«Контрольные работы по международному частному праву»

Право и коммуникация /

А. В. Поляков

  Постсовременная правовая наука. Любая правовая теория неизбежно несет на себе отпечаток своего времени. Иногда этот отпечаток  напоминает черты ископаемого реликта, иногда – фантастический проект будущего. Но лишь соответствие теории социальному хронотопу (текстуальному социокультурному  пространству, существующему здесь и сейчас) может дать ей жизненную силу. Сформировавшаяся на базе классической научной рациональности правовая теория Запада породила три великих проекта, три памятника рационалистической правовой мысли: юснатурализм, правовой этатизм и позитивистско-правовую социологию. Последним напоминанием об уходящей эпохе модерна явился марксизм, который как целостное научное течение не пережил ХIХ век (речь не идет о марксизме как идеологии – здесь ситуация иная). Судьбу марксизма разделила и марксистская  правовая теория.

 ХХ век прошел под знаменем неклассической науки и эстафету в конце столетия подхватила формирующаяся постнеклассическая парадигма. Ее основная интенция применительно к праву - взгляд на мир правовой действительности не как на совокупность статичных объектов (норм, законов, государственных установлений), а как на динамическую самоорганизующуюся систему, в которой каждый закон, любая норма права, всякое правовое установление государства «преломляется» через личность человека – коммуникативного медиатора «правового». Такое правопонимание свободно от бинаризма теоретического мышления, сводящего право либо к системе норм, обладающих онтологическим приоритетом перед правовыми отношениями, либо к системе правовых отношений, возникающих и функционирующих вне правовых норм, и, как следствие, способно объяснить большее количество фактов правовой жизни. Именно данное обстоятельство в рамках постнеклассической науки, исключающей деление теоретического знания на «истинное» и, соответственно, «научное» и «неистинное» («ненаучное»), дает основание говорить о высокой степени научной адекватности такой теории своему времени. Представляется, что на обладание такими качествами может претендовать разработанная автором коммуникативная теория права.[1]

  Коммуникативная теория свободна от идеологической ангажированности, поскольку существующие в современном мультикультурном обществе ценности не могут быть выстроены по единообразному бинарному шаблону, отделяющему «истинные» ценности от ценностей «неистинных». Идеологизированные правовые теории научность своих построений обосновывают лежащими в их основании ценностями. Но чем уже набор обосновывающих теорию права ценностных предпочтений, тем меньшее количество правовых фактов такая теория может объяснить. Тем меньше и ее научная значимость. В этом смысле между марксистской (точнее, советской) и либеральной естественно-правовой теориями нет принципиальной разницы – и та, и другая являются разновидностями ценностных мифологий (социально-детерминированной воли и априорной свободы как правовых демиургов). Обратный процесс, постоянно происходящий в постсовременной теории - процесс увеличения, размывания и релятивизации ценностных оснований права - неминуемо ведет к выводу о необходимости отказа от «когнитивистского» (ценностного) стереотипа мышления. Все правовые ценности задаются пространством правовой коммуникации.

 Научный потенциал предлагаемого теоретико-коммуникативного подхода определяется также тем, что он выявляет методологические и философские основания для осмысления той новой для России реальности, перед которой она оказалась, взяв курс на построение «информационного общества».[2] Без этого не может быть решена задача вхождения России в информационную цивилизацию, «в семью технологически и экономически развитых стран на правах полноценного участника мирового цивилизационного развития с сохранением политической независимости, национальной самобытности и культурных традиций, с развитым гражданским обществом и правовым государством».[3]

 Центральное место в новой парадигме уже будет играть не понятие «информации», но категория «коммуникации», в которую информация входит как составная часть. У Ж. Бодрийяра были основания характеризовать нашу эпоху как эпоху «экстаза коммуникаций». Не случайно и идея фундаментального человеческого «права на коммуникацию» начинает все более и более притягивать к себе внимание ученых, юристов-международников и политиков.[4] Именно здесь, в сфере практической философии права, может быть востребована идеология коммуникативного общества, опирающаяся на духовные ценности российской культуры.

