«Судебная система XIX века в России»

Глава I. Необходимость судебной реформы в первой половине XIX века

    Различные рычаги государственной машины самодержавия стали явственно обнаруживать свою негодность к середине ХIХ века, но, пожалуй, ни один из органов государственного аппарата не находился в столь скверном состоянии, как судебная система. Дореформенный суд основывался на законодательстве Петра I и Екатерины II (в отдельных случаях использовались даже нормы Соборного уложения 1649 года). При систематизации русского права М.М. Спе­ранским это законодательство вошло в книгу 2 тома XV Свода законов. Как писал А.Ф. Кони, получилось “бессвязное собрание самых разновременных постановлении, механически сливавших воедино Уложение царя Алексея Михайловича, указы Петра и, как выразился в 1835 году Государственный

совет, “виды правительства”, обнародованные в 1784, 1796, 1823 годах”.1

    Для дореформенного суда характерна множественность судебных органов, сложность и запутанность процессуальных требований, невозможность порой определить круг дел, кото­рый должен подлежать рассмотрению того или иного судебного органа. Дела бесконечно перекочевывали ив одного суда в другой, зачастую возвращаясь в первую инстанцию, откуда вновь начинали долгий путь вверх, на что нередко уходили десятилетия.

    Суд был связан рамками закона, рамками статей, определяющих наказание за то ила иное преступление. Но в этих пределах он вправе был избрать конкретную меру наказа­ния с учетом обстоятельств дела. Вместе с тем полной свободы выбора у суда не было - он должен был подчиняться сложным правилам, предусмотренных в законодательстве. Например, до 1865 года суд не имел право переходить к низшим наказаниям, и притом к низшей их мере в случае, если наказание, законом установленное, влекло лишение всех особенных прав или некоторых прав.

    Другой порок дореформенного суда - взяточничество. Это, наряду с произволом и невежеством чиновников, типичное для всех звеньев государственного аппарата явление здесь приобрело настолько чудовищный, всепоглощающий размах, что его вынуждены были признать даже самые ярые защитни­ки самодержавно-крепостнических порядков. Подавляющее большинство судебных чиновников рассматривали свою должность как средство наживы и самым бесцеремонным образом требовали взятки со всех обращавшихся в суд. Попытки правительства бороться со взяточничеством нe давали никаких результатов, т.к. этот порок охватил весь государственный аппарат. Крайне низкая общая грамотность судей, не говоря уже о грамотности юридической, обусловила фактическое сосредоточение всего дела правосудия в руках канцелярских чиновников и секретарей. Роль прокуратуры на местах по-прежнему была ничтожной. Отсутствовала адвокатура.1

    При Николае I бюрократизация властных структур, в том числе и в судебной системе, являлась характерной чертой того времени. Чиновник стал одной из важнейших фигур в жизни России. О российских чиновниках А.И. Герцен писал: “Класс искусственный, необразованный, голодный, не умеющий ничего делать, кроме “служения”, ничего не знающий, кроме канцелярских форм, он составляет какое-то гражданское духовенство, священнодействующее в судах и полициях и сосущее кровь народа тысячами ртов, жадных и нечистых”.2 За 50 лет - с 1796 по 1847 г. - численность чиновников возросла в 4 раза, а за 60 лет - с 1796 по 1857 г. - почти в 6 раз. Важно отметить, что численность населения за этот период увеличилась примерно в 2 раза. Так, в 1796 г. в Российской империи насчитывалось 36 млн. человек, а в 1851 г. - 60 млн.3 Таким образом, государственный аппарат в первой половине XIX века рос примерно в 3 раза быстрее, чем население. Армия чиновников, получая задания и оценку своей деятельности от монарха, оказывалась в положении слепых и нерассуждающих исполнителей. Подобная работа не требует ни особого профессионализма, ни заинтересованности в ней. Более того, оценка сделанная очень незначительно зависит от конечного результата. Николай I при всей своей энергии не мог проследить за ежедневной работой государственного аппарата, поэтому удовлетворялся докладами министров, отчетами ведомств и т.п. Все это приводило к хорошо знакомым по позднейшим временам вещам: припискам, грубому обману, парадности. На самом же деле все обстояло далеко не блестяще. В 1842 г., например, во всех служебных местах империи не закончено 300 тыс. дел, изложенных на 3 млн. листах бумаги.  Россией начал править не только Зимний дворец, но и бюрократия. Причем не вся, а лишь ее среднее звено, поскольку о реальном положении дел знали и о выдуманном положении дел отчитывались вовсе не министры, а столоначальники. Очень точно этот процесс охарактеризовал французский путешественник и литератор Астольф де Кюстин, побывавший в 1839 году в России: “... как это не звучит парадоксально, самодержец всероссийский часто замечает, что он вовсе не так всесилен, как говорят, и с удивлением, в котором он боится сам себе признаться, видит, что власть его имеет предел. Этот предел положен ему бюрократией - силой, страшной повсюду, потому, что злоупотребление ею именуется любовью к порядку, но особенно страшной в России. Когда видишь, как императорский абсолютизм подменяется бюрократической тиранией, содрогаешься за участь страны, где расцвела пышным цветом административная система...”1 Чиновничество, бессильное перед троном в лице своих министров, стало практически неуязвимым как сословие, самостоятельная сила. Безнаказанность и круговая порука приводили к деморализации аппарата всего общества.

