«ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА СУДЕБНОГО ПРОЦЕССА В ДРЕВНЕЙ РУСИ 9-12 ВВ.»

Глава 1.  Характеристика субъектов и объектов правовых отношений

               в Древней Руси. Система наказаний

    Русскую Правду можно определить как кодекс частного права - все ее субъекты  являются физическими лицами, понятия юридического лица закон еще не знает. С этим связаны некоторые особенности кодификации. Среди видов преступлений, предусмотренных Русской Правдой, нет преступлений против государства. Личность самого князя как объекта преступного посягательства рассматривалась в качестве физического лица, отличавшегося от других только более высоким положением и привилегиями. С конкретными субъектами связывалось содержание права  собственности; оно могло быть различным в зависимости и от объекта собственности. Русская Правда еще не знает абстрактных понятий: “собственность”,

“владение”, “преступление”. Кодекс строился по казуальной системе, законодатель  стремился предусмотреть все возможные жизненные ситуации.                                        

    Эти юридические особенности обусловлены источниковой базой Русской Правды.  Включенные в нее нормы и принципы обычного права несовместимы с абстрактным понятие юридического лица. Для обычая все субъекты равны, и все они могут быть только физическими лицами. Другой источник - княжеская судебная практика - вносит субъективный элемент в определение круга лиц и в оценку юридических действий. Для княжеской судебной практики наиболее значительными субъектами являются такие, которые всего ближе стоят к княжескому двору. Поэтому правовые привилегии распространяются прежде всего на приближенных лиц.            

    Нормы Русской Правды защищают частную собственность (движимую и недвижимую),  регламентируют порядок ее передачи по наследству, по обязательствам и договорам. Обязательственные отношения могли возникать из причинения вреда или из договоров. За невыполнение обязательств должник отвечал имуществом, а иногда и своей свободой. Форма заключения договоров была устной, они заключались при свидетелях, на торгу или в присутствии мытника. В Русской Правде упоминаются договоры: купли-продажи (людей, вещей, коней, самопродажи), займа (денег, вещей), кредитования (под проценты или без), личного найма (в услужение, для выполнения определенной работы), хранения, поручения (выполнять определенные действия) и пр.                                 

    Частный характер древнего права проявился в сфере уголовного права. Преступление по Русской Правде определялось не как нарушение закона или княжеской воли, а как “обида”, т.е. причинение морального или материального ущерба лицу или группе лиц. Уголовное правонарушение не отграничивалось в законе  от гражданско-правового. Объектами преступления были личность и имущество. Объективная сторона преступления распадалась на две стадии: покушение на преступление (например, наказывался человек, обнаживший меч, но не ударивший) и конченное преступление. Закон намечал понятие соучастия (упомянут случай разбойного нападения “скопом”), но еще не разделял ролей соучастников (подстрекатель, исполнитель, укрыватель и т.д.). В Русской Правде уже существует  представление о превышении пределов необходимой обороны (если вора убьют после  его задержания, спустя некоторое время, когда непосредственная опасность в его действиях уже отпала). К смягчающим обстоятельствам закон относил состояние  опьянения преступника, к отягчающим - корыстный умысел. Законодатель знал понятие рецидива, повторности преступления (в случае конокрадства).1                   

    Субъектами преступления были все физические лица, включая рабов. О возрастном цензе для субъектов преступления закон ничего не говорил. Субъективная сторона преступления включала умысел или неосторожность. Четкого разграничения мотивов преступления и понятия виновности еще не существовало,

но они уже намечались в законе. Ст. 6 ПП упоминает случай убийства “на пиру явлено”, а ст.7 ПП - убийство “на разбое без всякой свады”.1 В первом случае подразумевается неумышленное, открыто совершенное убийство (а “на пиру” - значит еще и в состоянии опьянения). Во втором случае - разбойное, корыстное, предумышленное убийство (хотя на практике умышленно можно убить и на пиру, а неумышленно - в разбое). Тяжелым преступление против личности было нанесение увечий (усечение руки, ноги) и других телесных повреждений. От них следует отличать оскорбление действием (удар чашей, рогом, мечом в ножнах), которое наказывалось еще строже, чем легкие телесные повреждения, побои.         

    Имущественные преступления по Русской Правде включали: разбой (не отличимый еще от грабежа), кражу (“татьбу”), уничтожение чужого имущества, угон, повреждение межевых знаков, поджог, конокрадство (как особый вид кражи), злостную неуплату долга и пр. Наиболее подробно регламентировалось понятие “татьба”. Известны такие ее виды, как кража из  закрытых  помещений, конокрадство, кража холопа, сельскохозяйственных продуктов и пр. Закон допускал безнаказанное убийство вора, что толковалось как необходимая оборона.

