«Анализ стихотворения Ахматовой»

«Дорога не скажу куда...»

 

Здесь все меня переживет,

Все, даже ветхие скворешни

И этот воздух, воздух

вешний,

Морской свершивший

перелет.

 

И голос вечности зовет

С неодолимостью нездешней,

И над цветущею черешней

Сиянье легкий месяц льет.

 

И кажется такой нетрудной,

Белея в чаще изумрудной,

Дорога не скажу куда...

 

Там средь стволов еще

светлее,

И все похоже на аллею

У царскосельского пруда.

1958 г.

Комарово

 

Лирическое произведение и его анализ... Не погубит ли скальпель хирурга-аналитика тот тонкий волшебный покров, то эмоциональное чудо, которое возникает в душе читателя при соприкосновении с искусством поэзии? Нередко перед теми, кто изучает творчество известных поэтов, возникает такой вопрос. «Разъять музыку, как труп» и не позволить ей потерять при этой операции живое очарование, удержать эмоциональный читательский накал или даже повысить его – сложная задача. В одном из выпусков телевизионной передачи «Апокриф» пожилая учительница, говоря об этой проблеме, сказала примерно следующее: «Только не лингвистический анализ! Если вместо «Джоконды» вам преподнесут отдельно глазки, щечки, ручки, какое художественное впечатление у вас останется?» Но работать с современными школьниками так, будто за окном девятнадцатый, а не двадцать первый век, будто научного подхода к изучению художественного текста не существует, сегодня, без сомнения, нельзя. Сегодня, на мой взгляд, почти невозможное: не теряя высоты эмоционального тона, предельно осторожно и трепетно относясь к каждому поэтическому звуку, «поверить алгеброй гармонию».

Анализ стихотворения «Приморский сонет» может быть заключительной работой в процессе изучения творчества Анны Ахматовой. Глубина содержания и отточенность формы позволяют именно этим шедевром поставить точку в драматической истории творческой жизни Ахматовой.

Ахматова выбирает жанр сонета. Сонет – канонический жанр лирики, имеющий твердую, веками заданную форму: 14 строк (два четверостишия, два трехстишия). И в лирическом содержании сонета наблюдается то же неукоснительное построение. Сонет – стихотворное рассуждение, в котором мысль поэта развивается по известной логической схеме: тезис, антитезис, синтез. Строгость и краткость формы сонета диктуют и тип речи, и тематический круг. Значит, задача поэта – поделиться мыслями с читателем. О чем рассуждает поэт?

«Здесь все меня переживет...» – тема смерти заявлена с первой строки стихотворения. Оно пишется человеком, прожившим долгую жизнь и на пороге вечности познавшим ее истину и глубину. Ахматова для разговора с читателем о жизни и смерти, о вечности и времени выбирает классический четырехстопный ямб, «спокойный», размеренный ритм поэтической речи, способствующий неторопливому и обстоятельному разговору.

Первое четверостишие по закону жанра представляет собой тезис, утверждение. И первой строкой поэт выдвигает его: жизнь коротка, конец ее так близок, что все окружающее воспринимается лирической героиней как некое потомство, остающееся на земле после нее. Но уже во второй строке нарушается спокойное, плавное течение речи: «Все, даже ветхие скворешни...» Первая ямбическая стопа утяжеляется, сильное ударение перемещается со второго слога на первый. Таким образом слово «все» ритмически выделяется, сопровождается паузой. И это, конечно, не случайно. Это слово несет особую смысловую нагрузку. Все – это мир в широком смысле слова: от мелких деталей, предметов, примет времени и даже символов его скоротечности («ветхие скворешни») до невидимого, глобального («воздух»). Следовательно, поэтический разговор пойдет о временном и вечном, о жизни и смерти.

В первой строфе Ахматова создает определенный эмоциональный настрой: возникает ощущение легкости, свежести, воздушности вследствие повтора слова «воздух» в третьей строке: «И этот воздух, воздух вешний...» И звуковой рисунок строки наполняет ее весенним теплым дыханием. Следующая строка уточняет, что это не просто воздух весны, но еще и морской влажный ветер: «Морской свершивший перелет». Ветер – дыхание моря – наполняет стихотворение жизнью, весной, юностью и творчеством. Именно с творческим настроем, поэтическим вдохновением ассоциировалась у Ахматовой морская влага: «... я никогда не улетала и не уползала из Поэзии, хотя неоднократно сильными ударами весел по одеревеневшим и уцепившимся за борт лодки рукам приглашалась опуститься на дно. Сознаюсь, что временами воздух вокруг меня терял влажность и звукопроницаемость <...>, и вообще наступало удушье, которое длилось годами» (дневниковая запись от 13 декабря 1959 г.)¹.

Вторая строфа сонета должна содержать антитезис и противопоставляться первой. Что же противопоставляется? Первая строфа начинается со слова «здесь» – во второй встречаем антонимичное ему слово «нездешней». Здесь – это мир, жизнь. Нездешнее находится где-то за пределами этого мира, этой жизни, там, где все не так, как здесь. Эта антитеза подчеркивается отрицаниями:

 

И голос вечности зовет

С неодолимостью нездешней...

 

Противопоставлены не только два мира, два «света» (тот и этот), но и их приметы. В этом мире – временное, сиюминутное, преходящее («ветхие скворешни»); в том понятие времени пропадает вовсе («голос вечности»).

Но, несмотря на тематическое противопоставление двух строф, в их эмоциональном звучании антитезы нет. Более того, ощущение легкости, свежести, воздушности усиливается во второй строфе сонета. Обилие гласных звуков и мягких согласных, несомненно, способствует созданию такого эффекта: неодолимость, сиянье, льет, легкий. И зрительная картина, рисуемая автором, помогает читателю чувствовать именно так: цветовая гамма тоже легкая, светлая, нежная: «И над цветущею черешней / Сиянье легкий месяц льет...» – а ведь разговор уже идет о смерти!

