«Воспитательные традиции в истории России»

1.1. Основы народной педагогики

 

    Археологические исследования дают основание утвер­ждать, что традиции народного воспитания у наших предков стали складываться в VI–IX вв. По мере разделения поселений на городские и сельские формиро­вался не только разный уклад жизни, но и некоторые воспитательные традиции. Сказывался и социальный статус семьи – простых селян или князей. Но в целом характер воспитания определяла вера, ибо православие лежало в основе всей духовной жизни славян.

    Семья в крестьянской общине была важнейшим ин­ститутом воспитания детей и подростков. Она была тем жизненным очагом, который помогал человеку чувство­вать себя социально защищенным. Семейное воспитание на протяжении многих веков имело могучую силу. Что позволяло ей обрести эту силу? В общинах господство­вал культ семьи. Об этом свидетельствуют многие пого­ворки: «В семье и каша гуще», «За общим столом еда вкуснее», «Каков батька, таковы и детки», «Каково де­рево, таков и плод», «Один сын – не сын, два сына – полсына, три сына – сын», «Родительское слово на ве­тер не молвится» и др.

    Авторитет родителей стал чрезвычайно велик, их взаи­моотношения с чадами были основаны на безусловном пос­лушании детей – независимо от их возраста. Взрослые сыновья приводили невесту сначала в родительский дом. Как правило, отец принимал решение об их отделении.

    Неженатых общество порицало. Беднякам во время свадьбы помогали всем миром – деньгами и продуктами. Устраивалась «помочь» – коллективно и безвозмез­дно возводился дом.

    Развод у крестьян считался страшным позором, и раз­воды были крайне редки. Если сохранить семью не уда­валось, то разведенных с немалой долей иронии и осуж­дения называли соответственно «соломенный вдовец», «соломенная вдова». Им в течение 5–6 лет не разреша­лось венчаться вновь. Родители «соломенных» вдов и вдовцов не принимали у себя, священник в церкви «не брал их под крест»(14, с. 243-247).

    В крестьянских семьях были дети разных возрастов. Многодетностью гордились.

    Воспитание детей происходило как бы исподволь, опо­средованно. Отец никогда не говорил сыну: «Я тебя вос­питал». Чаще всего утверждал: «Я тебя выкормил и выпоил».

    За детьми, как правило, закреплялись посильные обя­занности. Для каждого возраста был четко определен круг работ. С 6–7 лет дети были помощниками при пахоте, бороновании, помогали сеять, полоть, поливать огород­ные культуры. Зимой детей брали в лес, где они стерег­ли лошадей, вместе со взрослыми заготавливали дрова, хворост. В косовицу и жатву ребятишки присматривали за домом, за младшими братьями и сестрами, поили и кормили скотину. С 10–11 лет мальчики участвовали в рыбалке, а девочки вместе с женщинами помогали ры­бакам плести сети и разделывать улов. Девочки рано приобщались к ведению домашнего хозяйства и рукоде­лию, приготавливали пищу. С 12-летнего возраста они умели печь хлеб.

    Дети рано узнавали цену хлеба. Отношение к продук­там труда было чрезвычайно бережным, уважительным. О хлебе даже не очень хорошего качества никогда не говорили «плохой». И тем более его никогда не выбра­сывали. Каждый ребенок видел, как мать или бабушка сметали крошки хлеба со стола и отправляли их в рот. Дети наблюдали, как родители подают нищим, принимают странников, помогают обедневшим, погорельцам, ухаживают за больными, опекают убогих. Например, у старообрядцев особой заботой были окружены одинокие старики и старухи. Каждую субботу и в праздники кресть­яне через детей посылали им разные продукты со своего стола. Идеи милосердия, таким образом, имели у крестьян не абстрактный характер, а были наполнены конкрет­ным, жизненным, живым содержанием.

    Согласно семейному этикету, мужчина при посторон­них не играл с детьми, не обращался к жене с праздны­ми разговорами. Она чаще всего уважительно обраща­лась к нему, называя по имени отчеству.

    Родители стремились воспитывать в детях смелость, трудолюбие, правдивость, честность, вежливость, почти­тельное отношение к старшим. Воровство, трусость, ле­ность считались страшнейшими пороками. Крестьянские избы не запирались на замок. Лентяев и пьяниц «справ­ные» крестьяне презирали. Гуляния по престольным праздникам не в счет: «справный» мужик ума не пропи­вал, потому что знал, что за него никто не напоит, не накормит скотину, никто не вспашет, не запасет сена.