    Система  наказаний по Русской Правде достаточно проста. Смертная казнь не упоминается в кодексе, хотя на практике она, несомненно, имела место. Умолчание может объясняться двумя обстоятельствами. Законодатель понимает смертную казнь как продолжение кровной мести, которую он стремиться устранить. Другим обстоятельством является влияние христианской церкви, выступавшей против
смертной казни в принципе. Высшей мерой наказания по Русской Правде остается “потоки разграбление”, назначаемое только в трех случаях: за убийство в разбое (ст.7 ПП), поджог (ст.83 ПП) и конокрадство (ст.35 ПП). Наказание включало конфискацию имуществом выдачу  преступника (вместе с семьей) “головой”, т.е. в рабство.1             

    Следующим по тяжести видом наказания была “вира” - штраф, который назначался  только за убийство. Вира поступала в княжескую казну. Родственникам потерпевшего  уплачивалось “головничество”, равное вире. Вира могла быть одинарная (за убийство простого свободного человека) или двойная (80 гривен за убийство привилегированного человека - ст.19, 22 КП, ст. З ПП2). Существовал особый вид виры – “дикая” или повальная, которая налагалась на всю общину. Для применения  этого наказания необходимо, чтобы совершенное убийство было простым, неразбойным; община либо не выдает своего подозреваемого в убийстве члена, либо не может “отвести от себя след”, подозрения; община только в том случае платит за своего члена, если он ранее участвовал в вирных платежах за своих соседей. Институт  “дикой” виры выполнял полицейскую функцию, связывая всех членов общины  круговой порукой. За нанесение увечий, тяжких телесных повреждений назначались “полувиры” (20 гривен - ст.27,88 ПП3). Все остальные преступления (как против личности, так и имущественные) наказывались штрафом – “продажей”, размер которой дифференцировался в зависимости от тяжести преступления (1, 3, 12 гривен). Продажа поступала в казну, потерпевший получал  “урок” - денежное возмещение за  причиненный ему ущерб.4                                                       

    Таким образом, необходимо отметить, что в Русской Правде еще сохраняются древнейшие элементы обычая, связанные с принципом талиона (“око за око, зуб за

зуб”), в случаях с кровной местью. Но главной целью наказания становится возмещение ущерба (материального и морального). Однако судебная практика в первую очередь встает на сторону тех, кто стоит ближе к князю, защищая их личные и имущественные права.

Глава 2. Судебный процесс по “Русской правде”. Церковная юрисдикция

    В Киевской Руси господствовал обвинительно-состязательный  процесс. Для этого вида процесса характерно активное участие в нем лиц, заинтересованных в разрешении возникших конфликтов. Суд выполнял функции посредника в судебном процессе. Господство в Древнерусском государстве обвинительно-состязательного процесса объясняется, с одной стороны, относительно невысокой степенью классовых противоречий, и с другой стороны, недостаточной развитостью государственного механизма. Однако нет сомнения в том, что по делам о преступлениях, глубоко затрагивавших интересы господствующего класса феодалов, применялись более активные формы процесса. Преступления против княжеской власти разбирались в форме розыскного (следственного) процесса. Князья и их агенты сами вели следствие и сами судили таких преступников. Элементы розыскного процесса применялись и церковниками при разбирательстве дел о преступлениях против религии и церкви.           

    В обвинительно-состязательном процессе стороны назывались истцом и ответчиком. Особо активную роль в процессе играл истец, по заявлению которого, как правило, и начиналось судопроизводство. Стороны в судебном процессе (истец и ответчик) обладали равными правами, судопроизводство было гласным и устным.

   Значительная активность истца проявлялась, например, при розыске вора. Русская Правда устанавливала детальную процедуру такого розыска. Это были так называемые заклич, свод и гонение следа.        

    Сущность заклича определена в ст.ст. 32 и 34 Пространной Правды. “О ЧЕЛЯДИ. А челядин скрыеться, а заключють и на торгу, а за 3 дни не выведуть его, а познаеть и тритии день, то свои челядин понти, а оному платити 3 гривны продажи”. “Аче кто конь погубить, или оружье, или порт, а заповесть на торгу, а после познаеть в своем городе, свое ему лицем взяти, а за обиду платити ему 3 гривны.”1 Другими словами о похищении  или пропаже холопа, коня, оружия или одежды потерпевший объявлял на торгу. Если по истечении трех дней после объявления вещь находилась у кого-либо, то этот последний считался ответчиком. Ответчик обязан был вернуть вещь и уплатить штраф. Как видно, заклич - это один из возможных способов нахождения вора или лица, незаконно утаившего пропавшую вещь, которая имела вполне определенные индивидуальные признаки.        

