходит за пределы государства и наций, хотя, с другой стороны, оно опять-таки должно выступать вовне в виде национальности и строиться внутри в виде государства»[26].

По мнению В.Л. Любашица, партнерские отношения гражданских институтов и органов государственной власти основываются на следующих принципах: 1) соблюдение норм законодательства; 2) невмешательство в определенные законом функции полномочных органов сторон; 3) решение вопросов путем переговоров, организации дискуссий, круглых столов и иных форм взаимодействия на равноправной основе; 4) отказ от публичного межсекторного противостояния; 5) принятие согласованных решений[27]. Длительный период государство как субъект авторитета власти выступало единственной формой организации общественной жизни, организуя и направляя всякую социально значимую деятельность людей[28].

Определение гражданского общества как частной сферы социума, независимой от государства и общественных структур, например, социальных движений, не получило широкого распространения в научной литера­туре[29]. Более распространена точка зрения, согласно которой гражданское общество рассматривается как общественная сфера, занимающая про­межуточное место между личностью и государством, как коммуникативный процесс между гражданином и государством, приобретающий в современных условиях форму «интерсубъективного дискурса».[30] Таким образом, независимо от вариантов определения гражданского об­щества, исследователи приходят к выводу, который в обобщенной форме выра­зил П. Андерсон: «…гражданское общество по-прежнему являет­ся необходимым практико-индикативным понятием, обозначающим все те институты и механизмы, которые выпадают за рамки государства в строгом смысле слова»[31].

Исторически государство как субъект верховной власти выступало единственной формой организации общественной жизни, упорядочивая любую со­циально значимую деятельность людей. Однако императивы государственного воздействия не исключают возможности общественной деятельности, многооб­разие форм которой образует структуру гражданского общества[32].

Политико-правовая специфика взаимосвязи государства и общества в процессе нахождения оптимального варианта социальной организации, выраженная в особенностях концептуальной модели гражданского общества, имеет два принципиально важных признака, по которым можно ана­лизировать данную специфику: первый касается уровня совпадения страте­гических, программных целей и интересов, второй лежит в плоскости опреде­ления уровня структурного взаимодействия государства и гражданского обще­ства[33].

Исторически эти концепции сменяли друг друга, трансформировались, возрождались и реформировались, не исчезая, однако, полностью из политической и правовой жизни. Центральное место в этом анализе занимает критери­альная система проведения границы между государственной, полити­ческой системой и догосударственным, негосударственным состоянием.

По мнению П.П. Баранова, можно вычленить четыре принципиально возможные модели теоретического разграничения негосударственной и государственной сфер: идентитарную, индифферентную, антиномичную и коммунитарную – и, следовательно, четыре вида установления границ легитимной деятельности государства.

При идентитарных подходах государство и общество отождествляются как органически родственные типы социального общежития, гомогенные фор­мы единой социальной жизни, имеющие идентичные институты и цели. Эта концепция была положена в основу органических, традиционалистских, теократических теорий. В идентитарном варианте государство рассматривается как полное отрицание естественного состояния. Это догосударственное состоя­ние иногда изображается как относительно мирное, но чаще всего оно считает­ся крайне нестабильным и антиобщественным, т.е. состоянием непрекращающейся войны. Государство обретает свою легитимность для того, чтобы переломить это естественное состояние войны путем заключения договора ме­жду его исполненными страха жителями. Возникающее в результате граждан­ское общество считается равнозначным государству и его законам[34]. Таким образом, государство – высший управляющий механизм общества, и поэтому оно должно регулировать любые сферы – гражданское общество, личную жизнь, экономику и др.[35]

Проблеме неограниченной верховной власти государства, которая может быть чрезмерной и опасной в силу своей несовместимости с личными свободами, гарантируемыми верховенством закона, уделяется намного больше внима­ния в индифферентной модели соотношения государства и общества, основы которой были заложены в правовой системе Великобритании.

Как состояние «удобной, благополучной и мирной жизни» гражданское общество представляет собой комплекс устойчивых взаимодействий «свободных, равных и независимых» индивидов мужского пола, чье имущество (в са­мом широком смысле) охраняется политически, т.е. благодаря подчинению этих индивидов государству, монополизирующему в своих руках процесс создания, проведения в жизнь и исполнения законов[36].

