«Мировое хозяйство – центр и периферия»

1. Центропериферическая система мирового хозяйства

 

    Как в период становления капи­талистического способа производства, так и при зрелых его формах положение отдельных стран внутри подсис­темы и в мировом хозяйстве менялось в связи с неравномерно­стью их экономического развития. Она проявляется прежде всего в неодинаковости темпов развития всех составных эле­ментов подсистемы – макроэкономик, отраслей, предприятий. Это определяется тем, что любая система включает в себя неоднородные элементы, которые связаны между собой, но обла­дают относительной самостоятельностью и испытывают воз­действие различных факторов и условий. Неравномерность экономического развития имеет многомерное измерение. Рас­хождения в темпах роста могут либо увеличивать, либо вырав­нивать уровень развития стран в той или иной подсистеме.

    Систему современного мирового хозяйства можно рассматривать как соотношение центра и периферии. К центру традиционно относят развитые западные страны, к периферии – страны “третьего мира”, некоторые из которых по уровню развития начинают приближаться к центру.

    Центр. До второй половины ХХ в. среди промышленно развитых стран преобладала тенденция усиления неравномерности экономиче­ского развития. В 1890–1913 гг., в частности, уровень расхож­дения в производительности труда, являющийся самым важным фактором повышения роста производства, по отношению к ве­дущий стране в среднем составил 0,43. Данная тенденция уси­лилась в 1913–1950 гг.: уровень расхождения повысился до 0,57. Только в пяти случаях происходило сближение уровней производительности труда – у Канады и Финляндии в 1890– 1913 гг., Норвегии, Швеции и Швейцарии – в 1913–1950 гг., но этот процесс был очень умеренным.

    В течение последних двух веков были три ли­дирующие страны, которые определяли технический прогресс и занимали ведущее место в производительности труда. С 1580 г. до начала ХIХ в. в рассматриваемой подсистеме главенствовала Голландия.

    В начале ХIХ в. лидером в мировой экономике стала Бри­тания, в которой произошли крупные технические сдвиги в хлопчатобумажной, угольной промышленности, в черной ме­таллургии.

    Большую роль в прогрессе промышленного производства наряду с первоначальным накоплением сыграли расширяющие­ся рынки сбыта, которые Британия захватила в результате упорных и длительных войн за мировое господство, а также благодаря быстрому росту спроса внутри страны. За 1653– 1797 гг. Англия 66 лет провела в морских войнах: в ХVII в. – с Голландией и в ХVIII в. – с Францией. Разрушив голландское торговое превосходство с помощью мощного флота и меркантилистской политики, Британия установила свою торговую мо­нополию в Северной Америке, Вест-Индии, Индии, Бразилии.

    Почти 2/3 экспорта Британии составлял текстиль. Высокие прибыли, получаемые в текстильной промышленности, способ­ствовали изменению отношения к нововведениям в британской экономике, а затем и в других странах. Рост производительно­сти труда был выше, чем в Голландии в свое время. Структура британской промышленности концентрировалась на быстроразвивающихся секторах. В стране сложилась развитая сфера услуг, особенно коммерческих, банковских, морских перевозок, что помогало сохранить открытость экономики и имперские позиции Британии.

    Однако по темпам прироста основного капитала Британия стала отставать от США, а затем и Франции. Более медленное увеличение основного капитала не определялось недостатком сбережений, а было связано с оттоком капитала. Он превышал суммарный объем немецкого и французского вывоза капитала. 3/4 общего экспорта капитала направлялось в Британскую ко­лониальную империю и Латинскую Америку, около 20% – в США. Объем заграничных капиталовложений в 1914 г. превы­сил величину ВВП в 1,5 раза а доходы от них составили почти 1/9 часть. В 90-х годах ХIХ в. Британия уступила свое первенство в производстве США, но до начала 50-х годов текущего столетия занимала ведущие позиции в Западной Европе.

    Выдвижение CШA в качестве экономического лидера про­изошло главным образом в результате их усилий по увеличению капиталовложений, развитию внутреннего рынка. Уровень производственных вложений с 1880 г. в США был в два раза выше, чем в Британии, достигнув к началу ХХ в. почти 16% ВВП. В 1890–1913 гг. капиталовложения на одного занятого возрастали в США в три раза быстрее, чем в Британии. США обладали огромными земельными и минеральными ресурсами, которые широко использовались, чему способствовало расши­рение путей сообщения и быстрое увеличение внутреннего рынка. Население страны быстро возрастало благодаря боль­шой иммиграции и высокому уровню рождаемости. Структура американской экономики была более современной, чем бри­танская. Пропорция занятых в промышленности была ниже, а уровень производительности труда был почти в два раза выше британского.1

    В экономике сложились гигантские корпорации с профес­сиональным управлением, которые уделяли большое внимание нововведениям, что способствовало институционализации ис­следовательских работ. В ведущих университетах были созданы исследовательские отделы, в которые приглашались известные ученые из Европы. В 1921 г. в США на исследовательские цели выделялось 0,2% БВП.