По закону сонета третья строфа – синтез. Здесь должны соединиться тезис и антитезис, жизнь и смерть. И они соединяются, они связаны дорогой. Образ дороги – сквозной в лирике Ахматовой, и несет он в разных стихотворениях разную смысловую нагрузку. Чаще всего «дорога» у Ахматовой – это традиционный жизненный путь:

 

Смерть стоит все равно у порога,

Ты гони ее или зови.

А за нею темнеет дорога,

По которой ползла я в крови...

 

«Ты напрасно мне под ноги мечешь...», 1958

 

Но уже в тридцатые годы появляется дорога из жизни в смерть:

 

А надо мной спокойный и двурогий

Стоит свидетель... о, туда, туда,

По древней подкапризовой дороге,

Где лебеди и мертвая вода.

 

«Одни глядятся в ласковые взоры...», 1936

 

Дорога – не страшное слово, это не обрыв, и ведет она в вечность, а не в пропасть:

 

И кажется такой нетрудной,

Белея в чаще изумрудной,

Дорога не скажу куда.

 

Почему наложено табу на слово «смерть»? Оно ни разу не произносится в стихотворении. Вероятно, оно слишком мрачное, слишком темное, оно лишнее в этой светлой картине. А может быть, Ахматова не хочет не только произносить, но даже и подразумевать его, так как совсем иначе представляет себе переход в небытие. Этот путь кажется (так как точно еще не известен) не катастрофой, а нетрудной (но и не легкой!) дорогой. Но дорогой нереальной, неземной. Обратим внимание на два крайних слова во второй строке. Она начинается и заканчивается цветовыми обозначениями – «белея», «изумрудной»². Белая дорога ночью (при свете легкого месяца) нереальна в земном, человеческом измерении. Это может быть только лунная дорожка (не по ней ли шел булгаковский Понтий Пилат к своему вечному приюту?), но и она должна потеряться, померкнуть в чаще. Но она видна, она ярко белеет, потому что в том мире все не так. А изумрудная чаща? Это слишком яркий цвет для реального леса, тем более чащи, тем более ночной. Наш лес ночью темный³. И на фонетическом уровне жизнь и смерть, здесь и там – разные. В этом мире, здесь – [O], [Э] (тема воздуха);

в том, нездешнем – [У] : нетрудной, изумрудной, не скажу, куда (может быть, глубина?).

Таким образом, первая и вторая строфа, тезис и антитезис переплетаются: вечность похожа на жизнь, но она другая: ярче, красивее, фантастичнее. И последнее трехстишие сонета развивает это сопоставление. «Там средь стволов еще светлее», – опять несоответствие с реальностью. Ночью в чаще среди деревьев светлее, чем вне ее! Но как похоже на наш мир: стволы, луна, дорога... Так, значит, смерть – отражение жизни, но еще светлее самой светлой земной картины.

 

И все похоже на аллею

У царскосельского пруда.

 

Сонет заканчивается упоминанием о Царском Селе, духовной родине Анны Ахматовой, об истоках ее жизни. Рождение и смерть сошлись в одной точке. Круг замкнулся.

Поэт говорит с читателем о сложнейших философских понятиях лаконичным строгим языком. Вероятно, то, что открывает Ахматова читателю, настолько значительно и глубоко, что не требует дополнительных «украшений». Отсутствие их – тоже своего рода художественный прием, глубокое и мудрое «не терпит суеты», «должно быть величаво», как библейский стих. И не случайно, наверное, анафорическое «И» в пяти стихах этого сонета – библейская тема тяготеет и к библейской форме.

Конечно, литературные и общекультурные ассоциации «Приморского сонета» Ахматовой не ограничиваются Библией. Можно провести тысячи связей с решением этой вечной темы в искусстве разных веков и разных национальных культур. Но, возможно, наиболее оправдана будет параллель с современным Ахматовой поэтом. Стихотворение Александра Блока «Ночь, улица, фонарь, аптека» – тоже о смерти. В нем смерть – тоже отражение жизни. Но у Ахматовой это отражение светло, у Блока – зловеще мрачно. У Ахматовой вечность в светлой сияющей дали, у Блока – в ледяной воде грязного петербургского канала. В обоих стихотворениях жизнь и смерть замыкаются в круг. У Ахматовой этот круг чудесный, идеализированное, улучшенное отражение жизни в смерти, у Блока – порочный круг, западня, ловушка («Умрешь – начнешь опять сначала»). Так по-разному и в то же время созвучно решают два поэта одну тему.

«Приморский сонет» – позднее стихотворение Ахматовой, подведение итогов, завершение поэтической биографии. В предисловии к мюнхенскому изданию 1968 г. Виктор Франк писал: «Устами большого поэта говорит правда. Правда – всегда и везде редкость. Но в этом мире миража и обмана, в котором Ахматова прожила свою большую и трагическую жизнь, этот голос правды звучал и звучит как трубный глас. В эпоху, когда свыше навязывался притворный и приторный оптимизм, Ахматова говорила свое; говорила о том, что важнее всего человеку – о смерти, о старости, об одиночестве, о бездомности, о вдохновении, и говорила неповторимо простым и мудрым языком»⁴. Поэт заканчивает свой творческий путь как лирик-философ, говорящий с читателями о глобальном, о вечном. А начинался когда-то этот путь с мира внутреннего, интимного, в котором есть только «я» и «ты». Поэтическая дорога привела поэта от мира для двоих к «голосу вечности».