Вступи в группу https://vk.com/pravostudentshop

«Решаю задачи по праву на studentshop.ru»

Опыт решения задач по юриспруденции более 20 лет!

 

 

 

 


«Лекции по дисциплине «Риторика»»

/ Русский язык и культура речи
Лекция, 

Оглавление

 

Лекция №4

Понятие, виды и основные способы аргументации

Что означает «логично мыслить»?

Логично мыслить значит уметь раскрывать суть противоречий в реальной жизни, видеть за случайными событиями проявление закономерных связей и выражать логичность в устной речи.

Логичность рассуждения – это ясность основных понятий и утверждений, отсутствие противоречий и несогласованностей, последовательность переходов от одной мысли к другой, аргументированное изложение материала.

1.    Понятие и структура аргументации

Аргументация с греч. «доказательство»

Аргументация –

1)   Искусство подбора веских подтверждений сказанному;

2)   Искусство ведения дискуссии.

Структура аргументации:

 

 
 

Тезис (Что доказываем?)

Аргумент (На основании чего?)

Демонстрация (Каким образом?)

 

 

 

 


Тезис – положение, нуждающееся в доказательстве

 

А) небо голубое

Б) Преступление должно быть наказано

В) Все студенты филфака должны изучать логику

Г) Риторика – это наука об эффективности речи

 

Аргумент – это инструмент процесса аргументации, представляет собой довод (комплекс доводов), являющийся обоснованием тезиса

 

Демонстрация – это способ доказательства, логическая связь между аргументом и тезисом. Продемонстрировать – означает показать, что тезис логически следует из аргументов.

Виды демонстрации: дедукция, индукция, аналогия, риторическая аргументация)

Все люди смертны

Сократ человек

Сократ смертен

 

2.              Законы логики

Логические законы – это схемы правильного рассуждения

Как правильно построить аргументацию?

Является ли предложенная аргументация корректной?

 

1.    Закон тождества: любая законченная мысль должна сохранять свою форму и свое значение в пределах некоторого определенного контекста.

Назначение: Следование этому закону обеспечивает верность избранной теме, сосредоточенность на релевантных для нее аспектах, сохранение границ объекта

- Закон тождества отвечает за идентичность предмета самому себе, которая является условием его единичности, а, следовательно, опознаваемости.

- Закон тождества диктует необходимость осознания масштаба в пространстве данного, конкретного суждения, а также маркировки перехода к другому масштабу всякий раз, когда требуется этот переход совершить.

Важно учитывать, насколько представления говорящего о границах предмета в данном сообщении совпадают с соответствующими представлениями слушателя.

2.    Закон противоречия: Никакое суждение не может одновременно быть истинным и ложным (Высказывание должно быть идентично само себе!)

Назначение: закон противоречия запрещает одновременную истинность двух суждений, одно из которых нечто утверждает, а другое то же самое отрицает об одном и том же предмете, в одно и то же время и в одном и том же отношении

 

Соблюдение закона противоречия применительно к двум и более суждениям имеет смысл тогда, когда:

- Они высказаны одним и тем же лицом;

- Касаются одного и того же объекта (или одной и той же группы объектов);

- Характеризует объект с одной и той же стороны;

- Соотнесены с одними и теми же пространственно-временными условиями

1)   Социализм в нашей стане построен

Полная (но не окончательная                                             победа социализма)

Социализм в нашей стране не построен

2)   «В первый период творчества Маяковский ничем не отличался от футуристов» / «Уже с самого начала своего творчества Маяковский обладал качествами, которые существенно отличали его от представителей футуризма»

3)   высказывание Антона Павловича Чехова: «В детстве у меня не было детства»

3.    Закон исключенного третьего: Для произвольного высказывания либо оно само, либо его отрицание истинно.

! Этот закон действует только в отношении противоречащих высказываний: имея перед собой положительное и отрицательное суждения об одном и том же предмете, я располагаю только двумя возможностями: согласиться с одним и не согласиться с другим – третьего не дано. Поэтому важно соблюдать точность противопоставления. Без противопоставления закон не приложим.

Назначение: помогает «развести мнения», отделить дискуссию от не-дискуссии.

В сопоставлении с законом противоречия:

А есть Б

А не есть Б

В соответствии с законом противоречия: эти суждения не могут быть одновременно истинными

В соответствии с законом противоречия: одно из этих суждений обязательно истинно, другое ложно.

Применим в отношении красиво-безобразно, но не красиво-полезно

Определите, содержится ли логическая ошибка в утверждении Сократа: «Я знаю, что я ничего не знаю».

 

4.    Закон достаточного основания: Ни одно явление не может оказаться истинным или действительным, ни одно утверждение справедливым – без достаточного основания, почему именно дело обстоит так, а не иначе.

Назначение: гарантировать от беспочвенных суждений, обеспечить доказательность рассуждений.

Область действия закона:

- чем обосновываются суждения,

- что именно подлежит обоснованию

- процесс доказательства

Что считать основанием и достаточным основанием?

Основание – суждение (или группа суждений), которое само по себе больше не нуждается в доказательствах

Достаточные основания:

1)   Твердо обоснованные в истории человечества суждения (аксиомы, теоремы, законы, принципы и т.д.)

2)   Суждения засвидетельствованные данными непосредственного человеческого опыта (в сутках 24 часа, клюква растет на болоте и т.д.)

3)   Собственные суждения, ранее уже доказанные самостоятельно или выведенные из истинности других положений.

4)   Ссылки на уже существующие достижения научной мысли, авторитетные источники и имена.

 

Лекция № 5

Риторические аспекты понимания речевого сообщения

 

Выдающийся физиолог А. Ухтомский в 1927 г. отмечал: «Я думаю, со своей стороны, что одна из самых трудных, … пожалуй, и недостижимых в чистом виде доминант, которые нам придется воспитать в себе, заключается в том, чтобы уметь подходить к встречным людям по возможности без абстракции, по возможности уметь слышать каждого человека, взять его во всей его конкретности независимо от своих теорий, предубеждений и предвзятостей» [Ухтомский 2002: 149]. В контексте этих слов моделирование восприятия (образно выражаясь, процесса «перетекания» речевого действия одного человека в мысли и ответные поступки другого) с точки зрения того, насколько акты понимания способны приблизить коммуникацию к положительному результату, – одна из насущных перспектив современной дисциплины об эффективном общении, стремящейся воплотить идеал «диалогического воздействия». Представление о том, что реципиент выступает в роли активного участника разворачивающейся в дискурсе «борьбы за согласие», дает нам повод для того, чтобы подвести некоторые итоги, обобщающие опыт развития риторической (прагматической) герменевтики. В свете излагаемого ниже материала, риторическую герменевтику можно представить как учение о восприятии, ориентированном на понимание замысла продуцента, его речевых поступков (в частности) и на результативность коммуникативного события (в целом).

          Моделирование риторизованного восприятия предполагает такое описание речемыслительной деятельности реципиента, которое объясняет операции познавательной активности адресата с точки зрения их подчиненности установке на продуцента, «доминанте на другое лицо» (А. Ухтомский). Реализация установки на продуцента заключается в постижении намерений автора интерпретируемого сообщения. Реконструкция намерений автора в таком случае осуществляется, как правило, в двух направлениях: а) по пути установления того, что имеется в виду и, возможно, выражено неадекватно и б) в сторону распознавания стратегического замысла автора [Демьянков 1996: 125]. В обоих случаях выстраивается такая «теория» читателя / слушателя о намерениях (целях, мотивах) автора, которая характеризуется степенью своей глубины (проникновения во внутренний мир адресанта) и определяется стремлением интерпретатора посмотреть на вещи глазами автора, отдалиться от собственной субъективности [Там же]. В конечном счете, адекватное понимание намерений автора является одной из гарантий успешного коммуникативного взаимодействия и служит основой для ситуативно обусловленного продумывания ответных речевых шагов.