 Не остаются в стороне от набирающих силу  глобальных процессов и социальные науки, которые обнаруживают и обосновывают универсалистский характер коммуникации в создании и существовании социальных систем.[5] Сегодня социология коммуникации «как молодое научное направление превратилось в полноценную дисциплинарную науку и перед ней открывается перспектива стать общесоциологической теорией – коммуникативной теорией общества».[6] Аналогичные задачи стоят и перед теоретическим правоведением.

 Разработанная автором коммуникативная концепция права уже обсуждалась в рамках межвузовской конференции.[7] Хотелось бы, чтобы диалог на эту тему был продолжен, тем более что число ученых, активно включающихся в разработку данной проблематики, постоянно растет. Растет и интерес научного сообщества к проблемам правовой коммуникологии.

 Понятие коммуникации. Слово «коммуникация» имеет много смыслов. Но все они, так или иначе, подводят к тому, что коммуникация в своей высшей форме представляет собой явление социальное и гуманитарное, возникает между людьми.[8]

 Человек изначально «коммуникативен» и «настроен» на коммуникацию. Само сознание (самосознание, «Я») человека возникает в результате социального общения-взаимодействия; коммуникативную направленность имеет и поведение человека. С другой стороны, смысл жизни любого человека всегда определяется через коммуникацию, независимо от индивидуальной интерпретации этого смысла. (Непризнание такого смысла – потеря коммуникативных связей с миром). Смысл (со-мыслие) предполагает всегда «Другого» как условие существования самого смысла. И если признать, что «в начале было Слово», то необходимо сделать вывод о том, что Божественный Логос коммуникативен по своей природе. Следовательно, можно сказать и так: «В начале была Коммуникация».

 Коммуникация – это эйдетическая скрепа любого общества, его внутренний смысл и интенция.[9] Она является не только условием и формой существования социального вообще и права в частности, но и онтологическим основанием жизни социума.

  Коммуникативные начала (явные или скрытые) можно найти у многих «классических» мыслителей, серьезно занимавшихся социальной проблематикой, начиная с Платона. Даже знаменитая максима И. Канта, в соответствии с которой «человек должен всегда восприниматься как цель и никогда только как средство», не может быть понята вне коммуникативного контекста. Дело в том, что трактовка человека только как средства, разрушает саму возможность коммуникации. «Человек – цель» - это, прежде всего, «нацеленность», направленность любого коммуникативного действия на Другого как условие любой человеческой коммуникации.

 Показательны в этом смысле и рассуждения Л. Фейербаха о том, что человеческая сущность налицо только в общении, в единстве человека с человеком, в единстве, опирающемся на любовь. «Истинная диалектика, - полагал философ, - не есть монолог одинокого мыслителя с самим собой, это диалог между Я и Ты».[10]

 Однако подлинный поворот в отношении к коммуникативным основаниям социального бытия произошел в ХХ в., при переходе от классической научной рациональности к неклассической и имевшем место при этом «лингвистическом» переосмыслении всех философских понятий. Предпосылки для этого были созданы аналитической философией и феноменологией. Но не менее значимую роль, хотя и в другом контексте, имела для теории коммуникации философия языка М. Хайдеггера.

 Проблема коммуникации – одна из центральных в экзистенциальной философии К. Ясперса, которую иногда характеризуют как «коммуникативный экзистенциализм». Ядро его философии, начиная с ранних работ, составила проблематика «экзистенциальной коммуникации». «Вся общественно-историческая реальность (всемирная история и история философии) осмыслялась им как коммуникационный процесс. Более того, всякая истина интерпретировалась мыслителем как истина коммуникативная, т.е. как истина, если и не полностью тождественная «универсальной коммуникации», то необходимо с ней взаимосвязанная, поскольку только в такой коммуникации она открывается с максимально возможной полнотой».[11] Ясперс, в частности, писал: «В истории до сего дня существовала как нечто само собой разумеющееся связь между человеком и человеком, обнаруживающая себя в надежных сообществах, в различных институтах и в некотором всеобщем духе. Даже одинокий человек, при всем своем одиночестве, был рано вовлечен в эту связь. Сегодня же распад наиболее ощутим в том, что все больше людей не понимают друг друга, противостоят друг другу и избегают друг друга, равнодушны друг к другу, что верность и сообщество более ненадежны и находятся под вопросом.