    Дети в крестьянской семье с раннего возраста приоб­щались к труду. О степени взросления ребенка судили не по тому, как он одет, а по тому, что он научился де­лать. Ребенок воспитывался в труде и именно в нем учил­ся искать для себя удовлетворение. Уже шестилетний малыш любил домашнюю работу, гордился своим учас­тием в ней наравне со взрослыми. Вспомним поэму Н.А. Некрасова «Крестьянские дети». Отрывок из нее под на­званием «Мужичок с ноготок» ребятишки заучивают наизусть еще в начальной школе. Но интерпретируется он односторонне. Учителя говорят детям о ранней эк­сплуатации детей в крестьянской семье по причине ее крайней нищеты. А о том, что ребенок гордится своим трудом, что работает с удовольствием и испытывает чув­ство собственного достоинства, современные учителя чаще всего умалчивают.

    10–12-летний подросток считался уже важной рабо­чей силой, необходимой подмогой, 16-летний парень счи­тался взрослым человеком, трудился наравне с родите­лями.

    Большое внимание уделялось физическому развитию мальчиков. Многие детские игры (лапта, например), включая в себя бег, прыжки, метание предметов, выра­батывали выносливость и смекалку. В этих играх фор­мировались навыки социального доведения. Детей рано приучали скакать верхом. Мальчика сажали на коня в двух-трехлетнем возрасте. Дальнейшее обучение верхо­вой езде делало из подростков и юношей лихих наездни­ков. Ни один праздник не обходился без скачек, где мо­лодежь демонстрировала свою удаль(13, с.300-302).

    Немалая роль отводилась умственному воспитанию. Долгими зимними вечерами в грамотных крестьянских семьях устраивались коллективные чтения. В сибирской крестьянской семье можно было услышать о Ледовом побоище. Куликовской битве, опричнине, Смутном вре­мени, о расколе православной церкви, о реформах Петра Первого и многом другом.

    На семейных посиделках говорили о Державине, Кры­лове, Пушкине, Лермонтове, Сурикове, Есенине, Майко­ве и других русских поэтах.

    В семьях ценили опрятность. Женщины по субботам до блеска выскабливали полы в избе, столы. Не бывало случаев, чтобы раз в неделю перед баней не сменялось постельное и нательное белье, которое проглаживалось паровым утюгом или тщательно прокатывалось рубелем. Только в чистых рубахах выходили пахари на ниву и косари на покос.

    Важнейшим правилом было воспитание у детей ува­жения и почтительности к старшим. Действовал принцип: «Старший сказал – делай». И неважно, кто был стар­шим: отец или дед, старший брат или сосед. Старики особо почитались. На улице при виде старика замедляли шаг, снимали шапку, спешили поклониться. Нарушение этого правила не проходило незамеченным. Кресть­янская община «чужих» детей не знала. Старший обяза­тельно спрашивал провинившегося: «Чей будешь? Пой­ди и скажи дома, что стариков не уважаешь, а я к вам вечером зайдут. И тот непременно сообщал дома (отцу, деду) о своем проступке и обязательно подвергался само­му суровому внушению, а то и наказанию.

    Вечерами старики действительно собирались, беседовали о прошлой и настоящей жизни. Молодежь в их разговоры никогда не вмешивалась.

    При стариках не курили, не появлялись небрежно одетыми, женщины и девушки не показывались перед ними без головных уборов. Старики следили, чтобы без­усые и безбородые не употребляли спиртное, а взрослые не пили в будни.

    Важную роль в воспитании играло и общество сверст­ников. Молодежь участвовала в различных состязани­ях, колядовала, славила Христа, водила хороводы, об­щалась на вечерних посиделках, пела русские народные песни и частушки. Случаи хулиганства или озорства были редкими. Жизнь в деревнях и селах била ключом и была полнокровной.

    Немало внимания уделялось религиозному воспита­нию подрастающих поколений. Рано внушались ребенку идея Бога, сущность греха, праведная жизнь. С молит­вами садились за стол и заканчивали трапезу. Религиоз­ное воспитание осуществлялось в церковноприходских и сельских школах, где изучались Евангелие, священ­ная история и Жития святых. Поощрялось и светское школьное образование. Родители и сельская община по­рой стремились дать необходимое образование одарен­ным крестьянским детям.

