«Ответственность за грабеж»

Уголовная ответственность. Два аспекта единого явления

В предыдущем параграфе был рассмотрен вопрос о том, что такое социальная ответственность. Думается, что не вызовет возражений тезис, что уголовная ответственность, являясь частью юридической ответственности, есть одна из разновидностей социальной ответственности. А потому исследование проблемы уголовной ответственности должно базироваться на фундаментальных исследованиях философского плана.

«Все философы при анализе ответственности исходят из того, что последняя представляет собой форму связи личности и общества, имеющую два диалектически взаимосвязанных аспекта – позитивный (ответственность за будущее) и ретроспективный (ответственность за прошлое)».

Следует заметить, что оба значения термина «ответственность» возникли в философской и криминалистической науке в незапамятные времена и являются в равной степени общеупотребительными. Томас Гоббс впервые в истории науки ввел термин «ответственность» в XVII веке, употребив его в смысле абстрактной ответственности сограждан, объединенных общественным договором, за действия своего государства – Левиафана. Кант отождествлял ответственность личности с ее долгом, Гегель – с разумным осознанием личностью необходимости определенной линии поведения. На протяжении двух столетий философская мысль рассматривала ответственность с позиций как расплаты за предстоящее, так и воздаяния за прошлое. Соотечественник Т. Гоббса – Джон-Стюарт Милль – почти двумя столетиями позже (в XIX веке) впервые применил термин «ответственность» только в сугубо ретроспективном смысле. Именно Д.-С. Милля с полным правом следует считать родоначальником понятия негативной ответственности, ответственности как воздаяния за совершенное.Именно эта традиция подобной постановки проблемы (отрицание позитивных моментов в содержании ответственности, противопоставление позитивного момента негативному вплоть до отрицания первого), особенно в юриспруденции, на десятки и даже сотни лет предопределила связь ответственности с возмездием, наказанием за непослушание или за неподчинение общепринятым устоям. Такое положение отчасти создалось потому, что проблемой ответственности занимались главным образом юристы, и их, естественно, их интересовала прежде всего самая ретроспективная из видов ответственности уголовная ответственность за преступное деяние. Следует отметить, что практически до 60-х годов XX столетия этот взгляд на феномен правовой ответственности вообще и уголовной в частности являлся господствующим в советской юриспруденции в отличие, например, от итальянской правовой школы, в которой позитивная правовая ответственность рассматривалась в рамках уголовной социологии.

В советской юриспруденции до определенного момента традиционным было понимание любого вида правовой ответственности как сугубо ретроспективного явления.

Например, О.С. Иоффе считал, что «гражданско-правовая ответственность есть прежде всего санкция за правонарушение, последствие, установленное в законе на случай его нарушения. Эта санкция выражается в применении мер принуждения к правонарушителю». Значит, даже цивилисты порой видят назначение гражданско-правовой ответственности в каре, в осуждении за совершенное правонарушение, неразрывно связывают ее с санкциями, то есть невыгодными последствиями для лица, с ущемлением его интересов. По их мнению, главным моментом ответственности является то, чтобы дать лицу, совершившему правонарушение, ощутить осуждение государства и общества, то есть гражданско-правовая ответственность выступает в качестве меры принуждения к соблюдению норм права, которая применяется соответствующими государственными органами к правонарушителю. А потому важнейшим признаком ответственности является принуждение. Однако следует согласиться с мнением ведущих цивилистов, что хотя возможность принуждения обязательно стоит за юридической ответственностью (уже поэтому данные категории не совпадают), принуждение возможно и без ответственности (например, реквизиция в гражданском праве, принудительные меры медицинского характера – в уголовном), а ответственность может реализоваться без принуждения. Санкция, являясь составной частью правовой нормы, не может служить отправной точкой ее действия – она является завершающим пунктом действия правовой нормы, заключительным этапом регулирования общественных отношений. Санкция, как и правовое отношение, должна соответствовать природе урегулированного общественного отношения. Она становится следствием этой связи, закрепленной в диспозиции правовой нормы.

