«Сознание и самосознание личности»

Проблема сознания: унитарный и междисциплинарный подходы

Проблема сознания в равной мере может быть отнесена к любой научной дисциплине, так или иначе связанной с человеком. Для гуманитарных наук – это проблема осмысления (осознания) сложившегося или избираемого предметного содержания; для естественных наук – проблема осмысления сложившихся или вновь конструируемых методов воздействия на исследуемый объект.

Можно спорить об акцентуациях самореализующейся личности режиссера в связи с содержанием того или иного сериала (триллера) или о допустимости клонирования человека, но одно несомненно: и то, и другое, и, возможно, третье – суть плоды сознательной деятельности человека; и это проблемы не только обремененного научным сознанием человека, но и вопросы повседневной жизни.

При всей очевидности того, что ключевые позиции в решении данной проблемы должны принадлежать психологии, все возрастающие нагромождения и завалы в психологической проблематике сознания не только не приближают долгожданного решения, но и вызывают сомнения в оправданности и целесообразности самого понятия «сознание» в психологии.

Философско-психологическим изысканиям в советской психологии уделялось не всегда оправданно много времени и места. Диалектико- и историко-материалистическая пропитка основ отечественной психологии стала ее существенной и неотъемлемой характеристикой; ее устранение равносильно потере лица. В связи с этим можно оценивать последствия такой философской ориентации, как это делает О, В. Гордеева (Гордеева, 1997). Автор последовательно рассматривает ограничения, накладываемые философской платформой на построение теорий сознания, связывая именно с этим исключение ряда проблем, подходов, категорий, аспектов и направлений исследования сознания и, к сожалению, оставляя без внимания другие возможные факторы (исследовательская традиция, российская научная ментальность и др.). В частности, на материале трудов А. Н. Леонтьева доказывается односторонний характер принципа единства сознания и деятельности в контексте концептуального примата деятельности, а именно: односторонность, неполная диалектика принципа в том смысле, что не определены противоречия данного единства, не решена проблема специфики сознания и деятельности в рамках единства. В этом О. В. Гордеева усматривает препятствия «исследованию собственных закономерностей развития сознания (вслед за изменением материального бытия), его спонтанности, его способности к саморазвитию, самодетерминации, саморегуляции» (Там же).

При всей справедливости отмеченных О. В. Гордеевой минусов исследовательских программ советского периода по проблеме сознания, а именно, отсутствия унитарных, а не междисциплинарных программ (спонтанность, саморазвитие, самодетерминация, саморегуляция сознания, функциональный анализ сознания), можно выразить сомнение в избранной О. В. Гордеевой аргументации. Прежде всего следует отметить, что диалектический и исторический материализм и в прошлом и, тем более, в будущем не тождественен марксизму-ленинизму (сталинизму); и если он принимается как методологическая основа психологии, то речь может идти лишь о верности его интерпретаций для психологии, если же он подвергается сомнению как основа или сравнивается с другими философскими основами, то спор переходит главным образом в философское русло. Поэтому вовсе не очевидно, что «редуцированная трактовка активности сознания была в значительной степени обусловлена влиянием марксизма». Скорее время не подошло или не представлялись актуальными «пассивное сознание», измененные состояния сознания и др. Будь жив А. Н. Леонтьев сегодня, можно не сомневаться, что он нашел бы место и объяснение этим явлениям в своем деятельностном концепте.

Наконец, общеизвестно, что оглядка на марксизм, зачастую догматический, и искусственная привязка к нему, вопреки логике самой психологии, в определенное время были вынужденными; а затем вполне мог произойти описанный А. Н. Леонтьевым сдвиг мотива на цель. Очень важно сегодня для отечественной психологии отделить моменты органичного для психологии развития тех или иных философских идей от искусственных философских привязок; и в этом плане усилия О. В. Гордеевой представляются весьма ценными.

