«Нидерландская буржуазная революция как отражение феодального и капиталистического укладов в прединдустриальную цивилизацию»

Буржуа и пролетарии в XIX веке. Появление социального законодательства

 

Переворот в общественном сознании, осуществленный Великой Французской революцией, явил миру идею о том, что свобода – лучшая форма благотворительности. В то же время освобождение человека для буржуазного государства не самоцель, а только средство. Человек должен был получить полную свободу, потому что только таким путем можно было заручиться теми силами и рабочими руками, в которых новый экономический принцип все более нуждался для завоевания мира.

Период конца XVIH-первой половины XIX в. вошел в историю как время грандиозного переворота, время перехода от мануфактурного производства к фабричному. Пионером стала ткацкая промышленность, именно здесь первой выяснилась несостоятельность патриархального, ручного производства. Потребностью времени стало устройство машины, которая бы пряла без помощи пальцев. Проблему эту решило изобретение прядильной машины (1768) и механического прядения с гидравлическим приводом (1769). Аналогичные потребности вызвали изобретение Д. Уаттом и усовершенствование ротационной паровой машины (1776-1781). Кроме того, появились и другие технические новшества, подготовившие базу для промышленной революции: сверлильный станок (1775), пудлингование (1784), первая работоспособная молотилка (1786), усовершенствованный токарный станок (1794). Насущной потребностью фабриканта стала возможность производить товар везде, где он мог найти дешевые «рабочие руки» для обслуживания машин.

Французская революция подарила миру идеализацию буржуазного общества. Люди были убеждены, что создан истинно нравственный миропорядок: нет больше деления на господ и рабов, а есть только свободные от рождения граждане. Воцарятся добродетели, исчезнут пороки; рассеются, как дым, нужда, заботы, страх и отчаяние. Свобода, равенство и братство будут служить связующим звеном не только между отдельными гражданами в каждой стране, но и между всеми странами земного шара. Такова была, без сомнения, искренняя вера на заре нового буржуазного порядка. Люди серьезно и честно полагали, что только феодализм мешает общему благу и что после его уничтожения непременно должно наступить время всеобщего счастья, воплощенное в «железной» формуле неотчуждаемых «естественных прав».

Новые идеалы впервые получили отражение в американской Декларации независимости, принятой 4 июля 1776 г., где заявлялось: «Все люди равны. У них есть неотъемлемые права, между прочим право на жизнь, свободу и счастье. Чтобы обеспечить людям эти права, были созданы правительства с согласия и с ведома управляемых». Семнадцать лет спустя во французской Конституции 1793 г. говорилось: «Целью общественного устройства является всеобщее счастье. Правительство создано для того, чтобы обеспечить людям пользование их естественными и вечными правами»,

В то же время век всеобщего счастья не мог наступить вместе с победой буржуазных революций хотя бы потому, что вышедший из недр феодального общества новый буржуазный порядок не упразднил классовых противоречий, а лишь поставил на место старых классов новые и создал взамен старых новые условия порабощения и новые формы борьбы. Идеалы же оказались слишком далеки от их реального воплощения на практике.

Более того, житейской философии раннего капитализма сопутствуют самые ужасающие методы накопления капитала и извлечения прибыли. Так, Великобритания и Голландия, рано вступившие на путь буржуазного развития, широко практиковали торговлю африканскими рабами. Только в Ливерпуле в 1730 г. занимались перевозкой рабов 15 кораблей, в 1751 г.– 53, в 1760 г,– 74, в 1770г.– 96, а в 1792 г.– 132. Там же, где местные туземцы мешали интересам капитала или не годились в рабы, их просто систематически истребляли.

К. Маркс в «Капитале» писал по этому поводу: «Трезвые виртуозы протестантизма – пуритане установили в 1703 г. решением своей Ассамблеи (Законодательного собрания) премию в 40 фунтов за каждый индейский скальп и за каждого взятого в плен краснокожего, в 1720 г. премия поднялась до 100 фунтов за каждый скальп, а в 1744 г., после того как какое-то племя было провозглашено в районе Массачусетс кого залива бунтовщическим, были установлены следующие цены: за мужской скальп, начиная с двенадцатилетнего мальчика, 100 фунтов новой чеканки, за мужского пленного – 105 фунтов, за взятых в плен женщин и детей – 55, за женский и детский скальп – 50 фунтов».

Небезынтересно заметить, что в эпоху расцвета торговли рабами, в середине XVIII в., британский парламент даже провозгласил снятие скальпов и натравливание на дикарей собак «средствами, кои сам Бог и сама природа дали ему в руки».

Очень скоро на место возвышенных и прекрасных идеалов «свободы, равенства и братства» пришли другие – более приземленные и вытекающие из стремления к наивысшей прибыли. Известный английский публицист и историк Томас Карлейль (1795-1881) в своей работе «Прошлое и настоящее» (1843) так охарактеризовал современное ему общество: «У нас нет больше Бога. Божьими законами является один только принцип – принцип наивозможно большего счастья. Так как место старой религии надо было, однако, чем-нибудь заполнить, то нам дали новое евангелие, вполне соответствующее пустоте и бессодержательности века,– евангелие мамоны [злой дух, идол, олицетворяющий сребролюбие и стяжательство, алчность и обжорство],

К странным поистине последствиям привело нас наше мамоново евангелие. Мы говорим об обществе, а стремимся к разъединению, к изоляции. Наша жизнь не взаимная поддержка, а взаимная вражда... Мы совершенно забыли, что расчет наличными – не единственная связь между людьми. „Мои рабочие голодают? – удивляется богатый фабрикант.– Разве я не нанял их на рынке по всем правилам и обычаям? Разве я не заплатил им до последней копейки, что им следовало по договору? Какое мне еще до них дело?" Поистине, культ мамоны – печальная религия».