    Исследователи выделяют ряд факторов, предопределивших успех американского предпринимательства: специализация производства за счет упрощения трудовых операций, разработ­ка и внедрение правил предпринимательства, распространение и внедрение управленческой информации. Первый фактор по­зволил широко использовать неквалифицированную рабочую силу, специализация по операциям также позволила осуществ­лять прямой и эффективный контроль сверху. Управленческие правила позволили наблюдать и контролировать упрощенный процесс производства через пирамидальную структуру управле­ния. На каждом уровне были тщательно определены и укрощены обязанности так, что высшие управляющие точно знали, что делается на каждой ступени производственной лестницы.

    Важную роль сыграло и играет увеличение масштабов рын­ка как за счет развития структуры, так и увеличения террито­рий. В 1818 г. была присоединена Флорида, в 1840–1850 гг. была захвачена 1/3 территории Мексики, в 1867 г. к США пе­решли Аляска и Алеутские острова.

    Во время лидерства Британии в процессе производства про­изошел сдвиг от изготовления тканей к изготовлению машин, но в характере конечных потребительских товаров изменений не произошло. В период американского лидерства традиционная структура потребления изменилась. Это вызвало развитие техники сбыта товаров, изучение рынка, рекламы, коммерче­ского кредита, которые не играли значительную роль в первой половине ХIХ в. Переход экономического лидерства от мед­ленно развивавшейся Британии к более динамичным США способствовал ускорению роста всех западных стран одновре­менно.

    Конец прошлого, начало нынешнего века ознаменовались быстрым укреплением экономических позиций Германии и Франции. Экономическое продвижение Германии было обу­словлено целым рядом факторов. Среди них важнейшую роль играло образование единого внутреннего рынка в результате завершения государственного объединения всей страны с насе­лением более 40 млн. человек. Военная победа над Францией, последующая аннексия Эльзаса и Лотарингии, получение кон­трибуции в 5 млрд. франков также способствовали хозяйствен­ному подъему. Немецкая инженерная мысль по количеству и качеству разработок уступала только американской. В 60–70-е годы Германия обогнала Францию по производству промыш­ленной продукции, и в первое десятилетие ХХ в., оставив по­зади Британию, стала уже второй после США индустриальной державой мира.

    В конце 60-х годов прошлого века после гражданской вой­ны (переворот Мейдзи) в Японии началось быстрое промыш­ленное развитие. Характерной особенностью индустриализации явилось непосредственное участие государства в создании фаб­ричной промышленности, особенно крупных предприятий тя­желой индустрии. Но несмотря на высокие темпы развития промышленности, в начале текущего века Япония оставалась аграрной страной. Ее внутренний рынок был узок, японские правящие круги стремились компенсировать его узость захва­том новых территорий.

    Конец прошлом, начало текущего столетия отмечался бы­стрым индустриальным развитием России. С 1860 по 1913 гг. объем промышленной продукции Российской империи увели­чился в 12 раз при среднегодовом темпе производства в 5,8%. Он рос быстрее, чем в Германии, Англии, Франции. Но по объему производства Российская империя отставала от США в 8 раз, а на душу населения – в 13 раз.

    Произошли существенные изменения в уровне экономиче­ского развития промышленно развитых стран. За 1820–1989 гг. их ВВП в расчете на душу населения увеличился в 14 раз, в пределах 8 раз – в Британии и 26 раз – в Японии. За почти сто лет с 1820 по 1913 гг. ВВП на душу населения увеличился в 2,9 раза, с 1913 по 1950 гг. – в 1,6 раза и с 1950 по 1989 гг. – в 3 раза.

    Самые большие скачки неравномерности экономического развития связаны с двумя мировыми войнами, которые, будучи следствием такой неравномерности, еще больше обострили ее. Они способствовали усилению позиций CШA, на территории которых не велось военных действий и корпорации которых неслыханно обогатились на крови миллионов убитых и искале­ченных. Неравномерность развития приводила к изменению места и роли отдельных стран в рассматриваемой подсистеме и мировом хозяйстве в целом.

    Выдвинувшиеся вперед по экономической мощи страны до­бивались приведения своей политической роли в соответствие с возросшим экономическим потенциалом, что неизбежно вело к борьбе за передел сфер влияния. Сдвиги в соотношении сил приходили в противоречие со сложившимся экономическим и территориальным разделом мира. Основным способом терри­ториального передела было применение военной силы.

    Тенденция к выравниванию уровней развития. В послевоен­ных условиях механизм действия неравномерности приобрел ряд новых черт. Во второй половине ХХ в. усилился процесс сближения уровней производительности труда по отношению к ведущей стране. Коэффициент сближения уровней производи­тельности труда составил 2,11 в 1950–1973 гг., понизившись до 1,32 в 70–80-е годы. В 50–60-е годы наибольшее ускорение темпов роста производительности труда, ВВП отмечалось в Авст­рии, Германии, Италии, Финляндии, Японии и наименьшее – в Австралии, Канаде, Норвегии, Швейцарии, Швеции и CШA.