Философско-психологический императив, явно или латентно присутствовавший в больших и малых работах советских психологов, несомненно, накладывал определенные ограничения как на исследовательские программы психологов, так и, тем более, на обобщающие и учебные издания. Эти ограничения, как верно отмечает О. В. Гордеева, существенно сказались на разработке проблем сознания. Однако, на наш взгляд, ограниченность исследовательских программ сознания была обусловлена не столько принципом единства сознания и деятельности, сформулированным и сыгравшим свою роль несколько в другой причинной связи, сколько незыблемой антидиалектичной связкой «мозг-сознание». Для иллюстрации обратимся лишь к наиболее объемным философско-психологическим работам: Н. П. Антонов рассматривает сознание как высшую форму отражения объективного мира в мозгу человека (Антонов, 1959); П. Ф. Протасеня связывает постижение психологических закономерностей сознания с изучением физиологических механизмов работы мозга (Протасеня, 1959); Д. И. Дубровский принципиально не разделяет мозг и сознание, рассматривая эту проблему как комплексную и предлагает для ее решения информационный подход. Автор считает, что понятие информации позволяет достаточно корректно охватить и совместить в едином теоретическом плане как описание явлений сознания (содержание, смысл, ценностное отношение, интенциональность), так и описание на языке мозговых процессов (естественнонаучные термины, т.е. понятия о пространственных и физических свойствах). При таком подходе явления сознания интерпретируются в качестве информации, а ее носителем выступает определенный мозговой процесс, и вся проблема «мозг и сознание» сводится, таким образом, к расшифровке мозговых кодов психических явлений (Дубровский, 1994). При всей привлекательности такого подхода неясным остается вопрос, как осуществляется самоорганизация информации.

Инверсию информационного подхода в плане решения проблемы сознания находим у Л. М. Чайлахяна. Автор исходит из предположения, что ни при каком искусственном конструировании интеллектуальных систем сознание не появляется, в то время как в естественной эволюции – это очевидный факт. В связи с таким заключением Л. М. Чайлахян приходит к выводу, что тайна сознания скрыта в особенностях и принципиальных отличиях этих двух процессов: естественной – искусственной эволюции интеллектуальных систем. Исследуя специфику этих систем, автор находит, что в искусственных системах функционирование осуществляется только информационным или формальным способом, а в естественных системах подобные взаимодействия осуществляются информационно-энергетическим или содержательным способом (Чайлахян, 1992).

Несмотря на идеологический диктат советского периода развития психологии, всегда существовала как явная (часто самоубийственная), так и более или менее тщательно завуалированная идейная оппозиция философско-психологиче-скому большинству. «Миноритарная идея» возможности и необходимости изучения сознания вне связки «мозг-психика» отчетливо просматривается, на наш взгляд, в философских этюдах Г. Г. Шпета (этюд «Сознание и его собственник»). Энергично критикуя постановку вопроса: «Чье сознание?», Г. Г. Шпет утверждает: «Никакое "единство сознания" никому не принадлежит, ибо не есть вообще "принадлежность", оно есть только единство сознания, т.е. самосознание. Чье же сознание? – свое собственное, свободное!» (Шпет, 1994. С.107). И далее: «Вопрос о "ничьем" сознании возникал в разных формах. В известных ответах на него более ценной представляется их "критическая", чем "построительная" часть, кончающаяся или абстрактными определениями "Я", или весьма недалекими "психофизическими гипотезами"» (Там же. С. 108).