По мере завершения промышленной революции всепоглощающий дух наживы постепенно пропитал все европейское и американское общество, превратив в товар, по свидетельству современников, чувство и мысль, любовь, науку и искусство; все поступки и все отношения людей. Даже супругов связывают (по мнению того же Т. Карлейля – в 99 случаях из 100) только деньги. Действие капиталистического закона спроса и предложения требовало широкого вовлечения в производство вольнонаемного труда, причем первоначально, в первые десятилетия промышленного развития, положение европейского пролетариата оказалось ни чем иным, как замаскированным рабством.

Расширяющаяся фабрично-заводская промышленность выбрала себе на первых порах самых покорных «рабов» – женщин и детей. Как замечал К. Маркс, «поскольку машина делает мускульную силу ненужной, она становится средством пользоваться рабочими, лишенными этой мускульной силы или отличающимися незрелым развитием тела, зато обладающими большой гибкостью членов. Женский и детский труд были поэтому первым словом капиталистического применения машин».

Масштабы и методы эксплуатации детей засвидетельствованы современниками. В конце XVIII в. Джон Филь-ден писал: «В Дербишире, Ноттингемшире и в особенности в Йоркшире недавно изобретенные машины применялись на больших фабриках около рек, способных привести в движение водяное колесо. Особенный спрос был на маленькие, ловкие пальцы. И сейчас же возник обычай выписывать учеников (детей-сирот) из разных мастерских при приходских домах Лондона, Бирмингема и др. Тысячи маленьких беспомощных созданий от 7 и до 13 и до 14 лет отправлялись, таким образом, на север.

Мастера обычно одевали учеников, обучали и устраивали их в ученическом доме около фабрики. Были приглашены надсмотрщики, которые должны были следить за их работой. В интересах этих надсмотрщиков было как можно больше истомлять детей работой, так как они сами получали тем больше, чем больше продукта они выбивали из них. Естественным последствием была жестокость. Во многих фабричных округах эти безобидные, лишенные покровительства создания, всецело отданные во власть фабриканта, подвергались душераздирающим пыткам. Их мучили до крайности напряженной работой, их били кнутами, сажали на цепь и пытали с утонченнейшей жестокостью. Часто их морили голодом, а поднятый над ними кнут принуждал их к работе. Были отдельные случаи, когда они кончали с собой. Уединенные, красивые, романтические долины Дербишира, Ноттингемшира и Ланкашира стали жуткими пустынями пыток и – часто – убийств».

Детей покупали, как рабов: фабриканты обращались в комитеты по призрению бедных в Лондоне и Бирмингеме и просили о присылке им бедных детей. Комитеты же охотно шли им навстречу, так как такие просьбы освобождали от необходимости заботиться о пропитании детей. В 1815г. при обсуждении в британском парламенте Билля об охране детей член палаты общин Горнер заявил: «Достоверно известно, что с другим имуществом одного обанкротившегося купца была объявлена к продаже и в самом деле продана группа фабричных детей. А два года тому назад перед Судом королевской скамьи разбиралось отвратительное дело. Речь идет о нескольких мальчиках. Лондонский приход передал их фабриканту, а тот в свою очередь передал их другому. Несколько филантропов обнаружили их в конце концов в состоянии полного истощения. Несколько лет тому назад один лондонский приход заключил с ланкаширским фабрикантом договор, в силу которого последний обязывался брать на каждые 20 здоровых детей одного идиота».

О колоссальных масштабах применения детского труда в Англии свидетельствует такой факт: в 1788 г. в ткацких мастерских работало 26 тыс. мужчин, 31 тыс. женщин и 35 тыс. детей, значительная часть которых была моложе 10 лет. Еще в 1865 г. в металлургической промышленности Бирмингема и окрестностей работали 30 тыс. детей и 10 тыс. женщин. Такая же картина была характерна и для тех отраслей, где еще господствовал кустарный способ производства, например, при изготовлении кружев.

В докладе комиссии, образованной английским парламентом в 1864 г., отмечалось: «В Ноттингеме часто от 14 до 20 детей втиснуто в маленькую комнату не более 20 кв. футов, причем из 24 часов 15 уходили на работу, изнурительную вследствие однообразия и отвращения к ней, на работу, протекавшую среди самых антигигиенических условий. Чем больше удиняется рабочее время, тем чаще пускают надсмотрщицы в дело „длинную трость" в качестве возбуждающего средства. Постепенно дети утомляются, а к концу своего прикрепощения к однообразному занятию, портящему зрение, изнуряющему своим однообразием тело, они становятся беспокойными, как птички. Настоящий рабский труд. В этой отрасли производства применяется труд даже детей, которым два или два с половиной года».

В производстве спичек почти исключительно работали дети в возрасте 6-10 лет. Доклад парламентской комиссии для расследования вопроса о детском труде, изданный в 1842 г., разворачивал, по словам Н. В. Сеньора, «самую ужасающую, когда-либо представавшую глазам мира картину алчности, себялюбия и жестокости капиталистов и родителей, картину нужды и вырождения, убийства детей и отроков».

При этом следует учитывать и тот факт, что промышленная революция имела своим результатом и многократное увеличение числа детей-сирот, что было характерно не только для Великобритании, но и для других стран Европы. Так, в 3 810-1840-е гг. в Вене до половины всех родившихся были рождены вне брака, доля же населения, состоявшего в браке, была крайне низкой. В конце 1840-х гг. были женаты лишь 10% рабочих деревообрабатывающей, 14% рабочих швейной и 16% рабочих металлургической отраслей промышленности. В большинстве своем дети оказывались либо в приютах, которые были основаны, чтобы «не распространять детоубийства», либо у приемных родителей в деревне.