    Важнейшим итогом этого процесса явилось относительное ослабление позиций США в индустриальной подсистеме миро­вого хозяйства. Существенно сократился их удельный вес в ВВП, промышленном производстве, торговом обороте и загра­ничных инвестициях. Резко возрос экономический потенциал Японии, превра­тившейся во вторую экономическую державу мира.

    Периферия. Подсистема развивающихся стран включает 4/5 всех стран мира. В них проживает более 80% населения Земли. Экономическое состояние развивающихся стран, их проблемы непосредственно сказываются на подавляющей части человечества. К этой подсистеме относятся все ази­атские страны, кроме Японии, Южной Кореи и Израиля, все страны Аф­рики, исключая ЮАР, а также страны Латинской Америки. Их характери­зуют чрезвычайно пестрый облик, разные условия и уровни социального и экономического развития. Вместе с тем существует ряд признаков, ко­торые объединяют развивающиеся страны в особую группу государств. Общность этих признаков имеет социальные, экономические и исторические корни.

    На современном облике многих развивающихся стран ле­жит глубокий отпечаток их исторического развития, связанного с их колониальным и полуколониальным прошлым. Большин­ство этих государств образовалось в результате национально-освободительной борьбы народов за независимость, распада колониальной системы империализма в 50–60-е годы, теку­щего столетия. В Латинской Америке формальная независи­мость стран была достигнута в первой половине ХIХ в.

    В подсистеме развивающихся стран до сих пор сосуществу­ют доиндустриальные и индустриальные типы производитель­ных сил. Длительный исторический период производительные силы азиатских, африканских и латиноамериканских стран оставались практически без изменений, обеспечивая повторение процесса производства в прежних объемах. Прогресс в них осуществляется медленно. Сменяемости в полном объеме ти­пов производительных сил не происходило, что неизбежно ска­зывалось на характере и развитии форм их общественной орга­низации. В этих странах происходило напластование одних со­циально-экономических структур на другие.

    Разнородность производительных сил предопределила многоукладность социально-экономической структуры стран Азии, Африки и Латинской Америки.

    В колониальный период внедрение западного капитала при­вело к определенному подрыву традиционного воспроизводст­венного процесса. В колониальных и полуколониальных стра­нах стал набирать силу товарно-капиталистический уклад. Но насаждавшееся и спонтанное капиталистическое развитие ока­залось не в состоянии преобразовать существовавшие традици­онные структуры. Поскольку непосредственной целью капитала является получение прибыли, он нередко обтекал их или созда­вал синтезированные объединения. Таким образом, старые структуры либо консервировались, если они отвечали интере­сам колонизаторов, либо подключались к механизму извлече­ния прибылей с помощью экономических и неэкономических методов. В последнем случае создавались образования, в которых капиталистические элементы постепенно вытесняли тра­диционные. Приспосабливая колониальные владения к потреб­ностям метрополий, империализм способствовал формирова­нию в порабощенных странах дезинтегрированного экономиче­ского строя, в котором и традиционные формы были подчине­ны потребностям воспроизводственных процессов метрополий.

 

 

2. Два измерения техногенной цивилизации. Слаборазвитость, как специфическая форма развития

 

    Сегментация экономических систем была представлена зна­чительным набором форм производства от патриархально общинной и мелкотоварной до монополистической и коопера­тивной, которые составляли общественно-экономические уклады. Многоукладность предполагает различное социально-эконо­мическое содержание производственных отношений в границах отдельных секторов, существовавших как взаимосвязанная сис­тема относительно автономных структур со сложным механиз­мом, их внутренних и внешних связей. Хозяйственные связи между укладами ограничены. Имея особый тип производства, производственных отношений, свой уровень развития, уклад обладает своей системой ценностей, характеризуется особым образом жизни населения.

    Многоукладность проявлялась на разных уровнях социально-экономического механизма при формировании спроса и предложения, функционировании рынка, накоплении капита­ла, формировании и использовании рабочей силы. Хозяйственный механизм имел качественную специфику, которая определяла участие секторов в совокупном общественном процессе. Рас­пределение продукта происходило в двух основных формах – без­возмездной и возмездной. Безвозмездная форма включает изъя­тие продукта докапиталистическим эксплуататором – феодалом и ростовщиком. Вторая форма представлена прямым продуктообменом и развитыми товарно-денежными отношениями.

    Различные уклады составляют два относительно автоном­ных сектора – традиционный и современный.