Весьма критично оценивал понятие «единство сознания» автор концепции полифонии сознаний М. М. Бахтин. «Множественность равноправных сознаний» (Бахтин, 1994. С. 8) не вмещается в принцип единства сознания. Согласно М. М. Бахтину, «единство сознания, подменяющее единство бытия, неизбежно превращается в единство одного сознания; при этом совершенно безразлично, какую метафизическую форму оно принимает: «сознания вообще», «абсолютного Я», «абсолютного духа», «нормативного сознания» и пр. Рядом с этим единым и неизбежно одним сознанием оказывается множество эмпирических, человеческих сознаний. Эта множественность сознаний с точки зрения «сознания вообще» случайна и, так сказать, излишня. Все, что существенно, что истинно в них, входит в единый контекст сознания вообще и лишено индивидуальности. Тоже, что индивидуально, что отличает одно сознание от другого и от других сознаний, – познавательно несущественно и относится к области психической организации и ограниченности человеческой особи» (Там же. С. 54). Ввиду важности и психологической неадаптированности идей М. М. Бахтина, приведем также его высказывание о соотношении истины и сознания, характеризующее традиционную, добахтинскую, логику познания в некотором безличностном «едином сис-темно-монологическом контексте», в котором только ошибка индивидуализирует. «Все истинное вмещается в пределы одного сознания, и если не вмещается фактически, то лишь по соображениям случайным и посторонним самой истине. В идеале одно сознание и одни уста совершенно достаточны для всей полноты познания; во множестве сознаний нет нужды и для него нет основы» (Там же. С. 54). И далее: «Должно отметить, что из самого понятия единой истины вовсе еще не вытекает необходимости одного и единого сознания. Вполне можно допустить и помыслить, что единая истина требует множественности сознания, что она принципиально не вместима в пределы одного сознания, что она, так сказать, по природе социальна и событийна и рождается в точке соприкосновения разных сознаний. Все зависит от того, как помыслить себе истину и ее отношение к сознанию. Монологическая форма восприятия познания и истины – лишь одна из возможных форм. Эта форма возникает лишь там, где сознание ставится над бытием и единство бытия превращается в единство сознания» (Там же. С. 55). Любопытно высказывание М. М. Бахтина о том, что «эта вера в самодостаточность одного сознания во всех сферах идеологической жизни не есть теория, созданная тем или другим мыслителем, нет, – это глубокая структурная особенность идеологического творчества нового времени, определяющая все его внешние и внутренние формы» (Там же. С. 56). «На почве философского  монологизма  невозможно  существенное взаимодействие сознаний, а поэтому невозможен существенный диалог. В сущности, идеализм знает лишь один вид познавательного взаимодействия между сознаниями: научение знающим и обладающим истиной не знающего и ошибающегося, т.е. взаимоотношение учителя и ученика и, следовательно, только педагогический диалог» (Там же. С.55).

Идеология несвободы, пусть даже в такой мягкой форме, как ученическая несвобода, неприемлемая в полифонической системе сознаний М. М. Бахтина, находит столь же категорическое неприятие в философской метатеории сознания М. К. Мамардашвили. Так в работе, прекрасно иллюстрирующей специфику философского сознания, М. К. Мамардашвили пишет: «Мы не можем рассуждать ни о логике, ни о законах, не положив в основу своего рассуждения четкое осознание феномена свободы как основного человеческого феномена» (Мамардашвили, 1996. С. 91). Согласно М. К. Мамардашвили, сознание не сводится ни к отражению, ни к содержанию сознания; оно скорее «событие присутствия сознания или субъекта в сознании» (Там же. С. 219). Иллюстрируя это положение на примере восприятия, М. К. Мамардашвили обозначает качественное различие восприятия субъекта (содержание восприятия) и идентификацию этого события (восприятия) как своего восприятия («наблюденность отождествляется с ее содержанием»). Факт «воспринятого или не воспринятого» связан с каким-то знанием («онтологическое предзнание» – в философии; апперцепция – в психологии) как «некоторая предразличенностъ сознания» в том смысле, что «если не знаешь чего-то, то можешь и не воспринять». Очень важное наблюдение, сделанное М. К. Мамардашвили в рамках философской метатеории сознания, до сих пор не апробированное в психологической персонологии, состоит в том, что «сознание, или сознательное восприятие, есть возможность большего сознания..., т.е. возможность воспроизводства или расширения в объеме себе подобного». Эту возможность «большего сознания» М. К. Мамардашвили связывает с механизмом «приведения себя в иное состояние, чем я был до того момента, после которого можно считать, что нечто воспринято. Я иной, чем был до этого» (Там же. С. 252–255).