    Высшей судебной инстанцией был Сенат. Александр I подписал именной указ о правах и обязанностях Сената. Указ определял положение Сената как главного хранителя законов. Формально ему предоставлялись широкие полномочия: подчеркивалась верховная власть Сената после императора (власть Сената ограничивается еди­ною властью императорского величества), подчинение Сенату в административном и судебном порядке всех присутственных мест в империи. Указ давал право Сенату “делать заме­чания” на императорские именные повеления и указы, если они противоречили действующим законам. Однако все эти “права” Сената на деле оказались декларацией. При первой же попытке Сената воспользоваться своим правом “делать замечания”  по­следовало “разъяснение”, что Сенат может делать таковые замечания на ранее изданные законы, а не на вновь издающиеся. 21 марта 1803 г. был издан указ о лишении Сената права представлять свои замечания на все впредь издаваемые законы. Впоследствии права и компетенция Сената все более и более ограни­чивались. Вошло в практику годовые отчеты министров предста­влять не в Сенат‚ а в Комитет министров, откуда они поступали к императору. Ограничивались права Сената по надзору за под­ведомственными ему учреждениями.1

    Другой важной судебной инстанцией являлось Министерство юстиции. Структура и сфера деятельности Министерства юстиции оп­ределены в Своде законов Российской империи (т. I. ч. I. ст. ст. 1618-1627). Аппарат Министерства состоял из мини­стра, его товарища, Совета (консультации), Канцелярии мини­стра и одного департамента. Министр юстиции соединял свой пост с должностью генерал-прокурора. В качестве гене­рал-прокурора он возглавлял и Верховный уголовный суд. Так, министр юстиции Д.И. Лобанов-Ростовский исполнял должность генерал-прокурора Верховного уголовного суда над декабристами (обязанности председателя этого суда исполнял в то время председатель Государственного совета П.В. Лопухин). На Министерство юстиции была возложена задача уп­равления всей системой суда и прокуратуры: назначение, перемещение, увольнение всех лиц судебного ведомства, учреж­дение и упразднение судов, надзор за их деятельностью. В1835 году было создано подчиненное министерству Училище правоведения для подготовки чиновников судебного ведом­ства.

    В дореформенном суде господствовала инквизиционная (розыскная) форма судопроизводства. Процесс проходил в глубокой тайне. Принцип письменности предполагал, что суд решает дело не на основе живого, непосредственного восприя­тия доказательств, личного ознакомления со всеми материала­ми дела, непосредственного устного допроса обвиняемого-­подсудимого, свидетелей, а опираясь на письменные материа­лы, полученные во время следствия. Да и доказательства оценивались по формальной системе. Их сила заранее опреде­лялась законом, который твердо устанавливал, что может, а что не может быть доказательством. Закон же устанавливали степень достоверности допускаемых доказательств, деля их на несовершенные и совершенные, т.е. такие‚ которые давали основание для окончательного приговора и не могли быть опровергнуты подсудимым. Но и среди них особо выделялось признание – “лутчее свидетельство всего света”.2  для получения его широко применялась пытка, формально запрещенная в 1801 году, но на практике просуществовавшая на протяжении всей первой половины ХIХ века.

