«Ответы на вопросы по праву»

Право на жизнь.
Романовский, Г. Б.

Конституция Российской Федерации фиксирует в числе важнейших право на жизнь. Это «первое фундаментальное естественное право человека, без которого все другие... лишаются смысла, ибо покойникам никакие права не нужны»,[1] — отмечает Н. И. Матузов.

Данное право имеет сложные структуру и содержание и ни в коем слу­чае не означает, что государство дарует жизнь своим гражданам. Жизнь воз­никает вне государственных велений, и биологическое рождение ребенка меньше всего нуждается в наличии государственных институтов. Как указы­вал Н. Н. Алексеев, «юридическая норма не обладает способностью произ­водить на свет живые существа».[2] Вместе с тем, закрепляя данное право в Конституции, государство придает ему именно юридическое значение.

Право на жизнь — это субъективное правомочие, имеющее формаль­но-атрибутивное оформление, поэтому следует различать такие категории, как жизнь и право на жизнь. Соответственно возникает проблема определе­ния момента возникновения субъективного права на жизнь и момента возникновения самой жизни: различны ли они и зависят ли друг от друга (ана­логична проблема определения момента утраты права на жизнь и момента смерти).

На первый взгляд, как только возникает жизнь, возникает и соответ­ствующее субъективное право. В ст. 17 Конституция РФ устанавливает, что основные «права и свободы человека неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения», иными словами, она связывает возникновение прав и свобод стаким юридическим фактом, как рождение. Право на жизнь также принад­лежит только конкретному субъекту — рожденному лицу.

Международно-правовые акты в этой части не совсем конкретны и лишь закрепляют принцип: «Каждый человек, где бы он ни находился, имеет право на признание его правосубъектности» (ст. 16 Международного пакта о гражданских и политических правах, ст. 6 Всеобщей декларации прав человека). Но текстуальное толкование показывает, что и эти акты признают правосубъектным только уже родившегося человека. В то же вре­мя трудно не согласиться с мнением, высказанным Н. С. Малеиным, что «правосубъектность признается общественно-юридическим, а не "есте­ственным" (прирожденным, биологическим) свойством, поскольку она возникает в силу юридических норм».[3]Иначе говоря, правосубъектность не­обходима только в сфере вовлечения человека в правовые отношения.

Тем самым признается обязательной формула: родился человек — по­явились у него и соответствующие права. Факт рождения связывается с от­делением плода от тела матери. Однако ребенок может родиться изначально мертвым. Для исключения данных случаев медики используют такой тер­мин, как «живорожденность», т. е. наличие безусловных врожденных реф­лексов: сосание, глотание, мигание, чиханье, акты дефекации и мочеиспуска­ния и др.[4] Долгое время такой подход не знал исключений в силу отсутствия медицинских достижений, позволяющих раздвинуть рамки понятия «живо­рождение» в юридическом смысле. Приказом Минздрава РФ от 4 декабря 1992 г. № 318[5] была утверждена Инструкция об определении критериев жи­ворождения, мертворождения, перинатального периода, в соответствии с которой живорождением «является полное изгнание или извлечение про­дукта зачатия из организма матери вне зависимости от продолжительности беременности, причем плод после такого отделения дышит или проявляет другие признаки жизни, такие, как сердцебиение, пульсация пуповины или произвольные движения мускулатуры, независимо от того, перерезана пу­повина и отделилась ли плацента. Каждый продукт такого рождения рас­сматривается как живорожденный».

