«Кодификатор. Принципы правосудия»

Конституция России 1993 г. в статье 2-й провозгласила человека, его права и свободы высшей ценностью, а признание, соблюдение и защиту прав и свобод человека и гражданина – обязанностью государства . С 1 января 1997 г. Уголовным кодексом России начинается реализация данных положений, которые нашли свое закрепление, прежде всего, в ст. 2 «Задачи Уголовного кодекса Российской Федерации». В ней, в частности, говорится о том, что задачами уголовного законодательства являются охрана прав и свобод человека и гражданина, собственности, общественного порядка и общественной безопасности, окружающей среды, конституционного строя Российской Федерации от преступных посягательств, обеспечение мира и безопасности человечества, а также предупреждение преступлений .

Нетрудно заметить, что уголовный закон России, определяя приоритеты уголовно-правовой охраны (а в ст. 2 УК России речь идет именно об объектах уголовно-правовой охраны) ставит на первое место личность с ее правами, свободами и интересами. Подобное положение вещей было не всегда. Прежнее уголовное законодательство выстраивало кардинально иную иерархическую триаду – государство, общество, личность.

Необходимо отметить, что научной общественностью страны данные изменения были встречены с чувством огромного удовлетворения. Практически во всех вновь выходящих учебниках, комментированных кодексах, монографических исследованиях, научных статьях говорилось и говорится о решительном повороте к проблеме уголовно-правовой охраны прав и свобод человека как основополагающей идее уголовного законодательства и о признании новой идеологии – идеологии приоритета общечеловеческих ценностей относительно всех других . Однако при всем этом возникает закономерный вопрос – свидетельствует ли факт провозглашения первоочередной охраны прав и свобод человека в уголовном законе о его действительной, реальной защищенности? Не является ли это только лишь протоколом о намерениях и ничем другим?

Очевидно, что однозначно на этот вопрос ответить вряд ли возможно. Так, с одной стороны, являясь нормами-принципами, статьи, подобные ст. 2 УК России, действительно являются декларирующими, так же как статьи, провозглашающие принципы законности, равенства граждан перед законом, вины, справедливости и гуманизма. Другим же немаловажным аспектом является то, что будучи адресованы, в первую очередь, правоприменителю, они не предполагают немедленной и безусловной реализации. Являясь должными данные нормы, к сожалению, не всегда становятся сущими, хотя их реализация есть одна из важнейших задач уголовной политики.

С точки зрения здравого смысла, сам по себе факт перемены мест в тексте закона объектов уголовно-правовой охраны еще ни о чем не говорит. Тем не менее, психологическое воздействие на сознание граждан оказывается, мы привыкаем к этому вполне нормальному положению вещей, хотя реально преступность продолжает неуклонно расти, и гражданин и человек все менее и менее чувствует себя защищенным .

Как считают Л. Д. Гаухман и С. В. Максимов: «с точки зрения теории отечественного уголовного права и сложившегося за многие столетия стереотипа правосознания такая перемена указывает на утрату бесспорного права государства обеспечивать себе наилучшую защиту. После Русской Правды это, по-видимому, первая последовательная попытка утверждения в сознании россиян при помощи норм уголовного права нетоталитарной системы ценностей» .

Не оспаривая в целом выводы указанных авторов, тем не менее, хотелось бы отметить, что подобное утверждение применимо только лишь к уровню, определяемому уголовным законом. Что же касается доктрины уголовного права, то еще в 1907 г. в работе А. Д. Марголина («Из области уголовного права») определялась совсем иная иерархия объектов уголовно-правовой охраны. А. Д. Марголин писал, в частности, что преступление это, в сущности, посягательство на 1) правоохраняемые интересы отдельных лиц, граждан, 2) общества и 3) государства .