    После окончания следствия дело направлялось в суд. Судебного следствия как части судебного разбира­тельства не существовало. Дело докладывал по соста­вленным “выписям” один из членов суда или секре­тарь. Как правило, свидетели и эксперты в суд не вы­зывались. Да и сам обвиняемый вызывался в суд лишь для выяснения вопроса о том, применялись ли к нему недозволенные приемы при производстве следствия. Он являлся не субъектом, а объектом процесса.

    Свод законов закрепил существовавшую еще со вре­мени “Краткого изображения процессов или судебных тяжеб” (1716 г.) систему формальных доказательств. Сохранялось деление доказательств на совершенные и несовершенные. К совершенным относились: собствен­ное признание обвиняемого, письменные доказатель­ства, признанные им; заключение медицинских эк­спертов; совпадающие показания двух свидетелей, неотведенных подсудимым. К несовершенным доказа­тельствам закон относил: внесудебное признание обви­няемого, подтвержденное свидетелями; оговор им по­сторонних лиц; повальный обыск; показания одного свидетеля; улики.

   По наиболее тяжким уголовным делам суд первой инстанции составлял “мнение” и направлял его в па­лату уголовного суда для вынесения приговора. Приго­воры не были стабильными. Весьма часто они в силу требования самого закона, а также по жалобам осуж­денных рассматривались в ревизионном порядке в вы­шестоящих судах. Лица, не освобожденные от теле­сных наказаний, могли принести жалобу лишь после исполнения приговора, предусматривавшего примене­ние телесных наказаний. В случае необоснованности жалобы жалобщика вновь подвергали телесному нака­занию или тюремному заключению.

    При недостаточном количестве улик суд не выно­сил обвинительный или оправдательный приговор, а оставлял подсудимого под подозрением. Для крестьян и мещан это могло повлечь за собой выселение в Си­бирь по приговорам местных обществ. Как свидетель­ствовала официальная статистика, по большинству уголовных дел судами принимались решения об оста­влении обвиняемых под подозрением.

    Четко выраженный классовый характер носили нормы процесса, закрепленные в разделе о судопроиз­водстве по наиболее опасным для государства престу­плениям: государственным, против веры. Такие дела должны были рассматриваться “без малейшего про­медления”. Для их рассмотрения по указу царя могли создаваться особые верховные уголовные суды, состав которых персонально определялся также царем. Такой верховный уголовный суд судил, в част­ности, декабристов под прямым контролем импера­тора.

    Особый порядок существовал для рассмотрения дел крестьян, выступавших против своих помещиков и оказывавших сопротивление присланным для их усми­рения воинским командам. Их судил военный суд. Приговор такого суда после утверждения губернато­ром или министром внутренних дел приводился в ис­полнение немедленно.

Суд над государственными крестьяна­ми в уезде по уголовным и гражданским делам осуществляла нижняя расправа во главе с назначаемым властями чиновником. Палаты уголовного и гражданского суда в губерниях являлись судами второй инстанции по делам всех сословий. Палата граж­данского суда, кроме того, выполняла и нотариальные функции, в частности по оформлению документов - крепостей, удостове­ряющих право собственности на недвижимое имущество, в том числе и на землю.

    Дела о “маловажных преступлениях” (мелкие кражи до 20 руб., легкие побои, пьянство и др.) реша­лись в сокращенном порядке полицейскими чиновни­ками.

    Свод предоставлял помещикам право производить “расправу по маловажным преступлениям, учиненным помещичьими крестьянами”.1

    Резкой критике подвергали российскую судебную систему революционные демократы (А.Н. Радищев, декабристы, А.И. Герцен, Н.П. Огарев) и революционеры-разночинцы И даже отъявленные реакционеры не могли не признать необходимость ее реформы.