Риторически значимое представление о речевом восприятии, раскрываясь через внимание к адресанту, устанавливает «активную» модель понимания текстовой информации. В этой модели ведущее место занимает такой механизм отбора текстовых данных, который определяет, какая информация существенна для выявления намерений автора, а какая нет (ср. с моделью понимания по В. Кинчу [Солсо 1996: 336-339]). Функционирование данного механизма, заключаясь в том, чтобы направить внимание реципиента, отделить важные компоненты от второстепенных, установить ожидания и сделать умозаключения о некоторых фактах, явно / неявно выраженных в тексте, предопределено речемыслительным опытом, возможностями памяти каждого индивида, что, в свою очередь, объясняет различия в интерпретациях одного и того же сообщения.

Психолингвистическое моделирование смыслового восприятия речи. Как уже отмечалось, акцент на факторе адресанта в качестве одного из следствий допускает живое, непассивное участие слушателя / читателя в актах речевого общения. Это означает, что воспринимающий индивид способен к отражению доходящих до него сообщений. И это отражение зиждется на предвосхищающем речевой сигнал выдвижении смысловой гипотезы, приспособлении ее к актуальному стимулу, а также на принятии текущего или отсроченного решения и формировании замысла ответного речевого действия. Таким образом, психологическая схема активного смыслового восприятия может быть представлена как трехуровневая система, состоящая из побуждающего, формирующего и реализующего уровней [Зимняя 1976: 31-33].

Побуждающий уровень объединяет в себе две сферы адресата, описывающие его состояние как готовность к восприятию сообщения: для того, чтобы высказывание было идентифицировано, у реципиента должны быть активированы ожидание («я настроен в данной ситуации воспринимать говорящего») и заинтересованность («я хочу понять говорящего, чтобы как-либо действовать в данной ситуации»).

Формирующий уровень функционально направлен на то, чтобы адресат в итоге смог прийти к общему смыслу воспринятого сообщения, исходя из чего его сознание описывается как поле взаимодействия жизненно-вербального опыта и поступающей по перцептивным каналам конкретной информации. Осуществляющийся в ходе восприятия процесс сближения старого (опыта) и нового (информации) протекает по следующим фазам:

1 фаза) реципиент формирует исходное представление о будущем сообщении («я, вероятно, в данной ситуации восприму то-то и то-то»);

2 фаза) воспринимая стимул, реципиент сличает его с гипотезой (первоначальным образом) и выносит вердикт об опознанности сигнала («то, что я воспринял в данной ситуации, похоже на то-то и то-то» для текущего решения или «надо еще воспринять в данной ситуации, чтобы установить, на что это похоже» для отсроченного решения);

3 фаза) реципиент включает идентифицированный стимул в систему других положительно опознанных сигналов, на основе чего происходит осмысление информации, определяемое  как процесс раскрытия и установления связей и отношений между распознанными единицами («то, что я воспринял в данной ситуации, следует понимать так-то и так-то» для текущего решения или «надо еще воспринять в данной ситуации, чтобы нечто понять» для отсроченного решения);

4 фаза) на основе понимания всего сообщения реципиент делает вывод об общем смысле воспринятого («все, что я в данной ситуации воспринял, можно коротко определить как то-то и то-то»).

Реализующий уровень нацелен на ответную реплику, формирование которой возможно на основе оценки полученной информации («относясь к воспринятому в данной ситуации так-то и так-то, я поступлю так-то и так-то»); при этом категория оценки понимается достаточно широко и предполагает не только момент согласия / несогласия с позицией продуцента, но и ряд других проявлений личностного отношения реципиента к замыслу адресанта.

Восприятие сообщения при оптимальном режиме своего функционирования (т.е. при сформированности самого процесса) являет собой пример одномоментного восприятия и опознания поступающего сигнала и характеризуется определенным автоматизмом. Синхронное восприятие – не исходный факт, а такой результат научения, который при минимальном времени приводит к осуществлению значительного по своей сложности процесса. Иными словами, эффективное восприятие, с точки зрения степени сформированности перцептивного процесса, «представляет мгновенное узнавание уже известного» [Зинченко 1967: 108].

Позитивно также то, что схема И. А. Зимней ориентирует на глобальность понимания, на то, что данный процесс лежит как в основе собственно перцептивной, так и ответной продуктивной речемыслительной активности. Но все-таки эта модель носит общий характер и объясняет факты восприятия как звуков / букв, так и речевых поступков. Вместе с тем, очевидно, что задача риторической герменевтики формулируется аспектно и в большей степени касается феномена, именуемого то как «понимание поведения» [Ивин 1997: 250], то как «понимание речевых актов» [Дейк 1989а: 12], то как «прагматическое понимание» [Там же: 14], то как «социальное понимание» [Шпет 1989: 257; Дейк 1989б: 95], то как «смысловое понимание» [Леонтьев 1999: 155-157].

Логический аспект понимания речевого поведения. С точки зрения логического аспекта, формализующего перцептивную деятельность человеческого мышления, понимание поведения может быть или рациональным, или целевым [Ивин 1997: 250]. Каждая из разновидностей понимания поведения передает разные фазы познавательной активности адресата: модель рационального понимания демонстрирует этап формирования представления о намерениях говорящего / пишущего, целевое понимание связано с реализующим этапом и приводит к заключению о необходимости совершения слушающим / читающим того или иного речевого действия.

Основным свойством рационального понимания является его зависимость от позиции самого интерпретатора, от его умения подвести частный случай под общий принцип, стандарт осуществления или образец; поэтому понятая речевая интенция – это интенция, отвечающая принятому правилу, а значит правильная и в определенном смысле ожидаемая. Рациональное понимание есть заключение (оценка) на основе некоторого образца, стандарта или правила [Там же: 246-247]. Так, мы слушаем человека, в конце своей речи произносящего: «Так пусть же в вашем приговоре прозвучит слово “виновен”!», - и пытаемся понять, почему он это говорит. В этом нам помогает наш жизненный опыт, из которого моментально (естественно, в случае наличия в нем соответствующих знаний) активируются все необходимые предпосылки (например, усвоенные в процессе накопления знаний представления о порядке следования, месте, способе и цели осуществления и т.д. подобного речевого действия), содействующие идентификации конкретного намерения: в нашем случае говорящий, предлагая вменить определенную санкцию, стремится убедить состав суда в необходимости данной юридической оценки.

Логической формой акта рационального понимания поведения можно считать следующую формулу:

Должно быть так в случае каждого человека, что если он ведет себя, придерживаясь aλ, bλ, cλnλ стандартов, то он стремится к λ.

Данный человек ведет себя, придерживаясь aλ, bλ, cλnλ стандартов.

Значит, должно быть так, что данный человек стремится к λ.

Первая посылка данного умозаключения является общей оценкой, характеризующей предварительные представления субъекта о социально принятой связи между речевыми действиями и целями (мотивами) говорящего / пишущего. Вторая посылка описывает установленные в процессе идентификации конкретного сообщения речевые действия. Заключение есть оценка, распространяющая предпосылочные знания реципиента на понимание поведения конкретного адресанта (отсюда и происходит рациональная интерпретация данного типа понимания поведения).

