«Лекции по дисциплине «Риторика»»

 

Лекция № 5

Риторические аспекты порождения речи

 

Идеи риторизованного речепорождения нацелены на рассмотрение комплекса проблем, связанных с процессом формирования мысли в ходе ее формулирования (ср.: «В речи мы формулируем мысль, но, формулируя ее, мы сплошь и рядом ее формируем» [Рубинштейн 1989: 458]), а также с составляющими риторической формы, вводящими в речевой акт идею реципиента.

С логической точки зрения, в основе алгоритма риторизованного речепорождения находится акт целевого понимания поведения (см. «2.1.2. Логический аспект понимания речевого поведения»), когда перед ритором встает проблема поиска средств формирования и формулирования коммуникативного замысла (включающего и установку на адресата). В этом смысле риторизованное речепорождение представляет собой частную герменевтическую проблему и свидетельствует о том, что одно из основных положений риторической герменевтики о единстве условий, необходимых как для производства, так и для восприятия речевого действия, делает не вполне оправданной поляризацию перцептивно и продуктивно направленных видов речемыслительной деятельности хотя бы потому, что краеугольным камнем и тех, и других является единый интерпретирующий механизм, связанный с ориентировкой в контексте и приспособлением предпосылочного знания к нуждам речевой коммуникации. И речепорождение, и речевосприятие, рассматриваемые сквозь призму интерпретирующего механизма, представляют собой «получение на основе одного, “исходного” объекта (называемого интерпретируемым) другого, отличного от него объекта, предполагаемого интерпретатором в качестве равносильного исходному на конкретном фоне ситуации, набора презумпций и знаний» [Демьянков 1982: 327]. Речепроизводство как отдельный способ интерпретации имеет дело с проблемой поиска уместных и перцептивно доступных средств реализации главной идеи, с таким построением речевого акта, при котором происходит «“обогащение” замысла говорящего за счет информативного запаса (постоянно изменяющегося)» [Там же: 328].

Речепорождение как процесс формирования и формулирования мысли. В основе этой позиции лежит представление о том, что речепроизводство – это не простое «облачение» мысли в «словесную одежду», а событие, связанное с появлением мысли конкретного человека в слове. Событийность речепорождения в таком случае можно охарактеризовать как взаимодействие в процессе воплощения замысла трех составляющих: предмета (мысли), способа (речи) и средства (языка). Иными словами, с точки зрения речепорождения как события смысл слов продуцента (ритора) может стать достоянием адресата только в том случае, если мысль (предмет) ритора за счет речи (способа, механизма формирования и формулирования мысли) и с помощью языка (средства) передается во вне, другому человеку.

Для того чтобы нагляднее представить становление того или иного речевого произведения, необходимо обратиться к модели речемыслительной деятельности, объясняющей этапы и пути, по которым мысль автора, «вкладываясь» в уста своего «хозяина», «отправляется» в сторону адресата. В основу такой модели должны быть положены следующие принципы:

1) от общего к частному (от побуждающе-целевого нерасчлененного комплекса к артикуляционно-интонационному расчлененному уровню);

2) одновременное действие всех уровней речемыслительного процесса (т.е. параллельное, а не последовательное включение всех уровней речемыслительного целого);

3) сопряженность уровней, когда звено одного уровня является компонентом другого;

4) конечное соответствие, т.е. выходной сигнал должен отражать замысел и коммуникативное намерение говорящего [Зимняя 1985: 99].

Таким образом, схема речепорождения демонстрирует деятельность продуцента как единство и отдельность «глубинного» и «поверхностного» и представляет собой следующую иерархию ярусов: мотивационно-побуждающий уровень (1), формирующий уровень (2), реализующий уровень (3) [Там же: 90-97].

Мотивационно-побуждающий уровень раскрывает динамику речепроизводства с позиции появления в психике человека потребности решить возникшую проблемную ситуацию через словесное действие. Сложность этого уровня речепорождения состоит в том, что здесь «сплетаются» интеллектуальное, эмоциональное и волевое, т.к. «мотивирующая сфера нашего сознания охватывает наше влечение, потребности, наши интересы и побуждения, наши аффекты и эмоции, что выражается в том, что различие мотивов, смыслов всегда есть также различие воли, чувств» [Выготский 1934: 314].

Потребность (хотение) находит свою определенность в предмете деятельности: если я хочу, то что именно. В силу этого предмет говорения (мысль как опредмеченная потребность) становится «внутренним мотивом», т.е. тем, что непосредственно побуждает деятельность говорения или письма. «Внутренний мотив» есть побуждающее начало речевого действия, поскольку он приводит к формированию коммуникативного намерения, представляющего собой коммуникативную цель продуцента речевого воздействия (ср.: мне требуется удовлетворить нечто; чтобы это сделать, мне необходимо будет сказать / написать то-то и то-то). Поэтому коммуникативное намерение (1) определяет роль продуцента как участника общения и обозначает конкретную цель его высказывания; (2) обусловливает поведение человека, т.е. то, что он делает, – спрашивает, утверждает, призывает и т.д.; (3) регулирует поведение реципиента; (4) является тем планом содержания, который реализуется в различных формах речевых поступков.

Таким образом, на первом этапе продуцент знает только то, о чем, а не что говорить / писать, т.е. знает общий предмет или тему высказывания и форму взаимодействия с реципиентом, определенную коммуникативным намерением (например, нужно ли ему получить, запросить информацию или выдать ее). Вообще, здесь формируется предмет и цель высказывания. Если для того, чтобы у Х-а (говорящего) зародилось намерение получить информацию от Y-а (слушателя) (а это предварительное условие речевого акта вопроса), Х должен войти в определенное интеллектуальное состояние, связанное с ощущением дефицита знаний (внешний мотив) о чем-либо (предмет). Данное состояние вызывает потребность как-либо получить необходимую информацию (внутренний, опредмеченный, мотив). Кроме того, сама ситуация может уточнить способ получения информации, спровоцировать определенную коммуникативную цель. В частности, намерение Х-а задать вопрос Y-у свидетельствует о том, что при формировании коммуникативного намерения Х исходит из следующего: (1) Y скорее всего знает информацию, интересующую Х-а; (2) Y находится с Х-ом в непосредственном контакте, делающим возможным произнесение сигнала вслух; (3) для Х-а не очевидно, сообщит ли Y сам по своей воле нужную информацию, не будучи спрошен.

Формирующий уровень ответствен за воплощение мысли посредством слова, за логическую последовательность и связанность создаваемого высказывания. Идеи данного уровня речепроизводства детально прорабатывались уже в классических риториках, обращавших внимание на многоуровневый характер преобразования мысли в слово (см. ниже риторическую модель речепорождения, предложенную М. В. Ломоносовым). В психолингвистической модели И. А. Зимней осуществляющийся на данном этапе процесс «о(т)речения мысли» (И. В. Пешков) представлен в виде двух фаз – фазы смыслообразования и формулирования [Зимняя 1985: 93-97].

1 фаза) нацелена на создание и развертывание общего замысла продуцента, на выстраивание смысловой канвы высказывания. Первоначально замысел предстает как самая общая нерасчлененная идея высказывания, как смыслокомплекс, задающийся говорящим в единицах внутреннего, предметно-схематического, изобразительного кода, который является индивидуальным воплощением того, что оформится в дальнейшем с помощью языка. Замысел по мере своего развития и постоянного уточнения может относиться не только к одному предложению, но и ко всему тексту в целом, поэтому он неоднороден и содержит в себе такой план будущего сообщения, в котором намечаются основной тезис и пути его расширения (я намерен сказать то-то и то-то; для этого я, постоянно уточняя исходную идею, скажу в начале об этом, потом о том, далее об этом, в конце о том).

