«Задачи по международному праву»

Разработанное ещё в римском частном праве учение о кондикции в цивилистике принято считать источником возникновения института обязательств из неосновательного обогащения. Мнение это настолько традиционно, что слово «кондикция» (condictio) послужило основой их второго названия — кондикционные обязательства, а иски из неосновательного обогащения в связи с этим также называют кондикционными исками. Для объяснения такой преемственности необходимо обратиться к учению о кондикции и выяснить: когда оно появилось в юридической практике и какое место в ней заняло, как развивалось и, что особенно для нас важно, каким образом выступило предпосылкой и основой для института неосновательного обогащения в нынешнем его виде.

Известно, что высшей и самой совершенной формой позитивного права в Древнем Риме считался принимаемый народом закон (lex). В нём закреплялись объективно сложившиеся на определённом этапе развития общества обязательные для всех правила поведения. Установленные таким образом общие дозволения и запреты, взаимные права и обязанности очерчивали внешние границы всеобщего поведения. Тем самым, всем участникам правовых отношений гарантировался определённый уровень социальной свободы (формального равенства), реализуемой каждым в его отношениях с окружающими.

На практике действенность установленных законоположений обеспечивалась существованием особых процессуальных средств, которые позволяли в конкретной юридической ситуации путём спора частных лиц, организованного при посредничестве публичной (судебной) власти, защитить основанное на законе правомочие. Такими средствами защиты служили разработанные ещё древнеримскими понтификами законные иски (legis actiones), каждый из которых, во многом благодаря строгой фиксированности и неизменности своих формулировок, почитался римлянами как частный закон (lex privata). Законные иски воспринимались наравне с законами как составная часть цивильного права (ius civile). Их независимость от самих публичных законов (lex publica), подтверждаемая фактом существования legis actiones ещё до Законов XII таблиц, определяет самостоятельное значение этих процессуальных средств защиты как источников позитивного права.

Вместе с тем, необходимо учитывать, что как форма позитивного права legis actiones существенно отличались от законов: если последние имели значение как таковые, то иски — только в процессе их применения. Законные иски заявлялись путём произнесения определённых фиксированных фраз, в которых порядок слов и сами слова были строго неизменны, как в законе, на котором иск был основан. Это придавало особое ритуальное значение всей форме предъявления иска.

Ввиду большого разнообразия юридических ситуаций, требующих применения процессуальных средств защиты, римские понтифики сформулировали целый ряд различных форм legis actiones. Одной из таких форм был иск legis actio per condictionem, примечательный для нас тем, что с ним и связано происхождение термина «кондикция» (condictio).

И. А. Покровский, выдающийся представитель русской дореволюционной романистики, считал эту форму legis actio самой поздней из известных пяти, принадлежавшей «довольно далеко продвинувшемуся республиканскому периоду». По сведениям Гая, римского юриста классической эпохи, она была введена двумя законами — lex Silia (конец III в. до н.э.) и lex Calpurnia (начало II в. до н.э.). Первый из них ввёл упрощённый иск legis actio per condictionem, направленный на возвращение определённой денежной суммы (certa pecunia), второй распространил применение этого иска на все случаи истребования определённых вещей (certa res). Другой известный русский цивилист Н.Полетаев, как бы продолжая мысль своего современника, добавляет, что истребование определённой вещи к моменту выхода второго закона уже было предусмотрено другой легисакционной формой — per sacramentum, из чего он делает предположение, что иски per condictionem «введены были для упрощения дела», чтобы истец при истребовании определённой вещи вместо иска per sacramentum мог применить более простой — per condictionem. Упрощение же, по его мнению, состояло в том, что не нужно было два раза являться к претору, как это было необходимо при legis actio per sacramentum, а только один раз. Вместе с тем некоторые авторы обращают внимание на недоумения Гая по поводу сомнительной, на его взгляд, целесообразности введения такого нового процессуального средства. Сомнения эти основывались на том, что требовать передачи определённых вещей в собственность вполне можно было и с помощью уже существовавших (более древних, а, значит, более разработанных) форм legis actio: например, sacramento in personam или per iudicis postulationem. Сказанное свидетельствует о том, что уже в классическую эпоху появление legis actio per condictionem обусловило определённую научную проблему, которая не решена и по сей день.