Как уже отмечалось, необходимым этапом перцептивной деятельности индивида является процедура целевого понимания поведения, в качестве своего итога предписывающая индивиду определенную программу действий для воплощения своего намерения. Именно в этом контексте мы будем рассматривать определение целевого понимания, данное в [Там же: 250]. «Целевое понимание поведения, – пишет А.А. Ивин, – предполагает раскрытие связи между мотивами (целями, ценностями), которыми руководствуется человек, и его поступками». Например, адвокат, учтя соображения обвинения о мере наказания, намеревается их оспорить. Для этого он должен продумать ответные речевые шаги. Итогом подобной деятельности станет применение определенных действий, способствующих, по мнению адвоката, реализации намерения.

    Логической формой целевого понимания поведения является практический силлогизм, т.е. силлогизм, который, по определению Аристотеля, подводит к необходимости совершения определенного действия:

          Некто намеревается (желает, стремится) получить результат μ.

    Для получения результата μ нужно совершить действия aμ, bμ, cμ,…nμ.

          Следовательно, некто должен совершить действия aμ, bμ, cμ,…nμ.

Первая посылка фиксирует цель, которую ставит перед собой действующий субъект. Вторая посылка описывает его представления о средствах, необходимых для достижения цели. В заключении предписывается то конкретное действие, которое субъект должен совершить.

          Каждая из указанных логических схем понимания поведения наглядно демонстрирует особую роль предпосылочного знания при осуществлении формирующего и реализующего этапов смыслового восприятия речи. В случае рационального понимания предпосылочное знание необходимо для идентификации намерения продуцента, в случае целевого понимания – для реализации намерения реципиента, продумывающего тот или иной вариант ответного (реактивного) речевого действия. Это, в свою очередь, наталкивает на мысль о том, что индивид, обладающий значительным коммуникативным опытом (предпосылочным знанием), не только лучше понимает текст [Солсо 1997: 335], но и принимает оптимальные решения относительно дальнейших речевых действий.

          Контекстуальная модель понимания речевого акта. Определенным этапом в развитии идей риторической герменевтики явилось создание контекстуальной модели понимания речевого акта [Бахтин 1997; Волошинов 1998; Дейк 1989а, б; Новое в зарубежной лингвистике XVII 1986], согласно которой интерпретация речевого намерения (мотива, цели) предполагает учет как языковых средств, так и других значимых элементов речевого контекста.

В частности, утверждая, что «прагматическое понимание представляет собой последовательность процессов, содержанием которых является приписывание высказываниям участниками коммуникации особых сущностей – иллокутивных сил[1]» [Дейк 1989а: 15], Т. А. ван Дейк задается вопросом: «Какая же информация необходима слушающему для идентификации речевых актов?». Ответом на данный вопрос, по мнению исследователя, будет перечень следующих факторов успешного понимания речевого акта:

1)    свойства грамматической структуры высказывания;

2)    такие характеристики, как темп речи, ударение, интонация, высота тона, жесты, мимика, движение тела и т.д.;

3)    наблюдение / восприятие коммуникативной ситуации в целом (присутствие и свойства находящихся в поле зрения объектов, людей и т.д.);

4)    хранящие в памяти знания / мнения о говорящем и его свойствах;

5)    знания / мнения относительно характера происходящего взаимодействия и о структуре предшествующих коммуникативных ситуаций;

6)    знания / мнения, полученные из предшествующих речевых актов, т.е. из предшествующего дискурса;

7)    знания общего характера (прежде всего социально значимые) о (взаимо)действии, о правилах, главным образом прагматических;

8)    другие разновидности знаний о мире, имеющих общий характер [Там же: 15].

    Все эти элементы, какими бы разнородными они ни были, объединяются в акте прагматического понимания и свидетельствуют о том, что для определения коммуникативной направленности высказывания не достаточно знания его лингвистических составляющих. Таким образом, для прагматического понимания существенную роль играют не только чисто лингвистические данные (знание значения слов, грамматики и т.д.), но и комплекс других знаний, полученных в ходе жизненной активности индивида, а также при оценке предшествующих этапов взаимодействия.

 

              Вспомните последние кадры фильма «Где находится нофелет?». Там главный герой, набравшись смелости, подходит к давно понравившейся ему незнакомке и для того, чтобы завязались столь желанные отношения, с усилием произносит сокровенную фразу, которой его научил опытный по части флирта человек: «Извините… скажите… пожалуйста… где находится нофелет» (т.е. слово «телефон» было исполнено наоборот). На что последовал такой ответ: «Как хорошо, что Вы сами подошли. Я бы ни за что сама не решилась!» Лингвистический парадокс этого диалога состоит в том, что его участники хорошо понимают друг друга, несмотря на всю косвенность начальной реплики. Что помогает героине адекватно идентифицировать речевой акт знакомства? Очевидно, что лингвистические составляющие фразы, взятые сами по себе, придают реплике неопределенность (вопросительная форма окончания стимульной фразы в равной мере отсылает и к акту запроса необходимой информации, и к ситуации знакомства, а лексема «нофелет» вообще призвана запутать адресата). Даже тот факт, что вопросительная тональность была присуща человеку, никогда до этого момента не общавшемуся с адресатом, не снимает нечеткости в намерениях инициатора. Но голос уже выдает волнение и нерешительность – свидетельства неравнодушия к адресату. Думается, решающим фактором в адекватной идентификации начальной реплики является то, что наши герои долгое время ездили на работу в одном и том же автобусе и поочередно смотрели друг на друга; следовательно, ответ незнакомки обусловлен регулярным наблюдением, в течение которого у нее и главного героя уже установилась симпатия. Примечательно и то, что автор начальной реплики в этот раз вышел не на своей остановке (информацию о том, что герой обычно выходит позже, реципиент могла без труда извлечь из долговременной памяти). Итак, даже этот столь поверхностный анализ демонстрирует всю комплексность знаний, на которые опирается при идентификации речевого акта реципиент. В нашем случае оказались задействованными такие факторы, как интонация, хранящиеся в памяти знания о говорящем (хотя по необходимости можно выявить и другие аспекты, по которым было осуществлено прагматическое понимание).

 

В плане установления контекстуальных (долингвистических) индикаторов, раскрывающих намерение говорящего, показателен предложенный Т.А. ван Дейком анализ речевого акта требования [Там же: 26-27]. Согласно исследователю, опознание требования, произносимого контролером при проверке билетов в поезде или вообще в общественном транспорте (ср.: «Покажите, пожалуйста, ваш билет»), возможно благодаря тому, что реципиент учитывает:

 

 

 

I. Тип социальной ситуации:

формальная, публичная

 

Социальный институт: 

общественный транспорт

 

Типовую ситуацию: 

проверка билетов

 

           а) структуру типовой ситуации

 

 

                        i) место:

поезд, находящийся в движении

 

                        ii) функции:

билетный контролер (x) пассажир (y)

 

                        iii) свойства:

х имеет знаки отличия, по которым в нем можно узнать представителя железнодорожной инспекции;

х идентифицирует себя как билетного контролера;

х действительно выполняет функции билетного контролера;

у должен иметь билет, т.е. он не является, например, ребенком

 

                         iv) отношения:

у подчинен х

 

                         v) позиции:

х проверяет у

 

             б) правила поведения, которых должны придерживаться в типовой ситуации или х, или у

 

                          i) наличие билета:

каждый пассажир, пользующийся общественным транспортом, должен иметь билет или другой проездной документ

 

                          ii) предъявление билета:

каждый  пассажир должен предъявить билет по требованию служащих железнодорожной компании

 

                          iii) оплата штрафа:

пассажир, не имеющий билета или другого проездного документа, должен заплатить штраф

 

                          iv) обязанности контролера:

в обязанности билетного контролера входит проверка билетов ….

