«Сравнительный анализ политического устройства и социально-экономического положения Московского царства и Великого княжества Литовского»

В период правления Ольгерда формируется основная территория Великого княжества Литовского и Русского и определяются сферы его влияния. Оформляется и стру­ктура этого государства, сохранившаяся в принципе и при ближайших преемниках Ольгерда. Великое княжество Литовское сложилось как федера­ция отдельных земель и княжеств. Степень их зависимо­сти от центральной власти была различна. Формы этой зависимости, сложившиеся исторически (это во многом определялось обстоятельствами вхождения тех или иных земель в Великое княжество), в большей или меньшей степени обеспечивали местному боярству и городам, а иногда и представителям старых княжеских династий значительную внутреннюю автономию и, как правило, неприкосновенность социально-экономических и полити­ческих структур, сложившихся в предшествующий пери­од.1

    Уже при Миндовге существовал институт вассалите­та - в тот период уделы сохраняли потомки литовских племенных князей (хотя именно эта категория знати неред­ко подвергалась репрессиям) и некоторые Рюриковичи. Кроме того, часть литовской знати, в том числе и род­ственники Миндовга, взамен владений на жмудских и ли­товских землях получили власть над отдельными русскими городами. К числу таких крупных княжеств, сохрани­вших зависимость от великого князя, можно отнести Новогрудское княжение Войшана. При Гедимине и Оль­герде продолжается вытеснение с княжеских престолов Руси потомков прежних династий (в том числе и дальних родственников самих литовских великих князей). В прав­ление Ольгерда в большинстве подвластных ему восточ­нославянских княжеств сидят православные Гедиминови­чи, преимущественно его сыновья (Андрей Полоцкий, Владимир Киевский, Дмитрий Брянский, Константин Че­рниговский). Их уделы отец, как правило, не трогает, зато племянников (особенно волынских) бесцеремонно
перемещает из одного княжества в другое, отнюдь не собираясь гарантировать им “вотчинные пра­ва”. Фактически князья-вассалы являются наместниками великого князя. Но сохранение княжения, позволявшее найти место в политической структуре государства для многочисленных представителей разросшейся династии Гедиминовичей, не затрагивало интересы местных феодалов, гарантировало им неприкосновенность “старин­ы”. Договор, “ряд”, заключаемый с наиболее влиятель­ной частью населения вновь присоединенных земель, определял их отношения с верховной властью на протя­жении нескольких веков. В ХV и в начале XVI в. эти отношения великие князья оформят специальными гра­мотами, привилегиями, пожалованными Полоцкой, Витебской, Смоленской, Киевской, Волынской землям. Бо­яре, высшее духовенство. горожане этих земель сохрани­ли значительное влияние на местные дела. 

    Держава Гедимина по своей административной струк­туре напоминала свою историческую предшественни­цу - Киевскую Русь времен первых Рюриковичей. Ее правитель не ставил своей целью жесткую централиза­цию. Более тесный контроль великий князь осуществлял над своим доменом - землями коренной Литвы и Жмуди, старым ядром державы. включавшим также Черную Русь, Завилейскую Литву. Многие земли, признавшие его власть, со­хранили свои “старины”, прежний порядок управления. Фактически сменялись лишь правители: место большин­ства здешних Рюриковичей (удержались они лишь в мел­ких уделах) заняли, как правило, родственники Гедимина. Некоторые из них, как и пришедшие с ними дружинники-литовцы, приняли православие, что способствовало их сближению с местным населением и довольно быстрой культурной ассимиляции. Князья-наместники уплачивали дань великому князю; по-видимому, для местных жи­телей это вполне компенсировалось защитой от инозем­ных нападений, обеспечением стабильности на всей тер­ритории огромного государства, что создавало благо­приятные условия для развития внутреннего рынка, торговых связей с другими странами. При Гедимине столицей Великого княжества становится Вильно (совре­менный Вильнюс). Важную роль в жизни этого города, возникшего на землях коренной Литвы, играл так назы­ваемый “русский город” - кварталы, населенные православными ремесленниками, торговцами. Но уже при Ге­димине появляются в Вильно и два первых католических монастыря, приток населения с запада, в том числе из Прибалтики, Польши, Германии, довольно быстро пре­вращает литовскую столицу в многонациональный город многих культур и традиций, мирно уживавшихся друг с другом. Однако долгое время именно восточнославянс­кая культура определяла лицо этого города.1