Характерной особенностью правовых норм является их относительно быстрое массовое выполнение, соблюдение. Но при всем желании мы не можем связать этот факт с принудительной силой нормы либо со страхом негативных последствий. Праву следуют в первую очередь как общему приказу, исходящему от государства, причем в силу именно не негативной, а позитивной составляющей властного веления, приказа. Данную очевидность как нельзя более полно иллюстрируют положения ч. 1 ст. 15 Конституции Российской Федерации: «Конституция Российской Федерации имеет высшую юридическую силу, прямое действие и применяется на всей территории Российской Федерации. Законы и иные правовые акты, принимаемые в Российской Федерации, не должны противоречить Конституции Российской Федерации». Нетрудно заметить, что приведенные нормы не содержат санкций, не предполагают принуждения, однако, как показывает правоприменительная практика, являются незыблемыми и выполняются без исключения всеми органами именно в силу обязательности их выполнения.

Взгляд на правовую ответственность как на сугубо негативное явление был господствующим до определенного момента и в науке теории права. Так. например, И. Рёбане утверждал, что «... правовая ответственность – это ответственность за деяние, порицаемое как правонарушение», Л.С. Явич сводил содержание правовой ответственности к принуждению и наказанию за совершенное нарушение правового запрета, подобной точки зрения придерживались (да и сейчас придерживаются) многие юристы-теоретики, не говоря уже о практических работниках

В понимании юридической ответственности как ответственности за правовое нарушение существуют две основные точки зрения. Первая (ее придерживается большинство авторов) состоит в том, что юридическая ответственность всегда связана с комплексом дополнительных личных и имущественных невыгодных последствий для правонарушителя. Вторая заключается в том, что юридическая ответственность – суть принуждение к исполнению обязанности, та же обязанность, но выполняемая в состоянии принуждения. В силу этого делается вывод о том, что юридическая ответственность полностью отсутствует у лица, обязанного соблюдать, не нарушать правовые предписания, до совершения им правового нарушения.

Появление большого числа приверженцев вышеназванных точек зрения было обусловлено историческим опытом государственного строительства и государственности XX века в России, существованием тенденции к преобладанию командных и административно-тоталитарных методов управления. Социально-экономические преобразования возродили потребность правовой системы российского государства в обновлении функций: наметилось движение в сторону укрепления начал гуманизма, справедливости, уважения к человеку, соблюдения прав и законных интересов граждан, их свобод, равенства перед законом и неотвратимой ответственности каждого за свои поступки.

Считаем, что при исследовании категории юридической ответственности не следует преувеличивать нормативно-принудительное качество права – данный подход не позволяет поставить в центр любого правового явления человека. Узконормативное понимание права не в состоянии обеспечивать всестороннего выявления гуманистического потенциала права, его нравственной сущности.

Уже не раз в юридической литературе утверждалось, что право представляет собой сложное, многомерное и не однопорядковое явление. В содержании права ведущую роль играют те компоненты, которые обеспечивают известную свободу человека, дают возможности для его самостоятельности и творческой активности. В современном российском законодательстве существенно увеличен удельный вес стимулирующих, дозволительных и поощрительных норм, позволяющих влиять на правомерное поведение субъектов с учетом формирования высокой правовой культуры и мышления.

Следовательно, юридическая ответственность лица будет постоянно повышаться не за счет усиления санкций (печальный опыт в этой области мы уже имеем), взысканий, наказаний за неисполнение возложенных на него обязанностей, а за счет повышения позитивной ответственности – сознательного, ответственного отношения людей к возложенным на них законом обязанностям, повышения предъявляемых к ним требований строгого и неукоснительного соблюдения законов. Мы не склонны «размывать» правовую ответственность ответственностью моральной, нравственной, ее психосубъективными составляющими. Вместе с тем стоит признать, что позитивная юридическая ответственность имеет в своей основе тесно связанные между собой элементы как морального, так и правового плана. При этом мы ни в коей мере не можем согласиться с уважаемыми нами оппонентами, сводя всю сущность юридической, да и любой другой, ответственности только к принуждению, каре, неблагоприятным последствиям.

Фактическое положение таково, что юридическую ответственность просто невозможно рассматривать единственно в негативном аспекте – в действительности любой вид правовой ответственности имеет в своем содержании и позитивное, и негативное. Еще двадцать лет назад К. Муздыбаев отмечал, что «в переходе ответственности от ретроспективного плана к перспективному как раз и проявляется прогрессивная тенденция ее эволюции. При этом имеется в виду не просто умение личности предвидеть результаты будущих действий, но и ее стремление активно участвовать в преобразовании окружающего мира».