 Всеобщая ситуация, которая фактически всегда имела место и для нас теперь становится решающе важной, заключается в том, что я могу прийти к согласию с другим в истине и вместе с тем этого может не произойти; что моя вера как раз в тот момент, когда я сам в себе уверен, наталкивается на другую веру; что где-то на границе всегда, кажется, остается только борьба без надежды на единство, с одним возможным исходом – или подчинение, или уничтожение; что к мягкости и отсутствию сопротивления неверующих можно или слепо присоединяться, или упрямо упорствовать – все это не является чем-то случайным и несущественным.

 Это могло бы быть несущественным, если бы я мог довольствоваться истиной, найденной мною в изоляции от других. Страдание от недостающей коммуникации, единственное в своем роде удовлетворение, обретаемое в подлинной коммуникации, не озадачивало бы нас в философском плане, если бы наедине с истиной, в этом абсолютном одиночестве, я чувствовал себя уверенно. Однако же я существую только с другим, один я – ничто.

 Коммуникация не только от рассудка к рассудку, от духа к духу, но и от экзистенции к экзистенции имеет все свои неличностные содержания и значения лишь в качестве медиума. Акты оправдывания и нападения в таком случае – средства, служащие не тому, чтобы достигнуть власти, а тому, чтобы приблизиться друг к другу. Борьба эта – любящая борьба, в которой каждый с готовностью сдает другому свое оружие. Достоверность собственного (подлинного) бытия имеет место только в той коммуникации, в которой свобода со свободой находятся в безоговорочном противостоянии друг другу (Gegeneinander) благодаря стоянию друг с другом (Miteinander), в которой всякое обхождение с другим – это только предварительная ступень, в решающем же все взаимно испытывается и опрашивается в своих корнях. Прежде всего, в коммуникации осуществляется любая другая истина, только в коммуникации я являюсь самим собой, - если речь идет о том, чтобы не просто впустую проживать жизнь, но исполнять ее. Бог показывает себя лишь непрямо и не без любви человека к человеку; убедительная достоверность партикулярна и относительна, подчинена целому; стоицизм, таким образом, превращается в пустую и застывшую позицию.

 Основополагающая философская позиция, мыслимое выражение которой я вам предлагаю, коренится в обеспокоенности отсутствием коммуникации и в возможности любящей борьбы, глубинной связи самости с самостью (Selbstsein)…

 Итак, исток философии хотя и лежит в удивлении, сомнении и опыте пограничных ситуаций, но в конце концов все же замыкается в воле к подлинной коммуникации… Только в коммуникации достигается та цель философии, в которой все цели находят свое последнее основание и смысл: внятие бытию (das Innewerden des Seins), просветление любви, совершенство покоя».[12]

 Среди зарубежных мыслителей, рассматривавших коммуникацию в качестве основной проблемы философии, выделяется и М. Бубер. Вот характерный отрывок из его работы: «Отдельный человек является фактом существования, пока он вступает в живую связь с другими отдельными людьми; общность является фактом существования, пока она возникает из живых отдельных связей. Фундаментальным фактом человеческого существования является человек с человеком. Характерно обозначает мир людей прежде всего иного то, что возникает здесь между существом и существом, подобного чему нигде в природе не найти. Язык для него только знак и коммуникативное средство, вся духовная работа пробуждена через это. Оно делает человека человеком; но на его путях оно не просто разворачивается, оно приходит в упадок и погибает. Оно коренится в том, что существо имеет в виду другое как другое, как это определенное другое существо, чтобы коммуницировать с ним в общей для обоих, но выходящей за собственные области обоих сфере. Эту сферу, установленную существованием человека как человека, но терминологически еще не определенную, я называю сферой “Между”. Она есть исходная категория человеческой реальности, если даже она реализуется в очень различных степенях».[13]