    Другим способом нахождения ответчика являлся свод. Он представлял собой процедуру нахождения лица, незаконно присвоившего чужую вещь (конечного татя) и возвращения вещи ее собственнику. Правила свода регулировали ст.ст. 35 – 39 Пространной Правды. Свод начинался в том случае, если вещь была найдена до заклича, или до истечения трех дней после заклича или в чужом городе или миру, а лицо, у которого она была обнаружена, отрицало недобросовестность ее приобретения. Порядок свода состоял в следующем. Нашедший свою вещь собственник не мог сразу ее отобрать, а обращался к владельцу вещи с требованием “поиди на свод, кде есть взял” (ст. 35 ПП).2 Владелец должен был вместе с истцом идти к тому лицу, у которого приобрел вещь; теперь уже это лицо становилось ответчиком.  Новый ответчик должен был указать, у кого он приобрел украденную вещь, и так свод продолжался до тех пор, пока не доходили до человека, который не мог объяснить, каким образом украденная вещь к нему попала. Такой человек признавался вором со всеми вытекающими отсюда последствиями. Если похитителя нужно было искать за пределами города, то собственник вел свод только до третьего лица. Оно обязано было уплатить собственнику стоимость вещи, а само получало право продолжать свод.               

    Если свод приводил к границам государства или заканчивался тем, что владелец  вещи не мог назвать лица, у которого приобрел украденную вещь, добросовестный приобретатель мог отвести от себя обвинение в краже путем выставления двух свидетелей покупки или мытника, перед которым совершал покупку (ст.ст. 37, 39 ПП): “А ис (с)воего города в чюжю землю свода нетуть, но тако же вывести ему послухи любо мытника, перед кимь же купивше, то истьцю лице взяти, а прока ему желети, что сним погибло, а оному своих кун желети”.1                                 

    Гонение следа регулировалось ст. 77 Пространной Правды и заключалось в погоне за вором по оставленным следам. При отсутствии в Древней Руси специальных розыскных органов и лиц гонение следа осуществляли потерпевшие, их близкие, члены общины и все добровольцы.                                                        

    Полученные в ходе проведения свода и гонения следа результаты являлись  основанием для судебного решения. В случае неясности дела прибегали к изысканию новых доказательств. В Киевской Руси в суде применялись такие доказательства, как собственное признание, показания послухов и видоков, вещественные доказательства, “суды божьи”.                         

    В Русской Правде о собственном признании не говорится. Однако нет сомнения в том, что признание обвиняемого (ответчика) в совершении преступления или нарушении договора являлось бесспорным доказательством.2                                              

    Русская Правда предусматривает такой вид доказательства, как показания  послухов, которые, по мнению большинства  исследователей, являлись свидетелями доброй славы стороны, участвовавшей в судебном процессе. Так, обвиняемый в убийстве мог отвести от себя подозрение выставлением семи послухов (ст. 18 ПП): “Аще будеть на кого поклепная вира, то (о) же будеть послухов 7, то ти выведуть виру; паки ли варяг или кто ин то два”.1

    Послухами могли быть только свободные люди (ст. 85 ПП): “Ты тяже все судять  послухи свободными…”2 В исключительных случаях  в качестве послухов привлекались боярские тиуны или закупы (ст. 66 ПП).    Русская Правда знает такой вид доказательства, как показания видоков, которые являлись свидетелями факта. Например, ст. 38 Краткой Правды говорит об очевидцах убийства татя. В некоторых случаях для подтверждения того или иного факта требовалось заранее определенное количество видоков. В качестве доказательства фигурировали также следы побоев (синяки на лице и теле пострадавшего), найденные у подозреваемого похищенные вещи, нахождение трупа на территории верви и т. п.                            