Поэтому трудно согласиться с мнением профессора О.Э. Лейста о том, что «юридической ответственностью называется применение к лицу, совершившему правонарушение, мер государственного .принуждения, предусмотренных санкцией нарушенной нормы, в установленном для этого процессуальном порядке». «Перевод» данного определения в плоскость доктрины конкретно-отраслевой принадлежности, к глубокому сожалению, не согласуется с положениями, например, уголовного закона. Думается, что принятие данного определения, с учетом отраслевой специфики, уголовным правом приведет к смешению таких понятий, как «привлечение к уголовной ответственности», «уголовная ответственность», «реализация уголовной ответственности», «применение наказания», «наказание», «меры процессуального принуждения». Так, ст. 8 УК РФ гласит, что «основанием уголовной ответственности является совершение деяния, содержащего все признаки состава преступления, предусмотренного настоящим Кодексом».

Как известно, в праве под основанием следует понимать такое явление, которое влечет за собой наступление каких-либо последствий. Следовательно, возможна ситуация, когда основание уголовной ответственности налицо, а уголовная ответственность не возникает? Разумеется, такое положение просто невозможно. Почему возбуждается уголовное дело? Потому, что имеется основание уголовной ответственности, и это реализуется в уголовно-процессуальной форме постановлением о возбуждении уголовного дела. Наконец, лицо, совершившее преступление, может быть освобождено от наказания, но не от ответственности, то есть к нему не будет применена санкция, указанная в законе. По оппонируемому тезису юридической ответственности в этом случае не будет, а уголовный закон говорит совершенно противоположное. Разумеется, можно согласиться, что «иногда в проблематику общей теории включаются вопросы, важные для какой-либо отрасли права, но имеющие не общетеоретическое, а локальное, отраслевое значение». Но если положения теории не подтверждаются практикой (в том числе и законодательной), положениями конкретного закона, противоречат ему и фактическому состоянию вещей, не могут объяснить существующие практико-правовые реалии, то, следовательно, они нуждаются в пересмотре.

Можно констатировать, что, несмотря на достаточно плодотворные изыскания в области философии, социологии и юриспруденции, учение о юридической ответственности имеет достаточно много дискуссионных моментов и безоговорочное признание возможности существования в правовой ответственности позитивной стороны является предметом дальнейших дискуссий.

Таким образом, в настоящее время в юриспруденции имеется значительное число сторонников признания за юридической ответственностью только значения принудительных мер, возлагаемых налицо, совершившее правовое нарушение.

Наука уголовного права в этом смысле не являлась и не является исключением, что подтверждают исследования специалистов в области общей теории права. Так, например. Б.Т. Базылев, признавая уголовную ответственности в качестве видового института юридической ответственность, отмечал, что он. главным образом, «специализируется на осуществлении карательной функции права»'.

Изначально в науке советского уголовного права уголовную ответственность отождествляли либо с виной, либо с наказанием за совершенное преступление. С методологической точки зрения отождествление этих категорий выглядит не совсем верным потому, что обязательно встает вопрос о главенстве того или иного названия. Если ответственность есть вина, значит, основным признаком субъективной стороны является уголовная ответственность. Либо, если признавать главенство термина «вина», то, следовательно, придется привлекать виновника преступления не к уголовной ответственности, а к вине. Абсурдность подобных утверждений вполне очевидна.

Взгляд на уголовную ответственность как на наказание имеет наибольшее число приверженцев в науке уголовного права. Это вполне объяснимое явление. В бытовом понимании фраза «привлечен к уголовной ответственности» всегда ассоциируется с выражением «наказан». Но доктрина не может опираться только на мнение рядового обывателя. Безусловно, она должна идти дальше, проникая в сущность того или иного явления. И с этих позиций бытовое мнение не совсем согласуется с уголовным законом. Так, глава 11 УК РФ называется «Освобождение от уголовной ответственности», а глава 12 – «Освобождение от уголовного наказания». Анализ статей указанных глав позволяет утверждать, что, освобождая лицо от уголовной ответственности, мы тем самым освобождаем его и от наказания. Но освобождение от уголовного наказания не означает освобождения от уголовной ответственности. Следовательно, отождествление уголовной ответственности с наказанием не совсем правомерно.

А.А. Пионтковский считал, что «уголовная ответственность есть обязанность лица нести за совершенное преступление определенный личный или имущественный ущерб, указанный в санкции соответствующей статьи уголовного закона».