    В русских, украинских и белорусских волшебных сказ­ках сохранилось много информации о домах молодежи под названием «дом в лесу», «дом в степи». Воспитание детей в этих домах было равным для всех. Здесь старцы приучали подростков к собиранию плодов, обучали правилам охоты, изготовлению простейших орудий труда, передавали заветы предков, моральные нормы, приоб­щали к обычаям и обрядам рода. С усложнением хозяй­ственной деятельности единобрачная семья нуждалась в рабочей силе. Поэтому родители прекращают посылать своих детей в дома молодежи, которые постепенно исче­зают. Однако в обществе еще долго были сильны старые традиции. Дети воспитывались у брата матери, т.е. у дядьки. В свою очередь, отец ребенка принимал на вос­питание детей родной сестры. Создавались оригиналь­ные семьи, в которых дядьки воспитывали не своих де­тей, а детей сестер, т.е. племянников. Дядьки были на­иболее близкими наставниками племянников и племян­ниц, а те – первыми их помощниками. Такой структу­рой семьи объясняется тот факт, что во всех индоевро­пейских языках первоначальным смыслом слова отец был не родитель, а кормилец. В этих условиях народная пе­дагогика в поэтических формулах отразила роль дядьки в системе воспитания детей: «Каковы дядьки, таковы и детятьки»; «У доброго дядьки добры и детятьки».

   То, что дает ребенку мать, никто дать не может. Но самое главное – мать дает ребенку жизнь. Многие изре­чения о матери нашли отражение в первых памятниках древнерусской письменности. Публикуя старинную пос­ловицу «Держи матерь во чти и в матерстве», т.е. почи­тай, чти ее, В.И. Даль слово «матерство» объясняет как достоинство матери. Уважение к матери считалось пер­вой нравственной заповедью детства. Нарушившему ее угрожает проклятие: «Укоряющего старость материю, да исклюют его вранове, да съедят орли». Народная педа­гогика с древнейших времен измеряла воспитанность детей их заботой о старости прежде всего матери. Как общественное предписание детям звучат пословицы об их обязанности беречь достоинство, здоровье матери, за­ботиться о ее старости.

    Новорожденного одевали в вывернутый шерстью на­ружу кожух, обносили вокруг избы и таким образом прилучали его к домашнему очагу. Этим актом ребенок зачислялся в семейный коллектив. Возле мальчика кла­ли какой-либо инструмент, чтобы ребенок вырос умель­цем, а возле девочки – пучки льна, которые символизи­ровали женское занятие. В этих и им подобных обрядах языческие суеверия переплетались с надеждой на счаст­ливую судьбу ребенка. В малой семье отпала потребность воспитывать детей у дядьки. Обычай посылать сыновей и дочерей для воспитания на сторону продолжал сохра­няться лишь в семьях князей и феодальной знати. Здесь дети воспитывались в духе взаимопомощи, взаимопод­держки. У старших формировалось ответственное отно­шение к младшим, а у младших – обязанности перед старшими. Старшие оказывали большую помощь роди­телям, приобретали опыт воспитания, младшие стара­лись подражать старшим. «Передний заднему мост», – утверждала пословица. В малой семье усилилось чувст­во личной ответственности родителей за воспитание де­тей, укрепились новые оценочные категории – автори­тет родителей, чувство супружеского долга, честь семьи. Обобщенный в устном народном творчестве, опыт семей­ного воспитания становится важнейшей частью народной педагогики.

    Домашние воспитатели – дедушка и бабушка. По­скольку мать и отец были заняты тяжелым земледель­ческим трудом, старики последние годы своей жизни посвящали внукам. Они становились главными воспита­телями детей, передавая им нравственные нормы и запо­веди, трудовые навыки и народные знания. Общаясь с дедушками и бабушками, дети усваивали важные исти­ны: нельзя делать того, что осуждают старшие, не де­лать того, что они не велят, нельзя бездельничать, когда мать и отец трудятся, нельзя требовать от родителей того, что они дать не могут.

    Воспитательное влияние на внуков подкреплялось культом предков. По тогдашним верованиям, они оста­вались покровителями детей и после своей смерти; дух их продолжал обитать в жилище, помогал потомкам в случае беды. Считалось, что живут духи под печью. Ког­да семья переходила в новопостроенное жилище, самая старая женщина обращалась к печи и говорила: «Ми­лости просим, дедушка, к нам на новое жиль». Тут же прямо дается домовому название «дедушка».

    Расселение малых семей было связано с миграцией людей и возникновением новых населенных пунктов. Рва­лись сложившиеся веками в большой патриархальной семье родственные связи. В этот период на уровне сосед­ской общины возникает институт кумовства как одна из форм общественного воспитания детей.