По предположению И. А. Покровского, основанному на довольно скудных сведениях из классических источников, процедура legis actio per condictionem состояла из следующих последовательно осуществлявшихся актов. Сначала стороны представали перед магистратом (претором), где истец официально объявлял ответчику свою претензию в форме: «Aio te mihi XX dare oportere: id postulo aias an negas?» («Я утверждаю, что ты должен мне дать XX: я спрашиваю, подтверждаешь или отрицаешь?»). Если ответчик подтверждал, спор на этом заканчивался. На отрицательный ответ в форме: «Nego me tibi XX dare oportere.» («Я отрицаю, что должен тебе XX.») — следовал вызов (condicere) — торжественное уведомление истцом ответчика, чтобы тот явился через 30 дней для получения судьи: «Quando tu negas, in diem tricensimum tibi iudicus capiendi causa condico.» («Раз ты отрицаешь, я вызываю тебя через 30 дней явиться для того, чтобы взять судью»). И, наконец, производилось litis contestatio, что буквально означало «засвидетельствование спора» — торжественный момент, когда стороны обращались к заранее приглашённым свидетелям с воззванием «testes estote!» («будьте свидетелями всего здесь происшедшего!»). На этом заканчивалась первая стадия процесса (in jure), проходившая перед магистратом. Вторая стадия (in judicium) осуществлялась избранным сторонами частным лицом (judex privatus), который, выполняя функцию судьи, самостоятельно в произвольной форме разбирал спор, после чего выносил и оглашал приговор.

Относительно рассматриваемой формы legis actio имеются весьма отрывочные сведения в сочинениях Гая. Название её происходит от слова «condicere», что первоначально, в эпоху действия законных исков, означало «торжественно объявлять, уведомлять». Поэтому название «legis actio per condictionem» может быть буквально переведено с латинского как «законный иск посредством торжественного уведомления». В дальнейшем, с ликвидацией системы legis actiones, словом «condicere» стали обозначать предъявление иска, направленного на осуществление какого-либо предоставления (dare oportere), а «condictio» — сам такой иск. Отсюда сложилось традиционное понимание кондикции как личного иска о переносе собственности.

Римские источники содержат примеры использования legis actio per condictionem в спорах, вытекающих из договорных отношений, когда применение других, более древних законных исков было невозможно. Например, sponsio, как торжественная клятва, посредством которой должник подтверждал своё обещание, первоначально давалась только между римскими гражданами и пользовалась лишь сакральной охраной. Со временем, упрощаясь и освобождаясь от божественной окраски, этот вербальный контракт перемещается в светское право, а затем, ввиду его простоты и пригодности для оборота перегринов, рядом с цивильной формой sponsio появляется её форма для ius gentium в виде stipulatio. На основании stipulatio возникало обязательство, которое можно охарактеризовать как строго одностороннее (кредитор — только кредитор, должник — только должник), абстрактное (ссылка на основание обещания не допускалась) обязательство stricti juris, то есть «строгого права» (кредитор вправе требовать только то, что ему обещано). В связи с тем, что обязательство из stipulatio не имело непосредственной исполнительной силы, получить обещанное в случае отказа должника кредитор мог только путём предъявления иска в форме legis actio per condictionem.

Другой пример — mutuum — древнейший вид реального контракта, характеризуемый как бесформальный заем. В качестве договора он не имел силы, поскольку старое цивильное право признавало заем только в форме nexum, отличавшейся чрезвычайной строгостью и формализмом. Не имея исковой защиты, mutuum всё же, благодаря своей простоте, широко применялся, в результате чего иногда оказывалось, что одно лицо, приобретя в своё имущество некоторую ценность из имущества другого, затем отказывалось её возвращать. Оставлять эту ценность одному в ущерб этому другому не было никаких оснований, поэтому «римское право уже очень рано начинает давать кредитору цивильный иск о возвращении этого недолжного обогащения». Во всяком случае, И. А. Покровский считал несомненным, что legis actio per condictionem охватывал займы такого рода. Для дальнейших выводов важно заметить, что в данном случае предоставление иска для защиты вытекало не из признания цивильным правом договора mutuum, а из простого факта перехода ценности от кредитора другому лицу. Данный пример не только показывает, как определялась будущая природа займа, как контракта реального, но и выявляет замеченное римскими юристами удобство использования кондикции в тех случаях, когда иных исков для защиты не было установлено.

