«А. Шопенгауэр “Воля как основа мира; человек рабочей воли"»

Немецкий философ Артур Шопенгауэр (1788–1860) был одним из тех, кого называют разрушителями классического типа философствования, с его рационализмом, ясным проти­вопоставлением субъекта объекту, “прозрачностью” процес­са самопознания, верой в прогресс. Выступая против гегелевс­кой философии, Шопенгауэр видел в философии И. Канта очертания нового мировоззрения, насыщенного трагизмом, внутренне противоречивого. Отдельные положения кантовс­кой философии приобретают неожиданную эмоциональную окраску, “классические пропорции” его системы неузнавае­мо меняются. Помимо идей Канта, Шопенгауэр обращается к таким различным традициям, как пантеизм Дж. Бруно, фран­цузский материализм, буддизм, философия Платона и фило­софия Эпикура, современный “вульгарный” материализм. Основной его труд – “Мир как воля и представление”.

    В соответствии с кантовской философией Шопенгауэр рас­сматривает мир, данный нам, нашей познавательной способ­ности, как совокупность феноменов, явлений, то есть как “представление”. Мир сам по себе, вне нашего восприятия для нас ничто. Но если Кант призывает понять эту истину для того, чтобы усовершенствовать человеческую познавательную спо­собность, пресечь необоснованные претензии разума, то Шо­пенгауэр хочет осмыслить факт “закрытости” мира сам по себе, сделать этот факт элементом широкой мировоззренчес­кой системы, а не просто принять его как данное. Но Шопен­гауэра не устраивает и гегелевский вариант решения: его не устраивает мысль, согласно которой человек и абсолютное на­чало мира в принципе находятся в согласии, вместе реализу­ют общий план совершенствования мира.

    Бессмысленность и античеловечность “запертости” челове­ка в совокупности своих представлений Шопенгауэр обосно­вывает, анализируя причинные связи в мире явлений, формы пространственного и временного восприятия. Идея прогресса в природе, пишет Шопенгауэр, вполне обоснованная гипоте­за: каждое более сложное, более организованное состояние материи возникает как следствие более примитивного состоя­ния, животные возникли раньше людей, рыбы – раньше жи­вотных, еще раньше растения, неорганическая природа. Но эта картина прогресса в природе – только наше представление, без познающего субъекта, возникающего в определенное время и в определенном месте, невозможно говорить о мире: от “первого раскрывшегося глаза, хотя бы он принадлежал насе­комому, зависит бытие всего мира”.1 Для человека, который встал на эту философскую позицию, нет ни солнца, ни земли, а есть только глаз, который видит солнце, рука, которая ося­зает землю. Мир как поток представлений противоречив и ан­тичеловечен. С помощью категории причинности как основ­ной формы рассудка наша мысль переходит от одного явления к другому, нигде не находя успокоения, ни в чем не видит проч­ной основы существующего. Все существует через другое и для другого, в мире нет ничего безусловного: “Прошедшее и буду­щее... столь же ничтожны, как любое сновидение, а настоящее служит только непротяженной и неустойчивой границей меж­ду тем и другим”. Жизнь как поток представлений и есть дол­гое сновидение. Отличие бодрствования от сна лишь в том, что, бодрствуя, мы как бы последовательно читаем книгу, а во сне мы ее праздно листаем.

    Неразрывная связь между, субъектом и объектом лишает человеческую жизнь осмысленности, стирает границы между сном и бодрствованием, между прошлым и будущим, между человеком и животным. Человек живет в мире фантомов и сам превращается в фантом. Но человек, говорит Шопенгауэр, не только субъект познания, он – телесное существо, наделен­ное желаниями; хотением. Поняв это, можно проникнуть за призрачный мир феноменов, снять “покрывало Майи” и уви­деть вещи, как они есть на самом деле.

    Что же там обнаруживает человек? Его открытие не делает его счастливым. “Если, следовательно, физический мир дол­жен быть чем-то большим, нежели просто наше представле­ние, то мы должны сказать, что он, кроме представления, т.е. в себе и по своему внутреннему существу является тем, что мы в самих себе находим непосредственно как волю”.1 Воля ле­жит не только в основе наших поступков, нашего познания; воля – это основа мира, она пронизывает существование каж­дой вещи, определяет структуру наших представлений. Кант основу человека как “вещи в себе” видел в свободной, нравственно ориентированной воле. Человеческую свободную волю он противопоставлял миру необходимости. Шопенгауэр толь­ко внешне повторяет логику мысли Канта. Воля, которую об­наруживает Шопенгауэр, – это не способность свободно сле­довать долгу, это “голос тела”, слепой, иррациональный, бесцельный. Воля не противопоставляется Шопенгауэром миру необходимости, она проявляется в нем. Воля проявляет­ся в силе, питающей растения, она является в облаках, ручь­ях, кристалле, она притягивает магнитную стрелку, она яв­ляется и в поведении человека. В природе воля – слепая сила, наиболее явно она выступает в человеке. Волевое начало мира толкает все существующее на борьбу. Воля отличается от мно­гочисленной лестницы своих проявлений – “объективаций”, которые, в свою очередь, отличаются друг от друга как слабое мерцание и яркий луч солнца. Воля – это вечное становление, бесконечный поток трансформаций. С помощью воли осуще­ствляется переход от одного уровня природы к другому. Даже такие силы природы, как тяжесть, твердость, текучесть, элек­тричество, магнетизм, являются объективациями воли, они также борются между собой. Шопенгауэр использует “мысле­образы” античной философии: воля имеет определенный “на­бор” идей – образы вещей, которые вырывают друг у друга материю, ибо каждая вещь хочет раскрыть свою идею. В жи­вотном мире борьба становится еще острее, воля “пожирает самое себя”. Общество потребительски относится к природе, человек – к другому человеку. Вся человеческая культура, представления о высших ценностях – лишь набор мифов, скрывающих устремления эгоистичной воли. Все человечес­кое познание, мир как представление с его раздвоением на субъект и объект есть продукт вечной раздвоенности воли. Воля всегда голодна, она направлена на другое, на объект, она постоянно хочет утвердить себя через другое, хочет овладеть, поглотить это другое. В воде изначально заложено противоре­чие, которое в человеке осознает себя как трагедию. Эгоизм воли делает человека прикованным к другому человеку, но не узами любви. Другой – вечный враг, покушающийся на мое счастье, богатство; но другой – и объект удовлетворения моих потребностей, это потенциальная часть моего “я”, еще не при­своенная, не поглощенная мной.