    Кумовство – результат распада родовой общины, трансформации «дядьки» из воспитателя племянников в своей семье в духовного наставника тех же племянни­ков в семье их родителей. Когда в территориальной об­щине не было родственников, родители подбирали кума и куму среди соседей. История народного воспитания сви­детельствует, что педагогическая функция кумов сохра­няла свою практическую значимость в течение многих веков. С принятием христианства кумовство прибрала к рукам церковь. Кум и кума были объявлены крестным отцом и матерью. По каноническим правилам крестный отец – «воспреемник» при крещении дитяти, т.е. при принятии его в «лоно церкви»(12, с.312-314).

    С возникновением соседской общины возникает но­вая форма общения детей подросткового возраста – по­братимство и сосестринство, которые строились не по принципу родства, а на основе личных симпатии. Узы, соединявшие побратимов, нередко оказывались сильнее родства, но по традиции принимали форму последнего. Наиболее древним способом братания было заключение союза между сверстниками путем обмена горстями зем­ли. Земля символизировала силу обоюдной клятвы и вер­ности слову. Зашивали горсть земли в ладонку и носили ее на шее. В этом проявляется связь обычая с языческими верованиями. Побратимство занимало большое место в воспитании и самовоспитании подростков. Стимулом к чистоте нравственных взаимоотношений, критерием дружбы выступала совесть и воля побратимов. Верность клятве формировала понятие о дружбе и чести как выс­ших нравственных качествах. По-иному совершалось посестринство. Этнографические материалы показывают, что акт посестринства приурочивали к весне. Девушки шли в лес, выбирали самую красивую березку, украша­ли ее цветными лентами, а после «завивали ее», т.е. загибали концы веток в кольцо, закрепляли их так, что­бы образовались венки, которые как бы росли на дереве. Под березкой водили хоровод и пели песню. После окон­чания хоровода девушки целовались через венок и дава­ли друг другу слово посестринской верности. В других местах украшенную березу устанавливали в поле и по­вторяли в такой же форме ритуал посестринства. Внима­ние, которое уделялось березке, объясняется тем, что березка первая весной зеленеет.

    В числе средств воспитания широко использовались запреты, которые в народе называли запуками. Запуки представляли собой предписания, оберегающие птиц, животных, растения от бессмысленного уничтожения. Им принадлежала немалая роль в формировании у детей бережного отношения к природе. С незапамятных вре­мен замечалось, что детям и особенно подросткам свой­ственно обостренное любопытство, принимающее иногда нездоровые формы в обращении с птицами и другими бессловесными существами. Привыкнув пренебрежитель­но смотреть на них, не умеющих говорить, но способных чувствовать боль, подросток постепенно переносит такое представление на своих младших товарищей. Чувство жестокости порождает преступление. В данных случаях запуки выполняли роль дисциплинатора, регулятивную и сдерживающую функции. Разнообразие природы, ее красота рассматривалась народной педагогикой как на­бор пособий для наглядного обучения нравственности.

    Наблюдения за природными явлениями формировали у детей чуткое отношение ко всему живому, помогали ос­мысливать великое право всего живого на жизнь. Из­давна средства природы использовались в целях воспи­тания детей.

    В народе слово «вежество» употреблялось для обозна­чения знания и соблюдения правил прилежного поведе­ния. В.И. Даль приводит следующие народные толкова­ния термина «вежество» – приличие, доброе поведение и обращение, или вежливость – учтивость, учливость, учтивство... вежливый, соблюдающий светские, житей­ские приличия, учтивый, услужливый, предупредитель­ный. Все противоречащее вежеству считалось невежест­вом. Вежество составляло важную часть нравственной культуры народа, его педагогических воззрений. В об­ществе, вышедшем из родового строя, создавалась новая мораль, нормы и правила поведения, утверждавшие свою этику, эстетику отношений, внешний облик общения с окружающими людьми. Все это находило выражение в вежестве, в гуманизации межличностных отношений, в преодолении грубости. Тон и манеры поведения опреде­лялись правилами приличия, следовательно, в задачу воспитания детей входило приучение их к этим прави­лам. Не случайно берестяная грамота ученика Онфима к товарищу по школе Даниле начинается словом «поклон». В одной из былин мать мечтает о том, чтобы ее сын был похож вежеством на Добрынюшку Никитича. В помощь родителям и детям в форме пословиц и поговорок наро­дной педагогикой была разработана система правил-на­ставлений, являвшаяся устным учебником нравственно­го воспитания. У В. Даля находим свод этих народно­поэтических моральных стандартов: «От учтивых слов язык не отсохнет», «В чужом доме не будь приметлив, а будь приветлив», «Не стыдно молчать, когда нечего ска­зать». Характерно, что подобные стандарты имеются в «Поучении» детям Владимира Мономаха. Учтивость, внимательность, уважение другого человека как обычай.

