«Причины и содержание кризиса современной цивилизации»

Современную культуру можно назвать культурой технологической, т.к. в ней происходит овладение человеком мощнейшими техническими средствами, доминирует ориентация на не­прерывный рост технологического потенциала. Технологическая культу­ра динамична, исходит из постоянного совершенствования техники и технологий на основе непрерывного роста научного знания. Однако воо­руженная мощнейшими техническими средствами – биотехнологиями, промышленными роботами, ядерными реакторами и другими технологи­ческими возможностями – культура сегодня обнаруживает наличие как существенных ограничений ассимиляционных возможностей природной среды, так и адаптационных способностей самого человека. К. Ясперс за­мечает, что современная техника значительно изменяет связь человека с природой подразумевая вторую, созданную человеком, искусственную природу. Он пишет: «Под воздействием действующего в технических ус­ловиях человека природа становится подлинным его тираном. Возникает опасность того, что человек задохнется в своей второй природе, которую он технически создает, тогда как по отношению к непокоренной приро­де, постоянно трудясь в поте лица, чтобы сохранить свое существование, человек представлялся нам сравнительно свободным».[1] Высо­коразвитая технология, таким образом, рано или поздно вступает в кон­фликт с культурной традицией человечества. Технологическая культура закономерным образом приводит к такому положению, которое можно именовать не иначе, как современный глобальный кризис.

Серьезной проблемой современного мира является «демографи­ческий взрыв». Вот как прослеживается динамика роста населения на нашей планете. Десять тысяч лет назад численность человечества составляла около 5 млн. человек, две тысячи лет назад – около 200 млн. человек, в 1650 г. – не менее 500 млн., в 1850 г. – 1 млрд., в 1930 – 2 млрд., в 1960 – 3 млрд., в 1975 – 4 млрд., в 1987 – 5 млрд. человек. В настоящее время на территории Земного шара проживает более 6 млрд. человек. Демо­графы предполагают, что в конце XXI в. численность населения достигнет 11 – 12 млрд. человек.[2] 

Для своей жизни люди нуждаются в кислороде, продуктах питания и промышленных товарах. В конечном счете все это сво­им источником имеет природу. Подсчеты показывают, что для каждого человека, чтобы обеспечить его кислородом для дыха­ния, снабдить промышленными товарами на сегодняшнем уровне и прокормить по современным средним американским нормам, нужно иметь 17,5 тыс. кв. м. Это означает, что на 1 км² могут жить 57 человек, а на всей Земле – 5,7 млрд. человек. 

Особая острота мировой демографической ситуации заключа­ется в том, что свыше четырех пятых прироста мирового населе­ния падает на развивающиеся страны. В результате доля этих стран в общей численности населения мира неуклонно растет. В 1960 г. она составляла 67 процентов, в 2000 г. она составит около 80 процентов мирового населения.[3]

В итоге столь быстрого роста численности населения развива­ющихся стран и их экономического отставания усиливается неста­бильность в мировой экономике и политике. В этих странах свы­ше 90 процентов общемирового количества голодающих, негра­мотных, неполностью занятых.

Неуклонный рост народонаселения планеты сталкивается с не менее сложной глобальной проблемой – с перспективой исчерпа­ния традиционных энергетических ресурсов.

Энергетические ресурсы принято характеризовать числом лет, в течение которых данного ресурса хватит для производства энергии на современном количественном уровне. Оказывается, что если брать оценку количества топлива по всем трем категориям (разведенным, возможным и вероятным), то угля хватит на 600 лет, нефти – на 90, природного газа – на 50 и урана (при применяемых сейчас реакто­рах на медленных нейтронах) – на 27 лет. Таким образом, все виды топлива по всем категориям будут сожжены за 800 лет.

Традиционные энергетические ресурсы не только ограничены, их использование загрязняет атмосферу. На сжигание угля, газа и нефти из атмосферы ежегодно изымается 20 млн. тонн кислоро­да, а взамен выбрасываются миллионы тонн углекислого газа и прочих ядовитых веществ. Планета буквально тонет в массе ядо­витых отходов промышленного производства.