За создание композиционной проекции будущего высказывания и стратегическое развертывание замысла ответственны пространственно-понятийная схема, а также схема «временной развертки» сообщения. Функциональное назначение пространственно-понятийной схемы состоит в наполнении коммуникативного замысла системой ассоциативно обусловленных номинаций; в процессе «временной развертки» высказывания устанавливаются взаимоотношения между понятиями, передается порядок следования понятийных комплексов выстраивающейся мысли. Порождение смыслового поля будущего сообщения происходит за счет возникновения систем слов, связанных между собой по определенному принципу (этот принцип в классических риториках назывался топическим; о топосах как способах формирования мысли о познаваемом предмете см. раздел 2.2.2.). К примеру, с точки зрения принципа ситуативной общности, ключевое понятие <зима>, содержащееся в замысле типа расскажу Y-у о зиме, будет «вытягивать» такие близкие для нашего представления о данном времени года элементы, как <любимое время года, снег, вьюга, холод, лыжи, коньки…>. Временная же развертка осуществляется на разных уровнях речевого сообщения – как на уровне целого высказывания, так и в пределах его частей, включая отдельное предложение, – и устанавливает иерархию свойств, отношений, действий, деятельностей и поведений, конкретизирующих содержание сообщения. Так, замысел расскажу Y-у о зиме, наполняясь ассоциациями <любимое время года, снег, вьюга, холод, лыжи, коньки…>, параллельно может разворачиваться в последовательности синтаксических структур вроде:

 

Намерение	я расскажу Y-у о зиме
основная мысль	является (зима, любимое время года)
развертка основной мысли: а) атрибуты зимы как времени года   б) мои занятия	часто идет (снег), иногда воет (вьюга), зачастую стоит (холод)     катаюсь (лыжи, коньки)

 

 

2 фаза) предполагает органическое объединение номинации (результата «заполнения» пространственно-временной схемы) и предикации (продукта «временной развертки»). При этом одновременно включаются две основные речевые операции: операция выбора (лексическое структурирование) и размещения (грамматическое структурирование) слов.

Реализующий уровень – это выход «внутренней речи» во внешний план (я говорю / пишу…). В частности, для говорения такая объективация будет связана прежде всего с интонированием и артикуляцией. При этом в актах нормального (не патологического) говорения установка на то, как произносить, и даже сама тоническая артикуляционная активность возникают одновременно с развертыванием замысла, т.е. на формирующем уровне.

В несколько упрощенном виде процесс формирования и формулирования мысли посредством слова – в основу модели положено говорение как разновидность продуктивной речемыслительной деятельности – можно представить так:

 

Побуждающий уровень		Формирующий уровень		Реализующий уровень
		Фаза смыслообразования	Фаза формулирования
Внешний мотив (потребность как хотение)	Внутренний мотив (опредмеченная потребность)               Коммуникативное намерение	Пространственно-понятийная схема                 Схема «временной развертки»	Лексическое структурирование                 Грамматическое структурирование	Артикуляция

 

О топическом способе формирования мысли. Вопрос о «сотворении мысли», связанный с психолингвистическим представлением о речи как посреднике между внутренним (ментальным) миром человека и миром языка, имеет давнюю историю. Он был впервые поставлен в античности в связи с поиском «способов, при помощи которых мы в состоянии будем из правдоподобного делать заключение о всякой предлагаемой проблеме и не впадать в противоречие, когда мы сами отстаиваем какое-нибудь положение» [Аристотель 1978: 349].

Риторика рассматривает механизм формирования замысла в рамках теории топосов – так называемых общих мест, важных «для рассуждения как о справедливости, так и о явлениях природы и общественной жизни, и о многих других, различных между собой предметов» [Аристотель 2000: 13]. Количество топосов по-разному представлено в риторических руководствах, в частности в «Риторике» Аристотеля их зафиксировано 40, у Цицерона – 16, Н. Ф. Кошанского – 24. Число топосов обусловлено теми задачами, которые ставят перед собой авторы «риторик». Так, для Аристотеля критерием выделения топосов является их значимость для искусства аргументации. Вместе с тем аргументированная речь – только одна из сфер реализации ментальных категорий, в границах которой мысль облачается в слово. Аргументированная речь – это то, что помогает объективировать те абстрактные категории мышления, которые обладают практически неограниченной свободой вербальных реализаций, каждая из которых обусловлена намерением говорящего. Кроме того, изучение топосов необходимо для выявления тех обобщенных категорий, которые помогают человеку в познании реального мира.

Из имеющихся в настоящее время учебников и учебных пособий по риторике в плане описания изобретения идей наиболее рациональным представляется учебное пособие «Основы риторики» А. К. Михальской [Михальская 1996]. Топосы в этом пособии рассматриваются как смысловые модели, в пределах которых проявляется специфика мыслительной деятельности человека. Они и есть те самые ментальные категории, которые являются способами «размножения» идей.

Смысловые модели в этом учебном пособии даются в очередности: род / вид, определение, целое / часть, свойство, сопоставление, причина / следствие, обстоятельство, пример, свидетельство, имя. Рассмотрение топосов как категорий, способствующих размножению мыслей, позволяет обратиться к классификации Аристотеля.

Первую группу составляют технические, т.е. способствующие изобретению мысли, топосы (род / вид, целое / части, свойство, сопоставление, причина / следствие, обстоятельство). Затем следуют нетехнические, т.е. использующие риторический опыт продуцента, топосы (пример, свидетельство, имя). Определение рассматривается Аристотелем в одном ряду с силлогизмами, а не с топосами. В нем проявляется реализация перечисленных топосов, кроме топоса «причина-следствие», который используется в доказательстве.

Размножение идей через топос род / вид отражает два универсальных направления ментальной активности человека: дедуктивную (от рода к виду) и индуктивную (от вида к роду) деятельность. При этом важно отметить, что «видовое отличие ни для чего не может быть родом» [Аристотель 1978: 413], т. е. видовое отличие всегда предельно конкретно, в то время как родовое обобщение является градуированным (ср.: видовые отличия: махровая роза, алая роза, голландская роза, шиповник; градация рода: ближайший род <роза> – более абстрактные <садовый цветок, цветок> – наиболее абстрактный род <растение>). Дедуктивное умозаключение и определение правомерны при правильном установлении рода: «если нет другого вида, то ясно, что указанное вообще не есть род» [Там же: 415]. Стало быть, род всегда сопряжен с рядом видов, т.е. конкретных проявлений общего; видовое отличие проявляет то особенное, что отличает один вид от другого. Ср. ель и кедр – виды вечнозеленых хвойных деревьев, относящихся к семейству сосновых. Их отличие заключается в том, что ель характеризуется кроной конусообразной формы и длинными чешуйчатыми шишками, а кедр – раскидистой кроной и шишками со съедобными семенами.

Язык есть форма проявления работы мысли, в силу чего ментальные категории имеют языковое воплощение. Язык на достаточно высокой степени абстракции (имплицированной в глубине сознания) уже словесно выделил ментальные категории. В частности, в языке видовыми будут члены тематической группы, наименование которой является родовым, обобщающим: фрукты – яблоко, груша, персик, абрикос и др. В качестве видовых отличий выступают названия сортов фруктов: сорта яблок – антоновка, грушовка, лимоновка и др. Мотивирующие единицы, находящиеся в отношениях родовидовой зависимости, выступая в одной синтаксической роли, провоцируют родовидовой характер связи производимых дериватов. Ср. птица: гуси, утки, куры / птичница, курятница, гусятница (наименования работниц, ухаживающих соответственно за птицами, утками, курами). Ср. также фруктовые соки: яблочный, грушевый, персиковый, абрикосовый. Таким образом, смысловая модель род / вид, являясь значимой для мотивирующих единиц, приводит к категоризации производных, что обусловлено особенностью работы мозга по аналогии в целях удобства познавательной деятельности.