Медицина достаточно давно добилась таких успехов, когда с помощью специальных кювезов выхаживается ребенок, рождающийся ранее поло­женного срока. К таковым еще чуть более 25 лет назад относились дети, ро­дившиеся до окончания срока внутриутробного развития (между 28 и 38 не­делей) с массой не менее 2500 г и ростом не менее 45 см. Плод, родившийся ранее 28 недель с массой ниже 1000 г и длиной тела менее 35 см, считается поздним выкидышем, но если он выживает, родителям выдают справку о рождении недоношенного ребенка.[6]

В настоящее время хронологические рамки «живорожденности» еще больше раздвинулись. Практически весь мир знает о Кении Кинг, родившей­ся недоношенной на сроке 19 недель. Кении весила всего лишь 510 г. Во мно­гих странах детей, родившихся на сроке 21—22 недели, можно спасти.[7]

На основе новых достижений медицины Всемирная организация здра­воохранения выработала обобщенные критерии живорождения, которые упо­мянутый Приказ Минздрава РФ от 4 декабря 1992 г. признал обязательными для исполнения на территории России. Так, новорожденные (плоды) с перво­начальной массой тела до 2500 г, считаются плодами с низкой массой при рождении, до 1500 г — с очень низкой, до 1000 г — с экстремально низкой.

Учреждения здравоохранения осуществляют регистрацию в медицин­ской документации всех родившихся живыми и мертвыми, имеющих массу тела при рождении 500 г и более, независимо от наличия признаков жизни. Соответственно в органах ЗАГС регистрации подлежат:

- родившиеся живыми или мертвыми с массой тела 1000 г и более
(или, если масса при рождении неизвестна, с длиной тела 35 см и более, или
сроком беременности 28 недель и более), включая новорожденных с массой
тела менее 1000 г — при многоплодных родах;

- все новорожденные родившиеся с массой тела от 500 до 999 г, если
они прожили более 168 часов после рождения (7 суток).

Нормативные акты Министерства здравоохранения РФ безусловно закрепляют обязанность медицинского персонала сохранить жизнь как ма­тери, так и ребенка. Однако известны случаи, когда после смерти матери рождается здоровый ребенок. Так, в Уругвае роженица скончалась по пути в роддом, но благодаря искусственному поддержанию кровообращения через 45 минут после смерти матери родилась здоровая девочка.[8]

Подобные факты порождают требования о законодательном закрепле­нии момента возникновения права на жизнь, причем гораздо ранее факта рождения. В этой юридически сложной ситуации наиболее целесообразной является фиксация зависимости возникновения правосубъектности от фак­та рождения. Однако это нельзя рассматривать как отрицание человеческой природы за эмбрионом и санкцию на его убийство. В данной сфере постоянно происходит смешение различных категорий и понятий. Правовой ста­тус — особый атрибут, придаваемый субъекту в силу того, что мы все живем в обществе, многие отношения в котором регулируются с помощью права. С одной стороны, отсутствие закрепления неких прав в законодательстве не означает, что лицо напрочь лишено возможности совершать те или иные действия. С другой стороны, закрепление в конституции права на жизнь предполагает его особое содержание и структуру. Уважительное отношение как к ребенку, так и к плоду должно определять смысл законодательства, но оно не может устанавливать то, что не зависит от велений государства — по­нятие самой жизни.

С одной стороны, в настоящее время 19-недельный плод способен вы­жить, с другой — в этот период беременности женщина, например в Рос­сии, вправе при наличии социальных показаний пойти на искусственное прерывание беременности. Впоследствии же благодаря успехам медицины живорождение окажется возможным на том сроке беременности, при ко­тором искусственное прерывание беременности ныне производится ис­ключительно по желанию потенциальной матери! И если аборт будет про­исходить в форме, не затрагивающей органы жизнеобеспечения плода, как должен поступать с ним медицинский персонал? Пойдет ли речь в данном случае о принудительном материнстве? Или государство должно будет брать на себя обязательства по воспитанию таких детей? Именно эти вопросы ме­дики зададут правоведам. Ответ должен быть только одним. Человек облада­ет достоинством, которое предопределяет особое уважение не только к нему как существующему субъекту, но и к различным формам его существования: как дородовой, так и посмертной.

Момент прекращения человеческой жизни долгое время определялся достаточно просто: врач подносил зеркальце к лицу больного, и если зерка­ло запотевало, то его считали живым, если нет — мертвым. В середине XIX в. смерть определялась по отсутствию и дыхания, и пульса. Достоверность этих способов не была абсолютной.

