«Крещение Руси - момент исторического выбора»

Юродивые и колдуны на Святой Руси

Еще одно интереснейшее явление древнерусской жизни – феномен юродства, юродивых. С особой нежностью и народ, и русская церковь покровительствуют именно им. Более того, явление «юродства» оказывается особым социально-духовным феноменом. Юродство тоскует о правде и любви, и потому неизбежно переходит на обличение всяческой неправды у людей. Надо заметить, что если в Западной Европе в период раннего и классического средневековья особое место занимали святые отшельники как богоизбранные люди, то на Руси их место заняли юродивые – безумцы.

Именно юродство стало, в представлении русского общественного сознания, одним из подвигов христианского благочестия: богослужение здесь – юродство о Христе. Культ «блаженных и юродивых» – неотъемлемая принадлежность и черта православия. Эта идея созвучна знаменитому изречению Иисуса Христа из Нагорной проповеди (Евангелие от Матвея): «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное».

Кто же такие эти «нищие духом»? Как гласит проповедь Христа – это вовсе не «нищие», это как раз сильные духом, сильные нравственной чистотой. Они олицетворяют Правду, чем составляют как «свет мира», так и «соль земли». Это явление духовной культуры, которое имело большое социально-обличительное значение. В юродстве следует видеть проявление знаковой системы: аскетическое самоуничижение (пассивная сторона) и «ругание миру», то есть обличение его пороков (активная сторона). Это был диалог юродивого и толпы на равных (брань и бросание камней). Правда – нага, а нагота юродивого – правда.

Юродивые были, по древнерусским понятиям, святые, хотя и занимали положение меньшой братии.

Уже в середине XVI в. «Стоглав» давал такое описание юродивым: «По погостам и селам ходят ложные пророки, мужики и жонки, и девки и старые бабы, наги и босы и волосы отрастив и распустя, трясутся и убиваются, а сказывают, что им являются святые Пятница и Анастасия, и велят им заповедывать христианам канон завечивати, они же заповедуют крестьянам в среду и пятницу ручного дела не делати, и женам не прясти, и платья не мыти, и каменья не разжигати, и иные заповедуют богомерзкие дела творить...». Такие юродивые, пророки обоего пола, в которых якобы поселялось божество, были желанными гостями и чудесными людьми не для одного только простонародья, но для всего тогдашнего общества, кончая его духовными и светскими главами.

В истории Руси известны имена не менее пятидесяти юродивых, живших в XI-XVII вв., из них десять впоследствии были канонизированы, то есть причислены к лику святых. Первый по времени юродивый – киево-печерский монах Исаакий (ум. 1090).

Сам Иван IV Грозный смирялся перед такими святыми пророками. Когда в Пскове во время Ливонской войны один из таких пророков, Микола свят (Никола Салос), обозвал правителя царем-кровопийцем и пожирателем христианских сел и клялся ангелом, что, если хоть один воинОсновные тенденции развития благотворительности в Древней Руси из царского войска коснется хоть одного волоска последнего псковского дитяти, царя постигнет смерть от молнии,– то царь просил молиться, чтобы Господь избавил его от такой участи. Другим знаменитым юродивым при Иване IV был Василий, ходивший зимой и летом совершенно нагим и объявленный после смерти святым; его мощи были поставлены в Покровском соборе на Красной площади, получившем в связи с этим и название Василия Блаженного. К образу юродивого нередко прибегал и сам царь Иван IV, выступая под псевдонимом Парфения Уродивого, называя себя «псом смердящим», «убогим духом и нищим».

Юродивый Иоанн Московский позднее обвинял царя Бориса Годунова в связи с убийством царевича Дмитрия Иоанновича (3591), яркое представление о чем, а также о месте и роли юродивых в древнерусском обществе дает трагедия А. К. Толстого «Царь Борис». И позже, уже в середине XVII в., сам патриарх Никон сажал с собою на обед юродивого по имени Киприян, ходившего нагим: патриарх же собственными руками угощал его и поил из серебряных сосудов, а остатки допивал сам.

С юродивыми «конкурировали» колдуны и в особенности колдуньи, волхвы и «бабы богомерзкие», «идоломо-лицы», как называли их требники в чинах исповеди и церковные поучения. Как показывают исторические материалы, вера в колдовство была общераспространенным явлением в Древней Руси. В основе ее лежала известная концепция болезни: болезнь есть «бес», которого надо уметь изгнать из больного надлежащим заговором. «Бесица трясавиц», то есть лихорадка, изображается в одном распространенном заговоре в таких красках: «бесица, имеющая разжени очи, а руци железные, а власы верблюжия», послал ее из преисподней ее отец сатана,-«в человеке злые пакости творити, и кости женские изсушивати, млека из-сякнути, в младенца уморити, и очи человекам омрачити, составы расслабити».