В некоторых случаях в высказывании бывает излишним указание видового отличия, конкретизация рода происходит за счет реализации топа обстоятельства. Ср.: В магазине книги были расположены по темам, что облегчало нахождение нужной литературы (ясно, что в данном случае речь идет о книжном магазине).

Дедуктивное умозаключение носит достоверный характер и является основным при построении и обосновании научных теорий. Индуктивное умозаключение имеет вероятностный характер, в силу чего индуктивная логика тесно связана с вероятностным характером познания. Стало быть, индукция противостоит дедукции как вероятностное знание достоверному, но, тем не менее, они оказываются взаимосвязанными «столь же необходимым образом, как анализ и синтез» (Ф. Энгельс). Таким образом, топос род / вид, проявляя индуктивно-дедуктивную деятельность мысли, обусловливает размножение идей по вертикали

Смысловая модель целое / части отражает другой универсальный вид мыслительной деятельности: движение от целого к частям предмета (анализ) и от частей, на новом витке знаний, – к целому (синтез). Практически все окружающие нас вещи являют собой делимое целое (вещь, представленная как неделимая – не познана). Топос целое / части дает возможность проникновения в суть вещей. В риторике он используется при создании портрета, описания жилых помещений (дом Манилова, Плюшкина, Собакевича), при этом часть в целях риторического изобретения может приобретать самостоятельное значение (Ср.: Прошли гуськом последние посетители дворца-музея – полушубки, чуйки, ватные куртки. – А. Толстой). Намеренное искажение соотношения частей и целого порождает комический эффект (рот величиной в арку Главного штаба – у Н. В. Гоголя).

Частотное использование топоса целое / части отмечается при образовании производных с характеризующей семантикой. Ср.: глазач – человек с большими глазами; горбун, головастик и др. При этом он пересекается с топосом свойство, так как именование предмета по отличительной части свидетельствует об ее выдающемся свойстве (как правило, эта часть отходит от нормы, поэтому служит характеристикой объекта). Возможны случаи, когда предмет (в широком смысле) характеризуется по наиболее важному или яркому свойству части. Ср.: заика, хромуша, глухня, говорун и др., т. е. топосы целое / части и свойства используются при создании новых слов.

Каждый предмет или явление действительности характеризуется особым качеством, функцией и характерным действием, о чем свидетельствует смысловая модель свойство. Данный топос раскрывает отличительные, присущие только данному объекту признаки. В модели род / вид данный топос наряду с общим и конкретным противопоставлением выявляет особенное и индивидуальное. Смысловая модель свойства, как и топ целое / части, является мощным выразительным средством представления объекта мысли (например, «говорящие» фамилии Молчалин, Скалозуб, Кабанова и др.).

О необходимости выделения смысловой категории сопоставление свидетельствуют слова А. А. Потебни о том, что в основе познания мира лежит сравнение. Если топос свойства направлен на выявление в вещи особенного и индивидуального, то данный топос стремится к поискам общего между соотносимыми вещами.

Способность к сравнению является следствием аналогической деятельности человека. Являясь механизмом познания, сравнение (а также метафора, являющаяся скрытым сравнением) позволяет незнакомую ранее вещь познать через что-то похожее. Таким образом, сравнение и метафора – один из способов размножения идей. На основе метафоры и сравнения образуются новые, яркие образы, что особенно характерно для поэзии. «А ночь войдет в мой мезонин И, высунувшись в сени, Меня наполнит, как кувшин, водою и сиренью» (Б. Пастернак); «Вгляделся барин в пахаря: Грудь впалая, как вдавленный Живот; у глаз, у рта Излучины, как трещины На высохшей земле; И сам на землю-матушку Похож он: шея бурая, как пласт, сохой отрезанный, Кирпичное лицо, Рука – кора древесная, А волосы – песок» (А. Некрасов).

Противопоставление, проявляющееся в приеме антитезы, также направлено на познание вещей, но не через общие, а через противоположные качества предметов. Поиски противопоставленных явлений или оппозиций внутри одного явления определяют ход человеческой мысли и движение идей в речи в той же степени, что и поиски сходства. В языке сравнение и противопоставление актуализованы в таких категориях, как синонимия и антонимия. Прием антитезы характерен для крылатых фраз и образных выражений: «Минуй нас пуще всех печалей И барский гнев и барская любовь» (А. С. Грибоедов); «Пой лучше хорошо щегленком, чем дурно соловьем» (И. А. Крылов); широко представлен в пословицах и поговорках: «Знание человека возвышает, а невежество – унижает»; «Меньше говори, а больше делай». Антитезу используют в названиях литературных произведений: «Дни и ночи», «Живые и мертвые» К. М. Симонова; «Мертвые души» Н. В. Гоголя; «Война и мир» Л. Н. Толстого.

Смысловая модель причина / следствие находится в основе самого разного типа доказательств и используется в бытовой, научной и судебной речи. Данный топос лежит в основе веерного и цепочечного рассуждения. Первая разновидность отражает специфику латерального, вторая – детерминистического мышления. Веерная разновидность топоса причина / следствие выявляет ряд причин одного явления или его возможных следствий. Цепочечная разновидность топоса включает ряд умозаключений от причины к следствию.

Смысловая модель обстоятельство влечет за собой такие распространители, как место, время, средство, объект, способ, результат, цель. Данная смысловая структура, конкретизируясь в речи, являет те стереотипные ситуации, которые нас окружают ежедневно. Ср.: ситуация метро состоит из ряда предписаний, находящихся между собой в отношении жесткой детерминации: сначала необходимо купить карточку, затем эту карточку опустить в автомат, в результате чего войти внутрь метро, встать на эскалатор, сесть в электричку, двигающуюся в нужном направлении, выйти на остановке, а затем и из подземки.

Также в процессе речепорождения используются топосы, названные Аристотелем нетехническими. Они являют собой дополнительные, эмпирические данные, служащие для подтверждения достоверности высказанных идей. Это топосы пример, свидетельства, имя. Пример направлен на то, чтобы вызвать факты, прежде случившиеся (история) или сочиненные самим оратором. Риторическая традиция рекомендует помещать примеры после логического доказательства, в виде эпилога или вместо него. Топос свидетельство подкрепляет высказанные в речи идеи ссылками на авторитеты. В силу того, что свидетельство воздействуют на этико-эмоциональную сферу слушателей, их употребляют либо в начале, либо в конце речи (отдельных ее фрагментов). Ссылки на изречения известных философов, ученых показывают эрудицию оратора, употребление пословиц и поговорок делает речь доступной, яркой. Эрудиция автора, доступность изложения проявляются через такой топос, как имя, в котором оратор раскрывает смысл имени, его этимологию.

Приведенная система топосов позволяет легко составить речь на заданную тему. Например, необходимо говорить о значимости профессионализма в современной России. Топос противопоставление: Россия современная – Россия советская; частная собственность – государственная собственность. Далее дается определение частной и государственной собственности (топос свойство в рамках топоса противопоставление). Затем можно рассуждать в пределах топоса обстоятельство (ключевыми моментами окажутся: частная собственность – что: офисы, акционерские общества, предприятия по изготовлению чего-либо и т. п.; где: земля, аренда помещений, транспорт и др.; с помощью чего: инструменты, совершенная аппаратура и т. п.; результат: продукция и т. п.; цель: реализация продукции, приобретение капитала и т. п.). Можно использовать также топос причина / следствие: достижение цели возможно в том случае, если предприниматель хорошо знает особенности современного бизнеса (здесь возможны как положительные, так и отрицательные примеры и ссылки на авторитеты); имеет профессиональные навыки, хорошие организаторские способности и т. д. При раскрытии данной темы можно использовать индуктивный способ изложения по следующему плану: 1) дать определение профессионалу и непрофессионалу (использование топосов сопоставление и противопоставление); 2) описать качества, присущие профессионалу (топос свойство); 3) используя топос обстоятельство, показать, как действует профессионал; 4) сделать акцент на описании современной России, в отличие от России советской.