В постсоветский период окончательно «всплывает» из «научного подсознания» и вербализуется, по выражению А. В. Брушлинского, «андеграунд диамата» в психологии, а философская мысль открыто провозглашает востребованность унитарного подхода в исследовании сознания. Показательна «попытка рассуждения о сознании на языке сознания» В. И. Молчанова (Молчанов, 1992). В основе выделен-ных В. И. Молчановым «парадигм сознания» лежит структура различных видов опыта (бытия?), а именно: «различие – синтез – идентификация», причем опыт различия выступает в качестве сущностной характеристики опыта сознания как «самореферентного опыта», т.е. «опыта, не отсылающего к другому опыту» (Там же). В то же время В. И. Молчанов не отказывается и от уже упоминавшейся системы бинарной направленности сознания:

«понимания сознанием самого себя»;

понимания мира предметов, знаков, образов, социальных ролей и т.д. (Там же).

Философская неоднозначность в подходах к решению проблемы сознания не могла не сказаться на психологических интерпретациях психики вообще и сознания в частности. Кризисное состояние психологии в связи с этим определил еще Л. С. Выготский (Выготский, 1982), предложивший в качестве выхода совершенно новое и оригинальное направление культурно-исторической психологии. В последней действительно преодолеваются как чистый феномено-логизм описательной психологии, исходящей из духовной жизни человека, признающей высшие, сложные формы психической жизни, но не считающей необходимым и возможным искать им объяснение, так и естественно-научная парадигма объяснительной психологии, ограниченной исследованиями элементарных психологических процессов (Л урия, 1979).

В теории Л. С. Выготского, как и в проблеме сознания, важно разделять вопросы происхождения явления и вопросы актуального функционирования. В этом случае не столь острой представляется проблематика внешней – внутренней детерминации, решение которой предлагается В. П. Зинченко (Зинченко, 1997).

В контексте происхождения сознания в интерпретации А. Р. Лурия и для объяснения сложнейших форм сознательной жизни человека, по Л. С. Выготскому, необходимо выйти за пределы организма, искать источники этой сознательной деятельности и «категориального» поведения не в глубинах мозга и не в глубинах духа, а во внешних условияхжизни, и в первую очередь – общественной жизни, в социально-исторических формах существования человека, что вполне соответствует философской основе отечественной психологии (Лурия, 1979).

Оппозиция междисциплинарного – унитарного подходов в высказываниях некоторых исследователей вызывает ассоциацию с известным принципом дополнительности физики микромира. Так, В. Н. Мясищев, признавая, что проблема сознания является предметом и философии, и психологии, и педагогики, и общественных наук, и медицины (психиатрии), тем не менее считает исходным материалом для всех планов исследования сознания... как высшего образова-ния в человеческой психике, как высшего свойства человеческой личности психологический факт принадлежности его человеческому индивиду (Мясищев, 1966). В этой логике с ростом количества оснований для междисциплинарных исследований сознания в такой же мере возрастает необходимость унитарного подхода. С другой стороны, некоторые вопросы из логики унитарного подхода неизменно (традиционно?) подводят к необходимости междисциплинарного. Так, авторы одной из программ междисциплинарного подхода Е. П. Велихов, В. П. Зинченко, В. А. Лекторский, задаваясь вопросом: «Где находится сознание как субъективная реальность?», находят, что ответы на этот вопрос «колеблются в диапазоне между социальной и нейрофизиологической «материей» (Велихов, 1988).