С философской точки зрения можно выделить несколько видов смер­ти. «Социальная смерть характеризуется потребностью умирающего изолиро­ваться от общества, замкнуться в самом себе и все дальше и дальше отделяться от живых людей», — указывает Ж. Годфруа. В момент осознания человеком очевидного конца наступает психическая смерть. Мозговая смерть — полное прекращение деятельности головного мозга. Физиологическая смерть озна­чает угасание последних функций организма, обеспечивавших деятельность его жизненно важных органов.[9] Можно говорить о естественной смерти и патологической, т. е. преждевременной. Одновременно смерть может быть частичной, когда умирает не весь организм, а группы клеток какого-либо органа(некроз тканей).

Смерть имеет и юридическое значение. Гражданское процессуальное законодательство, например, устанавливает специальную процедуру — при­знание лица умершим. Однако в большинстве случаев до недавнего времени смерть рассматривалась юриспруденцией как нечто уже свершившееся, на что право реагирует постфактум. Расширение границ познания побуждает юристов рассматривать смерть как процесс, имеющий определенные ста­дии, на каждой из которых нормируется поведение медицинских работни­ков, работников правоохранительных органов и т. д. Таким образом, вопрос: «Что есть смерть?» — приобретает иное значение и для юристов.

Традиционно в правоведении выделяют два вида смерти — клиниче­скую и биологическую. Клиническая смерть сопровождается остановкой сердца. Но современная медицина с помощью проведения реанимационных мероприятий способна «вернуть человека к жизни». Иными словами, состоя­ние так называемой клинической смерти во многих случаях обратимо, поэто­му человеку, находящемуся в таком состоянии, должна оказываться помощь. В Уголовном кодексе РФ устанавливается специальная ответственность за неоказание помощи больному (ст. 124); в соответствии с этой нормой воз­можно привлечение к ответственности медицинского работника, отказав­шегося от проведения реанимационных мероприятий.

Еще совсем недавно порог жизни и смерти определялся остановкой деятельности сердца. Но в настоящее время даже при фактической смерти головного мозга биологические функции организма могут поддерживаться чрезвычайно долго. Тем не менее биологическая (церебральная) смерть тра­диционно определяется по пяти признакам: полное отсутствие сознания и спонтанной активности; полное исчезновение спонтанного дыхания даже при гиперкапнии (избыток углекислого газа в крови); фиксированный, с от­сутствием рефлексов двусторонний мидриаз, неподвижность глазных яблок; исчезновение рефлексов от мозгового ствола; ровная («нулевая») энцефа­лограмма, т. е. полное отсутствие электрического сигнала на двух записях в течение не менее шести часов.[10]

Однако для права удобнее юридическая фикция, согласно которой смерть наступает моментально.[11] В России первый опыт законодательного ре­гулирования определения момента смерти приходится на начало 1990-х годов. В ст. 46 Основ законодательства РФ об охране здоровья граждан от 22 июля 1993 г. «Определение момента смерти человека» зафиксировано:

«Констатация смерти осуществляется медицинским работником (вра­чом или фельдшером).

Критерии и порядок определения момента смерти человека, прекраще­ния реанимационных мероприятий устанавливаются положением, утвержда­емым Министерством здравоохранения Российской Федерации, согласован­ным с Министерством юстиции Российской Федерации, министерствами здравоохранения республик в составе Российской Федерации».[12]

В Закон РФ от 22 декабря 1992 г. «О трансплантации органов и (или) тканей человека»[13] была включена ст. 9 «Определение момента смерти», в соответствии с которой органы и/или ткани могут быть изъяты у трупа для трансплантации, если имеются бесспорные доказательства факта смерти, зафиксированного консилиумом врачей-специалистов. Заключение о смер­ти дается на основе констатации необратимой гибели всего головного мозга (смерть мозга), установленной в соответствии с процедурой, утвержденной Министерством здравоохранения Российской Федерации.