Однако подобное положение вещей является не бесспорным и принимается далеко не всеми. Так, например, С. В. Дьяков считает, такой подход носит во многом эмоциональный характер, являясь антитезой в оценке предшествующего исторического периода. «Плодотворным же, по нашему мнению, представляется взгляд на указанную триаду ценностей не арифметический (кто на первом месте), а функциональный, с позиций их неразрывной взаимосвязи и взаимозависимости. Ведь каждому ясно: сколько ни ставь на первое место личность, ее права и свободы, реальная защищенность не будет обеспечена, если слабы и недееспособны институты государственной власти. Именно эта сторона конституционного положения нередко забывается в дискуссиях и творческой полемике…» . При этом ряд государств подобную демократическую смену приоритетов уголовно-правовой охраны вообще считает неприемлемым. К ним, в частности, относятся: Узбекистан, Беларусь, Украина, Польша, Куба, Италия, Франция и др .

Таким образом, необходимо вновь вернуться и проанализировать конституционное установление ст. 2, в которой речь идет не только о том, человек, его права и интересы являются высшей ценностью, но и о том, что признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность государства. И выполнить данную обязанность государство может только в случае стабильного и эффективного функционирования всех институтов государственной власти. Последнее возможно также только при определенных условиях, одним из которых является надежная уголовно-правовая охрана общественных отношений в области внешней и внутренней безопасности государства, интересов государственной власти, государственной службы и службы в органах местного самоуправления, а также иных общественных отношений, определяющих функционирование отдельных институтов государственной власти судебных, управленческих и др.

Общий анализ российского уголовного закона показывает нам, что о личности, как об объекте уголовно-правовой охраны кроме задач, в которых провозглашается защита личности, ее прав и интересов (ст. 2 УК России), говорится также в принципе гуманизма, постулирующем обеспечение безопасности человека уголовным законодательством (ч. 1 ст. 7 УК России), в статьях о необходимой обороне и крайней необходимости (ст.ст. 37, 39 УК России). Раздел VII Особенной части Уголовного кодекса «Преступления против личности», осуществляет непосредственную защиту личности. Личность как объект уголовно-правовой защиты определяется и в ряде частей и статей из иных разделов и глав, в которых личность, ее права и интересы выступают либо в качестве дополнительного непосредственного объекта, либо ее особенности влияют на степень и характер общественной опасности совершенного преступления. О потерпевшем, обособленном специальными признаками, упоминается в ст. 63 «Обстоятельства, отягчающие наказание», что, безусловно, является типичным фактором индивидуализации наказания, ст. 76 УК России регламентирует вопросы освобождения от уголовной ответственности в связи с примирением с потерпевшим.

Однако уголовный закон России не содержит элементарных сведений о том, кто может являться «потерпевшим» от преступного посягательства, какими свойствами (признаками) он должен быть наделен, как должно именоваться терминологически лицо, в отношении которого осуществляется преступное посягательство. По меньшей мере, это вызывает удивление, так как именно основной приоритетнейшей задачей уголовного права и законодательства и является охрана личности. Уголовное законодательство достаточно подробно регламентирует вопросы, связанные с лицами, подлежащими уголовной ответственности, посвящая этому целую главу 4 «Лица, подлежащие уголовной ответственности».

Не много собственно уголовно-правовых сведений о лице, в отношении которого осуществляется преступное посягательство, содержится и в теории уголовного права.

Действительно в учении об объекте преступления о потерпевшем либо не говорится вообще, либо говорится очень мало, неубедительно. Очевидно, что подобная ситуация в учении об объекте преступления вызвана тем, что под объектом преступления либо безоговорочно, либо в первую очередь понимаются определенные общественные отношения. Место личности, человека, лица, потерпевшего от преступления автоматически перемещается в разряд признаков факультативных (дополнительных), либо вообще не обозначается. Человека, которому преступлением причиняется вред, рассматривают то как составную часть общественных отношений (в роли субъекта этих отношений), то как вообще носителя всех общественных отношений, то как объект преступления, но при этом не во всех, а только в некоторых преступлениях, то, в конечном счете, просто как дополнительный признак объекта преступления, не имеющего к тому же уголовно-правового статуса (все определения потерпевшего, даваемые в уголовно-правовой литературе, носят уголовно-процессуальный характер).

