«Земские соборы как основная форма сословно-представительной власти в эпоху Ивана Грозного»

Непременной составной частью государст­венной власти в большинстве современных стран является прямое народное представи­тельство — выборные парламенты. В одних государствах — Англии, Голландии, Дании, Шве­ции — история парламентов насчитывает многие столетия, в других подобный строй утвердился лишь в ХIХ—ХХ вв. В России парламентаризм имеет непродолжительную историю: в 1906—1917 гг. существовала Государственная дума, за­тем после долгого перерыва парламентская система возродилась только в 1989 г. Но это вовсе не значит, что в русской истории отсутствуют традиции представительной власти. Россия знала народное представительство, и корни его уходят вглубь веков.

    В контексте развития сословно-представительной монархии особый интерес пред­ставляет вопрос о Земских соборах. Со времени Ивана Грозного прослеживается особая форма легитимации властных решений — через посредство открытого обра­щения к народу, представленному сословиями. Источни­ки сообщают даже о такой акции, как речь молодого царя с Лобного места (1549 г.). Историки спорят, явля­ется ли это сообщение домыслом или в его основе лежит реальный факт. Во всяком случае, это известие инте­ресно тем, что в нем говорится о “повелении собрать свое государство из городов всякого чину”, о намерении царя быть самому “судом и обороной” подданных, уста­новить справедливый суд. К подобной открытой форме обоснования своих действий царь прибегал и впоследст­вии. Направляясь в военный поход на Казанское ханст­во, царь во Владимире, где собралось войско, произнес обращение “к боярам, воеводам, княжатам, детям бояр­ским дворовым и городовым московской и новгородских земель” о вреде местнических споров, причем предлага­лось отложить эту практику во время похода.

    В какой-то мере это, возможно, напоминало низшим слоям общества традиционные вечевые обычаи всенарод­ного совета, вызывало определенные иллюзии единения народа и власти. Однако в новых условиях следует ин­терпретировать этот прием как демагогический. Обра­щение к представителям населения изначально не предполагает выбора из двух возможных решений (как это было на вече), но, напротив, подразумевает общую поддержку и принятие к исполнению предложенного об­раза действия. Вероятно, эта мера полезна для власти и еще в одном отношении — создание образа единства царя с “миром”, “землей”, “народом”, которому мешают и противодействуют те или иные лица из окружения монарха. В одном из подобных случаев обращения к народу, царь заранее получает кредит доверия для борь­бы с ними. В период подготовки опричнины в обращен­ной к царю грамоте от московских “гостей, купцов и прочих граждан града Москвы” содержалась просьба, “чтобы царь их на расхищение волкам не давал, наипаче же от рук сильных избавлял” и предлагалось содействие в истреблении “государских лиходеев и изменников, они за тех не стоят и сами тех потребят”. Идея единения власти и народа весьма широко рас­пространена в политической мысли и публицистике ХVI в. Наследственные права на престол и полнота вла­сти монарха представляют идеал политического строя, отстаиваемый самим Грозным в его сочинениях. Участие сословий в управлении (в том числе и в Земских соборах), формы их взаимодействия с мо­нархической властью выступают как главные темы по­литической мысли.1

    Земские соборы явились самой яркой страницей в истории представи­тельной власти в Московском государстве XVI—XVII вв. Первые Земские соборы созываются в России в середине XVI столетия, в правление Ивана Грозного. Однако, чтобы верно понять причины их появления, нужно обратиться к истории Древней Руси.

    Верховная княжеская власть в Киевской Руси и в русских княжествах в домонгольское время никогда не имела неограниченного характера. Самовластие киевских князей умерялось волей дружины, особенно старшей дружины — бояр, с которыми они держали совет по всем важнейшим военным и государственным вопросам. Со второй половины ХI в. появляется новый ограничитель княжеского самовластья: городское вече — собрание свободных горожан. Собравшись на вече, жители крупнейших русских городов решали не только свои городские дела, но и вмешивались в дела княжеские. В 1068 г. киевское вече присвоило себе право смещать неугодного князя и избирать нового: так на место Изяслава Ярославича киевля­не поставили Всеслава Брячиславича. В 1093 г. именно киевское вече не допустило к великому княжению Владимира Мономаха, но 20 лет спустя оно же пригласило его на киевский престол. В ХII столетии веча начинают выражать и волю “всей земли”. В 1157 г. веча Ростова и Суздаля пригласили на княжение Андрея Юрьевича, сообщив ему свое решение как волю всей Ростово­-Суздальской земли. И именно здесь в начале ХIII столетия великий князь владимирский Все­волод Большое Гнездо стал собирать “большие советы”, которые многие историки считают прооб­разом будущих Земских соборов.

    “Большие советы” князя Всеволода действи­тельно представляли как бы “всю землю”. В них участвовали духовенство, дворяне, богатые горо­жане. Это действительно был прообраз того, что принято в истории называть сословно-предста­вительным учреждением, т.е. учреждением, кото­рое составляют выборные представители ведущих сословий государства. К таковым в средневековой Руси, как и во всей христианской Европе, относились духовенство, дворянство, городская верхушка.