Индифферентизм в правовой плоскости трансформируется в конституционализм, т.е. в систему правовых норм, задающих одинаковые для госу­дарства и гражданского общества «правила игры», универсальные и равные па­раметры политической взаимосвязи[37]. Конституционализм, отстаиваемый Дж. Локком, устанавливает объем и формы правового ограничения власти государства в интересах гражданского общества[38].

Концепции антиномичности государства и гражданского общества подчеркивают принципиальные различия их генезиса, институционального устрой­ства, целей развития, интерпретируя возникающие между ними отношения как конфронтационные. Такая парадигма лежит в основе концепций радикального либерализма и анархизма. В конфронтационных концепциях модель индиффе­рентизма почти достигает своего предельного, экстремального выражения. Здесь жестко заостряется, актуализируется тема «гражданское общество против государства». Государство воспринимается как неизбежное зло, а естественное общество – как безусловное благо.

Согласно центральной идее антиномичных концепций категория «гражданское общество» появляется в процессе разделения государства и общества как отражение потребности в механизме отграничения, редуцирования, а в пер­спективе и уничтожения влияния государственных институтов ради достиже­ния высшей ценности – обеспечения прав и свобод личности. Либеральные мыслители стремились противопоставить граждан­ское общество государству, рассматривая последнее как необходимое зло, ко­торого чем меньше, тем лучше. Анархический либерализм служит иллюстраци­ей этому развитию, в ходе которого тема ограничения деятельности государст­ва доводится до предельного выражения[39].

По мнению А. Токвиля, государство грозит уничтожить главные завоевания демократической революции и может помешать достижению ее целей – равенства и свободы для всех граждан, поскольку важнейшая проблема состоит в том, как можно сохранить тенденции уравнивания, порожден­ные демократической революцией, не позволяя государству злоупот­реблять своей властью и лишать граждан их свобод[40].

Концептуальный и полный разрыв гражданского общества и государства, права и нравственности в конфронтационных и индифферентистских теориях был подвергнут всеобъемлющей критике Г.В.Ф. Гегелем в его моде­ли коммунитарного государства. В концепциях коммунитарности конституи­руется общность государственных и общественных целей при признании прин­ципиального различия их структурного потенциала[41].

Государство как институт регламента жизни общества и его политической деятельности и идея гражданского общества как сооб­щества вольных граждан в проявлении их социальной активности образуют особое диалектическое противоречие, где люди выступают в двух ипостасях: как подданные государства и как граждане сво­бодного общества, именуемого гражданским обществом. В итоге это противоречие обретает характер противо­стояния авторитета власти и авторитета народного согласия. Оно ставит под сомнение целостность индивида, разрывает его сущность и существование, сохраняя иллюзию их единства[42].

Гражданское общество можно инициировать сверху, но нельзя создать директивным указом, ибо в основании гражданского обще­ства заложен динамизм экономики. Правда, это рождает иллюзию того, что авторитарной системе все подвластно, что на базе абсолютного управления экономикой и рыночными отношениями якобы можно создать и гражданское общество. По форме, может быть, и можно, но только не по содержанию[43].

В истории становления и развития этого тандема можно выде­лить этапы, где принцип паритета и форма мирного сосуществова­ния уступали место принципу приоритета и форме экспансии по отношению к другому. В историческом плане равновесие скорее ис­ключение, чем правило. Индустриальный тип общества, основанный на базе материаль­ного производства и рынка, оптимально может существовать и раз­виваться только на основе заявленного симбиоза государства и гра­жданского общества. Если институт государства блокирует возмож­ности этого тандема, подрывает устои гражданского общества, то реальностью становится модель тоталитарного режима.

Гражданское общество заявляет о себе как естественная форма оппозиции авторитету власти. Нормой гражданского общества явля­ется подчинение индивида договорным отношениям. Только в граж­данском обществе индивид обретает статус субъекта свободы, осво­бождаясь от статуса быть заложником чужой политической воли, объектом манипулирования. При всей кажущейся предпочтительности гражданского обще­ства по сравнению с государством нужно исходить не из абстракт­ных пожеланий сделать общественную жизнь более человечной, а принимать во внимание законы истории и специфику развития кон­кретного общества.