Таким образом, в эпоху легисакционного процесса кондикция (legis actio per condictionem) была цивильным иском строгого права (stricti juris), абстрактным, личным (in personam), направленным на истребование определённой денежной суммы (certa pecunia) либо определённой вещи или определённого множества заменимых вещей (certa res), который давался из строго определённых контрактов, не защищённых другими цивильными исками.

В середине II в. до н.э. система legis actiones достигла своего кризисного состояния, перестав соответствовать быстро развивающемуся гражданскому обороту. Деловая жизнь создавала всё новые и новые формы отношений, которые не были известны примитивному обороту эпохи XII таблиц и поэтому не могли быть втиснуты в узкие рамки законных исков. Множество пробелов в системе legis actiones и её крайний формализм стали помехой в отправлении правосудия и, как следствие, в развитии гражданского оборота. При этом претор, будучи способным принудить к исполнению судебного решения, вынесенного на основе его юрисдикции, не мог вступать в противоречие с lex publica, чтобы создавать новые, отвечающие жизненным потребностям, lex privata. Для такой правотворческой деятельности претора требовалась соответствующая законодательная основа. Она была создана в третей четверти II в. до н.э. с принятием закона Эбуция (lex Aebutia), который, наряду с существующей процедурой посредством законных исков (per legis actiones), утвердил новый вид процесса — формулярный (per formulas).

Новая форма позволила претору защищать не предусмотренные цивильным правом отношения не только административными, основанными на его власти (imperium), но и гражданско-правовыми средствами. В преторских эдиктах наряду с исками, вытекающими из ius civile, появились преторские иски. Претор получил возможность не только отказать в цивильном иске, но и установить сторонам новые правила, предложив им свою формулу иска.

Главное отличие формулярного процесса от легисакционного заключалось в том, что обязанность формулировать предмет спора была переложена со сторон на претора: стороны теперь в любых выражениях объясняли претору своё дело, а он из этих объяснений выводил юридическую сущность спора и излагал её судье в особой записке (formula). Хотя в остальном структура процесса осталась прежней, благодаря возможности ежегодного обновления эдикта нововведение позволило учитывать потребности времени и давать защиту вновь возникающим интересам и отношениям. Тем самым в новых формах процессуальных средств отражались требования развивающегося правосознания. Обновление формулы осуществлялось претором следующим образом: либо в гипотезе иска (demonstratio) излагались новые юридические факты, подлежащие обсуждению, либо к притязанию (intentio) истца дописывались praescripta verba — дополнительные слова, выражавшие притязание истца исходя уже из новых отношений. Такие иски получили название praescriptis verbis et in factum.

Что касается соответствующих изменений кондикций, то, по утверждению Н.Полетаева, они заключались в следующем: к кондикциям de pecunia certa и de certa re добавились кондикции incerti; при производстве дела истребуемое по формуле certum могло быть обращено в incertum; certum стало возможным истребовать и из неформальной сделки; с другой стороны, из формального источника (например, стипуляция или завещание) могло возникнуть требование incertum. То есть, «мы видим, что legis actio per condictionem сильно расширилась, получила значение иска вообще из юридических сделок, хотя и осталась иском stricti juris или judicii».

Две формы процесса длительное время существовали параллельно, однако форма per legis actiones постепенно вытеснялась формой per formulas, пока не была окончательно отменена в 17 г. до н.э. законами Юлия.