  С русским вариантом философии социальной коммуникации можно познакомиться, например, обратившись к работе С.Л. Франка «Духовные основы общества».[14]

 Вообще круг мыслителей, в том или ином аспекте исследовавших проблему социальной коммуникации, достаточно широк. Можно выделить следующие направления: Феноменологические трактовки коммуникации: Э. Гуссерль, М. Мерло-Понти, А. Шюц, П. Бергер и Т. Лукман, Э. Левинас; коммуникативный персонализм Э. Мунье; коммуникация в философии экзистенциализма: К. Ясперс, Ж.П. Сартр, А. Камю; герменевтические аспекты коммуникации: Г.-Г.  Гадамер, П. Рикер; коммуникативные аспекты социологических теорий Т. Парсонса и Н. Лумана; коммуникация как символический интеракционизм: Дж.Г. Мид, Т. Блумер; коммуникация как диалог: М. Бахтин, М. Бубер; теория «коммуникативного действия» Ю. Хабермаса и К.-О. Апеля; коммуникация и психоанализ: З. Фрейд, К.Г. Юнг, Э. Фромм; структуралистские и постструктуралистские теории коммуникации: К. Леви-Стросс, М. Фуко, Ж. Деррида; метафизика коммуникации Д. фон Гильдебранда; теория коммуникации в постмодернизме.

  Одним из значимых для правопонимания вариантов теории коммуникации является так называемая диалогическая философия, связанная с творчеством таких мыслителей, как Н.А. Бердяев, М.М. Бахтин, М. Бубер, П.Э. Лаин, О. Розеншток-Хюсси, Ф. Розенцвейг, Г. Эренберг, Ф. Эбнер и др. По свидетельству К. Гарнера, Бубер, Розенцвейг и Эренберг признавали, что в 1920-х годах испытывали влияние Бердяева. [15]  Философия же самого Бердяева связана с идеями В.С. Соловьева, А.С. Хомякова и И.В. Киреевского, что лишний раз подчеркивает коммуникативную направленность русской мысли. Суть «диалогической философии»,  полагает исследовательница, состоит в признании того, что человек формируется и осуществляется в общении. Только вступая в диалог с другим человеком, Богом, природой, человек становится субъектом истории и субъектом познания. В познавательной деятельности человечества основную роль играет не абстрактно-логическое мышление-монолог, но речевое жизненно-практическое мышление, имеющее диалогическую природу, т.е. ориентированное на взаимодействие с другими людьми и направляемое таким взаимодействием».[16]

 Право по своей природе не только диалогично (если диалог понимать как информационно-поведенческое взаимодействие между двумя субъектами), но и полилогично и предстает как полилог управомоченных и правообязанных субъектов, являясь разновидностью социальной коммуникации.

 В современной литературе отмечается повышенный интерес к социальным, межчеловеческим коммуникациям у философов и социологов (Э. Фромм, Ю. Хабермас, постмодернизм и др.), который нельзя объяснить только лингвистическим поворотом в философии и влиянием аналитической философии, имеющей дело с анализом повседневного языка. По мнению Хабермаса, - это ощутимая тенденция современной духовной жизни, с которой связано обсуждение «приоритетнейших интересов» и обоснование принципов, на которых должно быть устроено современное общество, если оно хочет обеспечить честное сотрудничество между своими гражданами как свободными и равными лицами. Такая направленность характерна, в частности, для философов, занятых разработкой объективно-разумных проектов реформирования современной социальной реальности, созданием теорий справедливости как части общей теории рационального выбора и примирения «через публичное употребление разума».[17]  Язык, текст, диалог как универсальные способы общения, базисные принципы культуры и человеческого существования, как социальные и интерсубъективные феномены, основные функции которых состоят в осуществлении понимания, естественно и закономерно оказываются, по словам Хабермаса, «в фокусе» таких теорий.[18]