    Важным доказательством являлся результат, полученный так называемым “судом  божьим”, само существование которого объясняется свойственным людям того времени  суеверием, глубокой религиозностью, необразованностью. К “суду божьему” относили  судебные клятвы (рота), испытания (ордалии), судебный поединок.                                             

    Имелись два вида судебных клятв: для истца и ответчика. Истец мог приносить перед судом присягу в случае обоснования небольших исков (ст. 48  ПП): “Аже кто купець купцю дасть в куплю куны или в гостьбу, то купцю пред послухи не имати, послуси ему не надобе, но ити ему самому роте, аже ся почнеть запирате”.3 Ответчик приносил так называемую очистительную присягу (ст.ст. 49 и 115 ПП): “ …ити ему роте, яко не ведал есмь, ожо есть холоп…”4 Смысл клятвы сводился к тому, что приносящий ее клялся именем бога в подтверждение того, что говорит правду. Считалось, что если присягнувший солгал, то он непременно будет так или иначе наказан богом.                              

    В Русской Правде ничего не говорится о судебном поединке. Однако о нем имеются сведения в сообщениях арабских писателей 10 века, а также в позднейших русских законодательных памятниках, где судебный поединок упоминается как очень  распространенный вид доказательства. Это дает основание считать, что судебный поединок применялся и в Киевской Руси. Судебный поединок (“поле”) решал судьбу спорного дела в зависимости от победы или поражения одной из спорящих сторон, вступавших перед судом в единоборство зачастую с оружием в руках. Правым считался тот, кто побеждал. “Дело решается приговором князя. Если же обе стороны недовольны этим приговором, окончательное решение предоставляется оружию: чей меч острее, тот и берет верх. При борьбе присутствуют родичи обеих сторон, вооруженные. Кто одолеет в бою, тот и выигрывает дело. Итак, несомненно, что задолго до Русской Правды Ярослава в русском судопроизводстве практиковалось поле, судебный поединок. С другой стороны, указания на практику поля появляются в памятниках русского права с самого начала 13 века. Почему Правда не знает этого важного судебного средства, к которому так любили прибегать в древних русских судах? Она знает его, но игнорирует, не хочет признавать. Находим и объяснение этого непризнания. Духовенство наше настойчиво в продолжении веков восставало против судебного поединка как языческого остатка… но долго, едва ли не до конца 16 века, ее усилия оставались безуспешными”.1                                           

    Видом  “суда божьего” были также различные испытания (ордалии) (ст.ст. 21,22, 85 - 87 ПП). Различались два вида ордалий: испытание железом (“ …то да(ти) им правду железо”)  и испытание водой. Но в Русской Правде ничего не говорится о самой процедуре ордалий, и о ней можно  лишь догадываться, прибегая к методу сравнительного правоведения. Вот что, в частности, писал о “суде божьем” известный русский историк С.М. Соловьев: “Если не найдется свидетель, а обвинение буде в убийстве, то обвиняемый должен был подвергнуться испытанию железом; это испытание употреблялось при обвинении в воровстве, если поличного не было и если цена украденной вещи была не менее полгривны золота, если же меньше, то употреблялось испытание водою; если же цена похищенного была менее двух гривен серебра, то обвиняемый присягал в своей невинности. Обычай испытания железом и водою у соседних Руси народов существовал с незапамятных времен, вследствие чего мы и решились отнести этой обычай к описываемому времени. Как у нас, так и у соседних народов железо предписывалось только в тяжких обвинениях”.1                                                                                                  

    В Киевской Руси шел процесс формирования и судебных органов. В этот период суд не был отделен от администрации. Он строился на классовой основе и защищал прежде всего интересы господствующих верхов древнерусского общества. Судьей в первую очередь был сам князь. Княжеский суд мог разрешать дела феодальной знати. О княжеском суде достаточно много говорится в Русской правде и других источниках. О князе как о судье свидетельствуют, например, статьи Русской правды, запрещавшие мучить смерда и огнищанина без “княжа слова” (ст. 33 КП, ст. 78 ПП).2 Закуп  мог пойти жаловаться “к князю и к судьям” (ст. 56 ПП).3 В качестве судьи выступает князь Изяслав, вынесший приговор дорогобужцам, убившим старого конюха (ст. 23 КП).4 Наиболее важные дела князь решал совместно со своими боярами. Обычное место суда – “княж двор”. Судебные функции кроме князя осуществляли также представители местной администрации – посадники, волостели. Их помощниками были тиуны, вирники и многие другие вспомогательные лица. Это нашло яркое отражение в Русской правде. Здесь (ст. 41 КП; ст.ст. 9, 10, 20, 74, 86, 107, 108 и др. ПП) определяются и уточняются судебные поборы в пользу многочисленных вспомогательных судебных лиц (мечника, детского, метельника).