    В традиционном секторе, главным образом в сельском хозяйст­ве, длительное время сохраняется высокий уровень изъятия про­дукта докапиталистическими методами. В середине 60-х годов в Индии масса продукта, изымаемая из земледельческих хозяйств в виде ренты, ростовщического процента, купеческих доходов и т.д., колебалась в пределах 15–20% валового продукта растениеводства. Отсталые социально-экономические структуры выступали препятствием на путях модернизации хозяйственной жизни развивающихся стран. Суть в том, что традиционная система достигла своего предела в плане эксплуатации непо­средственных производителей и выхода товарной продукции. Она препятствует распространению передовых форм хозяйства. Часть населения традиционного сектора уже не в состоянии обеспечивать свое существование за счет собственного хозяйст­ва и вынуждена опираться на помощь родственников. Сущест­вует механизм “передачи ресурсов” в рамках традиционного сектора, способствующий поддержанию жизни части населения и одновременно сохранению традиционных социально-эконо­мических структур, традиционных форм производства. Следовательно, речь идет об относительной стойкости многоукладно­сти национальных хозяйств.

    Один из важнейших критериев выделения развивающихся стран в отдельную мировую подсистему – их слаборазвитость и отсталость. Слаборазвитость выражается в качественной неод­нородности и системной неупорядоченности общества, состоящего из различных экономических и неэкономических институтов современного и традиционного типов, а также пере­ходных промежуточных институтов.

    Отсталость отражает состояние хозяйства этих стран, ко­торое характеризуется низким уровнем развития производи­тельных сил. Исторически отсталость выражается в виде отста­вания в развитии одного типа общества от другого в момент колонизации стран Азии, Африки и Латинской Америки. По некоторым оценкам, соотношение ВВП на душу населения между метрополиями и колониями в тот период было равно примерно 2:1 в пользу Запада. Колонизаторы, захватив колонии и подчинив их нуждам метрополий, превратили отставание в хроническую отсталость развивающихся стран. В 1950 г. Третьем мире были районы, где уровень жизни был ниже, чем в 1800 г., например в Китае. По оценкам в целом в 1950 г. уро­вень жизни в развивающихся странах был такой же, как в 1800 г., или, в лучшем случае, только на 10–20% выше.

    Отсталость привела к расширению первоначального разрыва в уровнях экономического развития. В середине 90-х годов те­кущего столетия разрыв между двумя группами стран составил 20:1, а в 1985 г. – 19,2:1.

    Следовательно, отсталость развивающихся стран имеет два аспекта – общеисторический и современный, связанный с низким уровнем развития. Общеэкономическое отставание до­полняется диспропорциональностью всего воспроизводственного процесса, проявляется в дезинтегрированности хозяйст­венных секторов, в конкретных формах отставания.

    Отсталость развивающихся стран порождает специфику их со­циальных и экономических проблем. Решение каждой из них –обеспечение экономического роста, занятости, распределения и т.д. – предполагает особые подходы, которые отличны от ис­пользуемых в промышленно развитых странах.

    Отсталость развивающихся стран предопределяет их зависимость от промышленно развитых государств Запада. Экономиче­ское развитие колоний определялось не нуждами последних, а нуждами метрополий, вывозивших сырье из них. Потребности метрополий в сырье определяли динамику экономического разви­тия колоний, т.е. импульсы экономического развития шли из за­падных стран. Положение мало изменилось в последние десятиле­тия.

    Зависимое развитие проявляется во внешнеэкономических отношениях развивающихся стран. Отсталая структура эконо­мики, низкий уровень производительных сил, их традиционно аграрно-сырьевая специализация, колониальное прошлое обу­словили внешнеэкономическую ориентацию развивающихся стран на индустриальные государства Запада. Их внешнеэко­номические связи развиваются преимущественно по линии Юг-Север. Низкий уровень производительности труда приво­дит к несоответствию индивидуальных затрат развивающихся стран общественно необходимым международным. Это ведет к потере этими странами в процессе обмена части прибавочного продукта, что объективно отражается в пропорциях и динамике мировых цен.

    Неблагоприятные условия конкуренции нередко использу­ются ТНК, глубоко проникшими в экономику многих стран, для навязывания развивающимся государствам монопольных цен, которые отклоняются вниз при закупке и вверх при про­даже от преобладающих общемировых. Так происходит на тех рынках, где доминирование или сговор ТНК позволяет им ло­мать механизм конкуренции и улавливать дополнительную прибыль.

    В итоге зависимость проявляется в отношениях доминиро­вания и подчинения, которые в последние десятилетия реализуются экономически. Она охватывает многие виды связей ме­жду индустриальными и развивающимися странами, воздейст­вует на политику, идеологию, культуру. Это, однако, не означа­ет, что центры капитализма управляют процессами развития стран Третьего мира. Степень зависимости каждом конкрет­ного государства может меняться – ослабевать или усиливать­ся. Во многом это обусловлёно состоянием мировом хозяйства, характером экономической и социальной политики развиваю­щихся стран, способствующей развитию либо “филиальной”, либо национальной экономики.