    При включении новых земель в состав Великого княжества Литовского не про­исходило существенного перераспределения и ломки форм собственности, которые характеризуют, например, централизаторскую политику московского правительст­ва. Именно поэтому установление власти Великого кня­жества Литовского, как правило, проходило без особых потрясений. Великий князь присваивал часть феодальной ренты, положенную ему как сюзерену (дань взималась с княжеств и земель, сохранявших своих правителей или управлявшихся непосредственно его наместниками).

    По социальной структуре населения Великое княжест­во Литовское фактически не отличалось от Северо-восточной Руси. Высший слой феодалов и здесь составляли князья. Этот титул, кроме измельчавших Рюриковичей, усвоили и члены рода Гедиминовичей и некоторые другие видные семьи балтского происхождения, а также отдель­ные потомки осевшей в Великом княжестве татарской знати. Основная масса литовских и западнорусских служилых людей-землевладельцев именовалась боярами. Здесь, в отличие от северо-востока Руси, этот древне­русский термин “девальвировался”, обозначая не выс­шую группу чинов великокняжеского двора, а всех служи­вших государю лиц благородного происхождения. С ХVI в. для этой группы под влиянием Польши утверждается наименование бояр-шляхты, а затем просто шляхты (тог­да же “путными” и “панцирными” боярами стали назы­вать крестьян, обязанных ходить на войну в отрядах отдельных феодалов). Бояре имелись и в удельных княже­ствах. Для обозначения этой группы населения существо­вали и некоторые локальные термины (например, “земя­не”). Права боярства определялись обычаем, условиями пожалования земель. Общегосударственные органы пред­ставительства боярства, по-видимому, отсутствовали, но в отдельных землях местные фе­одалы активно участвовали в управлении. С конца XIV в., после унии Великого княжества и Польши (1387 г.) на литовские и русские земли постепенно проникают польские нормы государственного и административного устройства, в частности окончательно оформляется вели­кокняжеский совет - рада панов (состояла из высших чинов государства - воевод, наместников земель и др.; в ее состав входили также некоторые родственники вели кого князя - удельные князья и католический епископ). Рада осуществляла верховную государственную власть в отсутствие великого князя. Привилеями 1492 и 1506 гг. великие князья обещают без согласия рады не решать важных вопросов внешней и внутренней политики. Рада являлась органом крупных феодалов (как и существова­вшая при московском великом князе Боярская дума). На протяжении всего ХV в. в составе этого высшего правительственного органа резко преобладала литовская знать, т.е. представители той части феодалов, которые в силу своего католического вероисповедания согласно несколь­ким привилеям великих князей (1387, 1414 и др.) получили ряд новых прав, первоначально недоступных остальным феодалам Великого княжества. Окончательное уравнение в правах феодалов всех христианских вероисповеданий произойдет лишь в середине ХVI в. Однако с середины ХV в. привилегии православного боярства постепенно также расширяются, и уже в начале ХVI в. некоторые представи­тели восточнославянской знати занимают высшие должности в администрации и участвуют в деятельности рады.

