«Назначение и направление государственного регулирования внешнеэкономической деятельности. Роль таможенных служб в этом процессе»

В современной правоприменительной деятельности правоохранительных органов России существует ряд дискуссионных проблем возникающих при квалификации преступного деяния содержащего в себе признаки контрабанды, т. е. при уяснении признаков состава настоящего преступления, где наиболее проблематичным остается вопрос о содержании непосредственного объекта этого преступления.

В начале отметим, что сам «термин «контрабанда» происходит от итальянского contrabando: contra — против и bando — правительственный указ. Контрабанда, таким образом, означает дословно нарушение нормативных актов государства»[1].

Дефиниция этого нормативно-правового термина имеется и в действующем российском законодательстве. Так, согласно ч. 1 ст. 188 УК РФ, контрабандой признается «перемещение в крупном размере через таможенную границу Российской Федерации товаров или иных предметов, за исключением указанных в части второй настоящей статьи, совершенное помимо или с сокрытием от таможенного контроля либо с обманным использованием документов или средств таможенной идентификации либо сопряженное с недекларированием или недостоверным декларированием»[2].

Однако нас в данном случае интересует не нормативно-лексикологическая семантизация этого понятия, а содержание непосредственного объекта настоящего преступного деяния, т.е. «то, чему преступление причиняет или может причинить ущерб»[3].

Анализ изученной юридической литературы позволяет нам сделать безусловный вывод о том, что общепринятого определения непосредственного объекта этого уголовно наказуемого деяния в доктрине уголовного права в настоящий момент нет.

На сложившуюся ситуацию, по нашему мнению, повлияло наличие в современной правовой литературе определенной дискуссии по поводу содержания общего объекта преступления.

Где превалирующей точкой зрения является позиция признания в качестве исходного постулата именно общественных отношений, взятых под охрану уголовного закона. Так ряд ученых, например, А. В. Ушаков, указывают, что «под объектом преступления по установившемуся представлению понимаются общественные отношения, но не все, а только та их часть, которая взята под охрану действующим уголовным законом»[4].

Другие, например А. Ф. Истомин, предлагают считать, что «объект преступления — (это) охраняемые уголовным законом общественные отношения, блага и интересы, которым в результате преступления причиняется или может быть причинен существенный вред»[5], т. е. последние несколько расширяют содержание этого категориального аппарата дополнительными категориями, т.е. благами и интересами[6].

Иные, например Г. П. Новоселов, в противовес им всем, доказывают что, «объект преступления — (это) тот, против кого оно совершается, то есть отдельные лица или какое-то множество лиц, материальные и нематериальные ценности, которые, будучи поставленными, под уголовно-правовую охрану, подвергаются преступному воздействию, в результате чего этим лицам причиняется вред или создается угроза причинения вреда»[7].

Сложившаяся ситуация полностью отображается и в попытках современных российских ученых дать собственное определение непосредственного объекта преступления при контрабанде.

Вследствие чего, в современной юридической литературе наличествуют следующие точки зрения о правовой семантизации непосредственного объекта этого преступления.

Так, ряд исследователей (Ю. Г. Васин[8], Н. И. Ветров[9], А. А. Витвицкий[10], С. В. Максимов[11], В. Е. Мельникова[12], Л. А. Прохоров[13], М. Л. Прохорова[14], М. Смирнов и А. Толмачев[15], С. И. Улезько[16]) при его определении придерживаются общепризнанной теории объекта преступления и трактуют непосредственный объект уголовно наказуемой контрабанды через призму общественных отношений.

Фактически аналогично определяют содер­жание этого объекта Н. Г. Иванов[17], Г. М. Миньковский, А. А. Магомедов и В.П. Ревин[18], К.В. Михайлов[19]. Хотя свои дефиниции они, выводят, используя в качестве их основы, понятие «отношения», ни как, не конкретизируя при этом содержание этого термина (действительно, отношения могут быть не только общественными), однако, дословно анализируя их определения, следует сделать вывод, что речь в них идет только об общественных отношениях. Впрочем, судите сами, так, по мнению Г. М. Миньковского, А. А. Магомедова и В. П. Ревина «непосредственный объект (этого) преступления — отношения, регулирующие товарооборот (перемещение) через таможенную границу товаров и обеспечивающие поступление в бюджет таможенных платежей»[20]. Понятно, что регулировать товарооборот могут только общественные отношения, сложившиеся в сфере рыночных отношений.