Обращает на себя внимание тот факт, что установление формулярного процесса отделяет от введения самой поздней легисакционной формы — per condictionem — сравнительно небольшой (около полувека) период времени. При этом вопрос о целях введения legis actio per condictionem до сих не находит единого ответа у романистов. Например, И. А. Покровский считал эту форму одним из наиболее существенных дополнений в систему legis actio, вызванных в целом теми же причинами, которые способствовали возникновению процесса per formulas. По его мнению, «Как форма сравнительно с другими более простая, legis actio per condictionem должна была для исков из обязательств занять главное место». В свою очередь, современный автор Д. В. Дождев считает поверхностным мнение, которое видит во введении этого нового законного иска попытку оживить старое судопроизводство. «Скорее, нововведение отражает специализацию процессуальных средств, отвечающую новому состоянию правового развития, достигнутому к середине II в. до н.э.». Вероятнее всего истина находится где-то посередине, охватывая обе точки зрения, поскольку очевидно, что оба приведённых мнения не исключают друг друга. Кроме того, известно, что, возникнув позднее других законных исков, практически в переходный период от одного вида процесса к другому, кондикция, в отличие от других форм legis actio, заняла прочное место в формулярном процессе, получив дальнейшее своеобразное развитие. В целом область применения кондикции с введением формулярного процесса, как уже было сказано, значительно расширилась. Творческая деятельность претора увеличила количество исковых формул вообще и кондикций в частности, поскольку того требовала жизнь и торговый оборот.

Таким образом, можно сделать ещё один вывод о том, что кондикция у римских юристов была цивильным иском строгого права (stricti juris), берущим своё начало от legis actio per condictionem. Этот иск можно охарактеризовать как абстрактный, поскольку он не зависел от основания (causa) обязательства ответчика, как личный (actio in personam), так как он применялся в некоторых случаях неисполнения обязательств и был направлен на возложение на должника обязанности передать (dare oportere) определённую денежную сумму (certa pecunia) или определённую вещь (certa res), что сопровождалось переносом собственности. Фактическим основанием применения кондикции была, во-первых, передача права квиритской собственности, во-вторых, необоснованная задержка этой передачи; вначале эта задержка сама по себе была достаточным основанием для иска, однако затем стали считаться и с тем, что её causa (как основание для приобретения права владения и собственности) стала дефектной или вообще отпала. Предметом иска являлась принятая имущественная ценность, но только не неосновательное обогащение. Если ответчик необоснованно продавал вещь, иск направлялся на её цену (condictio pretii).

Из этой характеристики видно, что изначально кондикционный иск не предназначался для истребования неосновательного обогащения, да и юридического понятия неосновательного обогащения в легисакционном процессе ещё не существовало. Каким же образом он стал отождествляться с иском из неосновательного обогащения? Ответ на этот вопрос можно найти у Н. Полетаева, сделавшего достаточно глубокий сравнительный анализ всех кондикций, упоминаемых в римских источниках.

В римском праве важное значение имело деление исков на две группы: с одной стороны — actiones stricti juris, иски строгого права, решения по которым предписывались непосредственно законом и на основе этого прямо постановлялись судьёй, с другой, — actiones bonae fidei и actiones arbitrariae, по которым решение не могло быть прямо подведено под позитивную норму, а требовало принятия во внимание различных обстоятельств, заставлявших судью руководствоваться соображениями справедливости и доброй совести. Иски второй группы относились преимущественно к вещным правам, первой — только к обязательственным и у классических юристов назывались кондикциями (condictiones). Если первоначально, в легисакционном процессе, они предоставлялись только из строго определённых контрактов — стипуляции (stipulatio), бесформального займа (mutuum), так называемого книжного долга (expensilatio) — то впоследствии, с развитием формулярного процесса и позднее, благодаря своей абстрактности, они нашли себе применение во многих отношениях, в которых ответчик был обязан вернуть истцу определённую вещь, которой он незаконно лишил последнего — в отношениях из обработки, из случайного присоединения, из владения, из кражи, сюда можно отнести и специальные виды кондикций: indebiti, causa data causa non secuta, ob turpem causam, sine causa, propter causam finitam, ex injusta causa.