II. Собственные предшествующие действия:

 

у пошел на вокзал

 

у купил билет

 

у вошел в вагон

 

у видит (смотрит на, слышит голос) контролера

 

у начинает искать свой билет

 III. Предшествующие действия продуцента:

 

 

х пошел на вокзал

 

х проверяет билеты у пассажиров

 

х видит у

 

х подходит к у

       

 

   

Следовательно, идентификация по долингвистическим показателям речевого акта требования может быть формализована с помощью следующей логической схемы:

         

Должно быть так, что если говорящий действует в формальной, публичной ситуации, в общественном транспорте, проверяя билеты согласно своим обязанностям и совершая ряд необходимых предшествующих действий, а слушающий действует в той же ситуации, в том же месте, принимая во внимание правила поведения пассажира и совершая собственные необходимые предшествующие действия, то говорящий требует предъявления билета.

          В данном случае говорящий действует в формальной, публичной ситуации, в общественном транспорте, проверяя билеты согласно своим обязанностям и совершая ряд предшествующих действий, а слушающий действует в той же ситуации, в том же месте, принимая во внимание правила поведения пассажира и совершая собственные предшествующие действия.

          Значит, должно быть так, что данный говорящий требует предъявления билета.

 

Такая ориентация на коммуникативный контекст наглядно демонстрирует то, что многие речевые акты рассчитаны не на понимание содержания, могущего стоять за передаваемым высказыванием, а на успешное распознание ритуала, частью которого исполняемая реплика является. Это означает, что жесткая структура ритуала, требующая от участников коммуникации обязательного соблюдения определенного поведенческого сценария в определенном месте при прочих сопутствующих условиях, может привести к тому, что становится решающим не то, что говорится, а то, при каких обстоятельствах высказывание произносится. (Подумайте, что выступает на первый план в ситуациях коммуникативного взаимодействия типа «–Здравствуйте, Иван Иванович! –Здрасте, Мария Петровна!», «–Как дела, Иван Иванович? –Ничего, помаленьку, Николай Степанович!»: сообщаемая информация или то, при каких условиях такое общение возможно.)

Однако нельзя забывать и о том, что в намерения говорящего может входить передача информации, содержащейся в самом тексте, а присоединение к точке зрения адресанта зачастую происходит благодаря оценке тех идей, которые доводятся до сведения реципиента. Для актов понимания в этом случае существенное значение будут иметь процедуры, обеспечивающие как выведение намерений говорящего из смысла самого текста, так и осмысление текстовой информации.

Макростратегическая модель понимания сообщения. Важную роль в организации смыслового восприятия текстовой информации – в ее осмыслении и упрощении (ср. 3 и 4 фазы формирующего уровня) – играют макростратегии, т.е. такие перцептивные процессы, за счет которых вырабатываются, с одной стороны, контекстуально обусловленные ожидания относительно возможной структуры будущего коммуникативного взаимодействия и его тем, а с другой – навеянные «интерпретационно (прагматически) отмеченными» [Дридзе 1976: 34] свойствами самого текста предвосхищения относительно того, что будет сказано в дальнейшем, и того, как текущую информацию можно представить в общем виде. Действие макростратегий при восприятии сообщений можно объяснить на двух простых примерах.

Пример первый. Если к нам в общественном транспорте подходит незнакомый человек и начинает с нами разговаривать, то мы, как правило, не удивляемся данному факту, поскольку заранее способны предположить, по какому поводу к нам могут обратиться в автобусе. За формирование данных ожиданий, возникающих параллельно с тем, как мы попадаем в ту или иную социокультурную ситуацию, отвечают макростратегии.

Пример второй. Если нам говорят: «Х вышел из автобуса. Х направляется в сторону аэропорта. Х достает пассажирские билеты…» Мы, уже не слушая далее, можем заключить: «Очевидно, Х полетит на самолете». Что нам помогает быстро сделать такой вывод? Появившаяся в сознании по мере слушания общая схема действий Х, которая прогнозирует в качестве дальнейших шагов посадку на самолет, пристегивание ремней безопасности и т.д. (с одной стороны) и организует все эти ходы в одно общее понятие «лететь самолетом» (с другой). За домысливание и формирование такого заключения тоже отвечают макростратегии.

Именно благодаря тому, что реципиент способен разобраться в текстовых и дотекстовых свойствах поступающего сообщения и на их основе сделать глобальное заключение в отношении переданной (передаваемой) информации, можно утверждать, что речевой акт представляет собой «механизм, который управляет процессом понимания», но это утверждение должно быть скорректировано в связи с тем, что и сам речемыслительный опыт каждого отдельного человека влияет на восприятие намерений продуцента [Брудный 1998: 145-146].

 

Для объяснения роли макростратегий в организации понимания приведем данные экспериментов, описанных в [Там же: 146]. Согласно этим экспериментальным наблюдениям, испытуемые могли весьма удовлетворительно воспроизводить по памяти значительные по объему тексты, повествующие об исторических событиях, и, что самое важное, были способны самостоятельно характеризовать смысловую сторону излагаемых событий, т.е. делать выводы относительно того, кто был фактическим участником происходившего и какова его роль в свершившемся и т.д. (иными словами, испытуемые могли на основе предъявляемых сведений успешно строить обобщения относительно того, где и когда это произошло, что случилось, кто был участником событий и какова его роль; а согласно определению, данному выше, в этом состоит одна из ведущих функций макростратегий). Напротив, суждения и умозаключения, не обладающие заметной сложностью, испытуемые воспроизводили с ошибками, а частично забывали совсем и, кроме того, на место выводов, содержащихся в тексте, который они прочли, подставляли свои, и, что очень интересно, сами не замечали этого. Результативность применения макростратегий, заключает А.А. Брудный, «зависит и от структуры самого понимания» [Там же], т.е. от того, насколько человеком усвоен тот или иной способ выведения обобщающих знаний. То, что из набора предложений, составляющих рассказ, легче вывести обобщение, – факт очевидный: большая часть нашего общения протекает в режиме восприятия повествовательных текстов, основанных на типичных представлениях о последовательности разворачивающихся в реальности событий (т.е. если говорящий скажет: «Вчера был жаркий день. Мы давно не были на пляже…», то слушающий, предвосхищая дальнейшую фразу, про себя сделает примерно следующий вывод: «И они пошли на пляж»). Однако заслуживает особого внимания момент, касающийся  трудностей в понимании (а с точки зрения макростратегий – предвосхищении и обобщении-перекодировании) текста-рассуждения, поскольку, к примеру, основу современной судебной речи составляет юридический анализ дела, представляющий собой цепочку умозаключений. На какого адресата такая речь по преимуществу рассчитана? Очевидно, что на человека, подготовленного к восприятию судебного разбирательства и, более того, осведомленного в обстоятельствах рассматриваемого казуса... Не становятся ли судебные прения от этого простой формальностью, ритуалом, не требующим проникновения в отстаиваемую оратором позицию? …Опыт русских ораторов XIX века, сознательно избегавших в своих речах явно выраженной логизированности, провоцирует, к сожалению, на положительный ответ.