Иные ученые стараются более подробно конкретизировать определение непосредственного объекта преступления при контрабанды и в свою очередь считают, что им могут выступать, например либо монополия внешней торговли государства (Н. Н. Афанасьев[21] и В. П. Верин[22]), либо «установленный законом порядок перемещения товаров и транспортных средств через таможенную границу Российской Федерации»[23] (А. Н. Гуев[24], Т. А. Диканова, В. Е. Осипов[25], А. Е. Жалинский[26], Г. Г. Криволапов[27], П. Н. Панченко[28]), либо финансовые основы (система, интересы) государства (А. А. Гравина[29], А. Б. Мельниченко и С. Н. Радачинский[30], Б. В. Яцеленко[31]).

Другие авторы, по нашему мнению, фактически устранились от участия в настоящей дискуссии и постарались обойти своим вниманием определение непосредственного объекта этого преступления. Среди них следует отметить таких авторов как — А. Е. Беляев[32], В. Г. Беляев[33], С. В. Векленко[34], Б. В. Волженкин[35], Б. М. Леонтьев[36], С. И. Никулин[37], У. А. Усманов[38], А. М. Яковлев[39]. Занятая ими позиция явно не способствует достижению научной истины, а посему нами приветствоваться не может.

Кроме того, следует заметить, что в современной юридической литературе имеются и не совсем научно обоснованные попытки дефиниции непосредственного объекта настоящего преступного деяния. Так, например, Т. Ю. Погосян считает, что «непосредственным объектом преступления по ч.1 ст. 188 являются любые товары или иные предметы за исключением перечисленных в ч. 2»[40]. Вступая с этим автором в научную полемику, следует задать ему один, но весьма существенный, по нашему мнению, вопрос, что, по ее мнению, в случае обнаружения признаков уголовно наказуемой контрабанды выступает в качестве предмета настоящего преступления? При этом следует заметить, что в качестве предмета преступления, по общему правилу и выступают предметы материального мира, по поводу которых совершается само преступное деяние. Предмет является всего лишь факультативным признаком объекта преступления, т.е. возможной (но необязательной) его частью. Следовательно, налицо совмещение общепризнанных категориальных понятий. Таким образом, следует признать, что позиция нашего оппонента явно противоречит устоявшимся категориям российского уголовного права и, следовательно, не может быть признана научно обоснованной.

Н. А. Лопашенко в свою очередь доказывает, что «контрабанда посягает на принцип запрета заведомо криминальных форм поведения в экономической деятельности»[41]. В связи с чем, следует указать этому исследователю, что принцип запрета каких либо форм поведения не может фактически существовать, как без наличия субъектов согласных им руководствоваться, так и без наличия той сферы их взаимодействия, где он будет использоваться, т.е. без наличия конкретизированных общественных отношений ни один принцип запрета, различных форм поведения их субъектов, действовать не может, а, следовательно, и подвергаться наружному воздействию, иными словами говоря, следует согласиться с тем, что, не нарушая конкретные сложившиеся общественные отношения, нельзя подвергнуть и социально негативному воздействию принципы их осуществления. Следовательно, принять за аксиому определение предлагаемое Н. А. Лопашенко мы так же не вправе.

По мнению Б. М. Леонтьева «объектом преступления (контрабанды) является внешнеэкономическая деятельность»[42]. Однако любая деятельность является всего лишь формой проявления конкретных общественных отношений и без их наличия существовать самостоятельно не может. Значит, определение, даваемое этим автором, является также алогичным, а, следовательно, использовать его в качестве обще приемлемого не следует.

Указав вкратце на имеющиеся в современной юридической литературе точки зрения по поводу содержания непосредственного объекта преступления при контрабанде, следует, указать и на то, что в наиболее крупной группе авторов, конструирующих свои дефиниции через теорию общественных отношений нет безусловного единства.