Исследования показывают, что антропогенная нагрузка на био­сферу достигла критической отметки. Если допустимую антропогенную нагрузку на единицу площади страны (на 1 км²) принять за единицу, то индексы воздействия этой нагрузки на биосферу для крупных стран мира образует следующую последовательность: Япония – 15,8; Великобритания – 12,7; Италия – 8,1; Фран­ция – 5,3; Индия – 4,0; США – 2,8; Китай – 1,9 и т.д.

Из приведенных данных следует вывод, что в разрушении био­сферы наибольшую долю вносят высокоразвитые страны, а также густонаселенные регионы. В разрушении биосферы участвовал и бывший СССР. Но благодаря огромной территории его относительное воз­действие на биосферу оказалось меньше воздействия на нее всего человечества.

В настоящее время биосфера вышла из состояния устойчивос­ти. Она перестала поглощать избыток углерода в атмосфере и, наоборот, начала выбрасывать углерод в нее. Биосфера утратила способность стабилизировать окружающую среду. Порог устой­чивости континентальной части биосферы превышен в 5 – 7 раз. При этом следует иметь в виду, что если ресурсная модель допус­кает численность населения Земли в 7 – 8 млрд. человек, то био­сфера – всего 1 – 2 млрд.

Возрастание темпов прироста народонаселения тяжким грузом легло на биосферу, потребовав более интенсивного использования плодородия почв. В связи с ростом населения средняя площадь посевов зерновых культур, приходящихся на одного человека, уменьшилась за последние тридцать лет на одну треть. Если в начале XX в. на одного человека приходилось 9 га культурных земель, то к середине века этот показатель составлял уже 6 га, а в настоящее время около 3 га, к началу же нового тысячелетия он составит не более 2 га.[4]

Так называемые интенсивные технологии истощают плодоро­дие почвы. Накопленное в течение миллионов лет плодородие расхищается на глазах одного поколения. Продуктивность био­сферы нашей планеты снижается, и человечество не может не за­думаться над своим невеселым будущим.

Обрушившийся вал глобальных проблем на человечество по­рождает пессимистические прогнозы его будущего. Так, авторы первого отчета Римскому клубу «Пределы роста» (1972 г.) кон­статировали: «Если современные тенденции роста населения мира, индустриализации, загрязнения окружающей среды, производст­ва пищевых продуктов и истощения ресурсов останутся впредь неизменными, то пределы роста на нашей планете будут достиг­нуты в какой-то из моментов следующего столетия».[5]

Увеличивающееся число глобальных проблем и их углубление являются признаком беспрецедентного кризиса цивилизации, ухо­дящего корнями в историю европейской культуры. И этот кризис не отдельных сторон бытия, а основных форм жизнедеятельности европейской индустриально-технической цивилизации, идейно-мировоззренчески восходящей к греко-римской культуре.

Одновременно этот кризис касается современного человека во­обще, способа его самореализации, ибо все страны мира, все на­роды, пытаясь достичь уровня жизни промышленно развитых стран Западной Европы и Америки, стремятся идти по их пути. Другого способа успешной самореализации современный человек не знает. Вот почему можно сказать, что современный человек, способ его бытия находятся в глубочайшем кризисе.

Тот факт, что истоки кризиса уходят в глубь истории западно­европейской культуры, не только отмечен, но и проанализирован, в частности, русскими философами П. Флоренским и Н. Бердяе­вым.