 

          Итак, макростратегии являются важнейшими механизмами в понимании речи, поскольку помогают выстраивать гипотезы относительно смысла ожидаемого сообщения и обеспечивают перевод информации, поступающей по перцептивным каналам, в целую, нерасчлененную единицу понимания – общий смысл.

По мнению Т. А. ван Дейка и В. Кинча, макростратегии можно подразделить на два типа – на контекстуальные и текстовые [Дейк, Кинч 1989: 50-66]. Иными словами, для того чтобы понять общий смысл сообщения, необходимо не только сделать правильное предположение относительно того, о чем пойдет речь, но и успешно сориентироваться в структуре поступающей информации, а это становится возможным тогда, когда для выработки гипотезы используется вся значимая (текстовая и дотекстовая) информация.

С точки зрения контекстуальных макростратегий, реципиент формирует свои жанрово-тематические ожидания («вероятно, сейчас говорящий будет стремиться к тому, чтобы сделать нечто, и скажет нечто вроде того-то и того-то») под влиянием контекстуальной информации. Согласно Т.А. ван Дейку и В. Кинчу, к составляющим контекста, которые предопределяют гипотезу относительно жанрово-тематического репертуара воспринимаемого сообщения, следует отнести:

1. Общекультурные знания

а) обычные для данной группы виды деятельности и цели

б) характерные события или действия (напр., ритуалы)

в) специфические биофизические обстоятельства (напр., климат, ландшафт, животные, растения)

г) конкретные объекты (напр., промышленные инструменты)

          2. Социокультурную ситуацию

а) типы ситуаций (напр., завтрак, поездка в автобусе, визит, судебное разбирательство, бракосочетание)

б) категории участников

-        функции (водитель автобуса, судья, врач)

-        роли  (мать, друг)

-        социальные характеристики (половые, возрастные и т.д.)

-        индивидуальные характеристики (характер, интересы, цели)

в) типичные события и взаимодействия (помогать, консультировать, платить)

г) конвенции (законы, правила, привычки)

    3. Коммуникативную ситуацию

а) общие цели коммуникативного взаимодействия

б) весь речевой акт или его части

в) актуальный референциальный контекст (присутствие людей, объектов) [Там же: 55].            

    Таким образом, чтобы понять сообщение (или – в минимуме – предположить, о чем пойдет речь), слушающий / читающий должен быть способен вычленить на базе общекультурных знаний и социокультурной ситуации, а также за счет анализа коммуникативной ситуации вероятный жанрово-тематический фон. При этом чем непривычней контекст, тем сложнее прогнозировать тему поступающего сообщения, тем больше знаний требуется реципиенту при построении гипотезы и, следовательно, тем выше вероятность неадекватного понимания. Непривычность контекста может быть связана с тем, что реципиент принадлежит другой этно- и социокультурной группе, а также характеризуется закрытостью своей познавательной позиции, что и создает предпосылки для коммуникативных неудач.

 

Так, неосведомленный реципиент (например, турист-иностранец), наблюдая за тем, как гималайские шерпы исполняют ритуал «вышучивания на пирах», покрывая друг друга словесной бранью, может сделать ложное заключение относительно грубости этого этноса. Однако предварительная ориентация в текущем контексте требует от наблюдателя привлечения специфических знаний, затрагивающих самые основы «мировидения» данного этноса. Иначе говоря, реципиент, настраиваясь на восприятие данного обряда должен учитывать то, что: а) шерпы – последователи буддизма; б) будучи буддистами, шерпы исповедуют неприемлемость любых форм проявления насилия; в) словесная агрессия в иерархии насилия стоит ниже, чем физическое насилие (т.е. словесная агрессия является менее серьезной по своим последствиям и запрет на нее постоянно нарушается); г) как менее опасная, словесная агрессия может компенсировать проявления физического насилия; д) формой узаконивания, окультуривания определенных действий является ритуал; е) для того чтобы словесной агрессии придать формальный характер, используется «вышучивание на пирах». Таким образом, открытость познавательной позиции реципиента требует от него такой интерпретации происходящего, при которой принимаются во внимание и речевые формы (т.е. составляющие коммуникативной ситуации в понимании Т.А. ван Дейка и В. Кинча), и ритуальный характер поведения (элементы социокультурной ситуации), и религиозные традиции народности (компоненты общекультурных знаний).

Другой пример. Нередко приходится сталкиваться с такой интерпретацией тематического своеобразия судебной речи, согласно которой «конечная цель юридической аргументации – сведение данных под такую общую оценку – невменяемости, смягчающих или отягчающих обстоятельств, отсутствия вины, отвода обвинения, помилования и пр.». Тот факт, что подобные умозаключения делаются филологами (составителями риторических руководств), объясняет, пожалуй, неточность в идентификации (как предварительной, так и окончательной) общего смысла судебной речи. Для более верного определения темы судебной речи, ее главной мысли, требуется привлечение специальных юридических знаний, согласно которым оценка казуса производится не посредством подведения факта под ту или иную юридическую квалификацию, а на основе признания юридической состоятельности факта. Другими словами, то, что действия подсудимого определяются (квалифицируется) с точки зрения «вменяемости / невменяемости», «смягчающих / отягчающих обстоятельств», «наличия / отсутствия вины» еще не показатель юридической оценки; такой оценкой может являться предлагаемая юридическая санкция, вытекающая из юридической категоризации факта (т.е. из подведения факта под норму). Следовательно, в процитированном выше фрагменте только понятие «помилование» отражает один из возможных тематических вариантов судебной речи, поскольку только оно выводится из юридической квалификации и, как следствие, может участвовать в формулировании главной мысли высказывания (ср. «На основании смягчающих обстоятельств прошу о помиловании моего подзащитного»).

 

Для того, чтобы минимизировать неудачи, могущие возникнуть при формировании гипотезы о жанрово-тематическом фоне воспринимаемого сообщения, Т.А. ван Дейк и В. Кинч предлагают придерживаться следующего стратегического алгоритма:

Контекстуальная макростратегия I «Зависимость от общего контекста»: ограничивайте поиск возможного содержания воспринимаемого сообщения общим культурным контекстом продуцента (о чем могут сообщать своими речевыми поступками люди данной этнической и / или социальной общности?)

    Контекстуальная макростратегия II «Зависимость от текущей ситуации»: ограничивайте поиск возможной темы общими характеристиками текущей ситуации (иначе говоря, чтобы сориентироваться в теме, реципиент должен задаться вопросами типа «где я нахожусь? что представляет собой адресант? и т.д.»);

    Контекстуальная макростратегия III «Зависимость от коммуникативного взаимодействия»: определите, какие темы непосредственно задействованы в осуществлении коммуникативных целей продуцента (о чем до настоящего момента сообщал адресант, как себя вел?);

    Контекстуальная макростратегия IV  «Зависимость от речевого акта»: определите, какие темы, объекты или события возможны для речевого акта, характерного для рассматриваемого коммуникативного контекста (каких тем данное сообщение может касаться? какие объекты могут быть затронуты адресантом?) [Там же: 57-58].