Так, В. Е. Мельникова считает что, «непосредственный объект контрабанды – общественные отношения, регулирующие (именно) товарооборот через таможенную границу и обеспечивающие внесение в бюджет таможенных платежей и сборов»[43]. С ней полностью солидарен Н. И. Ветров[44] и К. В. Михайлов[45].

В свою очередь Л. А. Прохоров указывает, что «непосредственным объектом (этого) деяния выступает совокупность общественных отношений, регулирующих (именно) нормальное осуществление внешнеэкономической деятельности»[46]. В защиту этой позиции выступает также и М. Л. Прохорова[47].

Различие в этих двух позициях, по нашему мнению, заключается всего лишь в сфере регулирования. В первом случае — это товарооборот, во втором — нормальное осуществление внешнеэкономической деятельности. Однако понятие товарооборота входит составной частью в понятие внешнеэкономической деятельности, т.е. нарушение первого не может практически осуществляться без негативного посягательства на второе. Следовательно, дефиниция, даваемая Л. А. Прохоровыми, более адекватно отражает саму суть уголовно наказуемой контрабанды, но и его конструкцию, мы не можем до конца признать оптимальным, так как этот исследователь использует при построении своей дефиниции термин «нормальное», не раскрывает при этом его нормативно правовое содержание, а также не дает критерий позволяющий разграничить нормальное от анормального. По нашему мнению, им в этом случае должен выступать только конкретный нормативно-правовой акт, регулирующий подобный вид деятельности, т.е. используя термин «нормальное» Л. А. Прохоров по существу уводит нас в сторону от разрешения этой проблемы. В данном контексте, видимо, следует использовать термин «законное».

С. В. Максимов предлагает считать что, «непосредственный объект деяния, предусмотренного ч. 1 ст. 188 УК РФ, — (есть) общественные отношения, обеспечивающие (именно) интересы российских и зарубежных товаропроизводителей, а также бюджетные интересы РФ в части формирования его посредством таможенных платежей»[48]. В поддержку его позиции выступает и Ю. Г. Васин[49].

Проводя дословный анализ их позиций, следует заметить, что особых замечаний она у нас не вызывает. Однако отметим, что в данном случае, по весьма справедливому замечанию С. Дорожкова «не совсем правильно сводить, как это иногда делается, основной непосредственный объект контрабанды к финансовым интересам государства, заключающимся в сборе платежей при перемещении товаров через государственную границу.

Финансовые интересы государства (так же как и иных субъектов) в данном случае это лишь часть того, на что посягает контрабанда, чему она причиняет вред.

Вред состоит также в нарушении экономических интересов как российских, так и зарубежных товаропроизводителей в результате неупорядоченного, бесконтрольного поступления на внутренние рынки, не обложенные таможенными платежами (пошлинами, сборами) товаров, которые вследствие этого делаются более дешевыми, что создает условия для недобросовестной конкуренции. По своеобразной криминогенной цепочке вред может причиняться также и потребителям, так как контрабандные товары часто не соответствуют требованиям качества и безопасности»[50].

А. А. Витвицкий, в свою очередь, настаивает на том, что непосредственным объектом преступления при контрабанде, являются «общественные отношения, складывающиеся по поводу государственного регулирования (именно) порядка перемещения через таможенную границу товаров и иных предметов»[51]. С ним полностью солидарны Н. Н. Афанасьев[52], А. Н. Гуев[53], Т. А. Диканова, В. Е. Осипов[54]. А. Е. Жалинский[55], Г. Г. Криволапов[56], П. Н. Панченко[57], М. Смирнов и А.Толмачев[58], С. И. Улезько[59].