 

1.2. Воспитание в дворянской и императорской семье

 

    Начиная с Киевской Руси главным очагом воспитания и обучения для всех сословий была семья. Дети знати и горожан могли получить элементарное образование в семье. Так, княгиня Оль­га сама воспитала сына Святослава. Церковь видела свою задачу в контроле за семейным воспитанием. В семьи бояр приглашались домашние учителя-священники. Семья обучала праведному житию посредством религиозного воспитания, преподавания правил общежития. В семье передавались и наследственные знания, навыки ремесел и промыслов.

    В дальнейшем шло формирование различий  воспитания в знатной и простой семье. Особенно заметным этот процесс стал начиная с Петровской эпохи. Дворянство России начиная с этого времени сознатель­но ориентировалось на западную модель поведения и стреми­лось усвоить европейские нормы быта и этикета. К дворянским детям применялось так называемое «нор­мативное воспитание», т.е. воспитание, направленное не столько на то, чтобы раскрыть индивидуальность ребенка, сколько на то, чтобы отшлифовать его личность соответст­венно определенному образцу. Дворянское воспитание – это не педагогическая система, не особая методика, даже не свод правил. Это прежде всего образ жизни, стиль поведения, усваиваемый отчасти созна­тельно, отчасти бессознательно: путем привычки и подража­ния; это традиция, которую не обсуждают, а соблюдают. По­этому важны не столько теоретические предписания, сколь­ко те принципы, которые реально проявлялись в быте, пове­дении, живом общении(10, с. 35-39).

    Конечно, здесь было много и отрицательного. О недостатках домашнего воспитания писа­ла в статье «О воспитании» Е.Р. Дашкова. Из публикаций Н.И. Новикова узнаем об обеспокоенности общества уровнем пре­подавания домашними учителями, которые, «чтобы не обедать и ужинать в Бастилии, едут в Россию учить детей». Подобную кра­сочную картину поведал А.С. Пушкин: «француз убогий учил дитя всему шутя», «мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-ни­будь». Это домашнее воспитание именитого дворянства, а в семье мелкопоместного дворянина в воспитатели для мальчика переве­ли стремянного Савельича за трезвое поведение, и выписали из Москвы с «годовалым запасом прованского масла» француза Бопре, который в отечестве своем был парикмахером, в Пруссии сол­датом, а в России стал учителем. И как заключение: А.С. Пушкин писал, что домашнее воспитание в России «в России домашнее воспитание есть самое недостаточное, са­мое безнравственное: ребенок окружен одними холопами, ви­дит одни гнусные примеры, своевольничает или рабствует, не получает никаких понятий о справедливости, о взаимных от­ношениях людей» об истинной чести. Воспитание его огра­ничивается изучением двух или трех иностранных языков и начальным основанием всех наук, преподаваемых каким-ни­будь нанятым учителем»(6, с. 268). 

    Это все критические оценки, их можно продолжить. Но возни­кает вопрос: в чем же была сильная сторона домашнего образова­ния, если в каждом томике современного издания серии «Жизнь замечательных людей» об ученом, писателе или общественном деятеле России XIX в. встретим, как штамп, слова: «получил пре­красное домашнее образование»?

    Мы сможем ясно представить программу домашнего образова­ния, если обратимся к педагогическому наследию Михаила Сер­геевича Лунина.

    Герой Отечественной войны 1812 г., после восстания декабристов был осужден, содержался в тюрьмах Читы и Петровского завода, на поселении в с. Урик, близ Иркутска, где сблизился с семьей Волконских, и стал воспитателем их восьмилетнего сына.

    Основным в воспитании Лунин считал воспитание «истинно­го гражданина», «сына отечества», человека образованного, об­ладающего самостоятельностью мышления. «Нравственные ка­чества, – писал он, – необходимы». Глубоко верующий, он считал, что нравственность – это вера и что противоречия духа могут быть разрешены только ею. В одном из писем М.Н. Волкон­ской (1843) есть такая строка: «Разум и суждения даются нам не учителями, а Богом». Нравственность – это понимание особого божественного смысла человеческого бытия, и внести этот смысл невозможно, он обретается и обретается человеком самим. И по­тому никакой учитель не может научить нравственности.