Безусловно, данное утверждение имеет право на существование и представляет особый научный и практический интерес. Во-первых, основой приведенного определения является то, что уголовная ответственность – это всегда обязанность. С момента совершения преступления у преступника, помимо обязанностей, которые есть у любого гражданина, члена общества, появляется дополнительная обязанность. Следует согласиться, что обязанность – это всегда некое обременение, маленькое «насилие» над желаниями и волей. Обязанность возникает и существует объективно, независимо от воли и желания субъекта. Он может исполнять эту обязанность, может уклоняться от ее выполнения, но от того, что лицо уклоняется от выполнения обязанности, она не исчезает. У совершившего преступление возникает обязанность претерпеть то, что предусмотрено за совершение преступления. Наказание и иные меры уголовно-правового принуждения, безусловно, воздействуют наличные или имущественные права субъекта уголовной ответственности. Это следует и из положений ч. 1 ст. 43 УК РФ – наказание заключается в ограничении и лишении определенных прав и свобод, и из фактического положения вещей – лицо, обвиняемое в совершении преступления, ограничивается в свободе передвижения, не может распоряжаться личным временем по своему усмотрению (вызовы на допросы, очные ставки и т.п.), то есть наказания еще нет, а лицо уже испытывает неудобства, так как у него появилась дополнительная обязанность в связи с совершенным преступлением. Итак, ответственность, если следовать положениям уголовного закона, всегда связана с ограничением определенных прав, причинением ущерба преступнику.

М.П. Карпушин и В.И. Курляндский под уголовной ответственностью (в материальном смысле) понимали «обязанность виновного лица дать в установленном порядке отчет о совершенном им преступлении: подвергнуться определенным правоограничениям (мерам пресечения и т.д.), вытекающим из порядка решения вопроса об ответственности, быть осужденным от имени государства и понести заслуженное наказание».

Ценным в данном определении является то, что авторы детализируют характер обязанности преступника – уголовной ответственности: он должен дать отчет в своих действиях, а не просто претерпевать лично-имущественный урон, предусмотренный уголовным законом за совершение преступления. В этой связи возникает вопрос: что следует понимать под категорией отчета в совершенном преступлении? Дабы в представлениях о ней не оставалось двусмысленностей, авторы разъясняют данную категорию в самом определении. Это частично отвечает на вопрос, однако проблема, на наш взгляд, состоит в том, что с точки зрения правовосстановительной ответственности причинитель вреда обязан возмещать ущерб, а не отчитываться перед потерпевшим о своей деятельности, достижениях, результатах, трудностях, обстоятельствах совершенного им преступления и т.п. А потому использование термина «отчет» в соотношении с категорией уголовной ответственности представляется не совсем удачным.

Н.А. Огурцов в свое время определил уголовную ответственность как «бремя принудительно-воспитательных мер, фактически возлагаемое органами правосудия в соответствии с уголовным законодательством налицо, совершившее преступление – преступника».

Нельзя не согласиться с данным утверждением. С точки зрения языкового (грамматического, словесного, филологического) анализа уголовная ответственность связана с определенными неудобствами, комплексом мер, создающих для преступника условия дискомфортности. Именно это обстоятельство подчеркивается в приведенном определении за счет введения категории «бремя». Бремя всегда ассоциируется с чем-то нежелательным для его носителя, жестким по отношению к нему. В то же время бремя -- это комплекс, совокупность. Безусловно, применение к преступнику комплекса правовых ограничений, с одной стороны, обладает признаками принуждения, так как возлагается на него вопреки его воле и желанию. С другой стороны – целью применения принудительных мер воздействия является не само по себе применение, а необходимость не допустить в дальнейшем совершения подобных преступлений как лицом, к которому применяются эти меры, так и иными лицами. А потому использование Н.А. Огурцовым прилагательного «принудительно-воспитательные» вполне оправданно. В то же время в данном определении отсутствует признак карательности, от введения которого определение только выиграло бы. Но вполне возможно, что термин «бремя» подразумевает и наличие признаков кары.

Не совсем удачным в приведенном определении уголовной ответственности является употребление словосочетания «фактически возлагаемое». Получается, что если преступник не установлен или скрывается от следствия и суда, то и уголовная ответственность отсутствует. Однако с момента совершения деяния, содержащего признаки состава преступления, указанные в Уголовном кодексе, появляется основание уголовной ответственности. При наличии основания возникает и уголовная ответственность.