    История подготовки судебной реформы уходит своими корнями в первую половину ХIХ века. В

1803 году М.М. Спе­ранский предложил широкую программу усовершенствования судебной системы России, получившую дальнейшее развитие во “Введении к Уложению государственных законов” 1809 года. В 1821 и 1826 годах он возвращался к проектам судебных преобразований, которые поддержал В.П. Кочубей. В 1836 году II отделение императорской канцелярии и Министерство юстиции разработали новые проекты законов о судоустройстве и судопроизводстве, основанные на принципах, предложенных еще в 1827 году статс-секретарем М.А. Балугьянским, но и они не были утверждены. В 1857 году II отделение и Министерство юстиции представили проект улучшения следствен­ной части, этому же был посвящен доклад Д.Н. Блудова, составленный в 1844 году. Все эти документы в случае их принятия могли бы существенно улучшить судебную систему России, но, поскольку они, пусть и весьма робко, проводили  некоторые буржуазные принципы, правительство их отвергло.

    Хотя судебная реформа, казалось бы, затрагивала лишь специфическую часть государственного механизма и всей политической системы, было очевидно, что ее нельзя провести изолированно, без решения коренных вопросов общественной жизни, в первую очередь крестьянского. Именно поэтому остались без последствий все начинания, проводимые при Николае I, и именно поэтому с восшествием на престол его сына, когда возникли идеи крестьянской реформы, разверну­лись практические работы и по реформе судебной. Если судебную реформу нельзя было провести без раскрепощения крестьян, то и это раскрепощение в свою очередь требовало, по мнению даже самих помещиков, преобразования судебной системы хотя бы уже потому, что освобожденные крестьяне выходили из-под юрисдикции их бывших владельцев.1 

Глава II. Развитие судебной системы во второй половине XIX

века

    Подготовка судебной реформы началась осенью 1861 г., на высшей точке демократического подъема в стране, и завершилась к осени 1862 г. Но лишь 20 ноября 1864 г. Александр II утвердил новые Судебные уставы. Они вводили вместо феодальных сословных судов цивилизованные судебные учреждения, общие для лиц всех сословий с одним и тем же порядком судопроизводства.1

    Отныне впервые в России утверждались четыре краеугольных принципа современного права: независимость суда от администрации, несменяемость судей, гласность и состязательность судопроизводства. Значительно демократизировался судеб­ный аппарат. В уголовных судах был введен институт присяжных заседателей из населения, избираемых на основе умеренного имущественного ценза (не менее 100 десятин земли или любая другая недвижимость в 2000 руб. в столицах и 1000 руб. в губернских городах). Для каждого дела назначались по жребию 12 присяжных, которые решали, виновен ли подсудимый или нет, после чего суд освобождал невиновного и определял меру наказания виновному. Для юридической помощи нуждающимся и для защиты обвиняемых был создан институт адвокатов (присяжных поверенных), а предварительное следствие по уго­ловным делам, ранее находившееся в руках полиции, теперь перешло к судебным следователям. Присяжные поверенные и судебные следователи должны были иметь высшее юридическое образование, а первые, кроме того, еще пятилетний стаж судебной практики.

    Количество судебных инстанций по Уставам 1864 г. было сокращено, а их компетенция строго разграничена. Созданы были три типа судов: мировой суд, окружной суд и судебная палата. Мировые судьи избирались уездными земскими собраниями или городскими думами на основе высокого имущественном ценза (не менее 400 десятин земли или другая недвижимость на сумму не ниже 15000 руб.), а члены окружных судов и судебных палат назначались царем.

    Мировой суд (в составе одного человека - мирового судьи) рассматривал в упрощенном порядке судопроизводства мелкие проступки и гражданские иски. Решение мирового судьи могло быть обжаловано на уездном съезде мировых судей.1

    Окружной суд (в составе председателя и двух членов) действовал в каждом судебном округе, равном одной губернии. В аппарат окружного суда входили прокурор и его товарищи (т.е. помощники), судебные следователи, привлекались адвокаты. Окружному суду были подсудны все гражданские и почти все (за исключением особо важных) уголовные дела. Решения, принятые окружным судом с участием присяжных заседателей, считались окончательными и не подлежали обжалованию по существу, их можно было обжаловать только в кассационном порядке (т.е. при нарушении законности в производстве дела). Решения же окружного суда, принятые без участия присяжных заседателей, обжаловались в судебной палате. Без присяжных рассматривались такие дела, по которым обвиняемому не угрожало лишение или ограничение гражданских прав.