   

О том, насколько сильна роль контекста в формировании тематических ожиданий, свидетельствует эксперимент, проведенный одним лингвистом. По состоянию здоровья он оказался в больнице и, чтобы скоротать как-то время, стал изучать тематику тех разговоров, которые вели его соседи по больничной койке (мужчины). В начале наблюдения его общий культурный опыт (ориентировка в ситуации общения) спровоцировал на такую рабочую гипотезу (ожидания относительно жанрово-тематического фона), согласно которой наиболее частотными в ситуации неформального однородного общения будут рассказы о женщинах, машинах, работе. Однако, подводя итоги, он отметил, что ситуация, в которой он находился (состояние здоровья, больничный режим, культурный уровень общающихся), все-таки внесла коррективы в текущую иерархию ценностей, обсуждаемых в мужском коллективе. Лидирующие позиции заняла тема спиртных напитков.

 

    Но контекстуальные макростратегии не действуют изолированно от текстовых макростратегий: именно сам текст зачастую предопределяет окончательное решение относительно текущих тем и общего содержания сообщения. Таким образом, текстовые макростратегии дают основания для выведения темы, актуальной для текущего высказывания. При этом значима следующая закономерность: «если контекстная макростратегия выявляет очень конкретно тему, как в случае стереотипных ситуаций, то задача текстовых макростратегий обычно значительно легче. Эта зависимость может быть даже такой сильной, что если текст и контекст не совпадают в тематическом плане, то слушающий может неправильно понять текущую тему» [Там же: 58]. Вместе с тем, основное назначение текстовых макростратегий состоит в поиске текстовых ключей, позволяющих строить смысловой прогноз и делать обобщения относительно текущей информации, т.е. применение текстовых макростратегий уже предполагает существование у нас представлений о том, как устроен текст. Следовательно, как для актуализации, так и для реализации макростратегий требуются:

1)    четко выраженные «сильные» позиции текста;

2)    показатели смены темы, представленные в частях целого текста;

3)    некоторые синтаксические свойства предложений;

4)    смысловая информативность предложений;

5)    каноническая (или же предсказуемая) композиционная структура текста.

Текстовая макростратегия I «Сильные позиции текста»: пытаясь разобраться в тематике сообщения, обращайте внимание на начало и / или конец текста, а также на начало и / или конец эпизодов или абзацев текста.

Комментарий. Такая фокусировка внимания, поддержанная наличием в этих позициях ключевых сигналов (тем), во многом облегчает восприятие текущей информации. Ключевой сигнал, расположенный в начале сообщения или его эпизода, помогает слушающему сформировать гипотезу относительно темы, с тем чтобы последние предложения могли быть интерпретированы по отношению к ключевому сигналу сверху вниз. Тематические выражения, находящиеся в конце сообщения, служат для проверки, припоминания и коррекции общего смысла текущего фрагмента.

Показателями темы в таких случаях выступают:

1)    маркеры ввода темы: Рассказывал ли я тебе о…, Знаешь ли ты, что…;

2)    маркеры смены темы (см. ниже);

3)    слова, указывающие на резюмирующий статус текстового фрагмента: итак, следовательно, таким образом, подводя итог сказанному, отметим…;

4)    ситуативно употребленные слова (окказионализмы);

5)    обобщающие слова вроде Обращают на себя внимание три обстоятельства…, К этим элементам относятся…;

6)    специальные композиционные элементы такие, как теза, разделение и рекапитуляция (о них см. [Волков 1996: 202-208, 259-267]);

7)    графические (напр., смена шрифта, курсив) и интонационные (логическое ударение, пауза) средства.

Макростратегическую роль тематических выражений в организации смыслового восприятия сообщения продемонстрируем на примере одного окказионального употребления. Во фрагменте Авторы фильма назвали акварельную повесть трагической. Действительно, она потрясает судьбой  целой плеяды прекрасных людей, мужеством Бестужева, который создал серию акварелей, изображающих ссыльных декабристов и их жен, в кандалах, стремясь сохранить для потомков образы своих товарищей. Именно в акварельной повести и наступает разгадка прошлого поэзией. Авторы не просто показали акварели, а заставили вглядеться в лица ушедших навечно и прожить на экране их гордыми и прекрасными чувствами… включенное в первое предложение словосочетание «акварельная повесть» окказионально, т.е. создано к текущему случаю и не нацелено на то, чтобы реципиент мог сразу четко представить его содержание. Именно благодаря своей смысловой неопределенности (ср. предварительную гипотезу «повесть как-то связана с акварелями») данное выражение становится удобным средством для охвата возможных ситуаций эпизода. Читая фрагмент далее, реципиент лишь детализирует свои ожидания и устанавливает, что фильм – «повесть» – рассказывает об акварелях Бестужева, в акварелях изображены декабристы, авторы фильма посредством акварелей пытаются донести до зрителей образы декабристов и идею гражданского подвига самого Бестужева [Катышев 1997: 46-49].

Текстовая макростратегия II «Показатели смены темы»: следя за тематическим содержанием сообщения, обращайте внимание на сигналы смены темы.

Комментарий. Любое сообщение характеризуется разной степенью сложности. Это означает, что тема передаваемого сообщения может дробиться на несколько подтем. На переход от одной подтемы к другой указывает система переключающих маркеров. Если эти маркеры четко выражены в тексте, слушатель легко ориентируется в текстовом содержании и регулирует свое восприятие, исходя из устанавливаемых общих смыслов эпизодов. Примеры маркеров смены темы:

1)     маркер изменения возможного мира: Х мечтал, делал вид…что…; В его воображении возникали картины…;

2)      маркер изменения времени или периода: На следующий день…; На следующий год…;

3)      маркер изменения места: Тем временем в Москве…;

4)      маркер ввода новых участников: В комнату вошел Х…; Следующим оказался У…;

5)      маркер вторичного ввода уже известных участников: Уже известный Вам Х заметил…; И этот Х, несмотря на… все-таки…;

6)      маркер изменения перспективы или точки зрения: С другой стороны…; Обвинитель в своей речи отметил, что…; А теперь встаньте на позицию Х и…;

7)      маркер смены сценария, типа события: Через два часа на место трагедии прибыли спасатели. Они…; После обеда были танцы, на которых…

Текстовая макростратегия III «Синтаксические свойства предложений»: выделяя компоненты общего смысла сообщения, обращайте внимание на специфику синтаксических построений.

Комментарий. Например, если слово Цезарь играет ведущую синтаксическую роль в нескольких предложениях (регулярно выступает в них в форме подлежащего и занимает позицию темы вроде Знаете ли вы, что Цезарь…; Поговорим сегодня о Цезаре…; Цезарь. Он…), то этот факт может сформулировать гипотезу о том, что выражение Цезарь является основной темой данного сообщения.

Текстовая макростратегия IV «Смысловая информативность предложения»: осуществляя обобщения, обращайте внимание на смысловую информативность текущих предложений.

Комментарий. Слушатель, как правило, стремится вывести общий смысл отрывка как можно скорее и начинает строить обобщающие гипотезы уже после интерпретации одного предложения или части этого предложения. Учитывая эту специфику, необходимо иметь в виду, что общий смысл фрагмента легко создается тогда, когда предложение выражает такие смысловые категории, как: возможный мир, в котором происходило событие, время, место, действие, участники события и их роли. Последующее предложение обычно вносит коррективы или, наоборот, убеждает в правильности выдвинутого предположения. Проверка верности выдвинутого предположения осуществляется:

1) на основе отождествления референтов – места, времени, участников события (они должны быть теми же, что и в первом предложении);

2) при сопоставлении последующего действия с выдвинутым на основе гипотезы сценарным предположением (если последующее действие совпадает с тем, которое провоцируется сценарием, сформированным под влиянием первого предложения, то принимается решение о верности предварительного обобщения). 