    Развивающиеся страны отличаются от промышленно разви­тых социальной структурой общества. Деление на классы не всегда профилирует их социальную структуру. Социальные организмы особенно афро-азиатских стран включают в себя раз­личные образования – классовые, неклассовые (этнические, религиозные, кастовые и другие общности) и внеклассовые (пауперизированные слои, утратившие регулярную связь с об­щественным производством). Становление товарных отноше­ний в этих странах сопровождалось распространением деклас­сирования. Это связано с тем, что при затяжной трансформа­ции представители низших укладов выталкивались из привыч­ной экономической среды, лишались традиционных источни­ков существования. Взаимодействие между всеми этими обра­зованиями сложное и неустойчивое. Неклассовые и внеклассо­вые элементы социальной структуры накладывают отпечаток на общественное развитие в целом. Необходимость обеспечения экономического прогресса при огромных нищете и голоде при­водит к периодическим резким обострениям социальной обста­новки, ~ находит выражение в отменах политической демо­кратии, в репрессиях сверху и в различных вариантах действий снизу – в выступлениях низов вплоть до проявления экстре­мизма, погромов и индивидуальном террора.

    Развивающиеся страны в отличие от западных государств еще не преодолели общинный тип социальности, восходящий к родовому строю. Он определяется личностным характером со­циальных отношений, связями, основанными на родстве, со­седстве, роде, племени и т.д. В целом ряде стран Третьем мира не сформировалось разветвленное и прочное гражданское об­щество – социально организованная структура, состоящая из самодеятельных организаций добровольном членства. Как из­вестно, институты гражданского общества выполняют в соци­альной жизни структурообразующую роль. В развивающихся странах становление современном хозяйства и рост государст­венном аппарата значительно обгоняют формирование институтов гражданского общества. Элементы гражданского общества, возникшие на самостоятельной основе, еще не образуют целостной и единой системы. Гражданское общество еще не вычленилось из государственных структур. До сих пор преобладают вертикальные социальные связи при слабых горизонтальных.

    Социальность общинного типа доминирует в традиционных секторах. Стремление удержать общинные принципы социаль­ности усиливается, когда разрушается изолированность тради­ционных социальных преобразований. Данные явления отме­чаются в африканских, азиатских и латиноамериканских госу­дарствах.

    Развивающиеся страны отличаются от стран Запада не только по социально-экономической структуре, уровню эконо­мического развития. Общественные структуры этих стран раз­вивались в рамках различных локальных цивилизаций и содер­жат в себе разное социокультурное наполнение.

    Таким образом, совокупность проблем отсталости, зависи­мости, многоукладности дает общую картину развивающихся стран. На периферии одновременно присутствуют и феномен зависимости, и тенденция к воспро­изводству обездоленности и конфликтности, характеризующая слаборазвитость. Если бы вдруг исчез по мановению волшеб­ной палочки первый феномен, все равно сохранилась бы на­званная тенденция. Экономика развивающихся стран отлича­ется от промышленно развитых капиталистических стран как степенью развития, так и моделью производства и распределе­ния материальных благ.

    Задачи преодоления отсталости и зависимости и значитель­ной мере цементируют связи внутри развивающегося мира и создают общие направления экономической и социальной по­литики, выявляют истоки, содержание и пределы их единства.1

 

3. Базовая модель развития и возможности ее применения в условиях обострения глобальных проблем

 

    В послевоенный период в развитии мировых производительных сил обозначились большие качественные сдвиги, произошло су­щественное, хотя в целом далеко не равномерное их ускорение в различных регионах мирового сообщества.

    Несмотря на многие тяжелые испытания, в том числе глобаль­ные, структурные и экономические кризисы (а отчасти, возмож­но, благодаря им), капитализм как саморазвивающаяся, самокор­ректирующаяся система в целом не только выстоял, но и усилил свою жизнеспособность, обретя ряд новых черт и адаптационных свойств, связанных прежде всего с развитием рыночного механиз­ма и ускорением НТП.

    В результате реформ и преобразований важнейших социально-политических институтов в развитых капиталистических странах, усиления процессов интеграции, интернационализации, государ­ственного и межгосударственного регулирования экономики, совершенствования конкурентного механизма значительно возрос­ла мобильность товаров, услуг, рабочей силы, капиталов, техноло­гий и информации. Заметно повысились общие темпы экономи­ческого роста, которые с 1950 по начало 1990-х годов в целом по группе крупных развитых капиталистических стран составили 3,5–3,6% в год, а совокупный объем произведенных товаров и услуг в расчете на душу населения возрос более чем в 3 раза. Произошло существенное сближение относительных уровней развития произ­водительных сил.

    Так, в частности, если в 1950 г. средний невзвешенный показа­тель производительности труда в Великобритании, Франции, Гер­мании, Италии и Японии составлял лишь 35% от уровня США, в 1973 г. он достиг 60–61%, а в начале 90-х годов – 77–78%.