Флоренский отмечает, что уже «давно, вероятно, с XVI в., мы перестали охватывать целое культуры, как свою собственную жизнь; уже давно личность, за исключением очень немногих, не может подняться к высотам культуры, не терпя при этом величай­шего ущерба». В этих условиях «попытка обогатиться покупается жертвою цельной личности». «Жизнь разошлась в разных направ­лениях, и идти по ним не дано: необходимо выбирать». Следстви­ем этого является расщепление личности, форм ее самореализа­ции на отдельные виды деятельности. При этом расщеплению под­вергаются формы не только трудовой деятельности, но и деятель­ности духа. Как отмечает Флоренский: «Содержание науки чу­жой специальности давно уже стало недоступным не только про­сто культурному человеку, но и специалисту – соседу. Однако и специалисту той же науки отдельная дисциплина ее недоступна».[6]

Все это дает основание Флоренскому усомниться в правиль­ности самого курса цивилизации, доводящего до абсурда фраг­ментацию личности. Такой курс, по его мнению, привел к безвы­ходной ситуации, в которой культура уже не соединяет, а разъ­единяет людей, ибо сама оказывается частичной и специализиро­ванной. «Здание культуры духовно опустело». Человеку прихо­дится жить в мире отвлеченных схем, «работая на цивилизацию, его губящую и его же порабощающую».[7]

Теперь обратимся к критике философско-мировоззренческих ос­нов европейской культуры, данной Бердяевым. Он отмечает, что «кризис современной культуры начался уже давно. Он сознавался ее великими творцами. Войны, революции, внешние катастрофы толь­ко обнаруживали вовне внутренний кризис культуры».[8]

До недавнего времени кризис проявлялся в самых разных фор­мах, общим знаменателем которых является бездуховность, выра­жающаяся в безразличии промышленно развитых государств к нищете в странах третьего мира, гибели миллионов детей в них от причин, которые можно было бы предупредить и т.д. И вот теперь этот кризис становится явным и глобальным, он охватывает такие сферы, как окружающая среда, пища, климат, вода и дру­гие, которые составляют естественные основания бытия всех, по­казывая, как опасны бездуховность и безразличие, ведущие к кри­зису Человека.

Продолжая критику западноевропейской цивилизации, нача­тую задолго до него, Бердяев пишет: «Экономизм нашей истори­ческой эпохи и есть нарушение истинного иерархизма человечес­кого общества, утеря духовного центра». Приоритет экономичес­ких ценностей над другими, в частности, духовными ценностями, завершился тем, что «автономия хозяйственной жизни привела к господству над всей жизнью человеческих обществ» Мамоны, бога богатства, алчности и корыстолюбия. «Мамонизм стал определяю­щей силой века, который более всего поклоняется золотому тель­цу».[9]

Одним из выражений этого кризиса и силой, причастной к по­явлению глобальных проблем, является техноцентризм индустри­альной цивилизации. «Мы живем в эпоху техники, – пишет Дорст, один из активных сторонников экологической культуры, – когда гуманитарий уступил место технократу, когда цивилизация чело­века постепенно заменяется цивилизацией машин и роботов, кото­рые, быть может, поглотят нас когда-нибудь, совсем как в романе какого-нибудь писателя фантаста».[10]

«Человек появился, как червяк в плоде, как моль в клубке шерс­ти, – продолжает Дорст, – и выгрыз себе место обитания, выделяя из себя теории, чтобы оправдать свои действия».[11]

В своей сущности резкая оценка практической и духовной жизни человечества Дорстом вполне справедлива. Хотя человек и под­нялся на вершину биосферы и претендует на роль ее организато­ра, в своей жизни он остается хищником.

Экологическая культура требует защиты человека как олице­творения биосферы и жизни от человека-хищника, защиты чело­века от него самого и его физико-технических теорий, лишенных гуманитарного, жизненно-биологического содержания.

На пути к гармонизации своих отношений с природой человек неминуемо повысит удельный вес биологии в системе как фунда­ментальных исследований, так и прикладных разработок. Этого требует создание экологически чистых технологий, поиск эффек­тивных биологических средств борьбы с вредителями, сорняками и болезнями, выведение новых сортов с высокой устойчивостью к вредителям, болезням и засухе, получение с помощью биотехно­логических методов культур, которые органически могут допол­нить существующие агробиоценозы и повысить их устойчивость.