Медицинская служба в Древней Руси всецело, за редчайшими исключениями, оказалась в ведении местных знахарей и колдуний. Так, в древних заговорах была сделана даже попытка систематизировать бесов болезней путем присвоения им собственных имен и определенных функций. «Бесиц-трясавиц» двенадцать, они считаются «дщерями Ирода царя» и изображаются в виде голых женщин с крыльями; имена их: Трясея, Огнея, Ледея (насылает озноб), Гнетея (ложится на ребра и утробу), Грынуша (ложится на грудях и выходит харканьем), Глухея (голову ломит и уши закладывает), Ломея (кости и тело ломит), Пухнея («пущает отек»), Желтея (насылает желтуху), Кор-куша (насылает корчи), Глядея (спать не дает, ума лища-ет), Невея («всех проклятее – поймает человека и не может тот человек жив быть»). Бес болезни может сам напасть на человека или же колдун может «сглазить» или «испортить» любого человека.

Приемы лечения колдунов и знахарок заключались в заговоре болезней на определенных предметах: угольке, воде, соли и т.п. Заговором старались перевести ее из страждущего в один их этих предметов. Христианство на Руси внесло новые элементы в язычество и элементы новой веры стали применяться в борьбе с бесами болезней. В заговорах присутствуют обращения к деве Марии, архангелам и ангелам, а также к определенным святым, которые своею силою должны спасти человека от болезни. Например, против лихоражки призывается архангел Михаил, против двенадцати трясавиц – мученик Сисиний, против кровотечения – Богородица (самый текст заговора против крови, гласящий: «На море, на окияне, на острове на Буяне, лежит горюч камень, на том камне сидела пресвятая Богородица, держала в руке иглу золотую, вдевала нитку шелковую, зашивала рану кровавую: тебе, рана, не болеть, тебе, кровь, не бежать, аминь»,– проникнут старинным народным духом).

Составлялись списки святых, специальных помощников в различных болезнях, как, например, «Сказание, киим святым каковые благодати от Бога даны, и когда памяти их», в котором значатся не только такие святые, которые помогают в болезнях, но также и святые, которые бывают полезны и в других трудных случаях жизни: мученики Гурий, Симон и Авив помогали жене, если ее неповинно ненавидит муж, Косьма и Дамиан просвещали разум к изучению грамоты, Богородица Неопалимая Купина оберегала от пожара, пророк Илья боролся с засухой, Федор Тирон и Иоанн-воин помогали находить украденные вещи и даже сбежавших рабов, Флор и Лавр помогали отыскивать украденных лошадей и вообще были их покровителями.

При произнесении заговоров их сила подкреплялась наложением на больного Евангелия, креста или наузов. Последние были всего употребительнее, «бабы богомерзкие» оперировали больше всего именно при их помощи, и потому баб этих часто называли также «наузницами». Происхождение наузов чрезвычайно характерно. Наузы («навязи») представляли собою не что иное, как модификацию старинных амулетов, носившихся людьми и привязывавшихся на шею домашним животным для предохранения от «порчи» и «дурного глаза». Христианское издание этих амулетов представляло из себя привески в виде иконок или складней с ушком наверху, в которое продевалась нитка, на лицевой стороне наузов изображались святые и ангелы, специально призывавшиеся против болезней и несчастий (Богородица, архангел Михаил, Федор Тирон, поражающий змия, и другие), а на оборотной – бесы болезней, чаще всего фантастический змий получеловеческого вида, а иногда в виде человеческой головы с расходящимися от нее змеями, поэтому наузы часто назывались «змеевиками».

Наузы применялись не только в случаях болезней или несчастий, когда важно было применить определенный, надлежащий вид науза, их носили также постоянно для предохранения от болезней и бедствий вообще. По существу, таким же наузом был и нательный крест, надевавшийся на ребенка при крещении, никогда не снимавшийся и сопровождавший своего владельца в могилу. Из символа принятия христианской веры, каким крест является в чине крещения, в сознании людей XII-XVI вв. он превратился в магический амулет, охраняющий от бесов.