В 1856 г. 7356 детей появились в венском родильном доме, что составило 83% внебрачных и примерно 36% всех детей, родившихся в столице Австро-Венгрии. Большинство детей содержалось в воспитательном доме бесплатно, что указывало на отсутствие средств у их матерей. Наиболее же здоровые и сильные из этих матерей обязаны были находиться в распоряжении воспитательного дома в качестве кормилиц. Что же касается сирот, оказавшихся в деревне, то там они едва ли могли впоследствии обрести приемлемые для жизни условия и вынуждены были потому уезжать в центры городской промышленности. Тем самым пролетариат, лишенный семейной жизни, окольным путем осуществлял собственное воспроизводство, что оказывалось крайне выгодно для стремительно богатевших предпринимателей, так как молодой рабочий, не имевший своего дома, родственников, стоил очень дешево.

Наряду с широким применением детского труда особым спросом пользовалась и рабочая сила женщин. Женский труд также представлялся привлекательным, в сравнении с мужским в силу большей покладистости работниц. В сообщении о положении английских девушек, занятых в модных мастерских, относящемся к 1842 г., отмечалось: «Во время фешенебельного сезона, продолжающегося около четырех месяцев, рабочий день, даже в лучших предприятиях, доходит до пятнадцати и даже – в случае спешных заказов – до восемнадцати часов. В большинстве магазинов рабочее время вообще не установлено, так что девушка никогда не имеет для сна и отдыха более шести, а часто только трех или четырех, иногда даже только двух часов, работая от девятнадцати до двадцати двух часов, а порой – что бывает достаточно часто – всю ночь. Единственным пределом, положенным для их работы, является физическая невозможность держать в руке иглу».

Не лучшими оказываются и условия жизни женщин-работниц: «Швеи обыкновенно живут в крошечных мансардах, в страшной нищете, по несколько человек в одной комнате, в ужасной тесноте, причем зимой одна только теплота тела служит им топливом». Преждевременные роды были самым обычным явлением. Большинство женщин рожали недоношенных или мертвых детей. Так, в Манчестере по статистике, собранной в 1840 г., в пролетарских кварталах 57% новорожденных не имели шансов достичь трехлетнего возраста; средняя же продолжительность жизни представителя рабочего класса составляла 17 лет.

Член английского парламента лорд Эшли сообщал: «М. Г., двадцати лет, имеет двоих детей, младший еще грудной младенец, за которым ухаживает старший. Утром в пять часов она отправляется на фабрику, откуда возвращается в восемь вечера. Днем молоко вытекает из ее грудей так, что платье ее насквозь мокро. Г. В., имеет троих детей, уходит в понедельник в пять часов утра и возвращается только в субботу вечером в семь часов. Она буквально заявила: „Грудь страшно болела у меня, и я была вся мокрая от молока"».

Масса грудных младенцев погибала от опия. Прикованные к швейной машине матери, не имея возможности ухаживать за своими детьми, были вынуждены «успокаивать» их сонными средствами. Выжившие же дети из-за недоедания обычно страдали золотухой и рахитом. Голод и нужда толкали родителей на жестокое обращение со своими детьми, нередко оборачивавшееся убийством.

Т. Карлейль писал: «Суд присяжных в Стокпорте (Чешире) рассматривал обвинение, предъявленное отцу и матери, которые отравили трех своих детей, чтобы таким образом обмануть похоронное бюро на 3 фунта 8 шиллингов, подлежавших выдаче после смерти каждого ребенка. Обвиняемые были осуждены. Власть, говорят, намекает на то, что это не единственный в этом роде случай и что, быть может, лучше не докапываться до истины. Все это имело место в 1841 г. Прибавлю еще, что пять месяцев тому назад в Ливерпуле была арестована женщина из Болтона, по той же причине отравившая троих своих собственных детей и двух пасынков».

Яркие примеры общего положения рабочего класса дает знакомство с исследованиями жилищных условий. В 1866 г. английский врач Дж. Гунтер в своем докладе замечал: «Два пункта не подлежат сомнению. Во-первых, в Лондоне существует более двадцати больших колоний, приблизительно в 10 тыс. человек каждая, отчаянное положение которых превосходит все, что только можно себе вообразить, и вызвано оно главным образом плохими жилищными условиями; во-вторых, состояние этих переполненных и разваливающихся домов гораздо хуже, чем 20 лет назад. Мы не знаем, как воспитывались дети до нашего века массового скопления бедноты, и надо быть смелым пророком, чтобы предсказать, на какое поведение можно рассчитывать со стороны детей, получающих ныне в стране воспитание, которое должно сделать их опасным классом, так как дети проводят полночи без сна, в обществе взрослых, пьяные, циничные и сварливые».

В докладе парламентской следственной комиссии во вопросу о детском труде, представленном в 1864 г., говорилось: «Нет ничего удивительного, что среди населения, вырастающего в таких условиях, царят невежество и пороки... Нравственность стоит здесь на чрезвычайно низком уровне... Значительное число работниц имеет незаконных детей, притом в таком незрелом возрасте, что даже люди, осведомленные в области уголовной статистики, приходят в ужас». Не случайно вплоть до 1870-х гг. среди английских рабочих держалась поговорка: «Большинство девушек не помнит, были ли они когда-нибудь невинны».

Новый буржуазный век превратил любовь в ходовой товар. Подлинным бичом стала проституция. Так, в 1885 г. комиссия верхней палаты английского парламента констатировала: «Для комиссии не подлежит сомнению, что число малолетних проституток возросло до ужасающих размеров во всей Англии, и в особенности в Лондоне... Большая часть этих несчастных жертв находится в возрасте от тринадцати до пятнадцати лет».