    В Киевской Руси активно шел процесс становления вотчинных судов – судов землевладельцев над зависимым населением, осуществляемых на основании иммунитетных пожалований. Их возникновение было связано с ростом крупного землевладения и утверждением феодальных отношений на Руси. Об этих судах упоминается в летописях и в грамоте новгородского князя Мстислава Владимировича Юрьеву монастырю 1130 года. Существовал в Киевской Руси и так называемый общинный суд. Однако о широкой и активной его деятельности в условиях феодального государства вряд ли есть основания говорить.    

    Функции церковного суда осуществляли епископы, архиепископы и митрополиты. Дела, касавшиеся монахов и населения, зависимого от монастырей, рассматривал

архимандрит. Подсудными церкви были объявлены также дела, так или иначе связанные с религией: касающиеся брачно-семейных отношений, о святотатстве, волшебстве и знахарстве, о совершении языческих обрядов. Церкви в Древней Руси принадлежало три больших круга судебных прав, определяемых структурой феодального общества. Это, во-первых, судебная власть над христианским населением Руси, но лишь по определенным делам, не подлежащим княжескому, светскому суду (тяжи епископские или церковные суды, по терминологии источников); во-вторых, право суда над некоторыми группами этого населения (церковные люди по той же терминологии) независимо от территории, где они жили, но уже по всем делам, вернее, по тем, которые удалось захватить публичной власти; в-третьих, судебная власть над населением тех земель, которые были феодальной собственностью церковных организаций. Как было отмечено к первой сфере относились дела о разводах (“распуссты”), двоеженстве (“аже водить кто две жены”), нецерковных формах заключения брак (“умыкание”), изнасиловании (“пошибании”), о браке в близких степенях родства. Переход всех этих дел к публичной власти связан со стремлением феодального общества к скорейшей ликвидации пережитков большой семьи и укреплению малой семьи, характерной для общества с частной собственностью, классовым строем и оформленным раннефеодальным государством. Хотя все эти дела, по свидетельству уставов, были переданы публичной власти, они не принадлежали княжеской светско      й власти, ибо не одно из них не нашло отражение в краткой редакции Русской правды. Это можно объяснить тем, что все они, касаясь отношений не между классами, а внутри них, тем более внутри семьи, не связаны непосредственно с необходимостью охраны феодальной собственности, на что была направлена деятельность государственной власти и ее судебных органов. Церковь прежде всего и распространила свою юрисдикцию на те области, которые не были еще отняты государством у доклассовых органов власти (общины, семьи). Столкнувшись с нормами обычного права, выработанного на Руси, церковь отобрала для применения в сфере семейного и брачного права те из них, которые соответствовали государственному, классовому строю, христианским принципам. Вторая сфера церковного суда связана с судебным иммунитетом церкви. Уже в протографе статьи о церковных людях 11 в., находится перечень людей подлежащих юрисдикции епископа. В этот древний перечень входят игумен, чернец, черница (то есть монах и монахиня), поп, дьякон, попадья, проскурница (женщина, выпекающая просфоры), то есть члены церковного причта, их жены и, очевидно, другие члены их семей, затем монахи и люди, работающие на нужды церкви (проскурница, в дальнейшем сюда добавляются пономарь и др.). В ранних обработках Устава Владимира упоминается среди церковных людей и “задушный человек” (то есть отпущенный по церковному завещанию), что позволяет считать эту категорию людей довольно рано, в 11 – 12 вв., попавшими по церковную юрисдикцию. Третья сфера церковного суда связана с возникновением церковной земельной собственности. Уже грамота Мстислава Владимировича передает Юрьеву монастырю Буцы “с данию, и с вирами, и с продажами…” В грамоте Изаслава Мстиславовича Пантелеймонову монастырю по позднему списку устанавливается “отрицательный” судебный иммунитет витославицких смердов.  В том же положении находились и села, отданные князем Ростиславом смоленской епископии. В этой сфере церковь выступает как вотчинник, своеобразный член феодального класса; ее судебные функции ограничиваются здесь территорией принадлежащих ей земель. В двух же раннее определенных сферах церковного суда церковь выступает в другом качестве – не только как вотчинник, но и как организации, несущая ряд общегосударственных функций, как особый орган государственной власти, ведающий определенным кругом дел на всей территории государства.1

    Таким образом, следует отметить, что несмотря на формализм, а  порой и чисто внешнюю объективность, древнее судопроизводство последовательно отстаивало интересы господствующего класса феодалов. Феодал мог привести в суд и наибольшее  количество послухов, и более успешно организовать свод и гонение следа. Он, имея лучшее оружие и лучшего боевого коня, мог рассчитывать на победу в судебном поединке и, конечно же, на его стороне стояли судьи - представители того же господствующего класса.