Таким образом, дело не в философских ограничителях, которых в атмосфере, допускающей не только «педагогический диалог» (М. М. Бахтин), может и не быть. Сошлемся, в частности, на трактовку вопроса об отношении сознания и бытия, который, по мнению Е. П. Велихова, В. П. Зинченко, В. А. Лекторского, «не сводится к вопросу о первичности и вторичности (хотя и исходит из этого). Изучение отношения сознания и бытия включает исследование всех многообразноных и исторически меняющихся его типов и форм» (Там же). И хотя авторы пытаются «вывести исследования сознания за пределы классической парадигмы «сознание в мире сознания» или более новой – «сознание в мире мозга», предполагая исследовать его во вселенском масштабе (Там же), взаимная дополнительность унитарного и междисциплинарного подходов сохраняется. И в том и в другом случае (подходе) возможна и очень важна предлагаемая авторами смена исследовательской установки – замена проблемы наблюдения «задачами конструирования, формирования, генетического моделирования явлений сознания и психики» (Там же).

Следует отметить, что и в рамках унитарного подхода нет единства, в частности, в решении «задачи онтологизации сознания» (Зинченко, 1991. С. 15–36). Как отмечает В. П. Зинченко, сознание редуцируется, идентифицируется с такими феноменами, как:

отчетливо осознаваемый образ;

поле ясного внимания;

содержание кратковременной памяти;

очевидный результат мыслительного акта; ® осознание собственного «Я».

Трактовка сознания как интеграции психических процессов достаточно распространенный способ определения сознания в психологии. Однако В. П. Зинченко имеет в виду редукционистскую подмену сознания – процесса результатом этого процесса, т.е. «тем или иным известным эмпирическим и доступным самонаблюдению феноменом (Там же).

Не принимая в целом и другой группы способов онтологизации сознания, связанной со «стремлением локализовать сознание или причинно – следственно установить его сущность в структурных образованиях материальной природы» (локализация сознания в мозгу, поиск материи сознания в языке), В. П. Зинченко предлагает целостную и наиболее последовательную теоретико-экспериментальную разработку проблемы сознания. Концептуальная схема сознанияВ. П. Зинченко представляет результат многолетних совместных исследований, развивающих традиции отечественной психологии (Там же). Тщательно выстроенную В. П. Зинченко конструкцию сознания трудно отнести к унитарному построению, т. к. такие структурные составляющие сознания как биодинамическая и чувственная ткань для своего рассмотрения предполагают выход за пределы психологических подходов изучения сознания, либо расширения сферы сознательного до сферы психического.

Явное или неявное отождествление сознания и психики устойчиво воспроизводится на протяжении всей истории и зучения проблемы в отечестве иной пс ихологии, что, по-видимому, объясняется индуцированием в психологию философской недифференцированности понятий «психика» и «сознание», отмечаемая еще в материалах симпозиума «Проблемы сознания» (1966) синонимия психики и сознания (Авербух, 1966). Отголоском такого антиунитаризма в отношении сознания можно считать позицию ряда исследователей о принципиальной неразделимости сознательного и бессознательного в психике человека. Так, А. А. Меграбян полагает, что в психике человека существует динамическая сфера неосознаваемых автоматизированных психических процессов, которая непрерывно и четко обслуживает сферу оптимально ясного сознания, обеспечивая ее нормальную регулирующую деятельность (Меграбян, 1966). Еще более категоричен А. Н. Шогам, утверждающий, что сознание невозможно без опоры на бессознательное. Акты сознания осуществляются потому и только потому, что они опираются на бесчисленное множество автоматизмов, срабатывающих без непосредственного участия сознания. В то же время автор считает, что бессознательное, почти как правило, оказывается в прошлом сознательным (Шогам, 1966).