При топическом развитии темы нет необходимости в написании текста речи. Достаточно иметь план, основанный на топическом упорядочении темы. План дает возможность свободного изложения материала. Если в ходе изложения мысли происходит ассоциативное отступление от темы, взгляд на план возвращает оратора к теме.

Таким образом, топосы – это способы мыслительной деятельности, лежащие в основе формирования высказывания.

Речевое воздействие как речепорождение. Для того чтобы организовать речепроизводство оптимальным образом, мы с разной степенью осознанности соотносим деятельность с ситуацией, производим выделение отдельных элементов в качестве последовательных ориентиров, на которые направляется и по которым контролируется выполнение отдельных операций. Такая опора на компоненты прагматического контекста, производимая при осуществлении коммуникации, составляет содержание ориентировочной активности продуцента. Результатом ориентировки является создание «образа будущего», который, помимо желаемого результата, отражает представления об эффективных способах его достижения. Таким образом, ориентировочная деятельность составляет существенную часть в процессе речепорождения [Леонтьев 1999: 147].

В условиях речевого воздействия, когда процесс речепроизводства сам по себе рассматривается как возможность для достижения некоторых целей, которые возникают в структуре речевого / неречевого взаимодействия коммуникантов, именно ориентировка приспосабливает речемыслительную (конативную) активность продуцента к неповторимости контекста общения. Учет этого факта позволяет определить речевое воздействие в качестве разновидности продуктивной речемыслительной деятельности и охарактеризовать его через трехфазовую модель, включающую в себя стадии ориентировки, осуществления и коррекции [Тарасов 1986].

Фаза ориентировки является небазисной, поскольку имеет общий характер и проявляется на основных этапах продуцирования речи. Эта особенность фазы ориентировки была детально рассмотрена А. А. Леонтьевым, который в работе «Психология общения» неоднократно подчеркивал, что психологическая обусловленность речевого действия факторами прагматического контекста присутствует постоянно на разных этапах преобразования внутреннего мотива коммуникативной деятельности в слово и, более того, формирует коммуникативную цель и стратегии ее осуществления [Леонтьев 1999: 159-161]. При воплощении конативного высказывания особое значение имеет учет инициатором речевого воздействия фактора адресата. Ориентировка на реципиента речевого воздействия – это формирование представлений о познавательных возможностях адресата, о его духовном мире (мировоззрении, убеждениях, идеалах, системе ценностей, потребностях, интересах, привычках и т.д.), об эмоционально-чувственной сфере и т.д. Кроме того, не меньшую роль в процессе изменения поведенческой сферы реципиента играет выработка стратегий, опирающихся на социальные характеристики коммуникативной ситуации, в которую включены участники общения.

С позиции фазы осуществления речевого воздействия, побуждение человека к определенному поступку возможно тогда, когда он ощущает / сознает наличие у себя соответствующей потребности, которую может удовлетворить предмет-мотив, указываемый продуцентом речевого воздействия. Деятельность / состояние, возникающие у адресата в ответ на поступивший сигнал, и являются теми эффектами, которые желает получить продуцент. Отсюда следует: для успешного влияния продуценту, разобравшемуся в ситуации общения, необходимо:

1) «оживить» у адресата речевого воздействия реально существующую или потенциально возможную потребность (напомним, потребности являют собой «внешнюю» по отношению к мотиву речевой и / или неречевой деятельности сторону);

2) указать адресату речевого воздействия на основания, действительно удовлетворяющие актуализованной потребности;

3) ориентировать адресата речевого воздействия в способах и средствах осуществления дальнейших действий, необходимых для удовлетворения актуальной потребности;

4) создать условия, благоприятствующие принятию решения (укоренению потребности).

Если первые три операции необходимы, по представлению Д. Н. Узнадзе, для формирования психологической установки, внутренней готовности адресата действовать [Узнадзе 1997], то четвертый компонент традиционно считается риторическим и нацелен на усиление качеств, предопределяющих позитивную реакцию на замысел продуцента. К способам, усиливающим воздействующий эффект, можно отнести действия, связанные с:

а) привлечением и удержанием внимания адресата;

б) созданием перцептивно доступного сигнала;

в) ориентированием адресата речевого воздействия в ситуации общения и в социальных характеристиках участников речевого взаимодействия;

г) возбуждением познавательной потребности;

д) понижением / повышением уровня критичности, поддержанием его на уровне, оптимальном для данной аудитории.

Так, стратегия, связанная с «погружением» адресата в прагматический контекст, заставляет продуцента позаботиться о самопрезентации и настраивает его на демонстрацию социальных отношений, в структуре которых разворачивается общение. С точки зрения самопрезентации, «для успешности общения мало знать что-то о собеседнике: учитывая, что он тоже моделирует говорящего, важно дать ему нужный для этого “материал”, т.е., так сказать, подать себя в нужном плане» [Леонтьев 1999: 207]. Демонстрация продуцентом социальных отношений (социальный символизм) призвана подсказать воспринимающему те социальные роли, в рамках которых протекает коммуникация [Тарасов 1979: 46]. Все это, в конечном счете, гарантирует адекватное восприятие речевого сообщения, поскольку взаимодействие невозможно для адресата, если он не знает достаточно много об авторе, чтобы понимать, как соответствующим образом себя вести.

Эффективным средством формирования познавательной активности реципиента являются приемы, обнажающие те различия, которые существуют в опыте отправителя и получателя сообщения. Данные тактики (например, создание проблемной ситуации) требуют от человека, столкнувшегося с необходимостью или даже вероятностью совершения какого-либо поступка в будущем, достаточно активного поиска информации, способствующей когнитивному «выравниванию» индивидов [Фестингер 1999].

Работу механизма осуществления речевого воздействия можно проиллюстрировать на примере рекламного дискурса, который активно создает новые потребности или внедряет в сознание реципиентов псевдоценности (напр., потребность в улучшении социального положения, респектабельности, привлекательности, сексуальности, оригинальности, удовлетворении чувства голода и т.п.), предлагает ситуации (предмет и способы) удовлетворения этих потребностей (напр., использование мобильной связи, покупка шампуня, посещение казино или ресторана и т.п.). Многочисленные повторы рекламных роликов, включение в них воздействующих языковых выражений и т.п. способны обеспечить закрепление вызываемой установки.

Специфику фиксации установки с помощью суггестивных (неосознанно воздействующих) средств раскроем на примере радиорекламы ресторана «Тамерлан» [Катышев, Малахова 2002], представленной ниже следующим текстом:

 

М:  Джаратай.

Ж:  Рыба по-джаратайски.

М:  Бульдурук.

Ж:  Бульдурук из курицы.

М:  Шубурган.

Ж:  Печень индейки.

М:  Шашлык ба-у-ран.

Ж: Шашлык из баранины.

 

Ж:  Ресторан «Тамерлан» – (М) для тех, кто любит острые ощущения.

Ж:  Настоящий гурман – (М)  и только для настоящих гурманов, любителей много и вкусно поесть, уникальное меню.

Ж:  Ресторан «Тамерлан».

М:  Ресторан «Тамерлан» в центре Москвы.

                    Пречистенка, дом 30.

Данная реклама провоцирует желание изысканно поесть. Единственной ситуацией, которая может это желание удовлетворить, становится посещение ресторана «Тамерлан». Что же создает благоприятные условия для укоренения установки?