  Таким образом, понимание в большей степени, чем знание, зависит от коммуникативных отношений внутри социума и является предпосылкой успешной, результативной коммуникации (как научной, так и практической).[19] Понимание и предпонимание неизбежно связаны как с моментом когнитивным (мыслительно-познавательным), так и с моментом идеологическим (оценочным).[20] Задача исследователя (ученого), однако, состоит в том, чтобы освободиться от всего, что мешает воспринять объект исследования предметно,[21] необходимо «пробиться» к «самим вещам» для того, чтобы получить исходное, аподиктическое знание о феномене права как отправной точке, с которой можно начинать последующий диалог для развертывания приемлемой научной теории и мировоззренческой концепции права.

 Применительно к правоведению, в качестве предварительной задачи, это означает, как было отмечено выше, необходимость освобождения от идеологической объективации права, т.е. отделение научно-теоретического рассмотрения права как оно есть (в онтологическом смысле)[22], от философско-практической задачи определения того, каким право должно быть (т.е. какие принципы справедливости в нем должны быть реализованы).[23] Иными словами, правовая онтология, которая сама гносеологична и аксиологична и потому предполагает и соответствующую гносеологию и теоретическую аксиологию, имеет в качестве коррелята практическую философию права, основанную на онтологически и духовно укорененных ценностях[24] и создающую в единстве с теоретической философией (правовой онтологией) целостную (интегральную) философию права.[25] Это означает, что концепция права не может быть только теоретической наукой, основанной на  эйдетическом знании, но должна быть и мировоззренческой философией, выросшей из понимания.[26]

  А.Ю. Бабайцев выделяет четыре разновидности коммуникации: 1) Коммуникацию в широком смысле – как одну из основ человеческой жизнедеятельности и многообразные формы речеязыковой деятельности, не обязательно предполагающие наличие содержательно-смыслового плана. (Таковы некоторые структуры совместного времяпрепровождения и психологические игры в смысле их реконструкции Берном);

 2) Информационный обмен в технологически организованных системах (передача информации от одной системы (индивид, группа, организация и т.д.) к другой посредством специальных материальных носителей, сигналов) (М.Й. Лауристин);

 3) Мыслекоммуникация как интеллектуальный процесс, имеющий выдержанный идеально-содержательный план и связанный с определенными ситуациями социального действия. В СМД (системо-мыследеятельностной) методологии было задано особое направление исследований коммуникации. Здесь коммуникация рассматривается как процесс и структура в мыследеятельности, т.е. в неразрывной связи с деятельностным контекстом  и интеллектуальными процессами – мышлением, пониманием, рефлексией. Эта особенность содержания понятия «коммуникация»  в СМД-методологии подчеркнута специально введенным неологизмом «мыслекоммуникация». Мыслекоммуникация полагается связывающей идеальную действительность мышления с реальными ситуациями социального действия и задающей, с одной стороны, границы и осмысленность мыслительных идеализаций, а с другой стороны, границы и осмысленность реализации мыслительных конструктов в социальной организации и действии;

 4) Экзистенциальная коммуникация как акт обнаружения Я в Другом. В таком качестве коммуникация – основа экзистенциального отношения между людьми (как отношения между Я и Ты) и решающий процесс для самоопределения человека в мире, в котором человек обретает понимание своего бытия, его оснований. Коммуникация становится у Ясперса целью и задачей философии, а мера коммуникативности – критерием оценки и выбора той или иной философской системы.[27]

 Основное значение для теории права имеет мыслекоммуникация. Ее также можно именовать гуманитарной коммуникацией, имея в виду то, что данная коммуникация возникает только между людьми. Такую коммуникацию можно определить как  взаимодействие между субъектами, опосредованное некоторым знаковым объектом (текстом), иными словами – это смысловой аспект социального взаимодействия, или информационное взаимодействие.[28] Информация опосредует все коммуникативные процессы, выступая в качестве их важнейшего элемента. С осмыслением феномена информации (пока недостаточно изученного) связано дальнейшее развитие научно-гуманитарной революции.