Согласно А. В. Брушлинскому, соотношение осознанного и неосознанного (бессознательного) «изначально и всегда является недизъюнктивным». Ссылаясь также на С. Л. Рубинштейна, А. В. Брушлинский отмечает, что исходная недизъюнктивность означает, что осознанное и неосознанное отличаются не тем, что в одном случае все исчерпывающе осознается, а в другом – ничего не осознано. Различение осознанного и неосознанного предполагает учет того, что в каждом данном случае осознается (Брушлинский, 1996). Концепция недизъюнктивности психического предполагает непрерывность взаимодействия осознанного и неосознанного.

Такая постановка вопроса о неразрывности сознания и бессознательного в определенном смысле поддерживает идею унитарного подхода к проблеме сознания в рамках психологии, избавляя от необходимости рассматривать ее в жесткой связке «мозг-сознание»; в то же время сохраняет позиции антиунитаризма, обусловливая изучение сознания необходимостью рассмотрения его в связке с бессознательным.

Возвращаясь к более широкому плану осуществления междисциплин ар но-унитарно го подходов к проблеме сознания, отметим также следующую особенность. Междисциплинарный подход требует не только соотношения проблемы с соответствующими областями знаний: физиологией, социологией, медициной и т.д., но и учета типа отношения исследователя или профильного специалиста к ним в своей области, т.е. соответствующего типа восприятия проблемы, мышления, другими словами, профессионального (профильного) сознания – физиологического, социологического, медицинского, педагогического и т.д. Определенные типы сознания могут не только не пересекаться, но и не стыковаться. Этот парадокс идеи междисциплинарного подхода в другом контексте активно артикулирован в работе В. М. Аллахвердова (Аллахвердов, 2000). Автор весьма убежденно представляет опыт построения всего здания психологии на отличной оттрадиционной основе, по всей видимости, отказываясь от индуцированного философией в психологию (особенно ярко у С. Л. Рубинштейна) диалектического дискурса в пользу формально-логического.

Приданием   мозгу   статуса   идеального   устройства B. М. Аллахвердов, казалось бы, снимает психофизическую проблему и вместе с ней междисциплинарную стереотипию в определении и в исследовании сознания, однако затем, разделяя механизм и содержание сознания, автор предлагает изучать первое (механизм) методами естественных наук, а второе (содержание сознания) – методами наук гуманитарных. Согласно В. М. Аллахвердову, сознание может изучаться не только логически (ориентация на формальную правильность и непротиворечивость), естественно-научно (опора на соответствие опыта и логики), практически (ориентация на достижение результата и эффективность), гуманитарно (осмысление всего познанного и опора на традицию и идеалы), но и мистически (доверие к собственным чувствам). Необходимо отметить, что неудовлетворительность построения всей современной психологии В. М. Аллахвердов усматривает в недифференцированности теоретических и эмпирических терминов, используемых в психологии; теоретические термины входят в логическое описание психического; эмпирические – предназначены для описания непосредственно наблюдаемой реальности. «Психологика» В. М. Аллахвердова рассматривает психику как логическую систему, и в этом случае разрешается множество парадоксов сознания, детально обсуждаемых автором (Там же).

Работа В. М. Аллахвердова вызывает уважение как одно из редких унитарных исследований сознания, но ряд допущений и выводов автора вызывает множество вопросов. Детально анализируя специфику естественного и гуманитарного научного знания, автор не раскрывает своих методологических позиций, в решении вопроса о соотношении теоретического и эмпирического в науке, о типах рациональности и др. Местами создается впечатление, что сознание трактуется автором в широком смысле, как психика («мы вправе говорить о работе сознания у животных» (Там же. C. 329). В. М. Аллахвердов объясняет большое количество экспериментов различных исследователей сформулированными им законами работы сознания, однако рассматривается, главным образом, ориентировочное, т.е. «сенсорное сознание», и не рассматривается рефлексия. Признание В. М. Аллахвердовым «индивидуальных переменных», в частности интерференционной склонности (невозможность выполнить задачу игнорирования, например, не думать о хромой обезьяне, или струп-эффекты), и ее влияния на продуктивность решения смежной задачи (Там же. С. 397) ставит под сомнение все авторское здание психологики. Действительно, в этом случае возникают те же вопросы предсказуемости поведения в случаях включения рефлексивных процессов. Многие эксперименты, на которые ссылается В. М. Аллахвердов (закон Бардина, закон Рубина), могут быть объяснены с позиций иной рациональности, например, принципов контакта и свободы в работе сознания: первый принцип предполагает постоянную потребность установления контакта индивида с окружающим природным и социальным миром, а также с самим собой; принцип свободы предполагает постоянную потребность самостоятельности в принятии решений и независимости от желаний и намерений других людей. Так, в законе Рубина (закон последействия фигуры) (Там же. С. 447), возможно, проявляется потребность свободы от манипуляций экспериментатора (хотя и вопреки объективности).