Гражданское общество возникает там и только тогда, где и ко­гда институт государства не в состоянии оптимально выполнять функции регламента общественных отношений, где созрели предпо­сылки гражданского компромисса и мировоззренческого плюрализма, где складывается совокупность общественных институтов, имею­щих собственный статус и способных к равноправному диалогу с институтом государства, способных противостоять политической экспансии государства, быть его противовесом, сдерживать его стремление к монополии, противостоять превращению из системы обеспечения развития общества в систему самообеспечения[44].

В условиях становления и развития новоевропейской цивилиза­ции вполне реален подданный государства, который, прини­мая нормы общественного порядка, оказывается меж­ду волевым императивом прав человека и управленческой целесооб­разностью бюрократии. Воля «винтика» входит в противоречие с волей «госмашины», когда в повседневности права отдельного человека нару­шаются ради сохранения конституционных прав абстрактного чело­века. И только через гражданское общество открывается возмож­ность если не преодолеть отмеченное противоречие, то хотя бы сгладить его остроту.

Наряду с предложенной П.П. Барановым условной четырехмодельной классификацией теоретического разграничения негосударственной и государственной сфер в науке существует либертарно-юридическая концепция различения и соотношения гражданского общества и государства, определяющее значение для которой имеет свобода индивидов (ее масштаб, мера, объем, содержание, характер), правовые (и государственно-правовые) формы ее существования и развития в историческом процессе эволюции человеческих сообществ.

В дополитическом, первобытном сообществе не было ни свободных индивидов, ни права и государства. Свободные индивиды появились впервые лишь как субъекты права и государства в политически организованном сообществе людей: возникшее после первобытного строя политическое общество тождественно тогдашнему правопорядку, праву и государству. То же (с поправкой на отсутствие рабов и сословную ограниченность свободы индивидов) можно сказать и о политическом обществе эпохи феодализма, представлявшем собой сословный правопорядок, сословное право и государство.

Дальнейший прогресс свободы связан с официальным признанием и закреплением в позитивном праве прав человека как частного лица (в виде исходных, независимых от государства и его установлений, естественных и неотчуждаемых прав и свобод человека)[45] наряду с прежними правами человека как публично-политического лица (гражданина). Данной ступени развития прав и свобод людей соответствует различение и относительно самостоятельное бытие гражданского общества и государства. При этом прежнее гражданско-политическое государство постепенно развивается в современное правовое государство – по мере утверждения в гражданском обществе и государстве господства права и правового закона (исторически говоря, господства естественных и неотчуждаемых прав и свобод человека и соответствующих им норм позитивного права)[46].

В современных условиях весьма острыми остаются проблемы преодоления отчуждения государства от общества, повышения меры доверия общества и власти, установления партнерских отношений между властью и институтами гражданского общества, усиления их взаимной поддержки и согласованной деятельности. Переход к подъему требует создания в стране качественно иного уровня взаимного доверия общества и власти. Доверие к власти становится категорией не только политической, но и экономической. Перспектива подъема диктует, чтобы действия государства были открыты, понятны и контролируемы обществом[47]. Укрепление такого доверия требует, чтобы и власть, со своей стороны, в гораздо большей степени была осведомлена о состоянии общественного мнения, учитывала его при определении политики[48]. Задача состоит в том, чтобы было «создано государство, подчиненное интересам общественного саморазвития»[49].

Надлежащая реализация такой либерально-демократической модели отношений между обществом и государством возможна лишь в условиях прочно утвердившегося конституционно-правового строя, развитой многопартийности парламентского типа, высокой политической и правовой ответственности, активности и правовой культуры как самих членов общества, так и его политических представителей[50].

Гражданское общество и государство выступают как институты культуры, и поэтому проблемы их развития необходимо рассматривать в культурном контексте. Культура вообще и правовая, политическая культура в частности – необходимое условие создания и развития гражданского общества и государст­ва. Политическая трансформация государственности, становление общества должны происходить на основе правовой культуры, выражать ее суть[51].