Вера в наузы и колдовство была всеобщей, вплоть до верхов тогдашнего общества. Князь Василий III (1505-1533) после женитьбы на Елене Глинской искал «чародеев», которые своими чарами помогли бы ему иметь детей. «Стоглав» обличает «поклепцов и ябедников», которые не хотят мириться, целуют крест на том, что правы, и тем вынуждают обиженных к судебным поединкам, на которых одолевают противников волхвованием – «и в те поры волхвы и чародейники от бесовских научение им творят, ку-десы бьют». Вслед за светскими главами общества шли его духовные руководителя: монахи и священники, даже игумены и епископы перенимали у мастеров чародейного искусства «волхвования, чарования и наузы всякия... ворожбы деля, и порчи деля, и болезни для, прожитка для, где бы сыту быти». Не гнушались «чародейством» и лица духовного сана. В 1288 г. новгородское вече выгнало из города местного архиепископа Арсения, обвинив его в том, что «того деля стоит тепло долго».

Когда же какая-либо «баба богомерзкая» посылала непогоду, неурожай, голод или наговаривала моровую язву, мало было сжечь «волховей», как поступали владимирцы в 1270-х гг. Зло могло быть удалено только крестным ходом, в котором должны были фигурировать все наиболее крупные местные святыни в лице икон, мощей и других реликвий, с пением специального молебна для изгнания нечистой силы и с окроплением святой водой постигнутых бедствием людей, скота или предметов. В церковном требнике предусматривались специальные заклинания против бесов, где именем Троицы проклинались «диаволи проклятии, чародие, диавольстии содружницы, злотворнии воз-духов, гадов, птиц, мух и всяческого роду животнии и зло-охотнии дуси».

В то же время новая вера не оспаривала реального существования волшебства и даже не во всем с ним боролась: считая грехом возложение науза в качестве амулета «богомерзкой бабой», одновременно одобряла постоянное ношение креста и науза по личной инициативе носящего. Иными словами, новая христианская вера на Руси одной рукой возрождала то, что старалась разрушить другой.

Ярким тому примером стал культ икон. Икона стала общераспространенным объектом домашнего и личного культа; ей воссылают молитвы, подносят дары, от нее ждут великих и богатых милостей. Русский человек XIII-XVI вв., начиная с холопа и кончая царем, молится только перед иконой, другой способ молитвы ему непонятен и недоступен. Не только в доме, но и в приходской церкви у каждого своя икона, и если собственник иконы заметит, что перед его иконой молится чужой, поднимает ссору и брань. Молитва чужой иконе – воровская молитва, ибо она есть не что иное, как покушение похитить те милости, на которые имеет право как владелец иконы. Во время общественного богослужения каждый молится только своей иконе, не обращая внимания на других, и для иностранцев русские в церкви представляли собою всегда странную и непостижимую картину собрания лиц, обращенных в разные стороны. В связи с этим возник и довольно любопытный обычай – изображать на иконах молящимися перед святым или Богом собственника иконы и даже всю его семью, Русские того времени и не скрывали того значения, какое они приписывали иконе. Икона – это их наиболее близкий, домашний бог, личный фетиш. Этот бог живет и чувствует, видит и слышит. Супруги во время соития завешивали иконы полотенцем, чтобы не оскорблять божество видом непристойного акта. Икона слышит ту молитву, которая к ней обращена, и бывают случаи, когда она дает ответ словом или движением изображенного на ней лица, От нее зависит благополучие ее хозяина, и потому тот должен заботиться о ней, приносить ей жертвы и дары. Отсюда и любимая жертва иконе – восковая свеча, в которую часто залепливали деньги. Икона сопровождала своего владельца всюду: в походе, на дороге, на свадьбе, на похоронах; иконы охраняли входы в дома, ворота, улицы, переулки, площади, всякий, кто желал благополучно пройти охраняемую иконою территорию, должен был снять шапку и обратиться к иконе с молитвою. В этом исток культа чудотворных икон.

Помимо личной милостыни, со всеми ее достоинствами и недостатками, и при отсутствии государственной службы социальной помощи, со времен Владимира I берет свое начало церковяо-монастырская благотворительность. Более того, в период феодальной раздробленности именно церковь оказывается во главе помощи нищим и убогим. Особой щедростью в этом деле отличались иноки Киево-Печерского монастыря (известны имена таких благотворителей, как Антоний, Даминиан, Феодосии Печерский и др.).

Особое место здесь занимает фигура Феодосия Печер-ского, деятельность которого не ограничивалась стенами монастыря. А. Нечволодов в своих «Сказаниях о Русской земле» так писал о Феодосие: «Он был истинным заступником притесняемых и обиженных. Особенно же он любил бедных; он построил при монастыре особый двор для увечных, слепых, хромых и отдавал им десятую часть монастырских доходов. Каждую субботу отсылал он возы хлеба в тюрьмы. Однажды, привели к нему воров, пойманных в монастырском селе; увидев их связанными, Феодосии заплакал, велел развязать и накормить их, потом, дав наставление не обижать их и снабдив всем нужным, отпустил с миром».