Приказом Минздрава РФ от 20 декабря 2001 г. № 460 была утверждена Инструкция по констатации смерти человека на основании диагноза смерти мозга.[14] Согласно Инструкции установление диагноза смерти мозга проис­ходит в соответствии со специальной процедурой, включающей в себя: пе­речень обязательных клинических критериев, наличие которых обязательно для установления диагноза смерти мозга; специальный субъект — коллеги­альный орган, обладающий правом констатации смерти; специальный до­кумент — Протокол установления смерти мозга (только при его наличии происходит отказ от проведения медицинских процедур поддержания жиз­недеятельности организма).

Современная медицина, опираясь на достижения научно-технического прогресса, ставит на иной уровень субъективное мнение врача по вопросу жизни и смерти. Указанные нормативно-правовые акты устанавливают, что именно от медиков зависит констатация смерти, которая, однако, свидетель­ствуется лишь по формально-определенным признакам. Вместе с тем меди­цина до настоящего времени не добилась абсолютно точного определения порога перехода из бытия в небытие, что создает дополнительные биоэтические проблемы. Допустимо ли спасение жизни любой ценой, когда, напри­мер, пациент остается прикованным к постели, не имеющим возможности реагировать каким-либо образом на внешнюю действительность? Стоило ли возвращать к жизни человека, который, осознав свою неполноценность, со­знательно идет на самоубийство? Следует ли осуществлять реанимационные мероприятия, когда достоверно известно, что возможно лишь кратковремен­ное возвращение к жизни, причиняющее только излишние страдания паци­енту? Право возлагает решение этих и подобных вопросов, — а значит допол­нительную этическую ответственность, — на специалиста, врача.

Реаниматология добилась таких успехов, когда клиническая смерть от­нюдь не означает необратимый процесс умирания. В настоящее время только церебральная смерть (смерть головного мозга) не может быть преодолена ме­дициной. Хотя приборами фиксируется по одному удару сердца на 3-й и 9-й дни после смерти. «Смерть и наступающая затем гибель клеток не означа­ют, однако, что все процессы в организме прекращаются. На атомном уровне продолжают свой бесконечный головокружительный бег элементарные час­тицы, движимые энергией, которая существует с начала всех времен».[15]

Понятие «жизнь» употребляется в различных отраслях законодатель­ства. Например, уголовное право ставит жизнь под особую охрану, а соци­альное законодательство закрепляет обязательное страхование жизни от­дельной категории лиц и фиксирует такие понятия, как «условия жизни», «жизнедеятельность» и т. д. В юридической науке также предпринимались попытки дать определение этого важнейшего понятия. Так, Л. О. Красавчикова писала, что «в биологическом (естественнонаучном) плане "жизнь" — это физиологическое существование человека или животного, а "жизне­деятельность" — совокупность жизненных отправлений, составляющих деятельность организма».[16] Употребление в праве такого ряда терминов обусловливает необходимость уяснения содержания представлений о жизни.

Материалистическое понимание мира исходит из того, что жизнь — есть биологическое существование. В этом смысле жизнь не является ис­ключительным достоянием человека: этим благом обладают и представите­ли мельчайших организмов, и крупные животные. Жизнь не очерчивается только фактом рождения, чувственным восприятием окружающего мира и умиранием. Хал Борленд утверждал, что «право... на человеческую жизнь, есть нечто большее, чем право на простое существование. Все мы обладаем правом на существование, но оно даруется нам наряду с долгом прожить полезную жизнь, — жизнь, посвященную какой-то цели. Без этого жизнь не имеет осмысленного значения».[17] Таким образом, право должно рассматри­вать жизнь не только как форму биологического существования, но и как способ самореализации конкретной личности.

Пьер Тейяр де Шарден, развивая идеи эволюционизма, определял жизнь как направленный процесс. Его прогноз направлен на будущее: «В один прекрасный день человечество признает, что его первая функция — это про­никать, интеллектуально объединять, улавливать, чтобы еще больше понять и покорить окружающие его силы, и тогда для него минует опасность столк­нуться с внешним пределом своего развития».[18] Иными словами, помимо жизни индивидуальной следует осознать жизнь всего социума в целом. Тогда каждое индивидуальное проявление жизни — это опыт целого, пробный шаг в развитии единого.