Сама реклама состоит из основного текста, адресных данных и музыкальной темы. Композиция основного текста двучастна (меню и остальной текст) и циклична: словосочетание «уникальное меню» отсылает к диалогу, идущему в начале радиорекламного ролика. На протяжении всего радиорекламного дискурса используется суггестия контраста, которая реализуется чередованием мужского и женского голосов. В диалоге перечисляются блюда меню: мужчина произносит экзотические названия блюд, а женщина раскрывает их суть. Например, шубурган – это печень индейки, джаратай – рыба по-джаратайски и т.д. Однако полностью не объясняется специфика блюда, что, во-первых, создает интригу: рекламодатель стремится заинтересовать, привлечь внимание потенциальных клиентов, - а во-вторых, экономит время, и это тоже важно.

Данный рекламный ролик длится 29 секунд, а критический порог восприятия такой информации равен 30 секундам, поэтому, если добавить еще несколько слов, рекламное сообщение не будет столь эффективным. Скорость подачи информации в данном радиорекламном дискурсе – 2 слова в секунду.

Диалог ритмичен. Мужчина произносит все слова по слогам, т.е. интонационно выделяет все элементы фразы. Это создает периодичность и способствует возникновению особого состояния сознания, при котором слушатель начинает относиться к воспринимаемой информации некритически.

Следует выделить лексические повторы, которыми насыщен текст. Это повтор одних и тех же или однокоренных слов: джаратай – по-джаратайски; бульдурук – бульдурук из курицы; настоящий гурман – для настоящих гурманов. Анафора (единоначатие) представлена троекратным повторением словосочетания «ресторан «Тамерлан», что служит запоминанию бренда (названия фирмы).

На фонетическом уровне заметен повтор сочетания звуков – [ан]: Рестор[ан] – Тамарл[ан] – гурм[ан]. Повторяющееся сочетание звуков [ан] имеет, если следовать традиционной методике измерения фоносемантического значения, величину ‘большой, мужественный, величественный, могучий’.

Чем не образ легендарного Тамерлана?

Музыкальная тема звучит дважды в радиорекламном тексте, она служит фоном для слов – ресторан Тамерлан и настоящий гурман. Следовательно, музыкальная тема объединяет два словосочетания, чем создается новый смысл для слова Тамерлан, т.е. Тамерлан – гурман, не полководец. Стало быть, образ Тамерлана вытягивает за собой ассоциации, раскрывающие не столько милитаристскую, сколько гастрономическую проблематику, окрашенную восточным колоритом. Не случайно текст начинается с перечисления названий восточных блюд. Этим изначально задан ориентир на «восточность».

Наш ассоциативный эксперимент подтвердил стремление создателей рекламы вытеснить из сознания реципиентов тему воинственности Тамерлана. Вот реакции на данный текст-стимул (реакции располагается в порядке убывания частотности):

необычное, непонятное, тайна,

Восток, экзотика,

изысканность, изящество, свечи, полумрак,

очень толстый посетитель и богатый изощренный клиент.

Так, образ великого полководца преобразуется в символ изысканного чревоугодия, лишний раз доказывая нам то, что для возбуждения плотских желаний, или «страстей» по Аристотелю, правда исторического факта не всегда бывает пригодной.

 

Существенна для воплощения речевого воздействия и фаза коррекции. Ее задача состоит в следующем: если результат речевого воздействия, выявленный в ходе ориентировки, не совпадает с субъективным образом результата воздействия, то коммуникант после сличения полученного результата с «моделью будущего» может скорректировать свои действия и / или повторить их.

Риторическая форма речевого акта. Если модель речепорождения устанавливает общие представления о внутреннем механизме перехода мысли в слово («перетекание» мысли в слово является самым общим условием для осуществления речевого воздействия), если модель речевого воздействия уточняет исходную схему и вычленяет из нее тот принцип, который приводит к изменению поведения адресата, то риторическая форма речевого акта сводит идеи о речепорождении и речевом воздействии к таким категориям речевого общения, через которые внутренний мир продуцента передается во вне и становится достоянием слушающего / читающего. Традиционно структура речевого акта, представленная в работах Дж. Остина и его последователей (Г. П. Грайса, Т. Коэна, С. Левина, Дж. Лича и др.) [Левин 1990; Новое в зарубежной лингвистике ХVII 1986], включает в себя единство трех планов, согласно которым такой компонент коммуникации, как речевой акт, может быть рассмотрен с позиции единиц плана выражения и представления (того, что и как говорится / пишется – локуции), с точки зрения интенций как единиц смыслообразования (того, что совершается при говорении / написании – иллокуции), а также в аспекте тех прогнозов, которые учитываются в процессе речепроизводства, и тех последствий, которые вызываются конативным сигналом (того, что совершится посредством говорения / написания, т.е. в аспекте перлокуции). Как правило, именно третьему аспекту коммуникативного акта – аспекту, который в качестве составной части включает в себя и систему обязательств по «стратегическому приближению» к адресату – приписывается риторический статус (см, в частности, [Кобозева 1986: 14]). На самом деле, риторическая форма высказывания предполагает такую реализацию «образа реципиента», при которой автор высказывания не только уделяет внимание организации влиятельной речи, улучшению ее перцептивных качеств, но и вызывает к жизни целый комплекс языковых форм и психологических (интенциональных) состояний, в которых присутствует в качестве антропокомпонента адресат.

Иными словами, понятие риторической формы отождествимо как с такой организацией коммуникативного акта, при которой на передний план выступают «способы создания впечатления» [Шпет 1996: 200-202], так и с «конативной функцией», воплощающей и предполагающей в разнообразных единицах языка / речи концепцию адресата [Якобсон 1975: 200-201].

Включенность фигуры адресата в речевую активность продуцента – многоаспектная проблема, входящая разными своими гранями в различные направления научного поиска: лексикографию (толкование метатекстовых слов и слов с компонентом «адресат»), грамматику, теории речевого воздействия, речевых актов, текста.

Так, И. В. Труфанова [Труфанова 1997], пытаясь целостно представить образ адресата, выделяет в данной проблеме четыре аспекта, которые условно можно соотнести с указанными выше составляющими коммуникативного акта – локуцией, иллокуцией, перлокуцией [Новое в зарубежной лингвистике XVII 1986]. С точки зрения локутивного подхода, мы должны рассмотреть высказывание как наделенное языковыми средствами, отсылающими к подразумеваемому адресату. С точки зрения иллокутивного подхода, любое порождаемое высказывание содержит в себе образ адресата как предмет мыслей, желаний, чувств, надежд, целей и т.д. продуцента. Наконец, перлокуция высвечивает стратегический аспект организации риторически значимого высказывания. С локутивным подходом можно соотнести «метатектовый», «лексический» и «грамматический» образ реципиента, с иллокутивным – ту ипостась адресата, которая в качестве интенциональной проекции текста лежит в основе типа и формы речевого общения, с перлокутивным – образ адресата, свидетельствующий о конативных стратегиях и навыках продуцента.

I. С точки зрения метатекстовой реализации образа реципиента, высказывания строятся таким образом, чтобы способствовать адекватному восприятию их реальными потребителями информации. Все лингвистические средства (членение текста на абзацы, на главы и т.п., озаглавливание разделов, указание на порядок изложения мысли и жанр, подведение итогов и выводов из сказанного и т.д.), служащие облегчению восприятия информации адресатом и адекватной интерпретации им речевых действий и намерений говорящего / пишущего, относятся к метатекстовым [Вежбицкая 1978].

II. Конативность в грамматике и лексике (по И. В. Труфановой, второй аспект образа адресата) связана прежде всего с установлением перечня лексем, морфологических категорий и синтаксических конструкций, в содержание которых входит антропокомпонент ‘адресат’.