    Программа обучения и воспитания Миши Волконского была изложена Луниным в «Плане начальных занятий». Это была про­грамма обучения, близкая к программе Царскосельского лицея. Цель обеих – подготовить воспитанника к поступлению в уни­верситет.

    Интересны сравнения этих программ. Рассмотрим лицейскую с добавлениями Лунина.

1. Грамматическое изучение языков: русского, французского, немецкого, латинского (у Лунина еще английский).

2.  Философия и богословие.

3. Науки математические: арифметика, алгебра (Лунин вводит высшую математику).

4. Науки естественные и физические: физика, география, есте­ственная история (Лунин включает астрономию).

5. Науки исторические: история священная и древняя, история российская, история всеобщая (Лунин добавляет историю церк­ви).

6. Риторика: разбор «избранных мест» из произведений лучших писателей, упражнения в сочинении по-русски (Лунин добавля­ет: «упражнения в сочинении по-русски, если ученик не предпо­читает другой язык. Темы по выбору ученика»).

7. Изящные искусства: чистописание, танцы (Лунин исключа­ет чистописание и танцы, включает музыку и законы гармонии).

8. Физическое воспитание: гимнастика, плавание, верховая езда (Лунин включает охоту, считая ее и спортом, и искусством).

    Кроме перечисленных Лунин включает в «План» «науки поли­тические, общественные и военные».

    Обучение по «Плану начальных занятий» Лунин делил на три этапа: первый – с 8 до 10 лет, второй – с 10 до 12, третий – с 12 до 14 лет. Для каждого периода – отдельная программа, последу­ющие этапы углубляли знания, полученные на предыдущем. Так, изучение истории планировалось таким образом, чтобы на пер­вом этапе ребенок знакомился со священной историей по расска­зам родителей и фрагментам из Библии, на втором – изучал рус­скую и всемирную историю, на третьем – историю церкви.

    Важной в «Плане» является заметка Лунина: «Больше всего при­лежания к языкам, ибо они – ключ к знаниям».

    В семье Волконских говорили по-русски, по-французски и по-немецки. Лунин советовал знать Мише французский, немецкий, английский и латынь, так как «эти четыре языка – ключи совре­менной цивилизации». Он считал, что знание языков – это ключ к самообразованию, возможность знакомиться с ученой и худо­жественной литературой в подлинниках.

    В «Плане» Лунин выделяет самостоятельное чтение. Подбирая литературу, следует обязательно учитывать возраст ребенка. На пер­вом этапе он вносит в список только детских писателей, а на вто­ром и третьем этапах – Локка и Руссо, Ломоносова, Фонвизина и Крылова, Кантемира и Курбского. Если в начале обучения преоб­ладала художественная публицистика, то позднее – произведения древнеримских и английских историков. Именно публицистику и историю он считал важными жанрами для образования.

    Сохранилось 12 писем Лунина Волконским, которые примыка­ют к «Плану», в них он советует, как выполнять его программу. Письма Лунина говорят о прекрасных отношениях учителя и ученика, которых разделяли сотни верст и разница в воспитание   возрасте в 40 лет (3, с. 147-149).

    Домашнее воспитание молодой дворянки не очень сильно отличалось от воспитания мальчика: из рук крепостной нянюшки (заменявшей в этом случае крепостного дядьку), девочка поступала под надзор гувернантки – чаще всего француженки, иногда англичанки. В целом образование моло­дой дворянки было, как правило, более поверхностным и значительно чаще, чем для юношей, домашним. Оно ограничивалось обычно навы­ком бытового разговора на одном-двух иностранных языках (чаще все­го – на французском или немецком; знание английского языка свиде­тельствовало о более высоком, чем средний, уровне образования), умени­ем танцевать и держать себя в обществе, элементарными навыками рисования, пения и игры на каком-либо музыкальном инструменте и самыми начатками истории, географии и словесности. С началом вы­ездов в свет обучение прекращалось. 

    Конечно, бывали и исключения. Таково, например, обучение пятнад­цатилетней Натальи Сергеевны Левашовой, провинциальной дворянской девушки из Уфы. Учитель ее, Г.С. Винский, свидетельствовал: «Скажу, не хвастаясь, что Наталья Сергеевна через два года понимала столько французский язык, что труднейших авторов, каковы: Гельвеций, Мерсье, Руссо, Мабли, переводила без словаря; писала письма со всею исправностию правописания; историю древнюю и новую, географию и мифологию знала также достаточно» (9, с. 87).