    Судебная палата (в составе четырех членов и трех сословных представителей: предводителя дворянства, городского головы и волостного старшины) учреждалась одна на несколько губерний. Ее аппарат был аналогичен аппарату окружном суда (прокурор, его товарищи, судебные следователи. адвокаты), только больших размеров. Судебная палата рассматривала особо важные уголовные и почти все (кроме наиболее важных) политические дела. Ее решения считались окончательными и могли быть обжалованы только в кассационном порядке.

    Наиболее важные политические дела должен был рас­сматривать Верховный уголовный суд, который не функционировал постоянно, а назначался в исключительных случаях по высочай­шему повелению. Таких случаев в ХIХ в. оказалось всего два, и оба они были связаны с покушениями на Александра II – в 1866 г. (дело Д.В. Каракозова) и 1879 г. (дело А.Х. Соловьева). Единой кассационной инстанцией для всех судов империи являлся Сенат - с двумя департаментами: уголовным и граж­данским. Он мог отменить решение любого суда (кроме Верховного уголовного), после чего дело возвращалось на вторичное рассмотрение том же или другого суда.2 Судебная реформа была завершена уже после том, как демократический подъем схлынул. Поэтому царизм счел возмож­ным и здесь ограничить буржуазное начало, а в следующие годы еще больше ущемил его. Так, сразу была нарушена бессословность суда, поскольку сохранились особые суды для крестьян (волостной суд) и духовенства (консистория). Остался ведомственный суд и для военных. Закон 1871 г. передал дознания по политическим делам жандармерии. В 1872 г. были изъяты из ведения судебных палат и переданы в специально учрежденное Особое присутствие Правительствующего сената (ОППС) все крупные политические дела, а в 1878 г. часть этих дел (о “сопротивлении властям”) отошла к военным судам.

    Очень условной оказалась несменяемость судей, сохранились инквизиторские приемы следствия, произвол, продажность и волокита в судах. Хотя в 1863 г. были отменены телесные наказания шпицрутенами, кнутами, клеймением и т.д., сох­ранилась, как тогда говорили, “привилегия быть секомыми” розгами для крестьян (по решениям волостных судов) а также для ссыльных, каторжных и штрафных солдат. Примером волокиты в пореформенном суде может служить дело с иском горнозаводских рабочих против уральского промышленника Стро­ганова, которое тянулось 51 год (с 1862 по 1913).

    Даже территориально судебная реформа (впрочем, как и другие реформы 1861-1874 гг.) была ограничена. Новые судебные уставы вводились только в 44 губерниях империи из 82. На Белоруссию, Сибирь, Среднюю Азию, северные и северо-восточные окраины Европейской России они не распространялись.

    Тем не менее судебная реформа 1864 г. явилась самым крупным в истории России шагом к правовому государству. Все ее принципы и учреждения (особенно два самых демократических ее института - суд присяжных и адвокатура), несмотря на ограничения и даже притеснения со стороны царизма, содейство­вали развитию в стране цивилизованных норм законности и правосудия. Присяжные заседатели, вопреки надеждам и прямому давлению властей, выносили иногда вызывающе независимые приговоры, оправдав, например, в 1878 г. Веру Засулич, а в 1885 г. - морозовских ткачей. Что касается российской адвокатуры, то она сумела поставить себя - и юридически, и даже политически - на необычайную для самодержавной страны высоту. К 1917 г. в России было 16,5 тыс. адвокатов, т.е. на душу населения больше, чем в СССР 1977 г. (как мы тогда говорили, в государстве “развитого социализма”). Главное же, русские дореволюционные адвокаты завоевали национальное и мировое признание своей самоуправляющейся корпорации (присяжных поверенных), выдвинув созвездие первоклассных юридических талантов и политических бойцов. Имена В.Д. Спасовича и Ф.Н. Плевако, Д.В. Стасова и Н.П. Карабчевского, П.А. Александрова и СА. Андреевского, В.И. Танеева и К.И. Урусова и многие другие были известны всей стране и далеко за ее пределами, а длинный ряд выигранных ими в борьбе за право и правду судебных процессов вызвал общероссийский и мировой резонанс. Сегодняшняя Россия о столь сильной и авторитетной адвокатуре, какую терпел при себе царизм, к сожалению, пока еще может только мечтать.1