Начиная с конца XVIII в., в основе всех полицейских мер против проституции лежала главным образом мысль охранить здоровье мужчин, потребителей проституции, для чего использовались регистрация проституток, врачебно-полицейский контроль за ними, учреждение домов терпимости или особых улиц, облавы на уличных проституток. Только в Мадриде в 1895 г. насчитывалось 300 домов терпимости. В Германии в конце XIX в. особенно много публичных домов было в Кельне, Гамбурге, Франкфурте, Любеке, Киле, Дортмунде, Эссене, Бремене, Мангейме и Нюрнберге. В некоторых городах (Франкфурте, Бремене, Гамбурге) целые улицы были заняты такими притонами.

Особенно тяжким становилось положение рабочего класса в периоды экономических кризисов. Так, португальский майор Пийе, находясь несколько лет в плену в Англии, писал о последствиях экономического кризиса 1811г.: «Я видел все ее мануфактуры неработающими, ее народ – терзаемый голодом и задавленным налогами, ее бумажные деньги – утратившими доверие... Хозяева мануфактур, не имея более возможности платить своим рабочим, выдавали им в качестве заработной платы изделия своих мануфактур, и эти несчастные, чтобы добыть себе хлеба, тут же эти изделия продавали за две трети настоящей их цены». Другой очевидец, Луи Саймон, восхищаясь индустриальными успехами Великобритании, в то же время замечал, что «на обычную свою зарплату рабочий не может более обеспечить себя хлебом, мясом, одеждой, необходимыми для содержания его самого и его семьи. Заработки рабочих хлопчатобумажной промышленности... ныне составляют лишь четвертую часть того, чем они были 19 лет назад, хотя за этот промежуток все выросло в цене вдвое».

Так, 4 апреля 1866 г. газета «Standard» писала: «Ужасающее зрелище развернулось вчера на некоторых улицах столицы... Толпа была очень внушительна. Вспомним, какие страдания приходится испытывать этой части населения. Она умирает с голоду. Их 40 тысяч. На наших глазах умирает без помощи с голоду 40 тысяч человек в одном из кварталов нашей чудесной столицы, бок о бок с чудовищнейшим накоплением богатства. Эти тысячи врываются теперь и в другие кварталы. Всегда полуголодные, они кричат нам в ухо о своем горе, а крик их достигает небес. Они говорят нам о своих очагах, заклейменных печатью нужды, говорят нам о том, что для них невозможно найти работу и бесполезно просить милостыню. Требования прихода довели даже местных плательщиков налога в пользу бедных до края нищеты».В такие периоды кризисов единственным спасением от голодной смерти становился работный дом (workhouse). В период кризиса 1866-1867 гг. корреспондент газеты «Morning Star» замечал: «Мне стоило больших трудов протиснуться к воротам рабочего дома в Попларе, так как его осаждала изголодавшаяся толпа. Она ожидала выдачи хлебных чеков, но время их раздачи не наступило. В одном этом работном доме получали пропитание 700 человек, среди которых было несколько сот, получавших шесть или восемь месяцев назад в качестве квалифицированных рабочих самую высокую заработную плату. Число их было бы вдвое больше, если бы многие, истощившие свои последние денежные средства, не предпочитали закладывать, что у них имелось, вместо того чтобы обращаться за помощью к приходам».

Крайне низкими оказывались и доходы рабочих. В Англии с 1760 по 1815 гг. рост конъюнктуры и цен сопровождался непрерывным снижением реальной заработной платы трудящихся. Названные явления были характерны и для остальных стран Западной Европы, позднее Великобритании вступивших на путь буржуазного развития. Тем самым свобода, достигнутая пролетариатом в XIX в., была во многом равносильна свободе подвергаться эксплуатации, а его равенство стало равенством перед голодом и лишениями.

Ужасающая ситуация, связанная с реальным положением рабочего класса в западноевропейских странах, не могла быть обойдена даже самими буржуазными правительствами. Так, верхняя палата английского парламента сделала такое красноречивое заключение, проанализировав последствия применения конвейерной «потогонной» системы: «Едва ли возможно преувеличить это зло! Заработка низших слоев рабочих едва хватает, чтобы хоть как-нибудь просуществовать. Рабочий день так продолжителен, что жизнь рабочего превращается в одну беспрерывную каторгу, жестокую и часто вредящую здоровью. Царящие здесь гигиенические условия вредны не только для рабочего, но и для общественной жизни, в особенности в портновском ремесле, где заразные болезни так легко передаются через платье, изготовленное в пропитанных заразой мастерских. Мы делаем эти замечания в полной уверенности в их правдивости и считаем себя обязанными выразить свое удивление тем мужеством, с которым эти страдальцы переносят свою судьбу. Мы не преувеличиваем вовсе с целью вызвать сострадание к ним».

Не лучшей оказывалась ситуация и в других странах Европы. Так, на рубеже XIX-XX вв. протестантский пастор Гере исследовал.условия жизни и труда кустарей Рудных гор в Германии. В частности, он писал: «Нужда, никогда не прекращающаяся нужда – вот естественное последствие жалких условий труда для этого несчастного, бедного населения. В год они зарабатывают 350-400 марок, другими словами, в день 1 марку и 7 пфеннигов. А семья – заметьте – часто состоит из более чем пяти голов. Часто на долю каждого члена семьи приходится не более 20 или 30 пфеннигов. Этими деньгами приходится оплачивать жилище, одежду, отопление, освещение и прежде всего питание! Кто сам не видел своими глазами этой жизни, тот не поверит».

Ужасающими являлись и жилищные условия. Так, в 1880-е гг. были обследованы квартиры горняков Острав-ского угольного бассейна. В среднем в квартирах насчитывалось только по две кровати, каждой из которых, как правило, пользовались два человека. Кроме кроватей были зарегистрированы и приспособленные для сна предметы: составленные вместе лавки и стулья с соломенными матрацами, брошенные на пол матрацы, подстилки из сена и листьев и т.п. Маленькие дети спали большей частью в колыбелях, детских колясках или в постели родителей, но так же и в корзинах, сундуках или ящиках. Старшие дети спали, тесно прижавшись друг к другу, на соломенных матрацах на полу или «в лучшем случае» в общих постелях.