Уголовная ответственность – категория объективная, и ставить факт ее существования в прямую зависимость от деятельности органов правосудия не совсем верно с методологической точки зрения. Кроме того, возникает вопрос: на основании чего мы привлекаем лицо к уголовной ответственности, которое ряд лет скрывалось от суда и следствия? Ответ может быть только одним – на основании того, что существовало основание уголовной ответственности. А с момента установления лица, совершившего преступление, появляются и основания для его привлечения к уголовной ответственности. Задержание преступника, его допрос в качестве обвиняемого и иные меры уголовно-процессуального принуждения, фактически применяемые клину, совершившему преступление, органами уголовной юстиции, являются формой реализации уголовной ответственности, реализацией того, что было в наличии. Именно поэтому, нисколько не оспаривая всю значимость определения, данного Н.А. Огурцовым, можно констатировать, что рассматриваемое определение раскрывает процессуальные моменты уголовной ответственности.

А.В. Усе под уголовной ответственностью понимает не что иное, как публичную, от имени государства, негативную нравственно-политическую оценку (осуждение) преступного деяния и лица, его совершившего, выраженную в обвинительном приговоре суда.

Данное определение обладает многими положительными моментами. Во-первых, уголовная ответственность как один из видов социальной ответственности имеет в своем содержании, структуре ряд оценочных составляющих. Это в равной мере относится и к субъекту уголовной ответственности, и к инстанции, перед которой преступник несет ее. Следовательно, уголовная ответственность связана и с оценкой деяния, совершенного виновным, и с оценкой самого виновного.

Мы не можем положительно относиться к совершенным преступлениям, так как они наносят вред общественным отношениям, обществу, его конкретным членам. Мы не можем одобрять лиц, совершивших преступления, какими бы ни были мотивы совершения преступления. Следовательно, оценка лица, совершившего преступление, так же, как и самого преступления, может быть лишь только отрицательной, негативной, осуждающей, и притом только публичной, гласной вследствие публичности уголовного права и гласности судебного разбирательства. Совершая преступление против конкретного члена общества, виновный тем самым посягает на все общество, весь комплекс социальных отношений.

Государство в лице управомоченных органов выступает в качестве защитника общественных устоев, общества. В уголовном процессе оно действует от имени общества, как бы по его поручению. А поэтому осуждение преступника именем государства фактически означает, что поведение преступника и им совершенное деяние не одобряются обществом, осуждаются им.

Нравственно-политическая оценка преступного деяния и лица, его совершившего, безусловно, выражается в форме обвинительного приговора.

Вышеприведенные положения краткого анализа определения уголовной ответственности, которое дает А.В. Усе, на первый взгляд, подтверждают его правоту в части рассматриваемой им проблемы. Однако обращает на себя внимание увязка феномена уголовной ответственности с обвинительным приговором. С одной стороны, это, безусловно, отражает фактическое положение правовой практики. С другой стороны, уголовное дело может быть прекращено, а обвиняемый освобожден от уголовной ответственности до судебного заседания, на стадии предварительного расследования – Уголовно-процессуальный кодекс допускает такие случаи (например, ст. 25, 26 УПК РФ). То есть виновный освобождается от уголовной ответственности, а обвинительного приговора не существует. Возникает вопрос: от чего освобождается обвиняемый, если уголовной ответственности нет. так как отсутствует обвинительный приговор? Для того, чтобы освободить лицо от уголовной ответственности, необходимо, чтобы эта ответственность существовала.

Кроме того, обращает на себя внимание отсутствие в вышеуказанном определении положений, относящихся к внутреннему миру лица, совершившего преступление. По сути, перед нами внешняя характеристика одной из форм реализации уголовной ответственности.

В силу указанных противоречий и недостатков мы не можем согласиться с приведенным определением уголовной ответственности.

Только к принуждению, наказанию, претерпеванию неблагоприятных последствий сводили содержание уголовной ответственности Л.В. Багрий-Шахматов, А.И. Санталов, К.Ф. Тихонов и др.