    За проведением судебной реформы, последовал откат назад, получивший название “судебной контрреформы”. Основная причина судебной контрреформы заключалась в том, что новый суд вошел в вопиющее противоречие с самодержавно-чиновничьим строем России, крепостнически­ми порядками, только в самом общем виде поколебленными другими реформами, в частности отменой крепостного права. Применение судебных уставов, в первую очередь на политичес­ких процессах революционного народничества 70-х годов, показало царизму, что новый суд непригоден для борьбы с революцией, - положения о несменяемости и независимости судей, суде присяжных, независимой от администрации адвокатуре, гласности, состязательности судопроизводства праве на защи­ту, наконец, выборном мировом суде только расшатывают устои самодержавия

    Необходимо отметить одну отличительную особенность судебной контрреформы: началась она в период, когда другие буржуазные реформы еще не были завершены, была проведена не одноразовым законом, а рядом отдельных нормативных актов‚ под видом “временных мер”, которые должны были скрыть отказ от судебных уставов. Судебная реформа пользо­валась широкой поддержкой самых разнообразных кругов российского общества. Поэтому царизм не мог без соответствующей обработки общественного мнения исключить из нового законодательства наиболее прогрессивные институты. Задачу идеологической подготовки судебной контрреформы выполнила реакционная охранительная печать во главе с M.Н. Катковым, обосновывавшая все, что угодно было Александру III. Катков, до начала 70-х годов бывший сторонником новых судебных порядков, становится ярым их противником. То же можно сказать и о К.П. Победоносцеве - одном из отцов реформы, сильно “поправевшем” после ее принятия. Именно он в 1885 году представил императору развернутую программу контрреформы.

    Убийство Александра  II не подтолкнуло революцию, как рассчитывали народники, а, наоборот, привело к усилению реакции, отразившейся и на контрреформах. Программа судебной контрреформы была сформулирована в докладах и пред­ставлениях министра юстиции К.И. Палена, министра внутренних дел Д.А. Толстого и К.П. Победоносцева и сводилась:

1)  к ликвидации независимости суда, несменяемости судей; 2)         к ограничению и ликвидации гласности; 3) к ограничению состязательности и права на защиту; 4) к сужению сферы деятельности суда присяжных и соответственно расширению суда с сословными представителями; 5) к ликвидации мировой юстиции и сосредоточению дел, подсудных мировым судам, в руках местных административных органов - земских начальников.1

    Судебная контрреформа: а) существенно изменила порядок расследования и судебного рассмотрения политических пре­ступлений и ограничила права подсудимых; б) ограничила и частично отменила такие демократические институты, как независимость и несменяемость судей, гласность и состязатель­ность судопроизводства, рассмотрение уголовных дел с участи­ем присяжных заседателей и право подсудимого на защиту; в) почти упразднила мировую юстицию, осуществила слияние в низшем звене административной власти с властью судебной.

    Изменение установленного судебными уставами порядка расследования политических преступлений реализовано было законом 19 мая 1871 г. Принятый по настоянию шефа жандармов,

всесильного временщика П.А. Шувалова, он передал расследование политических преступлений чинам корпуса жан­дармов, что принципиально противоречило судебным уставами открывало широкий простор для произвола, расправы со всеми неугодными элементами. Важным положением закона было разрешение жандармским властям, при недостаточности улик для передачи дела в суд, применять меры администра­тивного воздействия. Этот закон положил начало законода­тельному наступлению на судебную реформу.