Лишь в первой половине 1890-х гг. владельцы угольных шахт построили «поселки» и «ночлежные дома» (иначе называемые «рабочими казармами»), где в «общих» спальнях жили от 20 до 200 рабочих, которые обеспечивались горячим питанием.

Не следует, конечно же, считать, что все без исключения представители буржуазного класса были начисто лишены чувств человеколюбия. Здесь случались и яркие исключения из общего правила, примером чему может послужить деятельность английского фабриканта-социалиста Роберта Оуэна (1771-1858). Выходец из бедной семьи, он благодаря удачной женитьбе в 20 лет стал совладельцем обширной прядильной фабрики в Шотландии. Особое внимание им было уделено улучшению условий труда и быта рабочих, причем всему предприятию был придан вид артели, где основным стимулом к труду становилась материальная заинтересованность в его результатах. Не использовался труд детей младше десятилетнего возраста. Был установлен десятичасовой рабочий день (по тем временам – революционное нововведение).

При фабрике была организована школа для детей рабочих, где обучались как мальчики, так и девочки._; В 1812г. появилась первая работа Р. Оуэна «Об образовании человеческого характера», где автор попытался изложить свое видение идеального общественного устройства. По мнению Р. Оуэна, «изменение человеческого характера возможно только при перемене той общественной обстановки, в которой живет человек. Эта последняя перемена должна быть совершена посредством улучшения материального быта масс и посредством воспитания молодого поколения на совершенно новых началах». В 1818г. предприниматель-идеалист даже представил два «адреса» об улучшении быта рабочего класса съехавшимся на Ахенский конгресс европейским монархам, оставшиеся без ответа. В них Р. Оуэн выдвинул идею создания самоуправляющихся поселков «общности и сотрудничества», лишенных частной собственности, классов, эксплуатации и т.п. В начале 1820-х гг. по инициативе Роберта Оуэна в Лондоне было создано «Кооперативное общество», принявшее его систему реформы быта и воспитания рабочих.

Однако деятельность Общества, несмотря на наличие могущественных покровителей (например, брата короля герцога Кентского), встретила серьезное противодействие как со стороны предпринимателей, так и со стороны духовенства, обвинявшего Оуэна в материализме. В 1824 г. Р. Оуэн уехал в Америку, где также попытался реализовать свои идеи.

Усилия Р. Оуэна, соответствовавшие мечтаниям об идеальном устройстве общества, оказались исключением. Основная масса буржуа вовсе не считалась с мнением рабочих, низведя их до полуголодного существования. Впоследствии английские историки С. Поллард и Д. У. Кроссли отмечали, что «два поколения были принесены в жертву созданию индустриальной базы».

Это имело следствиями активизацию революционных выступлений рабочего класса (первым оформленным революционным пролетарским движением стал чартизм в Англии в 1830-1850-е гг., а самой яркой вспышкой – Парижская Коммуна в 1871 г.) и появление новых социальных учений (социализма, марксизма, анархизма), предлагавших разрешение социальных проблем на путях создания нового общества. Так, в «Манифесте Коммунистической партии», написанном К. Марксом и Ф. Энгельсом в 1848 гг., отмечалось: «Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения. Они открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя. Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир».

Среди первоочередных мероприятий, которые должны были быть проведены после революции, Ф. Энгельс в работе «Принципы коммунизма» называл и такие: «Воспитание всех детей с того момента, как они могут обходиться без материнского ухода, в государственных учреждениях и на государственный счет. Соединение воспитания с фабричным трудом. Сооружение больших дворцов в национальных владениях, в качестве общих жилищ для коммун граждан, которые будут заниматься промышленностью, сельским хозяйством и соединять преимущества городского и сельского образа жизни, не страдая от их односторонности и недостатков. Разрушение всех нездоровых и плохо построенных жилищ и кварталов в городах».

Появившись первоначально как крайне революционное учение в середине века, впоследствии к 1880-1890-х гг. марксизм постепенно эволюционировал в сторону большей умеренности в связи с изменениями буржуазного общества (расширением политических свобод, ростом реальной заработной платы и др.). В конце XIX века марксизм на Западе получил свое воплощение в формуле Эдуарда Бернштейна: «Движение – все, конечная цель – ничто», означавшей приоритет целенаправленных социальных реформ для постепенного врастания буржуазного общества в социализм перед насильственной ломкой существующих порядков путем социальной революции.

Однако на рубеже Х1Х-ХХ вв. в ряде стран уроки извлекла и буржуазия, в которой начали преобладать настроения реформизма, социального партнерства, классового . мира; ее поведение становилось менее конфронтацион-ным, более кооперативным. Если при этом и рабочий класс эволюционировал в ту же сторону (как, например, в Великобритании или в США), то возникали ситуации, названные В. Вайдлихом кооперативной демократией.

Одним из первых, кто проявил новое отношение к рабочим в среде предпринимателей, стал американский автомобильный «король» Генри Форд (1863-1947), создатель «модели Т», предназначенной для средних американцев, производившейся в 1908–1927 гг. и проданной в количестве 15 миллионов. Генри Форд стал первым, кто внедрил конвейер в автомобилестроение и, в то же время, первым, кто установил на своих предприятиях минимальный уровень заработной платы и 8-часовой рабочий день. На заводах Форда была создана социологическая служба со штатом 60 человек, что по тем временам было крупным новаторством.