 Структура  мыслекоммуникации включает:

не менее двух участников-коммуникантов, наделенных сознанием и владеющих нормами некоторой семиотической системы, например, языка. Отправитель сообщения (создатель текста) называется коммуникатором (адресантом), а получатель сообщения – реципиентом (адресатом);

ситуацию  (или ситуации), которые они стремятся осмыслить и понять;

 3) сообщения (тексты), выражающие смысл ситуации в языке  или элементах данной семиотической системы;

  4) мотивы и цели, делающие тексты направленными, т.е. то, что побуждает субъектов обращаться друг к другу и взаимодействовать;

  5) процесс материальной передачи текстов;

  6) восприятие  (интерпретация) сообщения (текста), отражаемое в поведении реципиента.

 Таким образом, тексты, действия по их построению и интерпретации, а также связанные с этим мышление, понимание и взаимодействие составляют содержание коммуникации.[29]

  Коммуникация связана как с познанием, так и с отношением к познанному, а также и с действием в соответствии с познанным. Поэтому социальная коммуникация включает в себя информационный (рациональный), эмоционально-ценностный (иррациональный) и праксиологический (деятельный) уровни.

 Мыслекоммуникация протекает в рамках социального хронотопа[30], где происходит движение смыслов в социальном времени и пространстве, т.е. в определенном человеческом обществе. Социальное пространство – это интуитивно ощущаемая людьми система социальных отношений между ними. Разнообразие этих отношений определяет многомерность социального пространства. Распространение смыслов в социальном пространстве означает восприятие их людьми, находящимися в определенных социальных отношениях с коммуникантом (коммуникатором). Социальное время – это интуитивное ощущение течения социальной жизни, переживаемое современниками. Это ощущение зависит от интенсивности социальных изменений. Если в обществе изменений мало, социальное время течет медленно; если изменений много, время ускоряет свой ход.[31] Понятие социального хронотопа когерентно понятию жизненного мира, разработанного в феноменологии.

 Коммуникация может возникать на индивидуальном, групповом и масссовом (общественном) уровнях. Соответственно такие коммуникации называются микрокоммуникацией, мидикоммуникацией и макрокоммуникацией.

 Для теоретического правоведения также важно то, что коммуникация может быть императивной (с приоритетностью прямой связи), а следовательно,  монологической и диспозитивной (с приоритетом обратной связи), т.е. диалогической.

 Если рассматривать право как синергийную человекоразмерную систему, то такая система не может быть ничем иным как системой сомоорганизующейся и саморазвивающейся. Это означает, что такая система может быть только системой правовых коммуникаций. Правовая система получает информацию на «входе» и «выдает» право на «выходе».

 Действие правовой системы можно проследить со стадии правового моделирования. Создание текстуальных правовых моделей – ее первая стадия. Созданием  текстуальных «матриц» (моделей) права могут заниматься различные субъекты – индивидуальные (физические лица) и коллективные (юридические лица, различные социальные и государственные структуры). Легитимным приоритетом в этом процессе обладает государство. Государство издает нормативные акты, которые имеют в потенции все возможности для получения приоритета правового действия. Нормы таких актов определяют правовые возможности своих адресатов: очерчивают круг их прав и обязанностей, устанавливают правовой статус субъектов.

 На второй стадии действия права имеет (или не имеет) место когнитивное конституирование самой правовой нормы. Этому предшествует  информационное и ценностное воздействие правового текста на социальных субъектов (субъект-объектная или информационная коммуникация). Необходимым условием для этого является доведение до сведения всех адресатов содержания правовых текстов. В современных государствах это осуществляется путем опубликования тех нормативно правовых актов, в которых содержатся общеобязательные правила поведения. На основании когнитивного (интеллектуального, умственного) усвоения нормативного материала имеет место его восприятие; возникает когнитивная норма. Такая норма, однако, еще не имеет актуального правового характера, она существует лишь в сознании интерпретатора, т.е. виртуально.  Для возникновения актуальной нормы права содержащееся в тексте когнитивное правило должно получить социально-ценностное значение и социально-функциональное подтверждение.[32]