    В определенной мере это было связано с подтягиванием Западной Европы и Японии до американского “стандарта” фондовооружен­ности труда. К 1990 г. Германия, Япония и Франция в этом отно­шении даже опередили США.

    Важнейшим направлением рационализации хозяйственных си­стем развитых стран в послевоенный период стала особая форма интенсификации труда, основывающаяся не столько на экономии фонда заработной платы, сколько на росте качества труда, усиле­нии его мотивации, увеличении гибкости и мобильности рабочей силы, значительном росте ответственности, дисциплинированности и профессионализме работников.

    Общие учтенные расходы на здравоохранение, образование и науку возросли в среднем по шести ведущим капиталистическим странам с 2,5–2,7% ВВП в 1910–1913 гг. до 7,6–7,8% в 1950 г. и 16,5–16,7% в 1990–1991 гг. Средняя продолжительность жизни увеличилась с 50 лет в 1913 г. до 66 в 1950 г. и 77 в 1993 г., а среднее число лет обучения взрослого населения повысилось соответствен­но с 7,3 до 10 и 14 лет.

    Судя по динамике структур совокупного производительного капитала, в период после Второй мировой войны в развитых стра­нах существенно увеличился удельный вес человеческого невещественного капитала: в среднем по шестерке ведущих капиталис­тических стран – с 12–13% в 1950 г. до 22–23% в 1973 г. и 27– 28% в 1990 г. В США к середине 90-х годов отмеченный показатель достиг примерно 33–35% их совокупного национального богат­ства. Следует подчеркнуть, что, по далеко не полным данным (рас­четы произведены “затратным” методом, без учета трудовых ин­вестиций учащихся), в начале 90-х годов объем человеческого “не­вещного” капитала в среднем по группе развитых стран уже в 1,5 раза, а в США – более чем вдвое превышал объем основного капитала.

    В ведущих капиталистических странах улучшение структур об­щественного производства, качественное совершенствование его ресурсных составляющих, увеличение невещных компонентов на­копления и богатства, применение многообразных организационных и технологических нововведений, отражающих значительный НТП послевоенных десятилетий, вызвали в целом заметное повы­шение доли интенсивных факторов производства, которая возросла примерно в полтора раза по сравнению с соответствующими пока­зателем эпохи промышленного переворота, достигнув в среднем по шестерке главных капиталистических стран 58–70%. Резуль­таты экономического роста развивающихся государств неодно­значны и весьма противоречивы. В 50–80-х годах несколько де­сятков развивающихся стран, сосредоточивших не менее 2/3–3/4 населения и ВВП периферийной зоны мирового капиталистического хозяйства, преодолевая немалые проблемы и сложности, су­мели в целом добиться существенных, хотя и не вполне устойчи­вых успехов в экономическом развитии.

    В результате проведения ряда реформ и преобразований, мо­билизации собственных ресурсов, широкого использования капи­тала, опыта и технологий развитых государств процесс относитель­но быстрой модернизации охватил не только маленьких и средних “тигров” (Сингапур, Гонконг, Тайвань, Южная Корея, Малайзия, Таиланд, Турция и др.), но и ряд гигантов (КНР, Индия и Индоне­зия), которые заметно активизировались в 70–90-е годы.

    Все это способствовало значительному ускорению экономичес­кой динамики третьего мира: если в 1900–1938 гг. душевой ВВП в периферийных странах возрастал в среднем ежегодно на 0,4–0,6%, то в 1950–1993 гг. – уже на 2,6–2,7%. Конечно, не во всех слаборазвитых государствах экономическая результативность была столь впечатляющей. Но средневзвешенный показатель по “третьему миру” более чем вдвое превысил соответствующий параметр для стран Запада эпохи промышленного переворота и в целом соот­ветствовал послевоенным показателям душевого роста ВВП в ка­питалистических центрах. При этом некоторые показатели, харак­теризующие нестабильность, несбалансированность и диспропор­циональность развития, в быстро модернизирующихся странах “третьего мира” оказались в среднем не больше, чем в ведущих капиталистических государствах на этапе их “промышленного рынка” в послевоенный период.

    К числу крупных достижений развивающихся стран следует также отнести существенное увеличение нормы капиталовложений с 6–8% ВВП в 1900–1938 гг. до 21–23% в среднем за 1950–1993 гг. Это произошло главным образом за счет внутренних – как частных, так и государственных – источников финансирова­ния, тогда как доля иностранного капитала составила в среднем не более 10–15%. Последний показатель был не выше, чем в стра­нах “второй волны” капиталистической модернизации (Северная и Южная Европа, Канада, Австралия, Япония), осуществляющих индустриализацию в конце ХIХ – первой трети ХХ в.

    В 80-х годах общий фонд развития периферийных государств, включающий обычные капиталовложения, а также текущие рас­ходы на образование, здравоохранение и НИОКР, достиг в сред­нем 28–30% их ВВП. В 1950–1990 гг. в структуре национального богатства крупных развивающихся стран, рассматриваемых здесь, доля основного капитала возросла примерно вдвое (с 15 до 31%), а человеческого невещественного капитала – втрое (с 3 до 9%).