В своей книге «Моя жизнь, мои достижения» Генри Форд особое внимание уделил персоналу предприятий. В частности, отмечалось, что «на наших фабриках телесные недостатки не являются основанием для отказа кандидатам на работу. Я того мнения, что на промышленном предприятии служащие – в среднем – должны обладать такими же качествами, как в любом слое человеческого общества; а ведь больные и калеки существуют везде и всюду выполняют какие-либо обязанности, поскольку не содержатся за счет общественной благотворительности, что допустимо, вообще говоря, лишь в отношении психических ненормальных людей.

Слепой или калека, если его поставить на подходящее место, может выполнять совершенно ту же работу и получать ту же плату, что и здоровый человек. Мы не делаем для калек предпочтения, но мы показали, что они мо-. гут заработать себе полное вознаграждение. Во время последнего подсчета у нас работало 9563 человека, стоящих в физическом отношении ниже среднего уровня. Из них $54 123 были с изувеченной или ампутированной кистью или рукою, один потерял обе руки, 4 было совершенно слепых, 207 – почти слепых на один глаз, 37 – глухонемых, 60 – эпилептиков, 4 – лишенных ступни ног; остальные имели менее значительные повреждения».

Огромное значение Генри Форд уделял двум моментам: производственной дисциплине («дисциплина везде строгая, но мелочных предписаний у нас нет») и чистоте заводских помещений («около 700 человек занято исключительно чисткой фабричных помещений, мытьем стекол и окраской; небрежность в поддержании чистоты у нас так же преследуется, как и небрежность в работе»). Важно то, что спустя полвека после промышленного переворота американский промышленник резюмировал: «Промышленность не требует человеческих жертв».

Другой представитель класса буржуазии – Фредерик Уинслоу Тэйлор (1856-3915), выдающийся изобретатель, ставший признанным «отцом научного менеджмента», в своей книге «Научная организация труда» отмечал: «Большинство людей полагает, что основные интересы предпринимателей и рабочих по необходимости противоположны. Научная организация управления, напротив, исходит из твердого убеждения в том, что истинные интересы тех и других вполне совпадают; что благосостояние для предпринимателя не может иметь места в течение долгого ряда лет, если оно не сопровождается благосостоянием для занятых в его предприятий рабочих».

В качестве одного их важнейших мероприятий, которое должно проводиться на любом предприятии, Ф. Тэйлор называл создание общества взаимного страхования от несчастных случаев, в котором должны участвовать и рабочие, и предприниматели. «Цель этого общества двоякая,– писал Ф. Тэйлор,– во-первых, возмещение убытков пострадавшим рабочим и, во-вторых, удобный способ возвращения рабочим всех штрафов, которые наложены на них в дисциплинарном порядке, а также за порчу заводского имущества или испорченную работу».

Вообще проблеме штрафов автор уделял особое внимание, считая, что «каждый цент, взысканный в виде штрафа, должен быть тем или иным способом возвращен рабочим. Если хотя бы часть штрафа удерживается предприятием, то почти невозможно удержать рабочих от мысли, что штрафование диктуется хотя бы отчасти желанием нажиться за их счет. А эта мысль причиняет такое зло, которое значительно перевешивает все достоинства системы. Но если все штрафы в какой-либо форме возвращаются рабочим, то они принимают это как чисто дисциплинарную меру, но столь прямую, действенную и, безусловно, справедливую».

Большое внимание Ф. Тэйлор уделял и проблеме взаимоотношений предпринимателя и рабочих; он писал: «Предприниматель, который ходит по заводу в лайковых перчатках и боится испачкать руки или платье, который либо говорит с рабочими снисходительно-покровительственным тоном, либо вовсе с ними не разговаривает,– такой предприниматель никогда не узнает истинных мыслей и чувств рабочих. Возможность для каждого рабочего свободно высказать свое мнение и обсудить его с хозяевами – это лучший предохранительный клапан; если к тому же начальники благоразумные люди и со вниманием выслушивают то, что рабочий хочет им сказать, то абсолютно нет никакого повода для забастовки и трудовых союзов. Никакую благотворительность (как бы широка они ни была) рабочий не ценит так, как мелкие проявления личного доброжелательства и симпатии, устанавливающие дружелюбное чувство между ним и начальством».

Другой классик современного менеджмента Гаррин-гтон Эмерсон (1853-1931) в своей книге «Двенадцать принципов производительности» отмечал: «Рабочий продает работодателю два различных вида своей собственности: во-первых, он продает свое время, а во-вторых,– свое умение. Его не следует обкрадывать ни на том, ни на другом». В качестве средств, способствующих поддержанию социального мира, Г. Эмерсон называл два: премирование рабочих и повсеместное их участие в прибылях предприятия, выделяя в виде одного из важнейших принципов производительности «справедливое отношение к персоналу». Г. Эмерсон писал: «Почин в деле настоящей справедливости должен исходить не от рабочих, а от работодателей».

Таким образом, взаимоотношения буржуа и пролетариев на протяжении XIX в. претерпели существенную эволюцию: к началу XX в. в развитых капиталистических странах в общественное сознание постепенно внедряется мысль о возможности классового мира и сотрудничества, что проявилось, в частности, в активизации вмешательства государства в вопросы социальной политики и в появлении социального законодательства.

Надо заметить, что первые серьезные попытки законодательной охраны здоровья работающих были предприняты в конце XVIII в. в наиболее развитом промышленном центре Великобритании – Манчестере. Усилиями врачей Т. Персиваля и Дж. Ферриера в 1796 г. было создано Манчестерское санитарное бюро, поставившее своей задачей как оздоровление условий труда и быта рабочих, так и законодательное ограничение продолжительности рабочего дня. Результатом деятельности Бюро стало появление первого фабричного закона 1802 г., который хотя и игнорировался предпринимателями, но стал самой ранней попыткой улучшения санитарно-гигиенических условий труда пролетариата.