    Горожане, “местичи” (мещане) составляли довольно многочисленную и влиятельную группу населения, осо­бенно в таких городах, как Полоцк, Витебск, Киев, Виль­но. Столица Великого княжества Литовского и Русского вскоре после крещения Литвы в католичество получила привилей на самоуправление по западноевропейскому об­разцу, закреплявший сословные права горожан и приви­легии их общины. В других городах, как уже действовали старинные традиционные нормы самоуправ­ления, и лишь с конца ХV и в ХVI в. они постепенно также заменяются магдебургским правом. “Местичи” противопоставлялись крестьянству, волостному населе­нию. Многие горожане были особыми привилегиями освобождены от различных работ, традиционно исполня­емых волостью, в пользу великого князя. В некоторых землях (особенно на востоке и на юге государства) горо­жане исполняли и некоторые повинности по укреплению городов (хотя, например, грамота киевлянам специально оговаривала: “а города им не рубити”. Не вдаваясь в подробности, можно констатировать, что в городском строе Великого княжества вплоть до введения магдебургского права, т.е. фактически (за исключением Виль­но и Трок) до конца ХV - начала ХVI в., при всем многообразии индивидуальных черт нет принципиальных отличий от городов Северо-восточной Руси.

    Разумеется, и здесь подавляющее большинство насе­ления составляло крестьянство – “люди”, “мужи”. До конца ХV в. на основной территории Великого княжества в целом преобладала натуральная рента - характерные и для Киевской Руси даннические отношения между кре­стьянином и феодалом. Основной единицей государст­венного обложения оставалась волость, в восточной ча­сти Великого княжества Литовского и Русского (в том числе в Полоцкой и Витебской землях) нередко сохраня­вшая автономию и самоуправление (ряд волостей управ­лялся вплоть до ХVI в. не великокняжескими намест­никами, а выборными «старцами», отвечавшими за уп­лату дани). Основной рабочей силой в хозяйстве феодала, как и в прежние времена, оставалась челядь – “люди невольные”, “паробки”, лишь в конце ХVI в. слившиеся с крестьянством (аналогичные московским холопам). В зависимости от своих основных обязанностей крестья­не делились на людей “тяглые” (обязанных нести бар­щину) и “данных” (оброчных), вносивших медовую, де­нежную или другую дань. Наряду с основными суще­ствовали и некоторые дополнительные повинности волостного населения: обязанности чинить мосты, до­роги, давать подводы посланцам великого князя и др.

    Большинство крестьян сохраняли личную свободу, однако имелись и люди “непохожие”, “отчинные”, уже в середине ХV в. находившиеся в зависимости от фе­одалов и, как правило, исполнявшие также отработочные повинности. С конца XIV в. быстрый рост церковного(католического) и светского феодального землевладения сопровождался расширением вотчинных прав феодалов, а в 1447 г. королем Казимиром Ягайловичем всему бояр­ству Великого княжества был пожалован привилей, за­крепивший за ним право вотчинного суда. Акт 1447 г. часто считают началом юридического закрепощения кре­стьянства (хотя вопрос этот очень сложен и дискуссионен из-за недостатка источников по предшествующему пери­оду). Кстати, завершится этот процесс примерно тогда же, когда и в Россия, в конце ХVI в., когда свод законов Великого княжества Литовского - Статут 1588 г. закре­пит принцип “земской давности”, в соответствия с кото­рым свободный крестьянин, прожив в имении 10 лет, превращался в крепостного. Впрочем, в отличие от Мо­сковской Руси, здесь так и не будет установлен бессроч­ный сыск беглых (феодал по тому же Статуту 1588 г. сохранял такое право лишь в течение 10 лет). В ХV в. по уровню развития феодальных отношений собственно ли­товские земли уже мало отличаются от восточнославянс­ких, а впоследствии именно на западе Великого княжест­ва (т.е. на территории, раньше всего включившейся в хлебную торговлю с Западной Европой) начнется ак­тивное распространение барщины.