Основанием такому распространению послужили вполне сформировавшиеся в римском праве классического периода идеи справедливости (aequitas). В Кодексе Юстиниана (Corpus Iuris civilis) кондикция часто упоминается в связи с естественным правом (ius naturae), полезным и справедливым (bonum et aequum), правом народов (ius gentium). В подтверждение этому обычно приводится знаменитое высказывание Помпония, римского юриста II в. (Pomp. D.50,17, 206: «Iure naturae aequum est neminem cum alterius detrimento et iniuria fieri locupletiorem». «Согласно естественному праву, справедливо, когда никто не должен обогащаться за счёт (в ущерб) другого»). Необходимо, однако, иметь в виду, что данная цитата, согласно господствующей ныне точке зрения, есть не что иное, как обобщение постклассического периода, сделанное в учебных целях. Классические же юристы основывали свои решения скорее не на общих принципах, а исходя из своего практического понимания конкретных дел, в процессе рассмотрения которых они постепенно расширяли сферу применения кондикции на постоянно увеличивающееся число точно определённых ситуаций. И общая черта этих ситуаций заключалась не в том, что истец имел особое основание требовать, а в том, что ответчик не имел оснований удерживать. Поэтому неудивительно, что на определённом этапе развития юридической практики рождается суждение о том, что обстоятельство, послужившее незаконному обогащению кого-либо за счёт чужого имущества, обязывает обогатившегося вернуть то, чем он обогатился. Поскольку вытекающее из различных случаев такого незаконного обогащения обязательство состояло лишь в выдаче обогащения, и соответствующие судебные решения не предполагали свободы усмотрения, иски из незаконного обогащения, как иски строгого права, естественным образом попали в категорию кондикций.

Ввиду того, что к кондикциям причислялись иски из завещания, иски incerti, допускалась оценочная присяга, степень судейского усмотрения в строгих исках постепенно стала расширяться, что сближало их с исками bonae fidei. Дальнейшее развитие правовых отношений вело к объединению исков строгих и bonae fidei. Как замечает Н. Полетаев, «уже в силу этой перемены нельзя признавать иски из незаконного обогащения кондикциями». Далее, опираясь на взгляды других своих современников (Виндшейд, Окс, Ферстер, Витте, Пферше, Дернбург), и анализируя содержащиеся в Пандектах основные виды кондикций, он приходит к принципиальному выводу о том, что лишь весьма немногие кондикции можно рассматривать как иски из незаконного обогащения, имея в виду обогащение «в тесном смысле слова, т.е. когда дело идёт лишь о возвращении того, чем ответчик в действительности обогатился». В целом же кондикция могла быть распространена на неопределённое число самых разнообразных случаев: взыскание определённой суммы уплаченных денег, взыскание определённых вещей (как родовых, так и индивидуализированных; как движимых, так и недвижимых), в том числе и земли. Кондицировать можно было даже узуфрукт и сервитут, а также нарушенное владение.

Имеющиеся среди кондикций немногочисленные примеры требований действительно из неосновательного обогащения показывают их полную зависимость от ряда определённых для каждого конкретного случая обстоятельств, при которых обогащение имело место. При этом большое значение придавалось добросовестности потерпевшего, отсутствию на его стороне вины в форме небрежности или халатности, некоторым другим обстоятельствам в различном их сочетании. Обстоятельства эти были очень разнообразны: одни имели юридическое основание, другие опирались на соображения справедливости. Но, во всяком случае, как замечает К. Анненков, для возникновения у потерпевшего притязания против обогатившегося о возвращении обогащения необходимо было наличие двух условий: обогащение одного лица в ущерб другому и неосновательность этого обогащения. И хотя обобщение это было сделано не римлянами, а значительно позднее, очевидно, что и они ясно понимали: один факт обогащения ещё ничего не значит, нужно отыскать справедливые основания для истребования именно неосновательного обогащения.