В 1830-1840-е гг. положение работающих на английских фабриках привлекло внимание британского парламента. В 1832 г. был принят Билль об обследовании состояния фабрик, создавший условия для исследований в области фабричной гигиены. В 1842 г. в результате работы парламентской комиссии лорда Эшли был принят акт, запретивший ночную работу подростков и детей, ограничивший их дневной труд и впервые установивший правительственную фабричную инспекцию. Фабричные инспектора внесли большой вклад в области эпидемиологии, коммунальной и пищевой гигиены на промышленных предприятиях.

Чуть раньше, в 1838 г., был проведен закон, устанавливавший систему точных отчетов о родившихся и умерших, а также учредивший должности главных регистраторов в крупнейших городах. На его основе, по инициативе Т. Смита, в 1840 г. было создано Общество оздоровления городов, а в 1842 г.– Общество улучшения жилищ рабочего класса. Наконец, в 1848 г. парламент принял закон об устранении санитарных вредностей и предупреждении заболеваний, по которому в случае поступления жалоб на санитарные недочеты на предприятиях местные власти должны были принимать энергичные меры. На основании закона 1848 г. в промышленных центрах (Ливерпуль, Лондон и др.) учреждались должности санитарных врачей. Тогда же, в 1840-е гг., создается правительственное учреждение – Главное управление по охране здоровья, виднейшими деятелями которого были лондонские санитарные врачи (Дж. Саймон, Э. Чедвик), Итогом работы Главного управления стало появление исследований, показывавших влияние условий труда и продолжительности рабочего дня на состояние заболеваемости и смертности среди рабочих, а также действие фактора недостаточного питания на здоровье бедноты.

Мероприятия первой половины XIX в. оказались довольно противоречивыми: с одной стороны, по замечанию Дж. Гунтера, «санитарно-полицейские законы остались мертвой буквой», так как их проведение было возложено в первую очередь на самих предпринимателей; с другой – они положили начало проведению комплексных исследований в области социальной статистики, показывавших реальное состояние дел на предприятиях английской промышленности. По сравнению с другими европейскими странами английские фабричные и санитарные законы хоть в какой-то степени контролировали действия промышленников. Не случайно К. Маркс отмечал, что «положение наших собственных дел [в Германии] ужаснуло бы нас, если бы наши правительства и парламенты назначали периодически, как это делается в Англии, комиссии по обследованию экономических условий, если бы эти комиссии были наделены такими же полномочиями для раскрытия истины, как в Англии, если бы удалось найти для этой цели таких же компетентных, беспристрастных и решительных людей, как английские фабричные инспектора, английские врачи..,».

В то же время попытки выработки комплексного подхода в области социальной политики отмечаются в мероприятиях, которые были проведены в апреле-июне 1871 г. Парижской Коммуной. В Декларации Коммуны «К французскому народу» от 19 апреля 1871 г. ставилась задача создания новой «коммунальной республики», основывающейся на добровольном сотрудничестве «всех индивидуальностей, ввиду одной общей цели – благосостояния, свободы и безопасности всех». В документе подчеркивалось, что революция означает конец «всего того, чему пролетариат обязан своим рабством, а Родина – своими бедствиями и страданиями». В ряду социальных зол назывались милитаризм, бюрократизм, господство монополий, наличие привилегий и эксплуатация трудящихся.

Был создан Совет Коммуны, в составе которого имелось 10 комиссий, среди них Комиссия труда, промышленности и обмена, в задачи которой входило содействие подъему промышленности и забота об общественных работах, Комиссия продовольствия, заботившаяся о снабжении Парижа продовольствием при «самом детальном и самом полном учете всех продуктов», имевшихся в магазинах столицы, Комиссия просвещения, которой было поручено разработать реформу школьного дела при введении «бесплатного, обязательного и исключительно светского обучения».

Заслуживают внимания конкретные социально-экономические мероприятия, проведенные Коммуной. Так, 16 апреля 1871 г. появился декрет о брошенных и бездействующих мастерских, по которому рабочим и синдикальным палатам (профсоюзам) было поручено обследовать такие предприятия и составить проекты возобновления работ силами производственных ассоциаций рабочих. Комиссия труда, промышленности и обмена должна была также учредить третейский суд, который в случае возвращения хозяев мастерских должен был установить условия окончательной передачи предприятий рабочим ассоциациям и размер возмещения, которые эти ассоциации должны были уплатить бывшим хозяевам. Речь, тем самым, шла не о конфискации, а о выкупе мастерских.

20 апреля декретом Коммуны была запрещена ночная работа в пекарнях, а 27 апреля были отменены произвольные штрафы и удержания из зарплаты рабочих. В последнем декрете особо подчеркивалось, что штрафы являются замаскированным понижением заработной платы и служат интересам тех, кто их налагает. Декрет требовал выплаты зарплаты в полном размере как рабочим общественных предприятий, так и рабочим частных производств.

В мае 1871 г. Комиссия труда, промышленности и обмена разработала проект декрета об условиях труда рабочих, выполняющих заказы Коммуны. Декрет предусматривал обязательное заключение договоров, преимущественно с рабочими корпорациями, на все виды работ, заказываемых Коммуной. При заключении таких «коллективных договоров», ставших впоследствии органичным институтом трудового права буржуазных стран, должна была указываться минимальная сдельная и поденная заработная плата рабочих, предварительно согласованная с профсоюзом и делегациями Комиссии труда, промышленности и обмена и Комиссии финансов.

К числу социально-экономических мероприятий Коммуны относится и установление рабочего контроля над производством, введенного в национальной типографии, в почтовом управлении, в луврских оружейных мастерских по починке оружия. Ряд мер, проведенных Коммуной, был направлен на повышение общего благосостоянии граждан Парижа, находящихся в крайне бедственном положении из-за безработицы и нехватки продовольствия. Одной из первых задач, возложенных на местные муниципалитеты, стала организация общественного призрения.