С точки зрения первого допущения, из ряда предложений Я был хилым, болезненным ребенком, самым что ни на есть последним во всех мальчишеских играх и забавах. Это, да еще врожденное заикание, отдаляло меня от других детей, развивало замкнутость и любовь к уединению… должно следовать примерно такое заключение «итак, речь идет о хилом, замкнутом, одиноком мальчике-заике». Согласно второму правилу, предложение Х вошел в музыкальную лавку наталкивает реципиента на мысль «Х намерен купить в лавке нечто, связанное с музыкой» и актуализует в сознании сценарий купли-продажи; и только ряд последующих предложений Навстречу Х вышел венгр, хозяин музыкальной лавки. Х спросил, нет ли у него маленькой скрипки для маленькой госпожи или, быть может, небольшой виолончели, если они не очень дороги… может убедить реципиента в правильности выбранного обобщения. Следовательно, для успешного обобщения последовательности предложений должны отвечать тождеству референтов и принятому сценарию. Если последовательность предложений, которые не могут быть сведены к предварительному сценарию и повторяющимся референтам, удлиняется, то у реципиента могут возникнуть трудности в интерпретации всего фрагмента в целом.

Текстовая макростратегия V «Каноничность композиционной структуры»: стремясь понять общий смысл сообщения, обращайте внимание на каноничность композиционной организации высказывания.

Комментарий. Если говорящий придерживается традиционной подачи информации, то реципиент на основе знания композиционной организации текстов подобного типа может легко выдвигать гипотезу и впоследствии делать обобщения относительно того или иного участка текста. Знание композиции помогает предвосхитить и те отношения, которые устанавливаются у текущего текстового фрагмента с другими композиционными частями сообщения. Так, постоянный участник судебных прений в силу того, что композиционная структура судебной речи достаточно устойчива, может легко идентифицировать тематический блок текущего сообщения, без труда установить роль данного композиционного элемента в составе целого и, более того, способен выдвинуть достаточно реалистичное предположение относительно общего смысла последующих эпизодов.

Модель индивидуального понимания. Несмотря на то, что данная модель объясняет прежде всего содержательные различия, возникающие у реципиентов при восприятии одного и того же текста, из нее можно вывести ряд следствий, которые важны для риторической (прагматической) герменевтики, заинтересованной в создании и культивировании образцов и предпосылок вдумчивого и / или соучастного понимания.

Согласно гипотезе, развиваемой в [Дейк 1989б], на понимание речевых действий продуцента (точнее – тем этих действий) влияет модель личного речемыслительного и познавательного опыта адресата. Воспринимая текстовую информацию, адресат активирует разнообразные, хранящиеся в памяти знания, связанные с темой сообщения, а также определенные способы отбора и переработки информации (включая макростратегии). По мере поступления новой информации объективированный опыт может перестраиваться (уточняться и / или обновляться). Это означает, что реципиент способен интерпретировать не только ту информацию, которая непосредственно присутствует в тексте, но и ту, которая стоит за ним неявно и / или по каким-либо причинам выражена неадекватно.

Представим себе такую ситуацию. Как заказчик, Х взял для оформления договора бланк. Рядом с ним стоит У (по мнению Х, единственный человек, который в сложившейся ситуации будет обслуживать объект договора) и вместе с Х внимательно изучает составленный заранее проект. При этом У произносит такую фразу: «В этом договоре не предусмотрен пункт, касающийся оплаты сервисного обслуживания». Как эту фразу может понять Х? Думается, из реплики У-а Х выведет (при наличии указанных выше условий) примерно следующее: «У беспокоится об оплате своего труда». То, что произнесенная реплика получает именно такую интерпретацию, нельзя объяснить простым сканированием непосредственных составляющих фразы. Очевидно, что к пониманию смысла в данном случае подключается личностный опыт реципиента, поставляющий разнообразную информацию относительно обстоятельств обслуживания текущего объекта договора, а именно, относительно того, кто будет заниматься обслуживанием и в каких случаях договаривающиеся стороны обычно высказывают беспокойство (о влиянии личного опыта на понимание сообщения также свидетельствует анализ газетного материала, представленный в [Там же: 97-99, 105-107]).

 

Модель индивидуального понимания подтверждает мысль В. фон Гумбольдта, который писал: «Процесс речи нельзя сравнивать с передачей предмета. Слушающий так же, как и говорящий, должен воссоздать его посредством внутренней силы, и все, что он воспринимает, сводится лишь к стимулу, вызывающему тождественные явления… Никто не понимает слово в точности так, как другой, и это различие, пускай самое малое, пробегает, как круг по воде, через всю толщу языка. Всякое понимание поэтому всегда есть вместе и непонимание, всякое согласие в мыслях и чувствах – вместе и расхождение» [Гумбольдт 1984: 77-78, 84]. Таким образом, современная теория индивидуального понимания, принимая во внимание тезисы В. фон Гумбольдта о том, что а) посредством слова мы не передаем друг другу готовую мысль, а только возбуждаем в слушателе внутреннюю силу, которая создает соответствующее понятие, и б) возбужденное понятие не совсем то, каким его представлял говорящий, находит объяснение им в факте существования структур личного опыта, организующихся вокруг активируемых понятий и категорий.

Значимость данной герменевтической модели может раскрыться в том числе и на фоне тех выводов, которые следуют из факта существования двух, частично пересекающихся миров – мира продуцента и мира реципиента.

Следствие I. Носитель языка (реципиент), не обладающий должным знанием относительного некоторого понятия, должен встретиться со значительными трудностями при понимании сообщения. Результатом может быть замедленное чтение, слабое запоминание, значительное количество ошибок при воспроизведении по памяти и узнавании и другие последствия низкой степени понимания [Там же: 100].

Следствие II. Определенные свойства текста облегчают или затрудняют активацию и / или перестройку личного опыта реципиента. Это характерно для текстов с абстрактным содержанием, для которых образные представления о конкретных лицах, предметах или действиях не играют роли [Там же].

Следствие III. Определенные свойства текста рассчитаны на особенности личного опыта реципиента. Специальные тексты (гуманитарной и естественнонаучной направленности) предполагают такие характеристики познавательной базы адресата, которые свидетельствуют о владении абстрактными понятиями (терминами) и о расширенном предметно-чувственном опыте индивида (например, о его способности распознавать голоса птиц). Поэтому адекватность интерпретационной деятельности реципиента задаче, поставленной автором, будет существенным образом определяться степенью приобщенности либо к описанному в тексте реальному объекту (что значимо прежде всего для естественнонаучных специальных текстов), либо только к системе сконструированных в тексте отвлеченных понятий (что существенно для большинства гуманитарных специальных текстов) [Дридзе 1976: 43-44].

Следствие IV. В то же время специальные тексты, т.е. такие, для распознавания которых требуются сложно организованные структуры личного опыта, предполагают большее количество времени для своего понимания [Дейк 1989б: 100].

Следствие V. Тексты с большим количеством новой информации труднее читать, понимать или воспроизводить по памяти [Там же: 101].

Следствие VI. Текст, содержащий большое количество неявной информации и менее связный (например, диалогизированный монолог), требует от реципиента привлечения контекстуальных знаний о личности говорящего, предшествующих событиях и т.д. [Там же].

Следствие VII. Текст, содержащий описание ситуации, подобное такому, которое отражено в сознании реципиента, воспринимается легче [Там же: 100].