    Существенные изменения в судебные уставы внес закон 7 июня 1872 г. Он установил, что основная масса дел о госу­дарственных преступлениях подлежит рассмотрению не судебных палат с сословными представителями (как это пре­дусматривалось судебными уставами), а Особого присутствия Правительствующего сената с сословными представителями. И члены Особого присутствия, и сословные представители назначались ежегодно указами царя. С принятием закона 7 июня 1872 г., исключившего государственные преступления из общей системы уголовно наказуемых деяний, Особое присутствие Правительствующего сената становится единственным судом, где рассматриваются дела о государственных преступлениях. В вопросах подсудности, в процессуальных формах рассмотре­ния дела об этих преступлениях были поставлены в исключительное положение, обеспечивавшее царизму безотказную репрессию.

    Еще одно направление судебной контрреформы - пере­смотр основных демократических принципов судебных уставов (независимость судебной власти, несменяемость судей, глас­ность судопроизводства, рассмотрение уголовных дел с участи­ем присяжных заседателей). Сильнейший удар по принципу независимости суда нанесло Положение 14 августа 1881 г. В местностях, объявленных на положении усиленной или чрезвычайной охраны, судебные органы всецело были подчинены администрации, а судебная ответственность заменяется ответственностью административной. Положение осуществило широкое вторжение административной власти в деятельность судов, предоставило администрации рассматривать дела, кото­рые н соответствии с судебными уставами подлежали исключительной компетенции судов.

    Другой нормативный акт, направленный против независи­мости суда - закон о земских начальниках 12 июля 1889 г. Он упразднил мировую юстицию, ввел судебно-административные установления, соединившие в одном лице судебную и административную власть. Введение института земских начальни­ков означало отказ от одного из краеугольных камней судебной реформы - принципа отделения судебных органов от органов административных.

    Наряду с независимостью судебной власти ожесточенным нападкам со стороны реакционной печати и высших должност­ных лиц подвергся и принцип несменяемости судей. Катков назвал несменяемость судей “самодержавием в российском самодержавии” и требовал ее полного уничтожения. Эти требования отвечали намерениям правительства Алексан­дра III. Закон 20 мая 1885 г., учредивший так называемое высшее дисциплинарное присутствие Сената, которое получило право смещения и перемещения судей, фактически покончил с несменяемостью.

    Составная часть судебной контрреформы - дальнейшее ограничение компетенции суда присяжных. Закон 9 мая 1878 г., изъявший из подсудности присяжных заседателей ряд категорий дел, не удовлетворил реакционное окружение Алексан­дра III. Прежде всего, его не устраивал “временный” характер как этого закона, так и закона 5 апреля 1879 г., “Положения об охране” 1881 года и др. Настаивала реакция и на дальнейшем расширении подсудности судебных палат с сословными представителями и соответствующем ограничении суда присяжных заседателей. Следствием этого был закон 7 июля 1889 г. “Об изменении порядка производства дел по некоторым преступле­ниям, подлежащим ведению судебных мест с участием присяжных заседателей”. Закон осуществил широкомасштабное наступление на суд присяжных, изъяв из его подсудности весьма обширный круг уголовных дел, и тем самым завершил судебную контрреформу в части, касающейся общих судебных установлении и основных демократических принципов уго­ловного судопроизводства.

    Финал судебной контрреформы - ликвидация в 1889 году мировой юстиции, которая нередко вставала на защиту трудящихся, и создание новой системы судов – земских начальников, наделенных не только судебными, но и адми­нистративными прерогативами в отношении крестьян, городс­ких судей и уездных членов окружного суда. Закон 12 июля 1889 г. вернулся к множественности судебных учреждений, отступив от принципа бессословной организации судебных органов и бессословной подсудности, установленных судебны­ми уставами. Земскими начальниками могли быть только дворяне, председательствовали в уездных съездах (второй инстанции для земских начальников) уездные предводители дворянства. Сокращение мировых судов, институт земских начальников - важные составные части судебной контррефор­мы и одновременно контрреформы земской. Эти мероприятия, коренным образом изменявшие природу судебных уставов, были призваны стать эффективным средством борьбы с растущим революционным движением в стране. Однако никакого упрочения положения самодержавия судебная контрреформа не дала, она не остановила революционное движение, особенно усилившееся в начале ХХ века.1