    Цели и качество обучения зависели не только от учителей, но и от состоятельности семьи, от ее духовной направленности (особенно – от устремлений матери). Так, соседка Пушкина по Михайловскому, Пра­сковья Осипова (дочь Вындомского, сотрудника журнала «Беседующий гражданин», ученика Н.И. Новикова и знакомого А.Н. Радищева), вос­питывая своих дочерей в имении, в Псковской губернии, добилась того, что они выросли литературно образованными, владеющими француз­ским и английским языками.

    Сама Осипова, нарушая сложившиеся обычаи, продолжала свое об­разование, будучи уже зрелой женщиной. Тип русской образованной женщины, особенно в столицах, стал складываться уже в 30-х годах XVIII века. Напомним хотя бы о вкладе в культуру Екатерины II и ее ревностной союзницы княгини Екатерины Дашковой. Однако в целом женское образование в России XVIII – начала XIX века не имело ни своего Лицея, ни своего Московского или Дерптского университетов. Тип высокодуховной русской женщины сложился под воздей­ствием русской литературы и культуры эпохи.

    Определенные особенности существовали при воспитании Великих Князей, в том числе и наследника престола.

    По традиции, Великие Князья не могли обучаться ни в ка­зенных, ни в частных учебных заведениях, а потому были окружены целым штатом наставников, большая часть которых отличалась особой строгостью(5, с.14).

    Воспитание старшего сына было постоянной заботой Им­ператора Николая Павловича. Тотчас по воцарении Николай I избрал ему в наставники В.А. Жуковского, который в течение полугода составил специальный «План учения», рассчитанный на двенадцать лет и одобренный Императором. Целью воспи­тания и обучения Жуковский провозгласил «образование для добродетели»(7, с. 165). При этом набор предметов был весьма обши­рен: русский язык, история, география, статистика, этногра­фия, логика, философия, математика, естествознание, физика, минералогия, геология. Языки – французский, немецкий, ан­глийский, польский. В отдельную группу выделялись предме­ты, направленные на развитие природных дарований: рисова­ние, музыка, гимнастика, фехтование, плавание и другие виды спорта, танцы, ручная работа, чтение-декламация.

    Несмотря на свое происхождение, Наследник престола рос неизолированно от своих сверстников. Праздники он прово­дил с друзьями, среди которых были сыновья воспитателя Мердера и сановников ближайшего окружения Николая Пав­ловича, воспитанники кадетских корпусов. «Наследник вос­питывался вполне светским человеком. С 10–11 лет иногда приглашался к большому столу родителей, умел вести себя со взрослыми, вызывая похвалы, а со стороны женщин и вос­хищение. Даже придирчивый Мердер всегда оставался дово­лен светскими манерами и поведением своего воспитанника. Общительность, любовь к светской жизни и развлечениям бу­дут присущи ему и в зрелые годы, и после воцарения»(7, с. 170-171).

    Чем выше положение в обществе, тем большая нравствен­ная ответственность налагалась на дворянина за слова и поступ­ки: «Кому много дано, с того много и спросится»(10, с. 37), – повторял своим сыновьям Великий Князь Константин Константинович уже в начале двадцатого столетия.

    Как вспоминал Великий Князь Александр Михайлович, его воспитание «<...> было подобно прохождению строевой служ­бы в полку»(4, с. 20). Внуки Императора Николая Павловича спали на узких железных кроватях с тончайшими матрацами, положен­ными на деревянные доски. В шесть часов следовал подъем, затем дети читали молитвы, стоя на коленях перед иконами, потом после принятия холодной ванны следовал завтрак, со­стоящий из чая, хлеба и масла. Чтобы не приучать детей к роскоши, другие продукты были запрещены. По завершении завтрака начинался урок фехтования и гимнастики, а также практической артиллерии. В возрасте десяти лет мальчики мог­ли принять участие в бомбардировке большого города.

    Вся учебная программа была разделена на восьмилетний пе­риод и состояла из уроков по Закону Божию, истории Пра­вославия и Православной церкви, сравнительной истории и других вероисповеданий, русской грамматики и литературы, истории иностранной литературы, истории России, Европы, Америки и Азии, географии, математики, латинского, гречес­кого, французского, английского, немецкого языков, музыки, верховой езды. Малейшая провинность учеников строго нака­зывалась наставниками. А за ошибку в вычислении скорости двух встречных поездов дети стояли на коленях лицом к стене в течение целого часа. Жалобы на учителя не допускались.