    В “третьем мире” удвоился вклад интенсивных составляющих экономического роста: если в 1900–1938 гг. за счет этих факторов обеспечивалось 16–18% прироста ВВП, то в 1950–1993 гг. –примерно 32–34%. Имеющиеся оценки показывают, что на этапе современного экономического роста в крупных развивающихся странах 20–24% прироста их ВВП связано с повышением каче­ства труда и основного капитала (на первый компонент приходит­ся от 1/6 до 1/5) и примерно 10–12% – с передислокацией основ­ных учтенных ресурсов из отраслей с низкой в отрасли с более высокой эффективностью использования ресурсов.

    Сравнение уровней развития шести крупных периферийных и шести крупных развитых стран свидетельствует о том, что за 1950– 1993 гг. разрыв в показателях их душевого ВВП несколько умень­шился – с 1:8 до 1:7. Кроме того, вопреки многим пессимистичес­ким прогнозам, развивающиеся страны достигли в целом существен­ного, хотя еще и неустойчивого прогресса в социально-культур­ной сфере. В целом по “третьему миру” доля населения, живущего за чертой бедности, сократилась с 45–50% в 1960 г. до 24–28% в 1990 г. Уровень грамотности взрослого населения, составлявший в “третьем мире” в 1990 г. 14–15%, возрос с 28% в 1950 г. до 69% в 1993 г., а среднее число лет обучения – с 1,6 до 5,8 (последний расчет сделан по крупным развивающимся странам). В странах Востока и Юга показатель средней продолжительности жизни в 1800–1913 гг. в целом не превышал 26–28 лет, но за 1950– 1993 гг. он вырос почти вдвое: с 35 до 64–66 лет.

    Подтягивание ряда крупных развивающихся стран к уровню ведущих капиталистических государств по некоторым важнейшим показателям развития человеческого фактора происходило в целом за послевоенный период, пожалуй, быстрее, чем по собствен­но экономическим параметрам. В 1800–1913 гг. страны Запада и Япония по темпам изменения индекса развития обгоняли страны Востока и Юга в 2,5–3 раза, в 1913–1950 гг. – примерно в 1,5–2 раза, а в послевоенный период крупные периферийные государства в среднем в 1,5–2 раза опережали по темпам изме­нения этого индекса ведущие капиталистические страны. В результате разрыв в уровнях социально-экономического про­гресса, измеренного с помощью отмеченного индекса, впервые стал заметно сокращаться: если в 1950 г. он составлял 1:4,5, то в 1993 г. – уже 1:2,8.

    Развивающиеся страны в последние годы осуществляют актив­ную экспансию во внешней торговле. Согласно данным американской издательской фирмы “Мак-Гроухилл”, с 1985 по 1996 г. рост экспорта из развивающихся стран составил 217%, в то время как мировой экспорт увеличился на 94%, а экспорт из промышленно-развитых стран – на 70%. Некоторые из развивающихся стран пре­вратились в настоящих гигантов внешней торговли. Бразилия, на­пример, является крупным экспортером целлюлозно-бумажной продукции, самолетов, легкого вооружения, соевых бобов. Индия – один из крупных поставщиков на мировой рынок стали, химикатов и фармацевтической продукции.

    Главным преимуществом развивающихся стран в конкурентной борьбе на мировом рынке является низкий уровень затрат на заработную плату. Вместе с тем в 80-х – начале 90-х годов во многих латиноаме­риканских и африканских государствах существенно замедлилась экономическая динамика. В результате число сравнительно быст­ро растущих развивающихся стран сократилось примерно с 50 в 60–70-х годах до 20. Но на них по-прежнему приходится 50–60% населения и ВВП “третьего мира”. Ряд крупных и средних стран (КНР, Индия, Индонезия, Турция, Таиланд, Пакистан, азиатские НИС) провели достаточно эффективные реформы хозяйственно­го механизма и, как уже отмечалось, активизировали свой экспор­тный потенциал. При этом, однако, как менее, так и более “удач­ливые” из развивающихся государств испытывали значительные экономические трудности, связанные с внушительными размера­ми внешней задолженности, оттоком и неравномерным распреде­лением по странам иностранного капитала, нестабильностью экс­портных цен, ухудшением экологической ситуации. В странах “тре­тьего мира” насчитывается около 1,2 млрд. чел., живущих ниже порога бедности (в том числе 500 млн. в Азии и 300–370 млн. в Тропической Африке), более 900 млн. неграмотных. Сохраняют­ся значительные социальные контрасты, а дифференциация дохо­дов и потребления в ряде периферийных стран продолжает углуб­ляться.1

    В особенно бедственном положении оказался, за несколькими исключениями, регион Тропической Африки. Голод, нищета, бо­лезни, этнические и межгосударственные конфликты, проявления геноцида – таков далеко не полный список человеческих траге­дии, жертвами которых оказались десятки, а может быть, и сотни миллионов людей. Применительно к ним сами понятия “экономи­ческий рост”, “наращивание человеческого капитала” теряют вся­кий смысл. Мировое сообщество так или иначе столкнется с необ­ходимостью решения острейших проблем жизнеобеспечения в этих странах. Таково одно из реальных противоречий современного мира.