А между тем проблемы лица, потерпевшего от преступления давно и достаточно плодотворно разрабатываются на междисциплинарном уровне. И хотя существование самостоятельного раздела криминологии – учения о жертве преступления (виктимологии) и предполагает определенную самостоятельность в изучении лица, потерпевшего от преступления, прав, на наш взгляд, П. Г. Погребняк, который считает, что вопросы о потерпевшем должны изучаться несколькими дисциплинами. Специфика этих вопросов такова, что их изъятие из отдельных дисциплин (уголовного права, уголовного процесса, криминалистики) не может пройти безболезненно для последних, без нарушения их структуры . По мнению, например, Л. В. Франка объект и предмет исследования, а также основные проблемы личности потерпевшего от преступления на монодисциплинарном уровне можно конкретизировать применительно к уголовному праву следующим образом: лигитимированные, фактические, живые и мертвые потерпевшие; личность и поведение потерпевших как элементы объекта и объективной стороны состава преступления; «вина» потерпевшего, влияние поведения жертвы на квалификацию преступления и индивидуализацию наказания .

П. С. Дагель справедливо отмечал в свое время, что несмотря на многократное упоминание о потерпевшем в статьях уголовного закона, учение о потерпевшем в уголовном праве имеет недолгую историю. Всплеск работ, посвященных потерпевшему, во многом был предопределен стремительно развивающейся в 50-60-х годах криминологией.

В одной из своих работ Б.С. Никифоров писал по поводу потерпевшего, что «до того, как преступление совершено – это охраняемый угрозой применения наказания «субъект». После совершения преступления – это охраняемый посредством применения наказания потерпевший – не только в конкретном процессуальном облике физического или юридического лица, которое или представителя которого можно вызвать в суд, допросить и т.д., но и в обобщенном смысле – в смысле обладателя соответствующих интересов, обеспеченных запретом или велением уголовного закона» . Признаки именно этих, «соответствующих интересов, обеспеченных запретами и велениями уголовного закона», как впрочем, и самого носителя этих интересов и необходимо, на наш взгляд, закреплять в уголовном законе и разрабатывать в доктрине уголовного права.

Уголовный закон действительно сегодня не имеет определения лица, потерпевшего от преступления. Дефиницию потерпевшего дает уголовно-процессуальный закон. Статья 53 УПК России гласит, что «потерпевшим признается лицо, которому преступлением причинен моральный, физический или имущественный вред. О признании гражданина потерпевшим лицо, производящее дознание, следователь и судья выносят постановление, а суд определение». П. С. Дагель совершенно обоснованно констатировал, что в силу тесной взаимосвязи двух отраслей права (уголовного и уголовно-процессуального) данное определение следует признать единым для обеих отраслей. При этом ученый полагал, что первое предложение дефиниции дает именно материальное определение потерпевшего . Однако, необходимо все-таки учитывать, что дефиниция потерпевшего определяется уголовно-процессуальным законом, а не уголовно-материальным, и сегодня подобное положение вещей уже вряд ли можно считать приемлемым.

Взаимосвязь двух родственных отраслей права уголовно-материального и уголовно-процессуального действительно является впечатляющей. Наиболее характерной иллюстрацией этому, на наш взгляд, могут послужить два примера. Во-первых, как считает А. В. Наумов, некоторые уголовно-процессуальные нормы охраняются санкциями, содержащимися в уголовно-правовых нормах, например, принудительность исполнения ст. 282 УПК РСФСР об обязанности свидетеля и иных лиц давать правдивые показания по делу охраняется санкцией ст. 307 УК России «Заведомо ложные показание, заключение эксперта или неправильный перевод» . Во-вторых, по мнению В. П. Божьева, те уголовно-правовые отношения, которые мы традиционно понимаем как отношения охранительные, т.е. возникающие между лицом, виновным в совершении преступления и государством, в лице его соответствующих органов уголовного преследования и правосудия по поводу или в связи с совершенным преступлением, на самом деле являются типичными уголовно-процессуальными отношениями .

