Общая характеристика социально-экономических изменений в современной России

    Экономические реформы постсоциалистического периода в России привели ко многим проблемам как в экономической, так и в социальной сфере. Угрозой безопасности России в социальной сфере является усиление имущественного рас­слоения общества на узкий круг богатых и преобладающую массу малообеспеченных граждан. В мире не было, нет и не может быть стран, где все население живет богато. Везде есть бедные и бога­тые. Известный западный афоризм гласит: если 70% населения страны живет хорошо, а 30% – плохо, значит, страна живет хоро­шо! Имущественное расслоение населения характерно фактически для всех стран. Однако степень этого расслоения, амплитуда дохо­дов различных групп населения не должны быть чрезмерными. В этом отношении в России сложилось ненормальное положение, ко­гда при наличии 3-5% очень богатых людей – удачливые предпринимателей, обогатившихся, как правило, за счет удачном бизне­са с государственным имуществом, на аномалии российской эконо­мики, значительная часть населения имеет доходы ниже прожиточ­ного минимума. Мировым опытом доказало, что если соотношение в доходах 10% наиболее обеспеченных и 10% наименее обеспеченных групп превышает соотношение 1:10 (в наиболее развитых евро­пейских странах оно колеблется в отношении 1:6-8), то общество вступает в зону социальной нестабильности. В России, по офици­альной статистике, это соотношение составляет 1:12-14. По от­дельным городам и регионам оно еще выше.1

    Переход Россия к рыночной экономике породил проблему адаптации населения к новым непривычным условиям жизни. Поданным Института социологии РАН, ныне 20% россиян – это лю­ди, которые адаптировались к новым условиям экономическом и социального бытия и стали жить не хуже, а даже лучше; 25% – это люди, которые никогда не смогут вписаться в
рыноч­ную систему, и они в определенной мере обречены на нищету. Остальные 55% населения – это слой, из которого люди могут оказаться как в первой, так и во второй социальных группах. По­ложение осложняется тем, что в стране практически нет социального фундамента рыночной системы и политической стабилизации общества – среднего класса. Все это усугубляет угрозы cоциально-экономической безопасности страны, а именно способствует ухудшению демографической ситуации, сокращению продолжительности жизни, деградации населения, падению доверия к властям, ухудшению криминогенной обстановки (“если в мире преступность за последние 30-40 лет увеличилась в 3-4 раза, то на территории бывшего СССР – в 6-8 раз”1).

    За годы экономических реформ реальный уровень душевых до­ходов населения сократился вдвое. Несмотря на стабилизацию ре­ально располагаемых денежных доходов в 1996 г. на уровне пре­дыдущего года и рост реальной заработной платы за 1996 г. на 5%, тенденцию к падению реальных доходов населения перело­мить не удалось, и в 1997 г. она возобновилась. При этом надо иметь в виду, что статистические данные показывают величину начисленной, а не фактически выплаченной заработной платы.

    Другим показателем ост­рого социального кризиса является растущая дифференциация дохо­дов населения. Одним из наиболее употребительных показателей дифференциации доходов служит децильный коэффициент, выра­жающий соотношение между средними доходами 10% наиболее высокооплачиваемых граждан и средними доходами 10% наименее обеспеченных.

    Для характеристики распределения совокупного дохода между группами населения применяется индекс концентрации доходов населения (индекс Джини). Этот показатель характеризует степень неравномерности распределения населения по уровню дохода. Величина коэффициента может варьироваться от 0 до 1, при этом чем выше значение показателя, тем более неравномерно распреде­ление доходов в обществе. За годы реформ децильный коэффици­ент вырос в России с 4,5 в 1991 г. до 13,0 в 1996 г., а индекс Джини повысился с 0,260 до 0,375.