    Московская тенденция заключалась в усилении власти великого князя. Это затронуло прежде всего сам московский княжеский род. Большинство владений менее значимых князей в XIV веке было конфисковано Василием II, и эти князья при­знали великого князя как своего суверена. Некоторые из князей иных ветвей дома Рюрика, равно как и многие литовско-русские князья дома Гедимина стали служить великому князю московско­му и в конце концов смещались с московскими боярами. Велико­му князю помогала как в законотворчестве, так и в администра­ции боярская дума (государственный совет), но дума не имела сама четко определенных властных полномочий. Во многих случа­ях великий князь использовал дьяков (государственных секрета­рей) и своих людей вместо бояр. Они назначались великим кня­зем из числа простолюдинов и были полностью зависимы от него.

    В качестве бывшего вассала монгольского хана и его фактичес­ком наследника в высшей власти над Москвой великие князья приняли на себя функции ханской власти в сфере налогообложе­ния и военной администрации. Как Дмитрий Донской, так и его сын Василий 1 использовали систему воинской повинности соот­ветственно в 1380 и 1396 гг. При Василии II не было какой-либо всеобщей воинской повинности; оп зависел от малого, но хорошо обученного количества стражников - двора, сравнимого с мон­гольской “ордой”. Однако великий князь московский никогда не оставлял своего права всеобщем набора войска, и эта система была возрождена при наследниках Василия II, в особенности при его правнуке Иване IV.1

    Для администрирования и осуществления судебной власти на местах великий князь полагался на своих наместников и волосте­лей. Они не получали жалования из казны великого князя, а дол­жны были “кормить себя” на данной территории (система кормле­ния) - т.е. они получали содержание от местном населения и оставляли себе долю гонораров от судопроизводства и часть налогов, полученных с данного района.

    Старорусский институт вече (городское собрание) был расша­тан монгольскими ханами с помощью русских князей и прекратил существование за исключением случаев нападения врагов или иных экстремальных ситуаций.

    “Сословия народные по-преж­нему были высшее, среднее и низшее. К первому относи­лись мужи княжие или те особы, которые составляли кня­жеский совет и занимали почетные места в управлении. Они имели звания бояр, первостепенных сановников, воевод, предводителей войска, наместников, областных пра­вителей и тиунов, или судей. К среднему классу принадле­жали владельцы поземельные, под именем детей боярских, люди градские, граждане, гости; они имели свою собствен­ность недвижимую. В низшем классе состояли черные люди и смерды (крестьяне), не имевшие ни земли, ни собствен­ных домов, однако лично свободные; наконец, холопы, крепостные люди: это были пленники или несостоятельные должники, и давшие себя в кабалу. Все вообще сосло­вия вполне зависели от своего государя и были обязаны ему безотчетным повиновением. Одни бояре могли переходить от князя к князю, но в таком случае теряли свои по­местья. Монголы не имели прямого влияния на развитие гражданских понятий наших, ибо не могли передать нам ничего нового. Заметно, однако, что при них власть князей в отношении к подданным усилилась более прежнего: до монголов неоднократно встречаются веча, или народные собрания в Ростове, Владимире, Киеве; при монголах веча везде замолкли, исключая Новгород и Псков. Все стало по­корствовать без всякого условия великому князю: в нем од­ном видели избавителя от тяжкого рабства; ему готовы бы­ли жертвовать и имуществом и жизнию”.1

    В отличие от роста авторитарного и централизованного режи­ма в Московии, правительство Великого княжества Литовского опиралось на принципы федерации и конституционных прав. После первого договора об объединении между Польшей и Литвой (1385 г.) конституция Литвы была пересмотрена сообразно с польским образцом. Великий князь назначался советом знати, из­вестным как панская рада, соответствовавшим боярской думе Московии, но обладавшим большей властью. В Польше парал­лельно с этим аристократическим органом возникла ассамблея представителей провинциального мелкопоместного дворянства, посольская изба (палата представителей). Вместе оба органа соста­вили сейм (парламент). Парламент контролировал польский бюд­жет, включая расходы на армию. Без санкции парламента король не мог принимать важные решения в сфере государственных дел. Схожие институты постепенно возникли также в Великом княже­стве Литовском. Великое княжество было не централизованным государством, а свободной федерацией “земель” и княжеств. Каждая земля обладала значительной автономией, гарантированной привилеями (специальной хартией). В местных, равно как и в федеральных делах, аристократии принадлежала ведущая роль.2 