 Нормы права могут иметь как непосредственно ценностное, так и отраженное ценностное значение. В первом случае нормы легитимируются как правовые непосредственно по их текстуальному содержанию. Правовое значение таких норм не зависит от каких-либо иных условий. Во втором случае норма получает правовую легитимацию не непосредственно из своего содержания, а вследствие каких-либо внешних стимулирующих условий (например, установление норм сильной, авторитетной властью, активная пропагандистская поддержка и т.д.).[33] Норма не обязательно «светит» собственным ценностным светом. Возможно признание ценностного значения и за волей «господствующего класса», и за харизматической фигурой лидера государства, и за установленным порядком, подчинение которому считается добродетелью и т.д. Результатом все равно будет легитимация самих правовых текстов, создаваемых или поддерживаемыми авторитетными социальными агентами, обретение ими (текстами) правовых свойств. Таким образом, ценностное значение нормы не всегда очевидно. Как заметил в свое время известный западный социолог Н. Луман, «ценности суть “слепые пятна”, которые вооружают способностью к наблюдению и действованию». Но ценности скрыты в коммуникации. «…Самый заметный признак ценностей состоит в том, что коммуницируются они незаметно. Они предполагаются, допускаются в форме намеков и импликаций».[34]Это означает, что правовые ценности оказывают свое воздействие на субъекта путем легитимации текстуального правила и установления межсубъектной правовой коммуникации, одним из выражений которой является правовое отношение.

 Интерпретация когнитивной текстуальной нормы акта как нормы должного поведения будет означать ее социальную легитимность и наличие у нее правового значения. От легитимности нормы следует отличать ее легитимацию как процесс, при помощи которого норма получает свою общезначимость (социальную ценность).  Легитимация нормы является не индивидуальным, а социальным актом. Она всегда осуществляется в условиях интерсубъективного жизненного мира, который изначально воспринимается как мир, общий с другими людьми. В жизненном мире люди знают, что они существуют друг для друга и имеют значение друг для друга. Действительность, в которой мы живем, видится другими людьми в принципе такой же, и только поэтому можно вступать с ними в разнообразные коммуникативные отношения, в основе которых лежат прагматические мотивы.[35] В связи с этим опознание нормы как правовой осуществляется  путем ее личной текстуальной интерпретации индивидуумом, но через рациональное осмысление опыта ее функционирования в обществе в качестве нормы права. Средствами легитимации правовых текстов выступают политическая система, религиозная и светская нравственность, общественное мнение, идеология и другие тексты культуры конкретного общества.  

 Именно на второй стадии действия права устанавливаются так называемые общие правовые отношения, которые вытекают непосредственно из правовой нормы, конституируемой через интерпретацию  правового текста, и содержанием которых является правовое поведение, осуществляемое в форме субъективных прав и правовых обязанностей.

  Возникновение прав и обязанностей свидетельствует о наличии действующего субъекта права (правового коммуниканта). Само наличие субъективного права (обязанности) у какого-либо субъекта означает наличие  коммуникативного поведения у другого, правообязанного субъекта.  Правовые действия на этой стадии носят чаще всего  активно-пассивный характер (право действовать/недействовать определенным образом и требовать соответствующего поведения от других – исполнения пассивной обязанности не совершать определенных действий). Таково, например, право на жизнь или право на собственность. Однако, если право на жизнь на этой стадии реализуется полностью, то право на собственность (у несобственника) реализуется лишь как наличная правоспособность (право на право быть собственником). Но признание чьей-либо правоспособности в правовом смысле является правовым актом и может означать лишь определенное поведение по отношению к такому субъекту – поведение, с учетом имеющихся у него прав и, следовательно, поведение коммуникативное.