    Какова же оптимальная степень неравенства в сегодняшних ус­ловиях России и чем она обусловливается? В рамках постоянном мониторинга социально-экономического положения семей, проводимого Госкомстатом РФ и Министерством труда и социального развития РФ, были сделаны соответствующие расчеты. Они показали, что оптимальный (или естественный) уровень дифференциации де­нежных доходов населения в целом по Российской Федерации в 1,7 раза ниже фактического. Это означает, что при стабилизации социально-экономических процессов, своевременной выплате зара­ботной платы, пенсий, пособий, активизации государственной по­литики на рынке труда и др. естественный фон дифференциации (по децильному коэффициенту) должен составлять на среднерос­сийском уровне не более 10 раз.

    Что касается факторов, обусловливающих дифференциацию, то, по имеющимся оценкам, она на 40% связана с различиями в оп­лате труда, на 7% – с дифференциацией социальных трансфертов и на 57% – с дифференциацией доходов за счет предприниматель­ской деятельности, собственности и прочих источников. Высокая дифференциация доходов за счет предпринимательской деятельно­сти и собственности, в принципе, является нормальным свойством рыночной экономики. Крайне негативное отношение к ней в Рос­сии объясняется отсутствием равных и “прозрачных” условий уча­стия в процессах приватизации на всех уровнях в ходе колоссаль­ного перераспределения доходов, созданной трудом многих поколе­ний собственности и возможностей для развития среднем и мел­кого бизнеса, а также некоторыми особенностями складывающейся дифференциации.1

Особенностями дифференциации доходов населения России, уг­рожающими социальной стабильности и чреватыми угрозой для будущего нации, сегодня являются:

■        резкая и беспрецедентно быстрая концентрация доходов у сравнительно узкой прослойки

высокодоходного населения. По дан­ным на ноябрь 1997 г., 20% населения с наиболее высокими до­ходами располагали 46,5% совокупного объема денежных доходов населения, а 20% с наиболее низкими доходами – лишь 6,3%. Рост разрыва в доходах высоко- и низкодоходных слоев насе­ления, при этом, главное, основная масса населения сосредоточе­на в низкодоходных группах. Поэтому проблема преодоления не­оправданного неравенства доходов в России в значительной степе­ни сводится к проблеме ликвидации или хотя бы сокращения бед­ности населения;

■        большая доля детей среди низкодоходных групп населения. По материалам выборочного обследования Госкомстата РФ, прове­денном в 1996 г., дети составляли 29,5% всех обследуемых, в тоже время их доля в низшей 20%-й группе равнялась 43%, в сле­дующей – 33% (то есть 76% детей находились в двух низших до­ходных группах);

■    углубление региональной дифференциации уровня жизни на­селения, неравномерный (в региональном плане) ход реформ заметно увеличил существование в социалистический период терри­ториальные социальные контрасты. Если принять величину совокупных доходов на члена семьи в среднем по Российской Федера­ции в 1996 г. за 100, то в Москве она составляла 298, в Тюменской области – 203, в Республике Саха (Якутия) – 190, в Камчатской области – 173. В то же время совокупный доход на члена семьи по отношению к среднему значению по Российской Федера­ции равнялся в Псковской и Владимирской областях 63, в Ива­новской – 52, в Московской – 60, в Республике Калмыкия – 43, Дагестане – 34, в Карачаево-Черкесской Республике – 47, в Кабар­дино-Балкарской – 54. Различия в доходах населения являются главной причиной региональных контрастов в уровне жизни, вме­сте с доходами эти различия определяют и такие показатели, как обеспеченность работой и жильем.

    Снижение жизненного уровня привело к серьезным изменениям в качестве населения. По неко­торым важнейшим социальным индикаторам Россия оказалась за порогом допустимого (потребление белка животного происхождения и алкоголя, масштабы суицида и дебильности населения), за по­следние четыре года ожидаемая продолжительность предстоящей жизни снизилась до 65 лет. Сегодня по мировой шкале продолжи­тельности жизни Россия занимает место между Египтом и Брази­лией. Она самым серьезным образом отстает по этому показателю от развитых индустриальных стран.

    Анализ динамики и отдельных индикаторов уровня и качества жизни населения России можно дополнить глобальными показате­лями, используемыми в международных сопоставлениях. Одним из таких показателей социального развития, рассчитываемых ООН, является индекс развития человеческого потенциала (ИРЧП).