Однако, несмотря на подобное, тесное переплетение «формы и содержания» каждая из указанных отраслей права имеет не только свое собственное определение, но и предмет и метод регулирования. А посему вряд ли эта ситуация дает нам повод заниматься заимствованием определений.

Уголовно-процессуальной фигуре «потерпевший от преступления» логически должна предшествовать фигура уголовно-материальная. Так, уголовно-материальная фигура «субъект преступления», как один из элементов состава преступления, последовательно (поэтапно) превращается в уголовно-процессуальные фигуры задержанного, подозреваемого, обвиняемого, подсудимого, осужденного. Сегодня, как уже отмечалось, самостоятельной уголовно-материальной фигуры, предшествующей по времени потерпевшему, как фигуре уголовно-процессуальной, нет. Уголовное право, определенным образом заимствует ее у уголовно-процессуального права, нарушая тем самым, на наш взгляд, временную связь. Хотя, справедливости ради, необходимо отметить и существование иных точек зрения на обозначаемую нами проблему. Так, например, И. А. Ребане не видит смысла в конструировании отдельных для каждой науки криминального цикла понятий потерпевшего, в силу того, что процессуальное понятие потерпевшего достаточно для всех наук криминального цикла .

Различны и функции, которые несет фигура потерпевшего в уголовно-процессуальном и уголовно-материальном плане. В первом случае потерпевший процессуально выделяется среди других участников, наделяется правами и обязанностями для достижения целей уголовного судопроизводства, во втором – фигура потерпевшего необходима, на наш взгляд, для уяснения ее понятия и признаков, в том числе, признаков, влияющих на индивидуализацию наказания виновным лицам, для характеристики видов причиняемого вреда, т.е., фактически, для определения рамок уголовной ответственности, а также для наделения потерпевших лиц совокупностью прав, которые бы позволяли говорить о потерпевшем уже в момент совершения преступления, а не только пост фактум, и независимо от того начато ли по делу производство.

О возможности законодательного и теоретического закрепления потерпевшего от преступления в уголовно-материальном праве говорит Б. А. Протченко. Как совершенно справедливо отмечает автор, положение лица, который объективно появляется в результате совершенного преступления, должным образом не исследовано наукой уголовного права и не урегулировано уголовным законодательством . Ученый делает в своей работе акцент на том, что потерпевший от преступления – это фигура (субъект правоотношения), о котором, как правило, вообще не упоминается в рамках уголовно-правовых отношений. «Раскрыть материальное понятие потерпевшего, придать ему уголовно-правовой статус можно лишь через уголовно-правовое отношение. Без потерпевшего невозможно раскрыть значительную часть преступлений, решать профилактические задачи в области профилактики преступности, индивидуализации ответственности, понятие потерпевшего в уголовном праве необходимо для определения рамок уголовной ответственности и ее дифференциации» . По мнению Б. А. Протченко, в уголовном законе необходимо указать, что защита и реализация прав потерпевшего осуществляется путем признания их судом в установленном порядке, восстановления нарушенных прав и свобод, возмещения потерпевшему причиненного преступлением вреда.

Не решен сегодня и вопрос в уголовном материальном праве о терминологическом обозначении потерпевшего. Достаточно интересной точкой зрения на указанную проблему является позиция о статусе потерпевшего в уголовном законе П. С. Яни. «…Процессуальное понятие потерпевшего связано с его материально-правовой сущностью. И эту «сущность», думается, следует отразить в уголовном законе, поскольку правовую основу для возмещения решением суда причиненного гражданину преступлением вреда создаст лишь введение понятия потерпевшего в уголовный закон» .