    Пессимизм Шопенгауэра все же имеет свои пределы: он полагает, что человек способен вырваться из тисков воли. Ему может помочь в этом искусство. В искусстве мы созерцаем вещи не заинтересованно, без корысти.

    Мы уже не хотим поглотить объект, мы сливаемся с ним; противостояние субъекта объекту исчезает. Человек превра­щается в “единое мировое око, которое смотрит из всех познающих существ”.

    Особенное внимание Шопенгауэр уделяет возвышенному. Возвышенное – это сложная гамма чувств, возникающих при встрече с чем-то безграничным. Субъект уже не ощущает себя центром мира. В то же время у нас появляется предчувствие единства с миром, и это не подавляет, а возвышает человека. Возвышенное приближает нас к первооснове мира. Существу­ет два вида возвышенного – математически возвышенное и динамически возвышенное. Математически возвышенное – это эстетическое восприятие пространства и времени, пережи­вание вечности и бесконечности. “Я” мира и мое собственное – одно. Динамически возвышенное – это переживание природных стихий. Эстетический эффект возникает в резуль­тате осознания двойственности человека как выразителя воли и одновременно – созерцания мира как представления. Ког­да мы видим борьбу возмущенных сил природы, пишет Шо­пенгауэр, “в невозмутимом зрителе этой картины двойствен­ность его сознания достигает предельной отчетливости: он чувствует себя индивидом, бренным явлением воли, которое может быть раздавлено малейшим ударом этих сил; ...и вмес­те с тем он чувствует себя вечным спокойным субъектом познания, который в качестве условия объекта является носите­лем всего этого мира”.1 Отделяя себя от собственных волевых импульсов, созерцая мир в его обобщенных характеристиках, человек как бы прозревает тайную историю волю, он видит общность, родственность “чистого” созерцания и “чистой”, необъективированной воли. Мировая воля приобретает неожи­данные черты, нечто человеческое обнаруживается в самой основе мира. Человек оказывается способным открыть другое, “человеческое” лицо воли.

    Различные виды искусств по-разному воплощают эту идею. Архитектура выражает идею природных сил. Над архитекту­рой, скульптурой, живописью, поэзией возвышается искусст­во трагедии. Трагедия объективирует волю: в ней изображается страдание, коварство, бессмысленный случай с его губитель­ной силой, гибель невинных. С помощью трагедии происхо­дит очищение воли. Самым глубоким видом искусства явля­ется музыка, которая выражает саму “чистую” волю, а не ее объективации. Чистая воля, лишенная возможности объективации, трансформирует энергию обладания, хотения в энер­гию творчества. Однако искусство как средство очищения воли – удел многих.

    Путь человеку к его освобождению открывает сама жизнь. Первый шаг на пути к спасению – это обычное чувство справедливости, признание других равными себе. Однако преж­де, чем утвердиться в этом чувстве, человек должен пройти все стадии эгоизма, доведя его до состояния озлобленности. Ког­да человек хотел бы овладеть всем, доведя до предела свой эго­изм, он начинает ощущать, что всякое удовлетворение – при­зрачно. Можно изменить форму желания, но оно продолжает терзать душу человека. Наконец, безуспешно пытаясь облег­чить собственное страдание, человек ищет зрелища чужого страдания. Но именно в этот момент, когда эгоизм достигает своей высшей точки, мучитель начинает осознавать, что он еще и мученик. Человек начинает чувствовать себя и субъек­том, и объектом воли. В другом, в мученике, он начинает уз­навать себя. Чувство справедливости рождает более глубокое чувство – сострадание. Плач по умершему – это и плач по себе, и по всему страдающему человечеству. Однако сострада­ние только открывает дверь в свободу. Для окончательного по­ворота воли необходим путь аскетизма – безбрачия, добро­вольной нищеты, ухода из мира.

    В своей философии Шопенгауэр разрушает все барьеры между необходимостью и свободой, человеческим и нечелове­ческим, желанием и разумом, которые служили каркасом классической философии нового времени. Философия утрачи­вает черты академической дисциплины, философ начинает больше походить на пророка и поэта, нежели на ученого.

3. В каких случаях суждения выражается причинная связь между явлениями.

б) Если число делится на 6, то оно делится на 3.

г) Если у человека температура, то он болен.

д) Трудовая деятельность людей способствовала формированию языка и мышления.