Безусловно, спецификой уголовной ответственности является то, что за ней стоит принуждение. Но является ли факт навязывания государством преступнику того, чего он не желает, самодостаточной и единственно исчерпывающей содержание уголовной ответственности составляющей? Думается, что нет. В противном случае возникает вопрос о правомерности существования самого термина «уголовная ответственность» – проще было бы заменить его на «уголовно-правовое принуждение». Однако, тогда получилось бы, что социальная ответственность – это одно, правовая, юридическая ответственность – другое, а уголовная ответственность – это третье. Следовательно, между ними больше различий, чем сходства, то есть отсутствуют любые связи генетического свойства. Думается, что термин «ответственность» как раз подчеркивает родовое единство указанных понятий, а предикаты «социальная», «юридическая», «уголовная» указывают на специфику, ряд дополнительных свойств и характеристик категории «ответственность».

По тем же причинам нельзя согласиться с отождествлением уголовной ответственности с наказанием. Уголовная ответственность – это то, что существует в потенции. Наказание – только одна из форм возможной реализации. Как и каким образом будет реализована уголовная ответственность, зависит от того, выявлено ли преступление и лицо, его совершившее, какой тяжести было совершенное деяние, каковы характеристики и особенности лица, совершившего преступное деяние и т.п. Кроме того, уголовный и уголовно-процессуальный законы различают категории уголовной ответственности и уголовного наказания, подчеркивая их неидентичность (ст. 75-85,90, 92, 93 УК РФ, ст. 443, 446 УПК РФ). Наконец, наказание – это то, что назначено судом, оно возникает благодаря деятельности судебных органов. Уголовная ответственность появляется объективно, в силу совершения деяния, содержащего все признаки состава преступления. Если деяние, содержащее признаки состава преступления, влечет за собой уголовную ответственность, то не всегда даже преступление, а не только деяние, содержащее признаки его состава, влечет за собой наказание (например, лицу назначается не наказание, а применение к нему принудительных мер воспитательного воздействия).

Сведение содержания уголовной ответственности единственно к факту претерпевания виновным неблагоприятных последствий в связи с совершенным преступлением, на первый взгляд, вполне отражает сущность уголовной ответственности. Под неблагоприятными последствиями можно понимать и наказание, и иные меры уголовно-правового характера, и принуждение, и правоограничения. То есть категория «неблагоприятные последствия» является весьма удачной в смысле отражения того, что предполагает уголовная ответственность. Однако нельзя согласиться с термином «претерпевание». На первый взгляд, претерпевание включает в себя вопросы, связанные как с применением принуждения государственными органами, так и с иными моментами морально-нравственного толка, которые входят в содержание уголовной ответственности.

И все-таки, весьма трудно согласиться с тем, что преступник реально претерпевает неблагоприятные последствия в связи с совершенным в России преступлением, проживая в Испании на собственной вилле стоимостью более десяти миллионов долларов США, которую он построил на украденные им деньги; или отдыхая на Каймановых островах. Аналогичная ситуация складывается и в случае совершения латентных преступлений или неустановления лиц, их совершивших. И потому мы не можем в полной мере согласиться с утверждением, что уголовная ответственность – это претерпевание лицом, совершившим преступное деяние, его неблагоприятных последствий.

Подводя итоги анализа вышеприведенных точек зрения, можно констатировать, что в советской (позднее и ранее – в российской) уголовно-правовой науке под уголовной ответственностью чаще всего понимают меры правового принуждения, претерпевание субъектом неблагоприятных последствий за содеянное, публичное порицание и осуждение лица за нарушение им уголовно-правового запрета. Именно такое понимание уголовной ответственности в конечном итоге привело к отождествлению понятий «уголовная ответственность» и «уголовное наказание». Иными словами, вся проблема уголовной ответственности сводилась к схеме: норма права – правовое нарушение – уголовная ответственность – санкция – наказание. Категория уголовной ответственности, по существу, подменила собой понятие уголовно-правового принуждения, которое оказалось, что стоит признать, буквально вытесненным из текста уголовного законодательства и научного оборота.

Кроме того, это привело к сведению функциональных свойств уголовной ответственности только к функции возмездия за совершенное правонарушение, что изначально обедняло представления о воздействии уголовного права на сознание, волю, внутренний мир и поведение человека.

          Павлухин А.Н., Чистяков А.А. Уголовная ответственность как научная категория российской правовой доктрины. Генезис, состояние, перспективы: Монография. М.: ЮНИТИ-ДАНА, Закон и право, 2003. 80 с.