Несомненно, сложно определить, что такое жизнь и кто такой человек, обладающий жизнью. Р. Оуэн под человеком понимал «организованное су­щество или животное, обладающее известными физическими, умственными и нравственными свойствами и способностями и обнаруживающее влечение к одним предметам и антипатию к другим».[19] Н. А. Бердяев писал: «Человек и очень ограничен, и бесконечен, и мало вместителен, и может вместить все­ленную. Он потенциально заключает в себе все и актуализирует лишь немно­гое. Он есть живое противоречие, совмещение конечного и бесконечного».[20]

Но жизнь человеческого организма — это только известное, открывше­еся нам состояние его жизни. «Cogito ergo sum», — провозгласил Р. Декарт, иными словами, человек живет, покуда осознает себя. Вместе с тем жизнь каждого индивидуальна, как и осознание собственной жизни. Мы можем сопереживать, но никогда не сможем ощутить то, что ощущает другой человек.

Даже в рамках биологического существования человеческого орга­низма право долгое время отрицало или существенно умаляло наличие данного свойства как объекта особой охраны за некоторыми категориями лиц. В миропонимании многих народов женщина до настоящего времени рассматривается как принадлежность мужчины, предмет, способ воспроиз­водства. В этом случае, естественно, происходит отказ от признания за ней человеческих качеств. Некоторые расовые теории обосновывали, что пред­ставители «небелой» расы — лишь переходная стадия от обезьяны к истин­ному человеку.

Другая проблема суммируется в вопросе: в каком месте находится жизнь? Ведь человек может жить без конечностей и даже ряда внутренних органов. Напротив, возможно создание системы искусственного жизнеобес­печения, которая заставит биться сердце, работать легкие, но мозг будет мертв. В то же время голова, отделенная от тела пока не может существовать автономно. Л. Н. Толстой писал: «Я живу в теле, стало быть, жизнь в моем теле. Но как только человек начнет искать эту жизнь в известном месте сво­его тела, так сейчас и являются затруднения. Ее нет в ногтях и волосах, но и нет в ноге, в руке, которые можно отрезать, нет и в крови, нет и в сердце, нет и в мозгу. А есть везде и нигде нет».[21] Иначе говоря, понятие «жизнь» выходит за пределы биологии. Человек сознательно может свести счеты со своей жизнью, иными словами отказаться от своего основного свойства. Человек может «пережить» свое биологическое существование, когда его идеи, мысли, учение остаются в памяти других людей.

Объективно говоря, право всегда рассматривало жизнь с учетом раз­личных ее проявлений и понимания — биологического, философского, психологического, теологического и т. д. В древних обществах одним из са­мых суровых наказаний считалось изгнание, которое состояло в ритуализиро­ванном акте психологического умерщвления, когда вокруг человека создавал­ся внешний вакуум человеческого общения. В Древнем Китае жизнь одного представителя общины рассматривалась как элемент жизни всей общины в целом. Так, по законам Шан Яна каждые пять дворов объединялись в бао, и если один из членов бао совершал преступление, остальные разрубались пополам. Присутствовали установления на применение наказаний ко всем членам семьи преступника и в европейском законодательстве. Как писал А. Ф. Кистяковский, английская юриспруденция «изобрела для оправдания такого варварского обычая свой аргумент, известный под именем порчи крови (corruption du sang); этим термином она выражала то убеждение, что преступники передают своим детям кровь в испорченном виде, а вместе с испорченной кровью и свою преступность».[22] Средневековая инквизиция, как известно, официально занималась «лечением душ», и т. д.

Тем не менее в современных правовых системах фактически доминиру­ет биологический подход к пониманию жизни. Причем следует констати­ровать вытеснение иного понимания жизни именно из права, которое от­граничивают от религии, морали и нравственности, от философии и иных социальных наук и которое все чаще отождествляют с писаным нормативным актом государственной власти. С одной стороны, такая тенденция оправдан­на, поскольку нельзя дать безукоризненное определение жизни в законода­тельстве. Как правильно отмечал Л. И. Петражицкий, смысл «права состоит не в правильных или неправильных утверждениях относительно бывшего или сущего, а в нормировании поведения, прав и обязанностей».[23] Иными сло­вами, фиксируя в официальном документе определенное субъективное пра­во, в том числе право на жизнь, государство пытается нормировать какую-то часть общественных отношений. В этом контексте мы возвращаемся к воп­росу, что и как нормируется в рамках содержания права на жизнь.