    Индекс развития человеческого потенциала характеризует динамику уровня жизни населения в широком контексте условий жиз­недеятельности. Сущность этого индикатора сводится к определе­нию среднего из показателей, измеряющих здоровье, уровень образования, совокупный объем ресурсов на потребление и накопление, и представляется в виде условного коэффициента. В качестве обобщающего измерителя здоровья принят показатель “ожидаемая продолжительность жизни”, в качестве измерителя культурного уровня “среднее число лет обучения населения в возрасте 25 лети старше”, третье слагаемое интегрального показателя измеряется валовым внутренним продуктом на душу населения.

    Из 174 стран, ИРЧП которых рассчитывается экспертами ООН, в 1992 г. Россия занимала 52-ю позицию и входила в группу 63 государств, отнесенных к категории стран с высоким уровнем раз­вития человеческого потенциала. За годы реформ Россия откатилась на 25-30 лет назад по величине данного показателя и фак­тически покинула группу развитых государств.

    Данные социологических обследований и различные экспертные оценки показывают, что примерно пятая часть населения успешно справляется с задачами адаптации к новым условиям. Полови­на – на протяжении ряда лет с трудом решает свои материальные проблемы, а доля тех, кто вынужден отказываться не только от предметов первой необходимости, но и от ряда первоочередных вещей и продуктов, не только не сокращается, но и растет. По данным одного из последних представительных обследовании, про­веденных Всероссийским центром изучения общественного мнения (ВЦИОМ) в начале 1998 г., материальное положение своей семьи оценили как “очень плохое и плохое” 54% всех опрошенных по сравнению с 48% в 1995 г.1

    Значительное снижение жизненного уров­ня основной части населения актуализировало проблему бедности. Эта проблема в той или иной форме проявляется в любом обще­стве. В этом смысле она универсальна и повсеместно является объектом пристального внимания.

    В мировой практике четко прослеживаются три основных – под­хода к определению и измерению бедности: абсолютный, относи­тельный и субъективный. Абсолютная концепция бедности бази­руется на установлении минимума средств существования – инди­виды, не имеющие дохода, обеспечивающего установленный мини­мальный набор потребительских благ относятся к категории бед­ных. В соответствии с относительной концепцией бедности бед­ным признается тот, чей доход не позволяет жить в рамках при­знанного и преобладающем в данном обществе стандарта потреб­ления. Поскольку дифференциация благосостояния свойственна лю­бому обществу, то, согласно данной концепции, бедность будет су­ществовать всегда. Концепция субъективной бедности основана на исследовании мнения населения о минимальном доходе для полно­ценной жизни.

    Каждая из концепций, взятая в чистом виде, обладает недос­татками, серьезно затрудняющими ее использование в качестве ис­ходного пункта измерения бедности. Поэтому статистическая прак­тика пошла по пути комбинирования нескольких концепций. Так, в государствах Европейского союза определяются два порога бед­ности – 40% и 60% от уровня средних доходов взрослого населе­ния. По методике Международной организации труда (МОТ), к бедным относится население, уровень доходов которого составляет от 1/2 до 2/3 среднего по стране.

    Российский подход к измерению бедности базируется на абсо­лютной концепции, при этом используются некоторые элементы относительного подхода. Черта бедности устанавливается на уровне прожиточного минимума, который рассчитывается на основе нормативно-статистического метода: минимальная потребительская корзина складывается из натурального набора продуктов питания, в котором учтены диетологические требования, обеспечивающие минимально необходимое количество калорий, а также расходов на непродовольственные товары и услуги, налоги и обязательные платежи, соответствующие по структуре затрат бюджетам низкодоходных семей. На практике величина прожиточного минимума России рассчитывается по специально утвержденной методике Ми­нистерства труда в целом по РФ и по всем регионам, а его законодательной основой является Закон о прожиточном минимуме, принятый в 1992 г.