П. С. Яни обоснованно отмечает, что несмотря на то, что большинство исследователей считает даваемое ст. 53 УПК РСФСР определение потерпевшего уголовно-материальным, а не уголовно-процессуальным, его нельзя в неизменном виде переносить в уголовный закон (легитимизировать в УК). В этом смысле П.С. Яни предлагает именовать потерпевшего пострадавшим. Однако, несмотря на то, что П. С. Яни совершенно справедливо выявляет различные временные характеристики для материального термина субъект преступления, и соответствующего ему в уголовно-процессуальном праве терминов подозреваемый, обвиняемый, подсудимый и осужденный, замена термина «потерпевший» на термин «пострадавший», предлагаемый ученым, вряд ли имеет смысл. И потерпевший, и пострадавший – это суть лица, уже потерпевшие от преступления, если исходить из их элементарного грамматического толкования. Термин, характеризующий уголовно-материальный статус потерпевшего и в теории, и в уголовном законе должен быть, очевидно, иным.

Проблема статуса лица, потерпевшего от преступления в уголовном праве и законе, однако, не исчерпывается уяснением его понятия, признаков, прав и т. д. Дело в том, что любому лицу вред может быть причинен не только преступным, но и иным общественно опасным деянием. Такое, например, возможно в случаях причинения вреда действиями, или бездействием лиц, не достигших возраста уголовной ответственности и невменяемых, т.е. лиц, которые в момент совершения общественно опасного деяния не могли отдавать отчет своим действиям и (или) руководить ими. Должно ли и можно ли легитимизировать в уголовном законе и разрабатывать в доктрине уголовного права правовое положение и этих лиц? Каковым должен быть их социально-правовой статус? Ведь объективно вред им причиняется в любом случае, и последствия такого вреда ничуть не отличаются от вредных последствий, причиняемых преступлением.

П. С. Дагель, определяя в своей работе признаки потерпевшего от преступления, отмечал, что если нет преступления, то нет и потерпевшего в уголовно-правовом смысле этого слова, т.е. если и можно говорить в таких случаях о потерпевшем, то только лишь условно . Очевидно, что с этим следует согласиться, потерпевший от преступления и преступление это два соотносительных понятия, но эта ситуация справедлива только в том случае если речь идет именно о потерпевшем от преступления. На наш взгляд, здесь продолжает оставаться серьезнейшая терминологическая преграда. Возможно, что при соответствующем терминологическом обозначении двух совершенно различных категорий лиц, одни из которых претерпели от преступления, а другие от общественно опасных деяний несубъектов преступления, это вопрос может быть решен несколько по-иному. Все вышеуказанное, на наш взгляд, можно было бы подытожить следующим образом:

1. В доктрину уголовного права и уголовный закон настоятельно требуется вводить уголовно-материальное понятие (определение) лиц, в отношении которых осуществляются преступные и общественно опасные посягательства, т.е. существует необходимость создания в теории Общей части уголовного права развернутого учения о «потерпевшем»;
2. При этом одним из важных вопросов является вопрос о терминологическом наименовании данной категории лиц;
3. Необходима детальная проработка признаков, характеризующих указанные понятия;
4. Один из признаков объективной стороны состава преступления – вред, должен разрабатываться и учитываться в рамках учения об объекте преступления, и применительно именно к указанным категориям лиц.

Субъективные права лиц, в отношении которых осуществляются преступные и общественно опасные посягательства, должны закрепляться в уголовном законе. Например, права лиц, на возмещение всех видов причиненного вреда, на пресечение готовящихся и совершаемых в отношении них преступлений, на право быть представляемыми для защиты их прав и интересов иными лицами, в том числе и в случае физической невозможности осуществлять подобные действия самим, признаваться в качестве таковых в установленном законом порядке и т.д.

Источник: http://www.law.edu.ru/doc/document.asp?docID=1118757