Безусловно, приоритет в преодолении экологического кризиса принадлежит материальному производству. Но и экологическая этика – мощная сила, способная революционизировать общест­венное сознание, сломать косность в мышлении технократов. Не делай природе такого, что ты сам не пожелал бы получить от нее. Благоговение перед природой – это благоговение перед мудрос­тью человека, способного к самоограничению, самодисциплине и отказу от животного эгоизма и хищнического прагматизма, унас­ледованного от уходящей в прошлое культуры.

Технократическое общество отчуждает человека от культурных вершин, достигнутых на предыдущих стади­ях его развития. Совокупный субъект первобытности и осе­вого времени проникал в онтологические глубины бытия, более тонкие, нематериальные пласты универсума, в са­мую его суть. Субъекты этих исторических периодов не могли не быть адекватны совокупной человеческой субъ­ективности. Субъективность современного человека в массе своей не соответствует накопленной веками совокупной человеческой субъективности. Несоответствие, дисгармо­ния современного субъекта со своим историческим осно­ванием – одна из главных антиномий технократизма.

Самое страшное отчуждение, распространенное в тех­ническом обществе западного типа, – отчуждение челове­ка от самого себя, превращение себя в функцию. «Личность современного человека подвергается испытанию «дурной бесконечностью» технического прогресса», ставящей перед ним ложные смыслы».[12]

Люди, слабые духом, конформистски настроенные по отношению к обществу, не умеющие противостоять его разрушающим феноменам, лишенные какой-либо творчес­кой продуктивности, «лишь винтики» в социальном меха­низме, они не способны даже на первичную рефлексию своей жизни. Не технократизация привела существование таких людей к пустоте, она лишь усугубила и сделала фа­тальной бессмысленность их жизни.

Нищенское состояние духа – деструктивные моменты субъективности, разрывающие личность с ис­торическим континуумом, делающие ее изолированной от культурных ценностей, реставрирующие в ней пробиоло-гические разрушающие механизмы – вот изначальная поч­ва, на которую с той или иной степенью разрушения дей­ствует любое социальное явление: бедность или богатство, вынужденное безделье или удачная работа.

Технократизм уже вторично, в силу «собственного ес­тества», чрезвычайно способствует рациональности, приви­вает и развивает ее. Ни человек античности, ни человек сред­невековья, ни человек Возрождения не был и не мог быть столь рационален, как человек технического времени. Само технотизированное общество определяет техническое и ра­циональное направление творческих сил человека. Шпенглер считает, что у человека в области искусства остались только экстенсивные возможности. Вершины в живописи, архитектуре, поэзии остались далеко позади. Те, кто упря­мо, невзирая на своеобразие времени, будут посвящать себя искусству, погибнут как личности, как творцы. «Новых жил» уже не будет. Он пишет: «Если под влиянием этой книги люди нового поколения обратятся к технике вместо лири­ки, к военно-морской службе вместо живописи, к политике вместо критики познания, то они поступят так, как я этого желаю, и лучшего нельзя им пожелать».[13]

Мало того, что сама окруженность техническими сред­ствами принуждает к определенному взгляду на мир, ра­циональность активно прививается, воспитывается в детях. Наивность, дарующая непосредственное восприятие мира, пылкий романтизм, способность к вере, присущие юной душе – все это вытесняется, становится анахронизмом в масштабах целых культур. Технократическая и рациональ­ная конструкция не дают прорваться другим возможнос­тям. Свобода в том, что человек выбирает из рациональ­ных схем наиболее подходящую ему и отвечающую его нравственным установкам, но беда в том, что он не может вырваться за рамки самих схем.

Итак, суть проблем, вставших перед современной цивилизацией, следует искать не во внешних факторах, а во внутренних, именно в человеке, в его мировосприятии, совокупности ценностных устано­вок, определяющих его поступки и способы самореализации, в его экологической культуре.