Что характерно, римская юриспруденция не давала какого-либо общего принципиального ответа на вопрос о том, когда можно считать, что лицо без основания (sine causa) обогатилось за чужой счёт. Соответствующие случаи были действительно слишком разнородны (из сделок, из правонарушений, из дозволенных действий), чтобы выделить в них какие-то общие признаки, достаточные для выделения самостоятельного вида обязательств. Поэтому теоретически разработанного общего понятия неосновательного обогащения и соответствующего самостоятельного вида обязательств в римском праве не существовало. Были лишь иски, имевшие, несмотря на применение в различных областях, одинаковую формулировку, что позволило объединить их в одну рубрику, ставшей составной частью квазидоговорных обязательств (obligationes quasi ex contractu) наряду с исками из ведения чужих дел без поручения (negotiorum gestio), из случайной общности имущества (communio incidens), из отношений опекуна и опекаемого (tutela), отношений наследника и отказополучателя по поводу легата.

Постепенно, уже в постклассическую эпоху (IV-V вв.), отдельные случаи классического (единообразного) применения кондикции дифференцируются на различные самостоятельные типы исков, решающим элементом которых было неосновательное обогащение противной стороны.

Согласно легальной классификации, данной в Corpus Iuris civilis, кондикции делились по юридическим фактам, лежащим в их основании, на следующие категории:

1. Condictio indebiti (кондикция о недолжном). Указанная кондикция была цивильным иском, возникшим в конце периода республики. Она служила для осуществления требования о возврате ошибочно уплаченного, когда совершение действия, направленного на оплату предполагаемого, но в действительности не существующего долга порождало на стороне получателя обязательство вернуть полученное потерпевшему.

Условиями для предъявления этого иска были:

а) отсутствие долга, погашение которого имелось в виду потерпевшим, совершившим платёж (долг вовсе не устанавливался, или при данных обстоятельствах не мог быть установлен, или к моменту платежа был уже уплачен). Несуществующим считался условный долг до наступления условия. Платёж признавался совершённым по несуществующему долгу, если он совершён не кредитору, или не должником, или имеет предметом недолжную вещь. Отсутствие долга могло быть как действительным, так и мнимым, т.е. оно могло непосредственно вытекать из права или быть вызвано через осуществление должником постоянного возражения (exceptio perpetua), которым он располагал против иска кредитора. Напротив, долг признавался существующим, когда речь шла о естественном обязательстве, о нравственной обязанности. Вполне установленным, хотя и не подлежащим ещё исполнению, считался долг на срок (in diem). Не признание за долгом исковой силы не делало его несуществующим.

б) факт платежа. Потерпевший должен совершить платёж с намерением погасить определённый долг. Получатель при этом может обогатиться или путём поступления в его имущество новой ценности или путём избежания выхода из его имущества уже имеющейся ценности.

в) ошибка, извинительное заблуждение, при котором совершается платёж. Сознательная уплата недолжного рассматривалась как дарение. По мнению Д. Азаревича, поскольку заблуждение должно быть извинительным, оно не должно касаться норм положительного права.

г) получателю платежа не должна быть вменена недобросовестность (mala fides) при получении недолжного, в противном случае он считался совершившим кражу и отвечал по более строгому иску condictio furtiva.

Предметом иска был возврат обогащения, которым, по мнению Д. Гримма, могли быть «не только индивидуально-определённые вещи, но и всякие другие, имеющие денежную ценность». При этом истец доказывал выполнение долга, несуществующего, но предполагаемого им. Если ответчик отрицал какое-либо выполнение, истцу было достаточно доказать факт платежа, после чего уже ответчику приходилось доказывать существование долга.

2. Condictio ob causam datorum или condictio causa data causa non secuta. Этот иск давался в тех случаях, когда одно лицо совершало предоставление чего-либо другому ввиду будущей цели (основания), и цель эта не осуществлялась.

Условия этой кондикции были следующие: а) предоставление истцом какой-либо имущественной выгоды ответчику. Оно может заключаться в передаче вещи или денег, в обещании что-либо предоставить, в принятии истцом обязательства в пользу ответчика, в погашении обязательства ответчика перед истцом, совершении иных выгодных для ответчика действий.

б) условленная между сторонами будущая добропорядочная цель (causa futura honesta), ради которой было задумано предоставление. Она может состоять в случайном событии, например, при дарении на случай смерти дарителя, отправляющегося в военный поход, раньше одаряемого. Она может заключаться в действиях ответчика, например, предоставление ему приданного в предположении, что он вступит в брак.