    После долгого и тягостного ига монгольских ханов в XIII-XIV веках, сильного и единовластного княжения Василия III – в период боярского правления при малолетнем Иване IV на Руси начинается постепенное возрождение местного самоуправления. Главным его проявлением в последующие годы и было появление Земских соборов.   

    Слово “земский” означало, в сущности, “государст­венный”. Земский собор — это совещание представителей “всех земель”, или всей русской земли.1 В этом смысле земские соборы имели, как показано выше, прочные “земные” корни. Они “вырастали” из Новгородского веча, из княжеских “съездов” по поводу важнейших событий русской
истории и старых традиций обсуждать спорные вопросы “всем миром”. В XVI в., однако, прежний демократизм народных собраний сменился сословной строгостью “лучших людей”, понимавших свое участие в этих соборах как причастность к “государевым делам”. Ясно, что ни о какой “вольнице” не могло быть и речи, к примеру, на войсковом собрании 1550 г. во Владимире, на котором обсуждался вопрос о походе русского войска на Казань, или на “Стоглавом соборе” 1551 г., на котором тон задавали представители православной церкви и который принял особое “Соборное уложение”, или “Стоглав”. И архистрогими были соборы, посвященные разбору “персональных дел” Адашева и Сильвестра в 1560 г. или дела митрополита Филиппа в 1568 г.

    Таким образом, соборность решений важнейших политических, военных, судебных и иных вопросов стала неотъемлемой чертой общественной жизни Руси второй половины ХVI в. По мнению многих историков, например А.В. Черепнина, сословные соборы явились действенным средством укрепления царской власти и вообще монархии.

    Первый собственно земский собор состоялся в феврале 1549 г. Он не был специализирован на каком-либо частном вопросе. На нем присутствовали бояре, дьяки, высшие церковные иерархи, “сливки” московского дворянства, но отсутствовали “делегаты” от торговцев и ремесленников, не говоря уже о крестьянах.1

    Сохранилось краткое известие о составе первого Земского собора: царь повелел собрать представителей “всякого чина”. Но неизвестно, какие чины тогда существовали, ибо иерархия их только складывалась. Трудно говорить и об условиях созыва первого Земского собора, о том, избирались или назначались его участники. Однако ясно одно: присутствие на нем большого числа дворян говорит об их усилении в государстве. Специальным решением дворянство освобождалось от подсудности боярам-наместникам и получало право апеллировать к суду самого царя.

    Этот собор называют “Собором примирения”: хотя Иван Грозный и обвинил бояр в злоупотреблениях и насилиях, чинимых ему в его малолетство, но призвал всех жить в согласии и объявил о подготовке новых Судебника и реформ.

    К таким реформам некоторые “вольнодумцы” того времени готовы были отнести ограничение власти царя. Так, в “Беседе Валаамских чудотворцев”, явившейся откликом на Стоглавый собор 1551 г., говорилось, что царь должен править вместе с “советом”, князьями и боярами и прочими мирянами.1

    Отношение к Земским соборам у исследователей последующего времени было далеко неоднозначное. Славянофилы видели в соборах существенную черту облика ХVII столетия. Земские соборы были для них продолже­нием старинного русского народного собрания, веча — этого уникального русского феномена, — которое противоположность западноевропейским сословным собраниям находилось с царем в отношениях гармоничной взаимопомощи, поддержки ради общего блага. Наиболее острая критика этих положений была выдвинута историками государственной школы, кото­рые считали, что Земские соборы с их несовершенной представительской системой и едва ли не раб­ской лояльностью по отношению к царской власти не играли в российской истории какой-либо самостоя­тельной роли.

    Использовав эти старые позиции в качестве от­правной точки, наука в исследовании проблем, ка­сающихся сословных представительств ушла затем далеко вперед. Особое внимание при этом уделялось исследованию функций Земских соборов, конкретнее — их взаимоотношений с царской властью, а также воп­роса относительно их схожести с соответствующими институтами в других странах.

    Нередко оспаривается право Земских соборов вообще называться сословными собраниями. Так западный исследователь Х.-Й. Торке предпочитает употреблять совершенно нейтральный термин “Московские собрания”.

    Научные точки зрения на сословные собрания как имеющие ограниченные или неограниченные функции по отношению к царской власти играют, как ранее было сказано, решающую роль в оценке характера государственной власти и при ее периодизации.

    Безусловно, преобладающей является точка зре­ния на сословные собрания как не означавшие какого-либо ущемления царской власти, а, напротив, являвшиеся необходимым условием ее укрепления. Так, С.Ф. Платонов категорически отвергает мне­ние о Земских соборах как оказывавших влияние на процесс управления. По утверждению этого ученого, соборы вступали на сцену лишь тогда, когда их созывали, и отвечали лишь на те вопросы, которые ставил царь.

    Земские соборы являлись, таким образом, полезным орудием царя и выполняли различные узако­нивающие и исполнительские функции. Используя этот канал, царь мог быть осведомлен как о потен­циальных возможностях, так и о настроениях любой части населения, игравшей роль, важную в конкрет­ной политической ситуации.