Налицо развитие понимания права на жизнь, которое нельзя рас­сматривать лишь как право на биологическое существование. Клонирова­ние, генетические эксперименты, познание жизни с помощью квантовой физики, вероятность изобретения «эликсира от смерти», трансплантоло­гия — вот только беглый перечень проблем, затрагивающих содержание права на жизнь. Значит, нельзя сужать и обязательства государства в рамках данного права к отказу от применения смертной казни. Еще при подготовке нового текста Конституции РФ Институт законодательства и сравнительно­го правоведения предлагал реализовать новую концепцию данного права: «Право на жизнь — это основной аргумент граждан в их требованиях охраны среды и против акций, угрожающих их здоровью и жизни. Поэтому пред­ставляется оправданным конкретизировать право на жизнь также в аспекте прав на экологическую и ядерную безопасность, на охрану законом и не сво­дить гарантии этого права к защите от посягательства других людей и вопро­су о смертной казни».[24]

Статья 20 Конституции РФ не восприняла указанные рекомендации. Помимо фиксации субъективного права ч. 2 данной статьи содержит общее правило об исключительном характере смертной казни. Всеобщая Деклара­ция прав человека ограничивается провозглашением субъективного права на жизнь. Статья 6 Международного пакта о гражданских и политических правах устанавливает: «Право на жизнь есть неотъемлемое право каждого человека. Это право охраняется законом. Никто не может быть произвольно лишен жизни». Остальные пункты посвящены гарантиям недопущения не­справедливых смертных казней.

Государство не может самостоятельно создать новую жизнь, поэтому признание или провозглашение им права на жизнь — это всего лишь кон­статация данного явления со стороны государства. Зарождение жизни — последовательный биологический процесс, который с момента слияния сперматозоида с яйцеклеткой не зависит и от воли индивидуума. Возможно прерывание жизни, но как и в случае убийства, необходимо сознательное со­вершение определенных действий, одного лишь волеизъявления будет недо­статочно. Процесс зарождения человека и его появления на свет носит нео­братимый характер, он может быть прерван, но сам не может остановиться. Такова важнейшая особенность содержания субъективного права на жизнь.

Ведь в классическом понимании субъективное право зависит от воли и сознания субъекта, этим определяется сущность данной категории. Как отмечается большинством авторов, смысловым стержнем термина выступа­ет глагол «мочь» (правомочие). Иными словами, право — тогда право, когда обладатель может им пользоваться, определять свои конкретные действия, создавать обязанности для других лиц и т. д. В случае права на жизнь человек также использует то благо, которое ему даровано. Более того, он может само­стоятельно лишиться его путем самоубийства или законодательно одобрен­ной эвтаназии.[25] Но гораздо сложнее определиться с правомочием новорож­денного, поскольку его появление на свет не зависит от его собственной воли. Наоборот, в этом проявляется воля других лиц — его родителей. При­чем зачастую рождение ребенка происходит вопреки желанию его родителей (одного из родителей), в результате «внеплановой беременности» и т. п.

Предотвращению нежелательной беременности посвящена деятель­ность по семейному планированию. Крайней формой исправления ошибок в планировании является операция по искусственному прерыванию бере­менности (аборт). И если признавать за человеческим эмбрионом право на жизнь, реализация данного права ставится в зависимость от воли совсем иных лиц, но никак не правообладателя. Однако и зачатие не зависит всеце­ло от воли потенциальных родителей, даже если они вступают в так называ­емые незащищенные интимные отношения, поскольку в этом случае можно говорить только о наличии сексуального контакта, который не обязательно приводит к зачатию ребенка. Появление нового человека зависит от многих факторов: от способности родителей к зачатию и деторождению, традици­онно — от наличия сексуального контакта, регулярности вступления в ин­тимные отношения и проч.