  Если действие права представляет собой его системное функционирование, начинающееся с восприятия правового текста (правовой информации), то реализация права – часть этого механизма, включающая претворение возможностей, заложенных в правовой норме, в жизнь. Реализация права – это действие права, рассмотренное со стороны субъекта-деятеля. Право, таким образом, неразрывно связано с процессом его реализации (в широком смысле), и в данном контексте можно сказать, что право – это и есть реализующиеся в процессе коммуникации правовые нормы, но характер этой реализации, ее формы и полнота, могут быть различными. Ведь управомочивающая правовая норма предусматривает и право не реализовывать свое право (не совершать определенных действий) по воле самого управомоченного субъекта. Такому праву соответствует правовая обязанность каждого уважать выбор другого и не требовать от него активной реализации своего права (т.е. не препятствовать ему в осуществлении своего пассивного правомочия). Подобное воздержание от активного правового действия само является, как было рассмотрено выше, актом правового поведения.[36]

 Любой субъект права может пониматься в качестве такового только как действующий субъект, т.е. тот, кто исполняет свои общие и конкретные правовые обязанности и использует или не использует принадлежащие ему права. «Недействующего правового субъекта», т.е. субъекта, находящегося вне правовой коммуникации,  в этом смысле вообще быть не может. Наличие субъективного права (правовой обязанности) как раз и означает, что некий субъект имеет социально оправданные нормативные притязания на действия других правообязанных субъектов (и сам совершает аналогичные действия), т.е. осуществляет поведенческие коммуникативные акты.

 Реализация норм права (в узком смысле) – это активное осуществление тех правил поведения, которые сформулированы в правовых нормах. В зависимости от того, как сформулировано правовое правило, выделяют такие формы (способы) реализации норм права как использование, исполнение и соблюдение норм права.

 Использование норм права представляет собой осуществление наличных субъективных прав;

 исполнение нормы права – осуществление возложенной на субъекта обязанности;

 соблюдение нормы права – соблюдение установленных правовой нормой запретов.

 Особой формой реализации права является применение права.

 На третьей стадии действия права правовые отношения переходят в активную форму. Субъекты правоотношений  используют свои права, исполняют активные обязанности, своими действиями порождают новые права и обязанности (например, правоспособный субъект покупает недвижимость и после ее регистрации приобретает на нее право собственности), т.е. создают вторичные правовые тексты. Важную роль в правовом регулировании на данном этапе играют правовые факты – такие жизненные обстоятельства, которые специально предусмотрены в первичных правовых текстах как основания для возникновения, изменения или прекращения правовых отношений.

 На этой стадии осуществляется защита нарушенных прав и интересов субъектов, устраняются препятствия для их реализации, в том числе через правоприменительную деятельность государства. Результатом этой деятельности также является создание вторичных правовых текстов, в том числе актов официального толкования права, которые наряду с другими вторичными текстами, корректируют смысл первичной когнитивно-текстуальной нормы, уточняют его. Таким образом, норма права возникает в результате перевода виртуальной (когнитивно-текстуальной, коммуникативной) правовой нормы на социальный уровень, и только при своей социальной легитимации и функциональном действии последняя получает законченное правовое значение и трансформируется (диалектически переходит) в актуальную норму права (коммуникационную норму). Таким образом, действие права основывается на непрерывной интерсубъективной правовой коммуникации, как на первичном, так и на вторичном текстуальных уровнях.

 Интерпретация права как самоорганизующейся и саморазвивающейся системы означает, что понятие права нельзя локализовать в какой-либо одной точке правовой системы. Правом являются и правовые тексты, и правовые нормы, и правовые отношения, связывающие субъектов коррелятивными правами и обязанностями, и правовое поведение субъектов, и правовое сознание, придающее такому поведению правовой смысл. Право есть психосоциокультурная система. В этом смысле право – явление синергийное, когерентное, т.е. коммуникативное. Но именно через  коммуникацию праву придается субъектный смысл, что дает возможность для онтолого-коммуникативного обоснования прав человека, как прав, обусловленных  его коммуникативной природой.[37]