Положение о производном характере государственной власти нашло свое законодательное закрепление в ч. 2 ст. 3 Конституции РФ 1993: «Народ осуществляет свою власть непосредственно, а также через органы государственной власти и органы местного самоуправления». Однако приведенная формулировка представляется недостаточно корректной. Существует два вида публичной власти – государственная власть и самоуправление (которое во многих своих проявлениях похоже на государственную власть). Но если в государственной власти выражается воля всего народа, всего государства, то в местном самоуправлении реализуется власть лишь местного населения. Поэтому, как верно указывает В.Н. Влазнев, нельзя говорить, что через органы местного самоуправления народ (понимаемый как единый российский народ) осуществляет свою власть[52]. Но вершиной творчества в данной сфере, вероятно, мог бы стать раздел «Гражданское общество» в Конституции РФ, проект которой обсуждался в 1991–1993 гг. Этот раздел предусматривал главы: «Собственность, труд, предпринимательство», «Общественные объединения», «Религиозные объединения», «Средства массовой информации» и др. Так или иначе, данный конституционный проект был интегрирован в другой, ставший основой Конституции РФ 1993 г., но без раздела «Гражданское общество». Тогдашние лидеры конституционной реформы пришли к выводу, что этот раздел усложняет и утяжеляет содержание проекта[53].

Конституция РФ 1993 г. дает следующую основу для взаимодействия органов государственной власти и гражданского общества:

- народ осуществляет свою власть непосредственно, а также через органы государственной власти и местного самоуправления (ч. 2 ст. 3);

- государственная власть в Российской Федерации осуществляется на основе разделения на законодательную, исполнительную и судебную (ст. 10);

- в Российской Федерации признается и гарантируется местное самоуправление (ст. 12, 130–132).

Так, Н.И. Матузов считает, что словосочетание «гражданское общество» условно, поскольку «негражданского», а тем более «антигражданского» общества не существует. Любое общество состоит из граждан и без них немыслимо. Только догосударственное, нецивилизованное (родовое) общество нельзя было назвать гражданским: во-первых, в силу незрелости, примитивности, неразвитости; во-вторых, потому, что в то время не было поня­тий «гражданин», «гражданство»[54]. Гражданское общество – это наиболее высокая ступень в развитии социальной общности, мера его зрелости, разумности, справедливости, человечности. Гражданское общество начинается с граждан, с их свободы[55]. Такая трактовка понятия гражданского общества, по мнению автора, отражает его истинную сущность и природу. Отсюда следует вывод: чем более развиты и демократичны государственно-правовые институты, чем гуманнее правовой статус личности, тем в большей мере общество может пре­тендовать на право называться гражданским. Однако Н.И. Матузов считает, что гражданское общество – это совокупность внешнегосударственных и внешнеполитических отношений (экономических, социальных, культурных, нравственных, духовных, семейных, религиозных), образующих особую сферу специфических интересов свобод­ных индивидов-собственников и их объединений[56].

Думается, это не вполне правильно. Гражданское общество есть категория, которой свойственна негосударственная природа, выражен­ная в интеграции добровольных общественных образований – союзов, ассо­циаций, движений, фондов, клубов, местного самоуправления, общественных организаций, создаваемых непосредственно гражданами в целях защиты сво­их прав и законных интересов независимо от воли государства, но функционирующих в соответствии с принципами конституционного строя. Разумеет­ся, негосударственные структуры тесно взаимодействуют с государством и его органами.

С начала XIX в. наблюдаются две противоположные линии в обосновании государственной концепции формирования и поддержки институтов гражданского общества. Одна линия опирается на германскую культурную традицию (Г. Гегель): только государство (как абсолютный дух и универсальная политическая общность) способно удовлетворить общий интерес, в силу чего оно доминирует над гражданским обществом и может вмешиваться в его деятельность для достижения общих интересов[57].

Другая линия переносит центр тяжести на свободу, ставя ее превыше иных ценностей, на саморегулятивную функцию гражданского общества. Сторонники такого подхода концентрируют свое внимание на разрушительной силе государства, способной оказать деструктивное воздействие на такие институты, как семья, церковь, профессиональные союзы, ассоциации[58].

Эффективно действующее гражданское общество способно взять на себя ряд функций государства, например развитие культуры, науки, образования, решение проблем демографии и семьи. При этом, как отмечает А.Д. Керимов, гражданское общество ни в коем случае не должно развиваться за счет ослабления государства или отстранения его от выполнения вверенных ему функций[59].