Детально описаны средства называния, обозначения адресата в языке: это обращения; местоимения второго лица; глаголы второго лица, в которых указание на реципиента производится окончанием глагола.

Обращение служит не только для называния адресата, оно передает отношение к нему автора – эмоциональное, оценочное или социально-этикетное.

У местоимений гораздо больше возможностей, чем у существительных, обозначить социальный статус получателя сообщения. Ю. Д. Апресяном перечислены социальные статусы реципиента, отраженные в значении местоимения ты:

1)             ты близкое;

2)             ты родственное;

3)             ты детское (друг к другу и к старшим);

4)             ты старшее;

5)             ты хамское;

6)             ты панибратское;

7)             ты внедиалоговое (к Богу, объекту, субъекту мысли).

Точкой отсчета в статусах адресата явилось я продуцента и степень социальной, возрастной, интимной, родственной близости участников общения [Апресян 1988: 33].

Называние реципиента – это только часть второго аспекта проблемы, связанной с конативной функцией языка. Более важная его составляющая – слова, грамматические категории и синтаксические конструкции, не называющие адресата, но ориентированные на него, включающие в свое содержание данный антропокомпонент. Активное изучение местоимений привело к выводу, что некоторые из них в своем значении содержат этот компонент. Например, кое-кто, один обозначают, что референт известен говорящему, но неизвестен слушающему [Теория функциональной грамматики 1992: 250-251]. Побудительные и вопросительные высказывания содержат в своей семантике компонент ‘адресат’, так как предполагают обязательную его реакцию. Уточняющие конструкции так же, как и пояснительные, ориентированы на другого, поскольку именно для него делаются пояснения и уточнения при сообщении информации [Лекант 1986]. Экспрессивные средства языка предназначены для того, чтобы «заразить» реципиента эмоциями, оценками, взглядом на положение вещей, поэтому они также включают в свое содержание этот антропокомпонент [Апресян 1988: 33].

Более того, как показывают работы по теории речевых жанров (см., в частности, [Федосюк 1997]), образ адресата способен объективироваться самой формой высказывания. Так, похвала как жанр, выражающий положительное эмоциональное воздействие, содержит в себе явные указания на (а) того, кто хвалит, (б) характер похвалы, (в) того, кого хвалят, (г) те основания, по которым похвала воздается (например, на внутренние качества адресата, его внешние свойства). Ср.: (а) Мне (б) нравится (в) Ваше (г) отношение к делу.

III. Третий аспект заявленной проблемы был определен В. Н. Волошиновым, у которого, как и у античных теоретиков риторики (Аристотеля, Цицерона, Квинтилиана), необходимым элементом устроенности любого высказывания является «концепция адресата», она взаимосвязана с жанром высказывания и диктует форму высказывания как целого построения [Волошинов 1998]. Следует сделать акцент не только на неустранимости адресата из многих типов речевых актов, но также на неоднородности тех ролей, которые приходятся в них на долю данного участника общения. За ситуацией коммуникативного плана скрывается более сложная система поведенческих ситуаций – межличностных и социальных, в которых адресат предстает то как потенциальный исполнитель, то как жертва или «подсудимый», то как конфидент или просто «добрая душа», то как свидетель или контролер, то как ценитель или потребитель, то как подпевала, то, напротив, как контрагент [Арутюнова 1981; Бахтин 1979]. Поэтому иллокутивная формула слушателя / читателя должна учитываться при моделировании единиц, качественно отличных от предложения, т.е. при описании жанров (речевых актов). Образцом описаний подобного типа можно считать модели речевых жанров, предложенные А. Вежбицкой и Т. В. Шмелевой [Вежбицкая 1997; Шмелева 1997]. А. Вежбицкая, предлагая интенциональную структуру жанра, включает в нее (а) указание на социальную роль адресата (ты, вы, каждый и т.д.), (б) сферу его отражения во внутреннем мире говорящего. С точки зрения последнего условия, адресат в речевом жанре может выступать и как предмет мыслей продуцента, и как предмет желаний, эмоциональных отношений, убеждений, интуиции последнего, и как некий вербализованный образ и т.д. Так, жанр комплимента предполагает, что субъект:

(а) говорит об адресате нечто хорошее, создающее позитивный вербальный образ (адресат в таком случае равен «ты близкому»);

(б) интуитивно чувствует, что адресату будет приятно (адресат выступает здесь как предмет интуиции говорящего);

(в) хочет сделать приятное адресату (адресат в таком случае – объект желаний говорящего).

См. определение жанра, данное А. Вежбицкой [Вежбицкая 1997: 105]:

комплимент =

говорю: о тебе можно сказать нечто хорошее

чувствую, что тебе это будет приятно

говорю это, так как хочу, чтобы тебе было приятно.

В отличие от комплимента, повестка дня не предполагает личной близости к адресату – в этом жанре адресат равен «каждому», т.е. любому, к кому может обратиться мы-говорящий. Здесь слушатель выступает как предмет желаний. Ср.:

повестка дня =

мы говорим: это – вещи, которые мы хотим сделать, когда соберемся, чтобы говорить и этим образом делать разные вещи, и хотим это сделать в такой последовательности:…

мы говорим это (записывая), потому что хотим, чтобы каждый, кто мог бы там быть, знал об этом [Там же: 107].

Все это свидетельствует о неотделимости адресата от речевого произведения; при этом факторами, отвечающими за включенность данного антропокомпонента в структуру высказывания, следует считать:

1)    игровой принцип речи, постоянно меняющий местами собеседников и создающий «инвентарного адресата»;

2)    принадлежность речевого акта к сфере межличностных отношений [Арутюнова 1981: 361].

IV. Перечень направлений, по которым можно рассматривать включенность реципиента в акт общения, будет неполным, если «образ адресата» не будет раскрыт в перлокутивном аспекте [Там же: 361; Конецкая 1997: 164-178]. В каждом акте речевого общения продуцент стремится достичь некоторой неречевой / речевой цели, которая сводится к регуляции деятельности собеседника, к воздействию на его сознание, к управлению его сознанием. Как отмечает Т. Г. Винокур [Винокур 1993], для того чтобы осуществить воздействие на слушателя / читателя, необходимо владеть его языком, в первую очередь национальным, далее – той функциональной разновидностью языка, которая для него характерна – диалект, жаргон, просторечие, литературный язык и пр., теми социальными и психологическими ролями, которые разыгрываются в конкретной ситуации, то есть нужно построить в своем высказывании образ говорящего / пишущего, который по содержанию развивает тему симпатичным для слушающего / читающего образом и в выражениях, приемлемых для слушателя / читателя (об этом см. также: [Красных 1998: 169 - 172; Культура русской речи 1998: 58-68]). Ответственность за проектирование и реализацию риторически значимого высказывания берут на себя конативные стратегии, задающие в ходе коммуникации такой(ие) способ(ы) удовлетворения актуальной потребности, который(ые) отвечает(ют) характеру прагматического контекста. Логизированная схема, описывающая формирование и реализацию конативной стратегии, предусматривает фазу ориентировки и нахождения приема, способного воплотить в текущем прагматическом контексте коммуникативный замысел; исходя из этого, идеальный план стратегии должен содержать в себе указание на прагматическое предусловие (то, что описывает состояние адресата) и конвенциональное установление (то, что предписывает определенные формы поведения для ориентирующего состояния адресата) [Дейк 1989а: 20].

С учетом фактора конативной стратегии мотивация речевого действия, осуществляющаяся по алгоритму целевого понимания поведения, примет следующий вид:

 

Некто намеревается (желает, стремится) получить результат μ, обращаясь к адресату Х.

Для получения результата μ от адресата Х нужно совершить действия a_μ, b_μ, c_μ,…n_μ, учитывающие свойства Х.

Следовательно, некто должен совершить действия a_μ, b_μ, c_μ,…n_μ, учитывающие свойства Х.