    Было бы, однако, неправильно не видеть и того, что в целом, несмотря на трудности, сбои и попятные движения, несколько десятков развивающихся стран сумели встать на рельсы совре­менного экономического роста. Сделаны пока еще только пер­вые шаги. Для создания более гибких, адаптивных социально-эко­номических систем необходимо многое: рациональные действия государства по демонтажу неэффективных структур, адаптации традиционных и формированию современных институтов, при­ватизации и постепенной либерализации основных сфер на­родного хозяйства, а главное – по максимальному развитию раз­нообразных форм предпринимательства, раскрепощению сози­дательной инициативы людей. Привлечение транснациональных корпораций (ТНК), а следовательно, использование передового опыта, технологий и коммерческих связей стран Запада должно органично сочетаться с максимальной мобилизацией внутренних резервов, уменьшением непроизводительных расходов, сокраще­нием непрестижных и малоэффективных проектов, значительно большей концентрацией ресурсов на развитии собственно человеческого фактора, инвестиции в который, как показывает исто­рический опыт более развитых, а также быстро развивающихся стран, намного эффективнее, чем обычные капиталовложения.

    Итак, в результате генезиса исторически созданных произво­дительных сил, их диверсификации и усложнения происходило сна­чала крайне медленное, противоречивое, затем более быстрое вызревание интенсивного типа воспроизводства, характеризующе­гося – в тенденции – снижением ресурсоемкости экономики (не исключающей, впрочем, а предполагающей относительное рас­ширение затрат нетрадиционных видов ресурсов), повышением роли социальных и духовных элементов производительных сил, а также существенным, хотя далеко и не равномерным ускорени­ем темпов экономического развития.

    В доиндустриальный период (1000–1800 гг.) душевой ВВП стран Запада возрос примерно в 2–3 раза, а на Востоке (Китай, Индия, Египет) он, возможно, сократился в среднем на 1/5. В эпоху промышленного переворота (1800–1950 гг.) в крупных ныне раз­витых странах отмеченный показатель увеличился почти в б раз, а в среднем по шести крупным странам Востока и Юга (Китай, Ин­дия, Египет, Сирия, Пакистан и Бангладеш) он повысился лишь на 1/7.

    В послевоенный период ускорение экономического роста в зна­чительной мере охватило также и страны “третьего мира”. В 1950– 1993 гг. в крупных развивающихся странах душевой ВВП вырос в среднем в 3,6 раза, а в крупных развитых – в 3,1 раза. В целом за период времени, охваченный расчетами (1000–1993 гг.), совокуп­ный ВВП ныне развитых стран увеличился примерно в 1540 раз (в крупных странах Востока и Юга – в 50 раз); душевой ВВП вырос соответственно в 40–43 и 3,0–3,5 раза; в ныне развитых странах индекс развития возрос в 30 раз, а в целом по крупным странам Востока и Юга – примерно в 4 раза. Наконец, эффективность ис­пользования ресурсов в первой группе стран увеличилась в 10– 13 раз, а во второй – лишь в 1,3 раза.

    Отмечая медленные эволюционные изменения в досовремен­ных обществах, надо тем не менее полагать, что их экономические и социальные системы были отнюдь не статичны и “пассивны”.

    Во-первых, этим обществам, причем в большей мере Востоку, чем Западу, была присуща значительная, намного превосходящая современные масштабы неустойчивость воспроизводства, обуслов­ленная природными и социальными фак­торами. Колоссальные общественные силы, труд и богатство множества людей расходовались на устранение или предотвращение различных катастроф и кризисов. Во-вторых, досовременные общества обменивались в ходе внутрицивилизационных и меж­цивилизационных контактов разнообразными инновациями, темпы распространения которых со временем стали постепенно ускоряться.

    В силу природных и исторических факторов страны Востока в целом оказались к началу текущего тысячелетия сравнительно более развитыми, чем западные, расположенные на периферии Евразии, вдали от тогдашних центров мировой цивилизации. од­нако в нынешнем, подходящем к концу тысячелетии именно на Западе сложились некоторые необходимые и достаточные усло­вия для реализации догоняющего, а затем и перегоняющего раз­вития в результате определенной комбинации всей системы есте­ственных, материальных, социальных и духовных производительных сил. При этом приоритетное развитие социальных и духовных компонентов производительных сил, человеческого фактора ока­залось в конечном счете решающим в европейском феномене “рас­кованного Прометея”.1