    Тем не менее при всех возможных региональных осо­бенностях и отчетливо проявившейся в государстве Геди­миновичей в ХV в. тенденции к расширению привилегий феодалов и ослаблению их зависимости от верховной власти, что непосредственно отразилось на положении крестьянства, в социально-экономическом строе Мо­сковской и Литовской Руси мы не видим существенных и принципиальных различий, препятствующих их даль­нейшему сближению. Различия заметны скорее в полити­ческой, идеологической области. Наиболее отчетливо это проявилось в положении православной церкви.

    Несмотря на покровительство Гедиминовичей русско­му духовенству, положение православных иерархов в их владениях было принципиально иным, чем в Северо-восточной Руси. Под властью московских князей право­славие пользовалось всеми привилегиями господствующей религии. Права церкви были подтверждены ханс­кими ярлыками, ее земельные владения росли, она играла важную роль в политической жизни. В Великом княжест­ве Литовском влияние митрополита и епископов ограни­чивалось необходимостью мириться с существованием сперва официального язычества, а затем и католической церкви, в 1387 г. завоевавшей статус господствующей. Это, кстати, способствовало демократизации местной це­рковной жизни, в том числе возникновению православ­ных братств, объединений горожан, ограничивавших власть духовенства в церкви, облегчало проникновение идей Возрождения (ярчайшим примером может служить деятельность в начале ХVI в. восточнославянского перво­печатника Франциска Скорины). Но церковь как обще­ственный институт явно предпочитала почтительное послушание московских князей небрежному покровительст­ву Гедиминовичей. Отдельные иерархи, поставленные по воле литовских государей, отражали в своей деятельно­сти их волю, искали в сближении с католицизмом средст­ва усилить свое влияние, поддерживая планы унии церк­вей. Но в целом именно православная церковь, особенно на территории Северо-восточной Руси, по-видимому, стала силой, наиболее активно препятствующей реализации литовских объединительных планов. Именно православная церковь видела в литовских князьях (сперва язычниках, затем католиках) своих идейных противни­ков. Преодолеть ее нередко скрытое, но мощное сопроти­вление могло бы только официальное крещение Литвы в православие. При Ольгерде такой шанс еще сохранялся. Несмотря на неудачи в прямых столкновениях с Моск­вой, великий князь не отказался от своих замыслов, но вынужден был отложить их до лучших времен, отражая натиск Ордена.1

    В конце ХV - начале ХVI в. в Восточной Европе довольно четко разграничиваются сферы влияния между литовским и московским объединительными цент­рами. Нарастающие различия в cтрое этих государств и, в частности, более привилегированное положение жителей Великого княжества, и в первую очередь - местных феодалов по сравнению с феодалами Московской Руси, отнюдь не способствуют широкой популярности среди
них “московской” программы объединения. Отсюда ре­шительное нежелание признать власть московского госу­даря, тот “государственный патриотизм”, за который их
почему-то упрекают современные историки. В конечном счете выдвинутая н конце ХV - начале ХVI в. московс­кими князьями программа “воссоединения” представля­ла собой политическую химеру, призванную обосновать аннексию пограничных земель Великого княжества. Си­туация изменится в ХVII в., в связи с обострением в Речи Посполитой религиозных противоречий в период контр­ реформации.   

    Тогда Украина, где этот процесс будет осложнен национальными противоречиями в результате ее колонизации польской шляхтой, в ходе восстания Хме­льницкого после долгих колебаний все же признает сюзе­ренитет московского государя (безуспешно пытаясь со­
хранить реальную автономию). В Белоруссии и Литве, как покажет ход русско-польской войны середины ХVII в., власть царизма, установленная ненадолго, будет сброше­на - так отторгает здоровый организм чужеродное тело. И лишь в конце ХVIII в. “железом и кровью” присоединены будут белорусские и литовские земли к Российской империи.