 

Например,

 

Я должен изложить лекционный материал небольшой аудитории.

Для изложения лекционного материала небольшой аудитории нужно провести выступление в форме собеседования, быть умеренно эмоциональным, настроить аудиторию на размышление, встать к слушателям поближе и т.д.

Следовательно, я должен провести выступление в форме собеседования, быть умеренно эмоциональным, настроить аудиторию на размышление, встать к слушателям поближе и т.д.

 

Приведенный практический силлогизм показывает, что его вторая посылка содержит в себе указание на идеальный план конативной стратегии, принимающей в данном случае такой вид:

 

прагматическое предусловие	конвенциональное установление
<должно быть так, что если> аудитория небольшая	<то> я проведу выступление в форме собеседования, буду умеренно эмоциональным, настрою аудиторию на размышление, встану к слушателям поближе и т.д.

 

Так, в рамках современных риторических руководств поиск условий, предопределяющих эффективное (конативно ориентированное) протекание процесса публичного речевого воздействия, привел к учету разнообразных параметров аудитории, оказывающих существенное влияние на восприятие информации и, поэтому, требующих от оратора поиска общего со слушающим языка [Стернин 1993]. При организации выступления говорящий должен учитывать следующие характеристики «публичного адресата»:

1)    однородность,

2)    количественную представленность,

3)    подготовленность,

4)    специализированную направленность («гуманитарии» / «естественники»),

5)    настроенность на восприятие данного оратора,

6)    гендерную доминанту,

7)    возрастные особенности,

8)    интеллектуальную мобильность,

9)    национальную специфичность,

10)         наделенность различными уровнями понимания информации,

11)         настроенность на восприятие данной информации,

12)         умение понять смысл сообщения.

Например, установка на большую аудиторию обусловливает такие нормы поведения оратора, согласно которым:

«1) Говорить следует с возвышения, вас должно быть хорошо видно.

2) Необходима краткость. Большая аудитория – самая нетерпеливая, она не терпит длиннот и быстро устает.

3)    Речь должна быть яркой, фразы должны быть броскими.

4)    Ориентироваться следует на низкий уровень слушателей.

5)    Предпочтительнее индуктивная подача материала.

6)    Эмоциональность оратора должна быть выше средней.

7)    Необходимо предлагать четко и просто сформулированные решения.

8)    Излагать и развивать одну точку зрения, аргументировать одну мысль.

9)    Говорить короткими фразами, афористично.

10)         Не нужно много и тщательно аргументировать.

11)         Не следует призывать аудиторию “Давайте подумаем”, следует сразу говорить, что надо думать» [Там же: 106].

Интересно, что при учете настроенности аудитории на восприятие конкретного оратора говорящий должен корректировать свое речевое поведение в зависимости от трех состояний публичного адресата:

1)    При позитивном настрое аудитории выступающий должен:

(1)  использовать одностороннюю аргументацию,

(2)  не формулировать выводы эксплицитно, стремиться к тому, чтобы аудитория сделала их самостоятельно [Там же: 110].

2)    При индифферентности аудитории рекомендуется:

(1)  продумать увлекательное начало, которое позволяет сразу же захватить внимание,

(2)  максимально использовать приемы захвата и поддержания внимания,

(3)  говорить с повышенной эмоциональностью,

(4)  чаще обращаться к аудитории и отдельным слушателям,

(5)  показать аудитории возможные выгоды от прослушивания вашего выступления,

(6)  говорить коротко,

(7)  рассказывать случаи из жизни [Там же: 110].

3)    При негативной настроенности аудитории оратор должен выбирать следующие тактики речевого поведения:

(1)  не надо переубеждать всех, а только некоторых,

(2)  при обострении обстановки стоит немедленно превращать речь из убедительной в информативную,

(3)  необходимо использовать дедуктивную подачу материала,

(4)  следует начинать выступление с бесспорного, с того, в чем вы сразу достигнете согласия,

(5)  надо декларировать информационную цель выступления, выводы необходимо формулировать эксплицитно и подсказывать их аудитории [Там же: 111-112].

Приведенные в качестве иллюстрации конвенциональные установления демонстрируют нам тот факт, что для реализации перлокутивного аспекта речевого акта значимы разноуровневые конативные стратегии продуцента, в совокупности своей обеспечивающие преобразование замысла высказывания в текст (не случайно Т. А. ван Дейк, давая определение понятию воздействующей стратегии, указывал на то, что данные операции, будучи нацеленными на приемлемость для адресата, могут функционировать одновременно на нескольких речеобразующих уровнях [Дейк 1989б: 278]). Все они, по сути дела, могут быть сведены к реализации двух основных принципов конативно ориентированного общения – принципам понятности и выразительности, которые иногда могут взаимодействовать друг с другом в зависимости от ситуации общения. Вместе с тем, выдвижение на передний план какого-либо из них подчинено следующим закономерностям: продуцент при риторизованном речепорождении делает большую ставку на понятность, если у него с аудиторией больше различий, чем сходств, и на выразительность, если у него больше сходств, чем различий. В этом смысле любое конативное высказывание представляет собой в большей или меньшей степени камуфлированный диалог, в котором в качестве ведущих выступают ситуативно обусловленные формально-смысловые стратегии, обеспечивающие целостность, связанность и вместе с тем перцептивную выделенность речевого произведения.

 

Возьмем, к примеру, благодарственную речь Цицерона в сенате, которая была проанализирована в [Безменова 1991: 19-21] с помощью процедуры вопросно-ответной (прагматической) трансформации текста.

Цицерон, давно уже не державший речей в сенате, берет слово, чтобы поблагодарить Цезаря за прощение оклеветанного и впавшего в немилость Марцеллия. Оратор прекрасно осведомлен о крайнем недоумении, царившем среди сенаторов из-за его длительного молчания. И теперь воспользовавшись моментом, Цицерон произносит чрезвычайно лаконичную речь:

«Долго я хранил молчание. Но не из-за страха». «Мешала боль за друга». «Пока существует сострадание, нет места клевете». «Истина всегда торжествует».

По мнению Н. А. Безменовой, текст, вызвавший овацию римских сенаторов, оказывается почти непонятным читателю, если не восстановить ту систему внутреннего диалога, который оратор ведет со слушателями.

«Долго я хранил молчание». Это почти избыточная на первый взгляд фраза оказывается уместной не только как элемент вступления или констатация всем известного факта, но и как вызов на диалог для объяснения своего молчания, которое приписано его опасению оказаться неугодным Цезарю. Итак, аудитория вызвана на диалог, и ее первым вынужденным и спровоцированным молчаливым вопросом должен быть: «Почему?» В самом деле, почему оратор хранил столь долгое молчание? Ответ Цицерона скор и сверхкраток: «Но не из-за страха». Это «но» симптоматично: со всей силой отвергает оратор оскорбительное предположение публики о его боязни высочайшего гнева. Лаконичность ответа, поддерживающая напряженность момента, вызывает новый, уточняющий вопрос аудитории: «Почему же тогда?» Ответ на этот «мысленный» вопрос должен быть точен, чтобы не вызывать крайнее раздражение аудитории, не выдерживающей драматической ситуации. «Мешала боль за друга». Здесь Цицерон почти бросает вызов Цезарю, личным врагом которого был Марцеллий. Однозначность реконструкции внутреннего диалога в этом месте нарушается и далее можно предположить только вариант. По-видимому, аудитория должна отреагировать так: «Почему же сегодня заговорил?» «Пока существует сострадание, нет места клевете». На афоризм ответа, как известно, нет, хотя и здесь публика вправе спросить, о чьем сострадании идет речь: Цезаря, которого за амнистию Марцеллия призван публично поблагодарить Цицерон, или самого Цицерона, страдавшего вместе с другом? Однако сильное слово «клевета», брошенное почти как обвинение Цезарю, гонителю невиновных, снимает этот вопрос: сострадание жертве собственного злодеяния не может быть заслугой тирана. На какой же вопрос аудитории ответит следующая, финальная фраза речи Цицерона? По-видимому, вопрос этот должен быть таким: «Кто же, если не Цезарь, способствовал твоей радости и реабилитировал Марцеллия?» Цицерон отвечает утверждением, звучащим не банально в этой ситуации: «Истина всегда торжествует». Таким образом, не сенат, не Цезарь, а высшая справедливость – вот подлинный судья человеческих поступков. Не правда ли, удивительное похвальное слово Цезарю?