Был Феодосии и активным общественным деятелем, защищая обиженных несправедливым судом, обличая князей, вероломно захватывающих власть и попирающих закон. Видя высокий авторитет подвижника, князья и судьи побаивались его: «Тако же сии блаженый отъц нашь Феодосии многыим заступьник быстъ пред судиями и князи, избавляя тех, не бо можахуть ни въ чем преслушати его, ведуще и правьдьна и свята».

От Феодосия Печерского сохранилось 11 сочинений: два послания к князю Изяславу Ярославичу, восемь поучений и одна молитва, все в списках XIII-XV вв. Краткие, безыскусные и вместе с тем удивительно проникновенные, полные искреннего участия к людям, они показывают образец учительного красноречия XI века. Феодосии, обращаясь к самым сокровенным глубинам человеческой души, вопрошал: «Что внесем, любимици мои, в мир съй или что имам изнести?»

В послании князю Изяславу Феодосии призывал быть милостивым по отношению ко всем людям независимо" от их веры и национальной принадлежности:«.. .милостынею милуй не токмо своя веры, нъ и чюжая; аще ли видиши анаг, ли голодна, ли зимою, ли бедою одьржима, аще ти будеть ли жидовие, ли сорочинин,-ли болгарин* ли еретик, ли латинин, ли от поганых – всякого помилуй и от беды избави, яко же можеши».

В XI в. Устав монастырей определил обитель как форму социальной организации людей. Монастыри решали различные задачи, & том числе и такие, как призрение нетрудоспособных, организация больниц и домов инвалидов. Первая на Руси больница, в которой бедные получали пропитание и пользовались бесплатным лечением, по всей видимости, была устроена Феодосией Печерским в середине 1070-х гг. при Киево-Печерской лавре. В 1089 г. Ефрем, переяславский"епископ, учредил больницу в пограничном городе Переяславле Южном. Затем, став Киевским митрополитом, Ефрем в 1097 г, велел построить больницы при монастырях в Киеве, определил к ним врачей и установил, чтобы больные лечились в них «безденежно». До монгольского нашествия в летописях упоминаются больницы в Смоленске, Вышгороде, Чернигове, Новгороде, Пскове, на Волыни, в Галицкой Руси.

Для монастырских больниц существовали более или менее однотипные положения («уставы»), в которых оговаривались расходы на содержание больных, больничных штатов, порядок управления. Больничные здания размещались за монастырскими стенами, в наименее доступных для обстрела (в случае осады) участках. К больницам примыкали «портомойни», бани, огороды и кладбища. Больничные помещения делились на небольшие кельи, с взрослыми лежали и дети. Изоляции подвергались лишь лица с «изгнившими удами» (по причине смрада) и буйные больные, которые нередко содержались в отдельных пещерах в цепях или «на колодах». Во главе больницы стоял старший над больницей – «смотрител». Обходы («мимохож-дения», или «прехождения недужных») совершались врачами к «наутрию».

В XIII в. в «Правилах о церковных людях» были более четко обозначены формы социальной помощи церкви: пособия вдовам, приданое девицам, выкуп пленных и др.

Однако мнения по поводу благотворительности русской церкви очень различны. Так, с одной стороны, историк С. Ф. Платонов отмечал, что «церковь опекала и питала тех, кто не мог сам себя кормить: нищих, больных, убогих. Церковь давала приют и покровительство всем изгоям, потерявшим защиту мирских обществ и союзов. Церковь получала в свое владение села, населенные рабами. И изгои, и рабы становились под защиту церкви и делались ее работниками. Всех своих людей одинаково церковь судила и рядила по своему закону и по церковным обычаям; все эти люди выходили из подчинения князю и становились подданными церкви. И как бы ни был слаб или ничтожен церковный человек, церковь смотрела на него по-христиански – как на свободного человека. Таким образом, церковь давала светскому обществу пример нового, более совершенного и гуманного устройства, в котором могли найти себе защиту и помощь все немощные и беззащитные».

С другой стороны, выздоровевшие бедняки (так называемые «прощеники», то есть прощенные Богом за грехи) за дни, проведенные в больнице, обязывались отплатить монастырю отработкой на пашне, в извозе, на промыслах, на скотном дворе. Эта кабала распространялась и на детей, которых нередко оставляли в монастыре на всю жизнь.

Растущей церковно-монастырской благотворительности способствовали по меньшей мере три важнейших фактора. Во-первых, обязанность священников (по Уставу 996 г.) обеспечивать надзор и призревать бедных, на что должна была идти часть десятины. Так, еще князь Владимир I после крещения поставил в Киеве церковь Богородицы, на содержание которой отдал десятую часть своих доходов от имений и городов, и обязал своих преемников под угрозой проклятия соблюдать это обязательство, за что и церковь была прозвана Десятинной.