Право изначально достаточно активно вмешивалось и вмешивается в регулирование репродуктивной деятельности. Неспособность иметь детей для законодательства большинства государств вплоть до начала XX в. явля­лась основанием для расторжения брака (причем обществу понадобилось не одно тысячелетие, чтобы уяснить, что существует не только женское беспло­дие, но и мужское). Тем самым государство признавало право на поиск такого партнера, который бы позволил реализовать репродуктивные запросы челове­ка. Уже в настоящее время общество выработало иные каноны. Создается си­стема клиник, деятельность которых направлена на оказание медицинской помощи в интимной сфере: лечение бесплодия, искусственное оплодотворе­ние, суррогатное материнство и т. д. Но по-прежнему в процессе зарождения новой жизни следует различать конкретные человеческие действия и объек­тивный природный процесс, не зависящий от человеческих действий.

Выявление особенностей права на жизнь позволяет задать следующий вопрос: может ли человек пользоваться данным правом неограниченно? Мо­жет ли он произвольно распоряжаться таким благом, как жизнь? Религиозная точка зрения исходит из того, что поскольку жизнь дарована Богом, то чело­век не имеет права ею распорядиться: самоубийство является тяжким грехом по религиозным канонам большинства конфессий; большинство государств Средневековья закрепляло в своих правовых системах суровые наказания для тех, кто предпринимал попытку самоубийства. В настоящее время гражда­нам с суицидными наклонностями оказывается врачебная помощь, для них предусматривается специальная реабилитационная терапия, направленная на предотвращение подобных попыток в будущем. Тем самым медицинские службы пренебрегают волей человека, самостоятельно решившего покон­чить с собой.

Одновременно государственность предполагает наличие профессий, основная задача которых выполняется с риском для жизни, т. е. допускается правомерный риск по отношению к собственной жизни. Так, ст. 1 Федераль­ного закона «О статусе военнослужащих» гласит: «На военнослужащих воз­лагаются обязанности по подготовке к вооруженной защите и вооруженная защита Российской Федерации, которые связаны с необходимостью беспре­кословного выполнения поставленных задач в любых условиях, в том числе с риском для жизни. В связи с особым характером обязанностей, возложен­ных на военнослужащих, им предоставляются льготы, гарантии и компенса­ции».[26] Дисциплинарный устав Вооруженных Сил Российской Федерации дополняет: «Воинская дисциплина обязывает каждого военнослужащего... стойко переносить трудности военной службы, не щадить своей жизни для выполнения воинского долга» (ст. З).[27] Тем самым нормативные акты уста­навливают приоритет по отношению к человеческой жизни таких благ, как воинский долг, защита Российской Федерации. Компенсацией возможного риска являются дополнительные выплаты, обязательное государственное страхование, социальные льготы, иные гарантии правового, организацион­ного и материального характера. Следует добавить, что для лиц, проходящих военную службу по контракту, данный выбор профессии будет доброволь­ным, а для лиц, призываемых на военную службу, принудительным. Таким образом Российское государство не исключает возможности распоряжения человеческой жизнью помимо воли самого обладателя (а также помимо та­кого случая, как применение смертной казни).

Все это позволяет в очередной раз согласиться с мнением М. Н. Малеиной, «что единая модель личного неимущественного права (структура его правомочий) не сможет учесть особенностей всех неимущественных прав и поэтому не нуждается в конструировании».[28] В данном случае право на жизнь закрепляется не только как право, дающее социально активный эф­фект. Скорее, наоборот, он отсутствует. Жизнь не зависит от велений госу­дарства. Предназначение данного права — подчеркнуть значение человече­ской жизни как единственного исключительного блага, на защиту которого должна быть направлена деятельность всего государства.

* Кандидат юрид. наук, доцент, декан юрид. факультета Северодвинского филиала Поморского государственного университета им. М. В. Ломоносова.