Данная речь организована по принципу свернутого диалога, что само по себе является достаточно выразительной конативной стратегией. Внешняя лаконичность и внутренняя открытость выступления Цицерона мотивированы значительным совпадением индивидуальных пространств участников коммуникативного события, наличием у них общих знаний. Именно погруженность общающихся в единый контекст позволяет Цицерону скрывать лишние детали и говорить намеками, т.е. выбирать способы, имеющие достаточно жесткие этико-стилистические ограничения. Но именно данные средства создают «позитивные предпосылки» для передачи целого спектра эмоций, чувств и мыслей, выражение которых в условиях определенной конфронтации с Цезарем требует полутонов. В конечном счете, речь Цицерона – это поиск компромисса между желанием быть откровенным и стремлением быть корректным. Иными словами, ориентировка в личном опыте собеседников, в их апперцепционных возможностях, проявляется в том, что продуцируется эмоционально насыщенный текст, не выходящий за рамки уместного речевого поведения.

 

Как уже отмечалось, перлокутивный аспект речевого акта предполагает рассмотрение речевого воздействия с точки зрения приемов, способов, стратегий убеждения, приводящих в соответствие вербальные (локутивные) и интенциональные (иллокутивные) формулы реципиента. Предполагается, что процесс изменения сознания реципиента, его поведения должен отвечать по меньшей мере двум основным правилам организации дискурса – правилу перерабатываемости (понятности, ясности, доступности) и выразительности (речь должна быть интересной, образной, привлекающей внимание, уместной). Принимая во внимание тот факт, что составляющими дискурсивного стиля являются тема, композиция и особенности использования комплекса лексико-грамматических, интонационных и паралингвистических (жестов, мимики, позы, пространственного расположения и т.д.) средств, можно утверждать следующее: в риторике, в узком смысле трактуемой в качестве учения о публичном высказывании, с самого начала разрабатывались и культивировались такие способы и средства воздействия, которые, соответствуя экспонентам трех стилистических уровней, отвечают критериям понятности и выразительности. Отсюда следует, что для риторики значим такой образ предмета речи, который, отвечая критерию содержательности, был бы интересен и понятен, т.е. экспрессивен. То же самое можно сказать и о других стилистических уровнях – композиции, а также лексико-грамматических и интонационно-паралигвистических показателях риторической формы. Все эти уровни, соотносясь с четырьмя частями риторического канона (тема речи – с inventio, композиция речи – с dispositio, лексико-грамматические показатели речи – с elocutio, интонационно-паралингвистические показатели речи – с actio), составляли основу идеоречевого цикла, следование которому обеспечивало целостную проработку перлокутивной составляющей высказывания.

Однако для исследователей как классической, так и современной риторики является очевидной невероятная сложность задачи влияния на систему потребностей «другого». Именно поэтому многие дискурсивные стратегии, ориентированные на адресата, представляют собой достаточно громоздкие комбинации правил, допущений и трансформационных процедур. Доказательством тому может служить стратегическое преобразование предмета речи, реализующееся через процедуру градуирования-интимизации, в соответствии с которой предмет речи переводится на понятный для аудитории язык. Суть этой техники сводится к следующему: нужный говорящему предмет речи градуируется (разбивается на ранги) «по вертикали» таким образом, чтобы оказаться в поле зрения слушающего, после чего искомая ступень градации (доступная пониманию слушателей) переносится по горизонтали в конкретную речевую ситуацию с учетом присутствующих, т.е. интимизируется [Клюев 1999: 22-39].

Рассмотрим, как может градуироваться такой предмет речи, как риторика, чтобы стать более интересным и понятным для слушателей лекции.

РИТОРИКА (как дисциплина)

(высший уровень абстракции, менее информативный и интересный)

 

 

  ТЕОРИЯ                                                                                 ОРТОЛОГИЯ

                                                                         (как составляющая прикладного аспекта)

(родовой уровень абстракции, здесь легче слушателю ориентироваться в своих предпочтениях)

 

ОРТОЛОГИЯ

 

 

 

 

 

(видовой уровень абстракции)

 

ОРТОЛОГИЯ РЕЧЕМЫСЛИТЕЛЬНЫХ СПОСОБНОСТЕЙ

 

 

 

 

 

 

(разновидностный уровень)

 

Когда восстановлена таксономическая вертикаль, можно (путем опроса или из личного опыта) установить, какой уровень абстракции приемлем для аудитории: как правило, аудитория, приступающая к изучению новой дисциплины, интересуется прикладными аспектами риторики, причем связывает проблемы воздействия с искусством экспрессивной речи (красноречием).

Затем маркированный уровень аудитории переносится в ситуацию данной аудитории. Вследствие этого переноса предмет речи будет интерпретироваться через интерес аудитории. (Как следствие этого, содержание рассматриваемой дисциплины способно интерпретироваться как мастерство красноречия, а изображаться посредством интимизирующих конструкций типа Если кто-то из вас желает научиться логично строить свои речи, если кто-то из вас хочет доступно и интересно излагать свои мысли…, то он будет приятно удивлен, узнав, что дисциплина, которую мы будем изучать, поможет приблизить эту мечту: риторика – это дисциплина, обучающая мастерству красноречия).

Таким образом, с разновидностного уровня происходит горизонтальный перенос – перенос в ситуацию данной аудитории, и именно с этих позиций осуществляется дальнейшая интерпретация предмета речи – интерпретация, подготавливающая почву для последующего обобщения и расширения представлений об актуальной тематике:

 

 

высший уровень

 

 

родовой уровень

 

видовой уровень

 

разновидностный уровень                                       уровень данной аудитории

         

Необходимыми условиями для осуществления процедуры градуирования предмета речи являются такие характеристики ритора, как хорошее знание предмета речи, интересов аудитории, законов таксономии и специальных правил инвенции.

Знание законов таксономии позволяет найти место предмета речи в составе других категорий, выявить уровни абстракции, на которых он функционирует. Владение предметом речи создает условия для правильного градуирования. Учет интересов аудитории дает возможность установить общественно привлекательный уровень абстракции, успешно провести процедуру интимизации.

Продуцент, применяющий технику градуирования-топикализации на этапе разработки предмета речи, должен придерживаться таких инвенциональных правил:

1)    чем шире берется предмет речи, тем у́же его содержание и тем труднее сделать его предметом общественного интереса;

2)    не следует предлагать слушателям, с одной стороны, чрезмерно узких понятий, а с другой – понятий слишком широких;

3)    любые операции, которые производятся в расчете на слушателя, должны происходить в пределах его лексикона, поскольку с незнакомыми понятиями работать сложнее, чем со знакомыми.

Таким образом, стратегическая составляющая риторической формы речевого акта представляет собой некое единство, при котором конативная активность продуцента приводит к созданию перцептивно «выпуклого» сигнала (сигнала, который открывает собеседнику доступ к позиции адресанта), и этот сигнал иерархически организован, т.е. содержит в себе указание на предмет речи, композицию, вербально-паралингвистические показатели, значимые для слушающего / читающего.