    Основным индикатором на макроэкономическом уровне, характеризующим распространение бедности, является доля населения с душевыми денежными доходами ниже прожиточного минимума. Согласно данным за 1997 г., каждый пятый россиянин (20,5% населения) находился за чертой бедности, то есть имел доход менее 400 руб. (прожиточный минимум в 1997 г. составлял 412 руб., в том числе для трудоспособного населения – 462 руб., пенсионеров – 290 руб., детей – 415 руб.). Новым для России явлением ­стало образование “социального дна” – у 1-11% населении доходы не обеспечивают даже стоимости минимального продуктового набора.

    Мировая практика показывает, что существуют две стратегии государственной помощи бедным: гарантирующая и не гарантирующая минимальный доход на уровне черты бедности. В первом случае доход ниже черты бедности является достаточным основанием для того, чтобы претендовать на социальное пособие, размер которого определяется исходя из стремления полностью покрыть разницу между фактически полученным доходом и прожиточным минимумом.

    В России душевой доход ниже установленного прожиточного минимума является необходимым, но далеко не достаточным условием для получения социального пособия, а сам размер этих по­собий не обеспечивает гарантии дохода на уровне минимальной потребительской корзины. Размер всех минимальных социальных выплат никак не связан со стоимостной оценкой черты бедно­сти и намного ниже бюджета прожиточного минимума.

Социальное положение в сельской местности Российской Федерации

    Наиболее тяжелое социальное положение сегодня наблюдается в сельской местности Российской Федерации. Идет отбор различ­ных возможностей и правил социально-экономического выжи­вания крестьянства. Колхоз, акционерное общество сейчас вы­ступают по отношению к крестьянину как жесточайший экс­плуататор его труда, это проявляется в форме невыдачи зар­платы (от 40 до 120 руб. в месяц)‚ в форме придержания выдачи натуры. “Зарплата на селе настолько мала, что на нее жить вообще невозможно. Так, например, зарплата доярки в Кутунском районе Иркутской области в селе Листвянка составляет 50-80 тыс. рублей в месяц. Скотник получает 40 тыс. рублей, а вот в селе Бутырское Курганской области зарплату в деньгах не выплачивают уже около трех лет и лишь иногда выдают ее комбикормом или цыплятами. Закрыты практически все библиотеки и детские клубы в селах, школы остались в основном в райцентрах из-за нехватки преподавателей”.1

    Обворовывая своих крестьян, колхоз постоянно “закрывает глаза” на воровские акции крестьянского двора; в хозяйствах даже существуют установленные рамки воровства кормов, урожая, инвентаря и т.д. И воруют с каждым годом все боль­ше. В борьбе субъектов нынешнего крестьянского общества инициатива остается за двором, фермером, они более реши­тельны и поворотливы. Связь между колхозом и крестьянским двором становится все слабее и более односторонней: двор стремится как можно больше взять и как можно меньше дать “родному колхозу” или акционерному обществу. Это уже раз­ные структуры, миры, сами крестьяне испытывают сильный психологический дискомфорт от двойной жизни: для себя и для колхоза. сегодня двор становится своим собственным цен­тром, стремится занять в обществе особое место, по возможности не зависимое от власти. В практике нынешнего крупного сельхозпредприятия недостает спокойной, рациональной за­конной жесткости. Хозяйственная жизнь основана на мораль­но-аморальной экономике, на комбинации совести и бессовестности.