в) предполагаемая цель, ради которой было сделано предоставление, не осуществилась. Причина такого неосуществления не имела значения.

Предметом иска являлся возврат сделанного предоставления. По мнению И. А. Покровского, этот вид кондикции применялся, в частности, в отношениях, вытекающих из nuda pacta. Так назывались соглашения, которые не подходили ни под один из выработанных цивильным правом типов контрактов и поэтому не были снабжены соответствующими исками для защиты. Иск давался, когда на основании такого соглашения одна из сторон, в отличие от другой, свою обязанность выполнила, и из соображений справедливости нельзя было оставить её без всякой защиты.

3. Condictio ob turpem causam. Иск давался в случаях, когда одно лицо совершало какое-либо предоставление другому лицу ввиду будущей, безнравственной для принимающего, цели (causa futura in honesta). Например, с целью удержать принимающего от совершения преступления. Данная кондикция предоставлялась независимо от осуществления принимающим безнравственной цели, при этом она не подлежала применению в случае порочности намерений со стороны дающего. Например, при подкупе судьи.

4. Condictio ob injustam causam. Иск был направлен против того, кто принял предоставление вопреки законному запрету. Это могло быть при дарении между супругами, уплате проигрыша в случае запрещённой игры, получении ростовщических процентов, потреблении плодов недобросовестным владельцем и т.п.

5. Condictio ex causa furtiva. Украденная вещь не становилась собственностью вора, поэтому могла быть виндицирована собственником. Но для более полной защиты собственника римская юриспруденция предоставляла ему, наряду с actio furti и кондикционный иск для возврата утраченного посредством кражи. В основе этого правила лежало то, что такой деликт, как кража, всё-таки предполагал получение вором определённой ценности из имущества потерпевшего. Для истца эта кондикция давала, прежде всего, возможность восстановить свой имущественный интерес в случае утраты или отчуждения вещи вором.

И.Б.Новицкий в качестве особенности этой кондикции выделяет субъективный момент — недобросовестность обогатившегося (должника). Истцом по данному иску мог быть только тот, за чей счёт обогатился вор, т.е. собственник украденной вещи. Ответчиком — только сам вор, но не его пособники и соучастники, отвечающие по деликтному иску actio furti. Предметом взыскания являлся, прежде всего, возврат похищенного или его наивысшей цены за период между похищением и присуждением.

Наконец, ещё одним выгодным для истца моментом являлось то, что ему должны были возвращаться не только все фактически полученные плоды, но и те, что он мог бы получить, не случись кражи.

6. Condictio sine causa. Эта кондикция особо выделяется на фоне других. Известный дореволюционный романист Дернбург, характеризуя её, делает вывод, что в обширном смысле все перечисленные иски суть кондикции sine causa, в тесном же смысле к этой категории относятся все те кондикции из неосновательного приобретения, которые не относятся к вышеуказанным категориям. Такой же позиции придерживался и его современник Барон. Аналогичный взгляд встречается и в литературе конца XX в.

И. Б. Новицкий рассматривает эту кондикцию как общий иск о возврате неосновательного обогащения, в отличие от специальных, рассмотренных выше. Она давалась в силу одного факта неосновательного обогащения одного лица за счёт другого. В частности, в случаях, когда приобретатель фактически потребил вещь потерпевшего, или когда она перешла в его собственность, например, смешавшись с однородными вещами приобретателя, что препятствовало применению виндикации. Подтверждение этой точки зрения можно встретить у И. А. Покровского и Д. Азаревича, некогда отмечавших возможность применения данной кондикции в случаях, когда другие были неприменимы.

Для применения иска было необходимо наличие двух следующих условий:

а) приобретение ответчиком имущества за счёт истца. Это могло произойти различными способами: получение вещи от истца или третьего лица, при обработке вещи и т.д.

б) приобретение должно опираться на основание, не существующее с самого начала (sine causa), или на основание, отпавшее впоследствии (causa finita).