Во-вторых, сами русские князья покровительствовали церкви, записывая на монастыри богатые вклады «на помин души» (для спасения души, по счастливом окончании похода или какого-либо предприятия, по выздоровлении от тяжкой болезни и т.п.). Об их размерах говорят летописные данные о вкладах в Киево-Печерский монастырь в XI-ХИ вв. Так, князь Ярополк Изяславич (вторая половина XI в.) «вдал» монастырю «всю жизнь свою», то есть все (или, по крайней мере, все лучшие) свои имения, а, кроме того, четыре волости, из них одну около Киева, со всеми сидевшими там крестьянами. Князь Глеб Всесла-вич дал при жизни и завещал монастырю 700 гривен серебра и 100 гривен золота (1 гривна – примерно 200 грамм).

Другой монастырь – Юрьевский – получил в начале XII в. от князя Мстислава Владимировича не только волость Буец «с данями, и с водою, и продажами», но также часть княжеских доходов – «вено вотское», то есть брачные пошлины в Вотской области, и «осеннее полюдье даровное», то есть сполна княжеские сборы в осенний проезд по волости, находившейся под княжеским управлением. Ряд князей и бояр, принимая иноческий сан, завещали монастырям свое имущество (например, черниговский князь Николай Давыдович). Тому способствовало распространившееся суждение, что всякий человек, монах или мирянин, похороненный в монастыре, будет помилован. В «Житии Феодосия Печерского» отмечалось:. «Се елико же вас в монастыри сем умрет, или игуменом где отослан, аще и грехи кто сотворил, аз имам перед Богом за то отвещати».

В-третьих, само духовенство было свободно от различных платежей и податей. Более того,-в период монго-ло-татарского владычества российским митрополитам были даны специальные ханские грамоты («ерлыки»), которые освобождали церкви и монастыри от всех даней и поборов. Тем самым духовенство пользовалось относительным достатком и богатством, что давало возможность расходовать часть средств на нужды неимущих.

За помощь ближнему и благотворительность был причислен к лику святых подвижник Сергий Радонежский, один из наиболее почитаемых русских святых, основатель и игумен Троице-Сергиева монастыря (ок. 1321-1391), который «учил не столько словом, сколько делом, практически показывая, как надо поступать в сложных ситуациях». Ученик Сергия Епифаний Премудрый писал о своем учителе: «На нем из одеяний все было худостно, все ни-щетно, все сиротинско, ибо поживе он на земле ангельским житием и возсиа в земли Русьей, акы звезда пресвятлая».

Воспитатель и духовник князя Дмитрия Донского, московский митрополит Алексей в грамоте 1360 г. писал: «Вдовиц и сирот и полонянников и странных милуйте и призирайте; иже в темницах посетите, да сподобитеся блаженного онаго святаго гласа истинного Христа глаго-люща: „Придете благословении Отца моего и наследуйте уготованное вам Царство от сложения мира..."».

Надо заметить, что постепенно идея помощи ближнему – нищему, убогому, калеке – трансформировалась. С одной стороны, развивается так называемая показная, чисто формальная помощь – в форме раздачи милостыни по различным религиозным праздникам. Внешнее благочестие здесь скрывало под собою грубость, бесправие, бесчеловечность. Не случайно известный русский психолог и педагог П. Ф, Каптерев в конце XIX в, писал: «Настоящего понятия о человеке не было в России. Истинная гуманность была чужда русскому обществу. Конечно, было сострадание, жалость, но все несколько свысока, с сознанием своих мнимых естественных преимуществ».

Такая показная помощь подверглась критике со стороны древнего русского философа, подвижника Максима Грека (1475-1556), который писал: «Убогию же возлюби всего мыслию... оскорбляемы убоги и нищи, вдовы и сироты, вопиют на ны и воздыхают из глубины душевныя и горькия слезы лиют».

С другой стороны, тот же Максим Грек развивает представление о помощи ближнему в виде душевного сочувствия и сострадания. Наиболее примечателен в этом отношении такой памятник древнерусской литературы, как «Моление Даниила Заточника» (XIII в.). Философия Даниила уже обращена к самому человеку, к его страданиям и нуждам. «Аще кто в печали человека призрит, как студеною водою напоит в знойный день».

Таким образом, церковь в Древней Руси играет выдающуюся роль в области благотворительности, пытаясь внести в это дело и некоторые организационные начала (строительство специальных приютов, богаделен, больниц).