    Причины непопулярности в Великом княжестве “объ­единительной” политики царизма, а прежде - московс­кого великокняжеского правительства понятны: наиболее влиятельную часть местного населения (бояр-шляхту и горожан) сложившийся в этом государстве строй устра­ивал больше, чем централизаторская политика российс­ких государей. (Характерно, что через год после вступле­ния в Смоленск Василия Ивановича в городе был рас­крыт заговор с целью восстановления власти короля Сигизмунда I, в котором участвовал и местный архиепи­скоп, за год до этого приветствовавший “православного государя”). Сложнее понять другое: почему объедини­тельная программа Великого княжества не нашла успеха во Владимирской Руси?

    Прежде всего, мы должны констатировать, что пози­ция княжеств северо-востока по отношению к Великому княжеству не была однозначной. Там, несомненно, суще­ствовали две сильные партии - пролитовская (господст­вовавшая в Твери и довольно сильная в Новгороде и Пскове) и промосковская. Фактически единственным последовательно “антилитовским” княжеством этого ре­гиона было Московское, добившееся лидерства и в случае победы Гедиминовичей терявшее гораздо больше, чем все остальные. Московские князья, как мы видели, в неко­торые периоды сотрудничали с Великим княжеством Ли­товским и Русским, однако в конечном итоге они, как любой претендент на власть в Северо-восточной Руси, были заинтересованы в устранении его влияния в своем регионе влияния, способного свести на нет роль мест­ного лидера. Аналогичную позицию занимало боярство, связавшее себя с этим политическим центром. Что осо­бенно важно, фактически именно Москву поддерживала и православная церковь, что определило довольно устой­чивую (за редкими исключениями) оппозицию иерархии политике Гедиминовичей. В Московском княжестве их объединительная программа встретила сильного сопер­ника, и ее реализация натолкнулась на непреодолимые препятствия (хотя власть Гедиминовичей, гораздо менее обременительная, чем московская, устроила бы многих, в том числе и последних удельных князей, именно в Вели­ком княжестве искавших убежища).

    Московская Русь в ХIV в. оказалась неспособной поме­шать успехам Гедиминовичей на западе и юге Руси; но ее сил было достаточно для того, чтобы воспрепятствовать завершению объединения русских земель вокруг Вильно. Для того чтобы выстоять в этой борьбе, от московских князей, однако, требовалось напряжение всех сил. В отли­чие от правителей Великого княжества потомки Калиты проводили достаточно “жесткую” политику: репрессии, а не льготы и уступки утверждали ее власть в захваченных удельных княжествах и феодальных республиках.

    Несколько веков Великое княжество Литовское являлось для Москвы грозным соперником. В бо­рьбе с Ордой, с Великим княжеством Литовскими на северо-востоке сложился собственный, до­статочно мощный государственный механизм, способный остановить натиск соседней литовской Руси. Так, в борь­бе за пограничье формировались территории всех коро­левств и империй. Постепенно стабилизируясь, полити­ческие границы закрепляли региональные различия, спо­собствовали формированию особых групп и народностей. То же произошло и на Руси. Великое княжество Литовское стало колыбелью украинцев и белору­сов, Московская Русь - территорией формирования вели­корусской народности. “Две Руси” все более отдалялись, хотя сохраняли память о былом единстве. Их тяготение друг к другу проявлялось в разной форме, в том числе и в виде проектов личной унии, выдвигавшихся и в Великом княжестве, и в Москве вплоть до середины ХVII в. Но в те моменты, когда шансы такого объединения казались впол­не реальными (хотя бы в момент избрания на царский трон королевича Владислава в 1612 г. или оккупации Белоруссии и Литвы войсками царя Алексея Михайловича в середине ХVII в.), оказывалось, что существующие государственные границы устойчивы и стабильны, что есть коренные различия в строе, обычаях, культуре этих земель.