Однако и в этом случае следует признать правоту С. Дорожкова утверждающего, что «не отрицая того, что эти преступления нарушают указанный порядок, полагаем не вполне обоснованной такую трактовку непосредственного объекта контрабанды. Она носит чрезмерно формальный, нормативистский характер, напоминает ту (ныне едва ли не единодушно отвергнутую), в соответствии, с которой к объектам любых преступлений относились уголовно-правовые нормы, предусматривающие ответственность за них. Но от преступления страдает, терпит ущерб не норма, не установленные ею правила, в том числе порядок как их совокупность, а реальные общественные отношения, интересы, блага и ценности, охраняемые уголовным законом. К тому же следует иметь в виду, что порядок перемещения товаров и транспортных средств через таможенную границу, устанавливается и регулируется не только законом, но и подзаконными актами»[60].

Ряд авторов (Н. Н. Афанасьев[61], А. А. Гравина[62], Ю. Г. Васин[63], Н. И. Ветров[64], Б. М. Леонтьев и П. С. Яни[65], В. Е. Мельникова[66], А. Б. Мельниченко и С. Н. Радачинский[67], Г. М. Миньковский, А. А. Магомедов, В. П. Ревин[68], Л. А. Прохоров, М. Л. Прохорова[69], Б. В. Яцеленко[70]) считают, что данное преступление обладает еще и дополнительным объектом. При чем в качестве последнего все они признают «общественную безопасность и здоровье населения»[71]. На наш взгляд, позицию вышеперечисленных авторов следует в целом поддержать, так как действительно при контрабанде оружия дополнительно страдает общественная безопасность, а при контрабанде некачественного, а порой и прямо фальсифицированного товара – здоровье населения. Однако, необходимо отметить, что указанные социальные категории вне сферы жизнедеятельности общества существовать не могут, значит в качестве дополнительного объекта в этом случае будут выступать именно общественные отношения обеспечивающие существование последних.

Некоторые из них (Н. И. Ветров[72], Л. А. Прохоров[73], С. В. Максимов[74], А. Б. Мельниченко, С. Н. Радачинский[75], С. И. Улезько[76]) считают, что объект этого преступления имеет и такой факультативный признак, выступающий при его квалификации в качестве обязательного, как предмет.

В качестве последнего, по их мнению, выступают любые товары и предметы, за исключением указанных в ч. 2 ст. 188 УК РФ того же УК, а также недвижимого имущества, помимо перечисленных в ч. 2 ст. 188 УК РФ.

Товары, согласно п. 1 ст. 11 Таможенного кодекса России от 2003 г., есть «любое перемещаемое через таможенную границу движимое имущество, а также перемещаемые через таможенную границу отнесенные к недвижимым вещам транспортные средства. Транспортные средства, указанные в подпункте 5 настоящего пункта, к товарам не относятся».

К последним следует отнести, в соответствии с требованиями указанного закона «любые морское (речное) судно (включая самоходные и несамоходные лихтера и баржи, а также судно на подводных крыльях). Судно на воздушной подушке, воздушное судно, автотранспортное средство (включая прицепы, полуприцепы и комбинированные транспортные средств) или единицы железнодорожного подвижного состава, которые используются в международных перевозках для платной перевозки лиц либо для платной или бесплатной промышленной или коммерческой перевозки товаров, а также их штатные запасные части, принадлежности и оборудование, содержащиеся в их штатных баках горюче-смазочные материалы и топливо, если они перевозятся вместе с транспортными средствами».

«Крупный размер предметов контрабанды налицо, если их стоимость превышает пятьсот МРОТ»[77].

Завершая научный анализ дефиниций непосредственного объекта преступления при контрабанде даваемые различными авторами, хотелось бы высказать и собственную точку зрения по этому вопросу.

По нашему мнению, в качестве непосредственного объекта преступления при контрабанде будет выступать совокупность общественных отношений, охраняемых и регулируемых уголовным законом, обеспечивающих монополию внешней торговли государства, а также и иные общественные отношения, обеспечивающие общественную безопасность, экономические интересы Российской Федерации, ее зарубежных партнеров, а так же и конкретных физических лиц ее населяющих, и их безусловное право на безопасность жизни и здоровья.

Безусловно, это определение может, кому-то показаться излишне громоздкой, но мы не претендуем на примат истины, а всего лишь рассчитываем, что наша дефиниция послужит своеобразным детонатором для продолжения настоящей научной полемики.