    С раннего возраста дети приучались соблюдать строгие правила этикета. К примеру, во время завтраков и обедов не начинать разговоры первыми. Ответы на вопросы также ог­раничивались определенными рамками. Если какая-либо персона спрашивала Великих Князей, кем они хотят быть, то их выбор карьеры лежал между кавалерией, артиллерией и военным флотом. «Брат Георгий как-то робко высказал же­лание сделаться художником-портретистом. Его слова были встречены зловещим молчанием всех присутствующих, и Георгий понял свою ошибку только тогда, когда камер-лакеи, обносивший гостей десертом, прошел с малиновым мороже­ным мимо его прибора»(4, с. 23), – вспоминал Великий Князь Алек­сандр Михайлович.

    За столом детям не разрешалось сидеть вместе, их разме­щали между взрослыми. Встав из-за стола, они могли играть в кабинете отца в течение часа после завтрака и двадцати ми­нут – после обеда. Ровно в девять дети шли в спальню и, облачившись в длинные белые ночные рубашки, немедленно ложились в постель. Но и здесь они не оставались без надзо­ра. Дежурный наставник входил в их комнату не менее пяти раз за ночь.

    Около полуночи дети просыпались от звяканья шпор, воз­вещавших о приходе отца. На просьбы супруги не будить их Великий Князь отвечал, что будущие солдаты должны при­учаться спать несмотря ни на какой шум. «Что они будут де­лать потом, – говорил он, – когда им придется урывать не­сколько часов для отдыха под звуки канонады?»

    «Никогда не забуду я его высокой фигуры и серьезного красивого лица, склоненного над нашими кроватками, когда он благословлял нас широким крестным знамением. Потом, прежде чем покинуть нашу спальню, он молился перед иконами, прося Всевышнего помочь ему сделать из нас добрых христиан и верноподданных Государя и России. Никакие ре­лигиозные сомнения не омрачали его твердых убеждений. Он верил каждому слову Священного Писания и воздавал (Божие) Богу богово, а Кесарю кесарево»(4, с. 25), – вспоминал Вели­кий Князь Александр Михайлович.

    Отметим, что подобная педагогическая система была приня­та практически во всех монархических домах Европы. Будущие правители воспитывались «<...> в страхе Божьем для правиль­ного понимания будущей ответственности перед страной»(4, с. 22).

    Такая система не притупила умы сыновей кавказского на­местника Великого Князя Михаила Николаевича и не вызвала ненависти ко всем тем предметам, которым их обучали в дет­стве. Так, Великий Князь Георгий Михайлович был управляющим Русским музеем, а крупный военно-морс­кой теоретик, историк, библиофил Великий Князь Александр Михайлович считался современниками истинным отцом рос­сийской авиации.

    Император Александр III уделял большое внимание воспи­танию своих детей. Он лично инструктировал учительниц: «...Они должны хорошо молиться Богу, учиться, играть, ша­лить в меру. Учите хорошенько, потачки не давайте, спраши­вайте по полной строгости законов, не поощряйте лени в осо­бенности. Если что, то адресуйте прямо ко мне, а я знаю, что нужно делать, повторяю, мне фарфора не нужно, мне нуж­ны нормальные, здоровые, русские дети»(1, с. 86).

    Наследник престола с братьями и сестрами воспитывались в спартанской суровости. Спали они на солдатских койках, утром принимали холодную ванну, на завтрак ели кашу, а за обеденным столом получали свою порцию в последнюю оче­редь, после всех гостей. Учебные занятия были рассчитаны на двенадцать лет. Пер­вые восемь – гимназический курс с заменой классических языков основами минералогии, ботаники, зоологии, анатомии, физиологии, географии. Затем добавились преподавание рус­ской литературы, английского, французского, немецкого язы­ков и расширенный курс политической истории. Приходил учитель танцев, требовавший, чтобы на пианино всегда стояла большая ваза со свежими цветами. Александр III часто играл с детьми, учил их пилить дрова, строить снежные крепости. Император обладал твердой во­лей, ненавидел все показное и считал, что истинно русский человек должен быть прост в поведении, манерах, еде, речах и одежде. Как отмечал С.Ю. Витте в своих мемуарах: «Если бы не знали, что он Император, и он вошел бы к нам в ком­нату в каком угодно костюме, несомненно все бы обрати­ли на него внимание. Поэтому меня не удивляет замечание Императора Вильгельма: «Завидую самодержавной царствен­ности в фигуре Александра III»(1, с. 82).