Неоднократно возвращалась Коммуна к вопросу о квартирной плате. Сначала был принят декрет о запрещении выселения должников, затем задолженность была отменена с 1 октября 1870 г. по 1 июня 1871 г., а потом была проведена реквизиция пустующих квартир. Одной из самых сильных сторон в деятельности Коммуны была широкая демократизация системы народного образования: в основу школьной политики были положены принципы всеобщего, бесплатного, обязательного, светского и всестороннего образования. Демократические преобразования коснулись также библиотечного дела, художественных музеев, театров, которые были переданы в ведение Комиссии просвещения.

Парижская Коммуна просуществовала всего 72 дня, но ее воздействие на развитие институтов демократии и становление современной социальной политики было несомненным. В то же время Коммуну нельзя рассматривать в качестве определенной эталонной модели самоуправления народа, применимой для организации власти в демократических государствах и обеспечивающей их политическую стабильность, свободу дальнейших демократических преобразований, политический плюрализм и т.д.

Надо заметить, что «призрак коммунизма», бродивший, по выражению К. Маркса, во второй половине XIX в. по Европе, заставлял европейские правительства идти на неоднозначные по своему содержанию мероприятия, что особенно характерно для Германии. С одной стороны, в 1878 г. правительство «железного канцлера» О. Бисмарка добилось принятия рейхстагом закона «Против общественно опасных стремлений социал-демократов», названного впоследствии «исключительным законом против социалистов». Поводом послужили два покушения на императора Вильгельма II в 1871 и 1878 гг., в организации которых социал-демократы были безосновательно обвинены. После первого покушения в 1871 г. О. Бисмарк распустил рейхстаг и начал массированную атаку против инакомыслящих. После второго покушения рейхстаг принял «исключительный закон». Сам О. Бисмарк, выступая в печати, называл социалистов не иначе как «бандой убийц».

Закон 1878 г, запрещал все организации, «имеющие целью посредством социал-демократических, социалистических и коммунистических стремлений свергнуть существующий государственный и общественный строй». Такая формулировка была широко использована против профсоюзов, для разгона рабочих касс взаимопомощи, для запрета оппозиционных печатных изданий. Полиция и местные власти получили право по собственному усмотрению запрещать собрания и распространение политической литературы, объявлять «малое осадное положение» и высылать лиц, «опасных для общественной безопасности», из мест их «вредной деятельности». На основании закона в 1878 г. было введено «малое осадное положение» в Берлине, в 1880 г.– в Гамбурге, в 1881 г.– в Лейпциге, что дало правительству повод выслать из этих центров влияния социал-демократии 500 видных ее деятелей. СДПГ фактически была распущена, хотя ее фракция в рейхстаге оставалась действующей.

Но одни только репрессивные меры против социалистов не могли принести желаемого эффекта, поэтому О. Бисмарк, продлив действие «исключительного закона» 1878 г., проводит беспрецедентную по тем временам акцию – вводит комплекс тщательно разработанных законов о социальном страховании: на случай болезни (1881), в связи со старостью и инвалидностью (1883) и при несчастных случаях (1884). Действие законов, однако, распространялось лишь на часть рабочих, за счет которых и проводилось само страхование, что стало основанием для резкой критики в рейхстаге со стороны видного деятеля СДПГ Августа Бебеля.

В конце 1880-х гг. политика репрессий и непоследовательного социального маневрирования О. Бисмарка зашла в тупик. 1889-1890 гг. стали рекордными по количеству забастовок (более 1100), принимавших все более массовый характер. В этих условиях император Вильгельм И, претендовавший на роль «народного монарха», связывая рост стачечного движения с «отсутствием заботы о рабочих со стороны большинства промышленников», вопреки сопротивлению Бисмарка отменил в 1890 г. «исключительный закон», что и стало поводом к отставке «железного канцлера». Одновременно отменялись всякие ограничения в создании и деятельности рабочих союзов и ассоциаций. В 1896 г. принимается Германское гражданское уложение, где впервые в европейской практике утверждались принципы социальной справедливости и вводилось повсеместное рабочее страхование.

Примеру Германии последовали и другие европейские страны. Так, в 1908-1910 гг. широкие социальные реформы были проведены в Великобритании. Инициатором их стала находившаяся в то время у власти либеральная партия во главе с Г. Асквитом. В апреле 1908 г. министерство торговли, в ведении которого находился рабочий вопрос, возглавил Уинстон Черчилль (будущий премьер-министр). Начав с установления восьмичасового рабочего дня в угольной промышленности, У. Черчилль получил разрешение премьер-министра на проведение комплекса законов, направленных на смягчение противоречий между рабочим классом и предпринимателями.

Первым таким законом стал закон о создании бирж труда. По замыслу министра биржи могли в какой-то степени уменьшить тревогу, существовавшую в стране в связи с ростом безработицы. Они должны были помочь безработным в подыскании работы, а предпринимателям в найме рабочей силы. Дело в том, что иногда имели место случаи, когда безработица в одном районе совпадала по времени с нехваткой рабочей силы в другом. Биржам труда надлежало способствовать увеличению мобильности трудовых ресурсов. В то же время они освобождали предпринимателей от расходов, связанных с набором квалифицированных работников.

За законом о биржах труда последовал закон о страховании по безработице. Были введены пенсии для престарелых, а также страхование по болезни, инвалидности и в связи с увечьем на производстве. Стратегия либеральной партии состояла в том, чтобы предвосхитить требования рабочего класса и нейтрализовать влияние партии лейбористов, находившихся тогда в самой левой части британского политического спектра.

Таким образом, к началу XX в. наблюдается становление социального законодательства в ведущих европейских странах, получает широкое распространение социальное страхование на случай трудового увечья или профессионального заболевания. К рискам, подлежавшим обеспечению, были причислены инвалидность, старость, болезнь, частично (в некоторых отраслях промышленности) безработица.