    Другие авторы избегают столь смелых обобщений­. Они утверждают, что значение Земских соборов зависе­ло от конкретных соотношений сил, в особенности же от позиции царя в данный момент. Эта идея получает дальнейшее развитие в положении о классовой борьбе как факторе, который в значительной степени содейст­вовал выбору направления политической деятельности соборов и регулированию их взаимоотношении с царской властью.

    Некоторые историки придерживаются того мнения, что при новой романовской династии первые Земские соборы имели прерогативу принятия решений, в то время как все остальные собрания были лишь совещательными. Земские соборы 1648—1649 гг. также представляют собой пример того, что сословные представительства могли с известным успехом прово­дить некоторые из своих проектов в жизнь через голову временно ослабевшей царской власти.

    Например, упомянутый выше западный исследователь Х-Й. Торке, характеризует подобное положение следующим образом: формально Земские соборы во­обще автократию не ограничивали, но в реальной жизни это им иногда удавалось. И когда такие случаи имели место то, по мнению исследователя, проис­ходило это все же не по причине влияния классовой борьбы, но на основе групповых интересов. Форма же правления, как выражение классовых интересов, ни­когда не подвергалась опасности ликвидации или кри­тике.

    В отечественной исторической науке ограничительная функция сословных собраний по отношению к государ­ственной власти подчеркивалась, безусловно, сильнее всего С.В. Юшковым. Тем не менее, даже он прибегал при этом к довольно умеренной форме. Что касается вопроса о подобии московских собо­ров западноевропейским сословным собраниям или его отсутствии, то историк права В.H. Сергеевич, а также В.Н. Латкин делают в своих основанных на бога­том материале обзорах истории русских Земских соборов вывод о их глубинном сходстве с соответ­ствующими институтами Западной Европы. Тем не менее ряд ученых считают, что между сословными собраниями на Западе и на Востоке имелись различия, заключавшиеся в их социальной основе.

    Упомянутая исследовательская линия прослежи­вается в общих чертах вплоть до нашего времени, и ныне делаются выводы относительно этого основополагающего сходства. Однако одновременно подчеркивается, что сословное представительство в России не получило того же развития, как это случилось в западноевропейских странах; самодержавие не было ограничено Земскими соборами, напротив, чаще всего дело обстояло так, что соборы узаконивали правительственные акции.

    В большинстве своем ученые считают, что глубинное сходство, о котором шла речь, отмечено правильно, но одновременно они отмечают, что Московские соборы находились на более примитивном уровне, чем соответ­ствующие западноевропейские институты.1

    Подводя итог развитию взглядов на Земские соборы можно осторожно предположить рассматривать Земские соборы в качестве синтеза византийской формы и самостоятельного социального содержания соборов, со­держания, которое тем не менее не было свободным от
влияния польско-литовского прототипа или образца. А между тем именно польско-литовскую форму сослов­ных собраний вполне допустимо сравнивать с их западноевропейским вариантом. Таким образом, Земские соборы заняли свое место в государстве с автократической системой правления, форма которой представляла собой нечто среднее между азиатской деспотией и западноевропей­ским абсолютизмом. При этом общество не играло в управлении русским государством столь важной роли, как в Западной Европе. Можно сказать, что общество здесь было обусловлено государством, но при этом оно представляло собой постоянную величину в государственной политическо-­правовой практике.

    Сам Иван IV свое наследственное право на престол и полноту власти считал своими нерушимыми прерогативами. Он иронически относился к сословно-представительному строю современной ему Англии. Так, в 1570 г. в письме Елизавете, королеве Англии, он издевательски подчеркивал ее зависимость от третьего сословия. Раздражали его и идеи князя Андрея Михайловича Курбского, ратовавшего за усиление боярской аристократии. Реакцией царя на подобные идеи и мечты как раз и явилась опричнина.

    В 60-е годы, когда Иван IV настоял на введении опричнины, этим он хотел свести к нулю сословные притязания на “хождение во власть”. Но, хотя учреждение опричнины сильно укрепляло именно неограниченное самодержавие, царь, решая многие государственные вопросы, не мог обойтись без обращения к знатным представителям верхних сословий.

    Тем не менее уход с исторической арены Земских соборов был заранее предрешен. Это было обусловлено двумя основными причинами.

    Во-первых, соборы никогда не име­ли своей воли и созывались в основном царями, решая лишь те вопросы, кото­рые ставила перед ними верховная власть. Этим русские Земские соборы отличались, например, от английского парламента, имевшего свои собствен­ные права, и напоминали Генеральные штаты во Франции, также исполнявшие королевскую волю.

    Во-вторых, сословно-представительный строй в России не мог вполне развиться из-за того, что все сословия были одинаково бесправны перед неогра­ниченной царской властью независимо от знат­ности и богатства. “Холопов своих казниты и миловать мы вольны”, — утверждал Иван Гроз­ный, подразумевая под холопами всех своих подданных, от родовитых князей до последних кабальных мужиков. Сословия в России XVI— ХVII вв. отличались не правами, а обязанностями, как замечательно точно подметил В.О. Ключев­ский, один из крупнейших отечественных исто­риков, исследователь русского средневековья.