    Другая специфичная черта экономических, социальных и других отношений, складывающихся в сельской местности, – курс не на укрепление производственной базы и совершенствование экономического механизма стимулирования развития производства, а на поспешное изменение форм собственности и организации хозяйств. В рай аграрного изобилия решили въе­хать на фермерских парцеллах, на примитивной технике и технологии. А фермерский путь развития сельского хозяйства, работа на небольших площадях, при нынешнем огромном дис­паритете цен, непродуманной налоговой политике, высоких процентах за кредиты – это тупиковый путь. Владея 6% пахот­ных российских земель, фермеры производят 1% сельскохо­зяйственной продукции. Из 280 тыс. фермерских хозяйств за последние пять лет развалились более 62 тыс. За эти же пять лет из оборота выведено почти 30 млн. гектаров сельхозугодий. Это происходит по многим причинам. Часть их мы обозначи­ли. Другие заключаются в том, что и фермеры делятся на “черных” и “белых”. Первые работают на своих парцеллах сутра до ночи круглый год, без праздников и выходных, но не могут порой свести концы с концами. Вторые на своих полях не показываются. Они не пашут, не сеют, но пожинают мил­лионы рублей. На их участках работают колхозные механиза­торы. Номенклатурная приватизация земли (чиновниками областных, городских, районных администраций) приобрела в России беспрецедентный характер. Особенно сильна эта тяга убирать там, где не пахал и не сеял, в центрально-черноземном регионе России. Повсеместно власть имущие за­хватывают самое дорогое – землю, наиболее плодородную. рас­положенную вблизи центральных усадеб и дорог. Для фермеров земля предоставляется в пожизненное наследуемое владе­ние бесплатно. Таким образом‚ это явление, поначалу харак­терное для Черноземья стало в последние годы тенденцией для России.

Сейчас в деревне идут мучительные процессы, связанные с переменой форм собственности. И процессы эти во многом на­вязываются силой, а не носят естественного характера.

По сельскому жителю больше, чем но городскому, ударило снижение оплаты труда: она почти на четверть ниже, чем у го­рожанина. По данным социологов РСПИ РАН даже увеличившийся объем доходов от личного подсобного хозяйства не может компенсировать снижения уровня жизни в деревне. В меньшей степени, чем в городе, селяне пользуются льготами, связанными с оплатой жилья, приобретением детского пита­ния, товаров детского ассортимента. лекарств‚ промтоваров, реализуемых по государственным ценам, и т.п. Вот зарисовка только из одного обычного района (Дюртюлинский район Башкирии, население 61 тыс. человек): “Ожесточенность, порой бессмысленная идет от откровенного расслоения общества, потеряны моральные устои прошлого, а новых нет. Деревня спивается. Большая часть страшнейших преступлений совершается в пьяном виде. Водка доступна круглые сутки. Считаются только барыши от прибыли. В убытках же покойники – с одной стороны и жизнь на нарах по 10-15 лет – с другой. Намного больше стало самоубийств. Раньше от несчастной любви да по пьянке вешались. Теперь от безысходности, от невозможности найти работу и прокормить семью. За год повесились 48 мужиков. И все в цветущем возрасте. От 28 до 40 лет”.1

    Смена экономического и политического курса в России по­ка не принесла деревне сколь-нибудь заметного облегчения, хотя сельские жители более восприимчивы к введению рыночных отношений. У многих из них сохранилось чувство собст­венника произведенной продукции. По данным статистики, 98% семей работников кооперативных, акционерных хозяйств имеют личное подсобное хозяйство, в то время как среди семей рабочих, служащих, проживающих в сельской местности, под­собное хозяйство имеют 75%. Сохранению психологии рынка содействует продажа части произведенной продукции в негосу­дарственном секторе: цены на продукцию диктует спрос. Сель­ское хозяйство
практически не монополизировано, а это нема­ловажный фактор для перехода к рынку. Смягчает переход к новым отношениям в деревне самообеспеченность продукцией с личных подворий, увеличение натуральной формы оплаты труда, возможность приобретать и продавать продукцию непо­средственно акционерным обществам, фермерам и т.д. Однако на практике сельское население оказалось наименее защищенным с точки зрения оплаты труда, получения социально зна­чимых услуг (здравоохранение, образование, коммунальные услуги и т.д.). Как реакцию на эти явления можно наблюдать групповой эгоизм, конечно, он характерен не только для сель­ских, но и для промышленных предприятий (взвинчивание цен на продукцию, уничтожение произведенной продукции, повышение налогов и процентов за полученные кредиты и т.п.). Эти и другие меры приводят к переливу денежных средств, чаще из сельского хозяйства в другие отрасли эконо­мики. Это значительно снижает возможности социального раз­вития деревни.1