При Юстиниане различные типы кондикций, направленных на взыскание неосновательного обогащения, получили наибольшее развитие. Он, в частности, добавил субсидиарную condictio ex lege для притязаний, требующих защиты по новым законам (которые не принимали во внимание специальные иски), и общую condictio generalis для притязаний из всех контрактов, квазиконтрактов и деликтов, в случаях, когда они были направлены на уплату определённой денежной суммы (certum). Для притязаний на incertum предоставлялась condictio incerti.

Завершая на этом общую характеристику учения о кондикции, его влияния на возникновение института обязательств из неосновательного обогащения, можно сказать следующее. Кондикция, выделившись из законных исков, поначалу предоставлялась из определённых контрактов, по которым в случае их одностороннего исполнения не было иска для понуждения к встречному исполнению, но соображения справедливости требовали хотя бы возврата исполненного. Затем абстрактность кондикции позволила расширить область её применения: стало возможным истребовать не только исполненное без встречного предоставления, но и всякое приобретение из чужого имущества или за чужой счёт без основания (sine causa). Ввиду выявившейся универсальности кондикционного притязания количество таких ситуаций постоянно росло. Их объединило не то, что истец имел особое основание требовать, а то, что ответчик не имел основания удерживать и, тем самым, обогащаться. Эта неосновательность обогащения приобретателя со временем стала правовой основой особого вида обязательств, отличающихся как от договорных, так и от деликтных. Образцом же иска из неосновательного обогащения послужила конструкция, прежде всего, общей кондикции sine causa, а также других кондикций, классифицированных Юстинианом. Ярким подтверждением этого является то, что некоторые из кондикций, собранных в кодификации Юстиниана, в том или ином виде дожили и до наших дней в кодексах стран континентального права и в различной степени составляют суть исков из неосновательного обогащения.

См.: Покровский И.А. История римского права (по изд. 1917 г.). СПб., 1999. С.67.

См.: Полетаев Н. Иски из незаконного обогащения // Журнал гражд. и угол. права. 1892. №3. С.2.

См.: Покровский И.А. Указ. соч. С.67; Дождев Д.В. Римское частное право. М., 1999. С.196.

См.: Покровский И.А. Указ. соч. С.67; Дыдынский Ф.М. Латинско-русский словарь к источникам римского права. (По изд. 1896 г.) М., 1998. С.131.

См.: Дыдынский Ф.М. Указ. соч. С.116-161.

См.: Покровский И.А. Указ. соч. С.394-396.

См.: там же. С.409-410.

См.: Полетаев Н. Указ. соч. С.3-4.

См.: Покровский И.А. Указ. соч. С.138.

См.: Дождев Д.В. Указ. соч. С.196.

См.: Бартошек М. Римское право: (Понятия, термины, определения) / Пер. с чеш. М., 1989. С.83-84.

См.: Полетаев Н. Указ. соч. С.4-24.

См.: Цвайгерт К., Кётц Х. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права. В 2 т. / Пер. с нем. М., 1998. Т.2. С.286.

См.: Полетаев Н. Указ. соч. С.7, 9.

См.: там же. С.17.

См.: Анненков К. Система русского гражданского права. Т.IV. Отдельные обязательства. СПб., 1904. С.535.

См.: Покровский И.А. Указ. соч. С.436.

См.: Гримм Д. Очерки об обогащении. Вып.2. Дерпт, 1891. С.25-29.

См.: Азаревич Д. Система римского права. Университетский курс. Т.II. Ч.I. Варшава, 1888. С.217.

См.: Гримм Д. Указ. соч. С.36.

См.: Покровский И.А. Указ. соч. С.416.

См.: Азаревич Д. Указ. соч. С.220.

См.: Новицкий И.Б. Римское частное право. М., 1948. С.223.

См.: Петражицкий Л.И. Иски о «незаконном обогащении» в 1 ч. X т. // Вестн. права. 1900. №1. С.24.

См.: Бартошек М. Указ. соч. С.84.

См.: Новицкий И.Б. Указ. соч. С.223-224.

См.: Покровский И.А. Указ. соч. С.435; Азаревич Д. Указ. соч. С.220.

См.: Бартошек М. Указ. соч. С.84.

Источник: http://www.law.edu.ru/doc/document.asp?docID=1115181