Следует отметить, что один из важнейших парадоксов сознания – парадокс Эдипа, т.е. явление, связанное с тем, что осознание прогноза собственного поведения (особенно прогноза стороннего наблюдателя) перестраивает развитие событий, впервые, как отмечает автор, было выявлена В. А. Петровским (Петровский В. А., 1996. С. 158).

Задача идентификации того или иного подхода к решению проблемы сознания как унитарного или междисциплинарного перекликается с вопросами методологической основы анализа психических явлений, активно обсуждаемыми в последних выпусках «Вопросов психологии» и «Психологического журнала». Деидеологизация науки сама по себе, как отмечает А. В. Петровский, не обеспечила «формирования теоретической базы для развития психологической науки» (А. В. Петровский, 2000. С. 42).

В инициировавшей дискуссию публикации А. В. Юревича констатируется, что саму психологию часто понимают как науку о детерминации феноменологических явлений нефеноменологическими причинами (Юревич, 2001). При таком понимании психологии, по мнению автора, вполне правомерен и адекватен «методологический либерализм», допускающий «многослойность», разноуровневое^ описания, объяснения и конструирования психических явлений. Таких основных уровней, по мнению А. В. Юревича, можно выделить четыре:

феноменологический (образы, эмоции);

физический (физиологические процессы); 9 биологический (биоэволюция);

социальный (социальное окружение) (Там же).

Критические отклики В. И. Моросановой (Моросанова, 2001), Т.Д. Марцинковской (Марцинковская, 2001), И. О. Александрова и Н. Е. Максимовой (Александров, 2002), М. С. Гусельцевой (Гусельцева, 2002) по поводу идеи А. В. Юревича о методологическом плюрализме в отечественной психологии вызваны, на наш взгляд, не столько существом проблемы, сколько неудачностью термина (словосочетания). По нашему мнению, здесь речь идет как раз о междисциплинарности в изучении психического и ограничиваться только четырьмя отмеченными А. В. Юревичем аспектами, конечно, недостаточно. Более широкий перечень аспектов – подходов к исследованию проблемы сознания может включать:

исторический аспект, т.е. историческое становление проблемы и способы ее решения;

философский аспект, т.е. различные философские основания (платформы);• психофизический, т. е, проблему «мозг и сознание» или шире – психофизиологическую проблему;

психоэволюционный, т.е. развитие сознания в филогенезе;

биосоциальный аспект, т.е. проблему биологической и/или социальной детерминации сознания;

методологический аспект, т.е. основные принципы исследования сознания (детерминизм – свобода, деятельность – общение, развитие созидание, личность – общество и др.), и способы логического вывода (дискурс, «доказательность» рассуждений).

Множество аспектов (подходов) решения проблемы сознания, конечно, не отменяет правомерность и необходимость изучения сознания как такового, в «чистом виде», как особого феномена психики. Междисциплинарность (многоаспектность) позволяет распространить (дополнить) такие качественные признаки онтологии, сознания как свобода и контактность, в сферу гносеологии или научного познания сознания.