Следствие VIII. Если структура текста довольно сильно отклоняется от канонической структуры личного опыта, это может осложнить понимание, но в то же время отрезки текста, отклоняющиеся от привычных шаблонов (риторические фигуры, специальные стилистические черты текста), легче опознать [Там же].

Следствие IX. Существует тенденция к смешению собственно текстуальной информации с информацией, содержащейся в памяти реципиента. Эффект будет усиливаться, если адресат прочтет несколько текстов об одной и той же ситуации. В последнем случае понимание содержания будет многоаспектным и ёмким [Там же: 101; Рафикова 1999: 72-74].

 

* * *

Вполне закономерно, что теоретические положения риторической герменевтики, рассмотренной в аспекте риторизованного восприятия, можно расценивать в качестве факторов, оптимизирующих речепорождение. Другими словами, влияние идей риторической герменевтики на учение об оптимизированном речепорождении очевидно и проистекает прежде всего из единства тех условий, которые необходимы как для производства, так и для восприятия речевого действия [Зимняя 1976: 29]. Действительно, и порождение, и восприятие речи в одинаковой мере опираются на представления индивида о языке, общекультурном, социокультурном и коммуникативном контекстах, а также на то, какие знания необходимо применять в определенных условиях при реализации тех или иных намерений, чувств и предпочтений. Однако, имея единую познавательную и стратегическую природу, данные виды речемыслительной активности всегда предполагают различия в опыте коммуникантов. И в этом, пожалуй, состоит еще одна эвристика учения о прагматическом понимании, «взывающая» к автору о необходимости отождествления с адресатом, о стремлении к «подобию интеллектов» [Шафф 1963: 159], об актуальности «личного уравнивания» (т.е. знания возможно большего числа тех параметров потребителя, которые характеризуют последнего как особь биологическую и социальную) [Рубакин 1977: 246].

Эвристика о единстве условий производства и восприятия речи приводит к поиску перцептивно значимых единиц, учет которых при речепорождении существенно сказывается на успешном восприятии сообщения. Положение о различии опыта продуцента и реципиента предполагает рассмотрение стратегических механизмов «уравнивания». Бесспорно, как единицы, обеспечивающие доступ к смыслу сообщения, так и механизмы «уравнивания», затрагивая с разных сторон проблему риторической организации коммуникативного события (с точки зрения перцептивно выделимых единиц сообщения, с одной стороны, и надлежащего поведения автора – с другой), должны учитываться (и, несомненно, учитываются) при корректировке оптимизирующей функции речепорождения. Освещению этих вопросов, по сути дела, и отводится значительная часть места в классических и современных руководствах по риторике. Считаем необходимым все же отметить, что подача оптимизированного речепорождения с точки зрения фактора адресата приводит к утверждению того, что, помимо основных компонентов коммуникативного события (таких как речевая интеракция, речевой акт, высказывание, суждение и т.д.), существуют «оперативные» [Штерн 1992: 191] и «стратегические» [Дейк 1989] единицы речевого акта, создающие условия для реализации воздействия. Оперативные единицы, являясь своеобразным «ключом» к смыслу сообщения, представляют собой систему коммуникативных признаков, существенных для прагматического восприятия. Стратегические единицы, задавая конативно ориентированную линию речевого поведения говорящего / пишущего, устанавливают способы выполнения коммуникативной задачи. Поэтому если оперативные единицы формируют устойчивый режим для осуществления  понимания, то стратегические величины задают определенный механизм, приводящий к возникновению устойчивого режима.

Так, к разряду оперативных единиц можно отнести такое свойство композиционной организации сообщения, как ее четкость. В частности, Я. М. Колкер, выделяя четкость композиции в качестве условия оптимального восприятия письменного текста, отмечает: «Правильное восприятие и осмысление текста обеспечивается только тогда, когда текст составлен так, что читающий может проследить, как развивается мысль в его каждом коммуникативно значимом отрезке, а также проследить, какие отношения существуют между каждым отрезком, выражающим какой-то элемент мысли, и целым текстом, выражающим общий смысл законченного письменного высказывания» [Колкер 1976: 73]. Исходя из указанного требования, законченный текст должен представлять собой некую единицу, «в которой все коммуникативно значимые части относятся друг к другу как отдельные к отдельному в рамках общего» [Там же]. Более того, в хорошо написанном тексте «все части должны находиться на “оси” общего замысла. Замысел, пусть формально и не выраженный (как это часто бывает, например, в тексте-повествовании; примечание мое. – П.К.), должен присутствовать в каждой части текста, являясь его фоном» [Там же]. Смысловая доминанта текста будет вычленяться сознанием потребителя в том случае, если весь текст является коммуникативным единством, направленным на достижение одной цели, а все его композиционные части находятся на разных уровнях членения; при этом сумма смысловых (композиционных) элементов более низкого уровня членения составляет смысл всего текста. Для воплощения данного свойства текста Я. М. Колкер предлагает использовать ряд «критериев», которые, по нашему мнению, можно рассматривать в качестве стратегических единиц, помогающих продуценту прийти к конкретному перцептивно значимому результату. Таким образом, для того чтобы такое коммуникативное качество, как композиционная четкость, реализовалось, необходимо придерживаться следующего деятельностного алгоритма:

1)    постоянно помнить о главной мысли высказывания;

2)    правильно располагать композиционные части по отношению к теме и друг к другу;

3)    корректно выбирать жанровые формы в зависимости от мотива и цели, которые преследуются автором текста;

4)    соблюдать стилевое соответствие жанровой формы;

5)    придерживаться иерархии в расположении композиционных частей целого;

6)    последовательно разрабатывать композиционные части «снизу-вверх» (т.е. начинать с низких уровней композиционной иерархии и постепенно переходить к элементам более высокого уровня);

7)    правильно членить текст на абзацы и предложения в соответствии с композиционной организацией текста;

8)    по-особому выделять композиционные элементы, несущие основную и избыточную информацию [Там же: 74-77].

Итак, формируя речевые акты, продуцент не просто стремится реализовать свои намерения (предвидимые результаты речевых действий), но прежде всего ориентируется в условиях совершения речевых действий. Учет условий отражается в выборе операции, стратегии совершения действий, что приводит, в свою очередь, к созданию перцептивно доступного сигнала. При результативном общении реципиент всегда входит в условия, предопределяющие способы воплощения замысла, и ориентировка на его качества обязательна. Такое воздействие реципиента на автора проявляется в том, что последний, сознательно или бессознательно, создает свое высказывание с установкой на определенного адресата, его знания, опыт, навыки, особенности его восприятия [Тарасов 1979: 35]. Ориентировка на качества реципиента, всегда входящего в условия речевой коммуникации, осуществляется двояким образом:

1)      с опорой на познавательный опыт собеседника, когда продуцируется текст, доступный пониманию адресата;

2)      при учете социальных характеристик собеседника, что выражается в выборе альтернативных средств с ситуативными, социокультурными и общекультурными ограничениями.


[1] Т.е. при прагматическом понимании слушающий стремится к тому, чтобы ответить на вопросы типа «Какую цель преследовал Х, говоря то-то и то-то?», «На что рассчитывал Х, преследуя ту или иную цель?», «Каким способом Х пытался добиться той или иной цели?» и т.д.

 



0
рублей


© Магазин контрольных, курсовых и дипломных работ, 2008-2024 гг.

e-mail: studentshopadm@ya.ru

об АВТОРЕ работ

 

Вступи в группу https://vk.com/pravostudentshop

«Решаю задачи по праву на studentshop.ru»

Опыт решения задач по юриспруденции более 20 лет!