«Развитие процессов урбанизации в период римского могущества»

II век – пик развивавшегося на протяжении многих столетий процесса урбанизации. К старым полисам прибавились сотни новых городов, выросших из деревень или укрепленных военных лагерей. Растет количество горожан. Появляются города-гиганты. С развитием урбанизации возрастает численность паразитического населения и расходы государства на его содержание и увеселение. Богатство в городах способствует развитию роскоши, а не производства и предпринимательской деятельности. Не существует какого-либо поощрения деловой активности. Процветание муниципального строя было основой расцвета империи при первых Антонинах. Но «муниципальное чудо» было выборочным, кратковременным. Усиливается вмешательство императорской власти во внутригородскую жизнь, что в конечном счете приводит к разрушению полисных начал, непосредственному господству власти над личностью. 

«Оглянись на эту массу людей, – писал в середине I в. Сенека своей матери. – Их не вмещают даже дома безмерного города. Из муниципий и колоний, со всех концов земли пришли они сюда. Одних привело честолюбие, других – обязанности службы, третьих – возложенное на них поручение, четвертых – развлечения... иных – научные занятия или зрелища; те пришли по зову друзей, других гнало стремление сделать карьеру, которая находит здесь широкое поприще; одни предлагают свою красоту, другие – свое красноречие».[1] 

Но какие бы цели ни привели людей в столицу, отстроенную после пожара Нероном и украшенную Флавиями и Антонинами, какие бы ни обуревали их надежды, какие бы горестные или радостные чувства ни испытывали они при виде Рима, всех поражало зрелище колоссального мегаполиса, города городов. Греческий оратор Аристид, посетивший Рим при Антонине Пие, в похвальной речи городу сравнивает его с силачом, который поднимает других над собой и носит их, – «так и Рим несет один город над другим... и если бы расположить их но поверхности, то вся Италия в поперечнике, вплоть до Адриатического моря, заполнилась бы им».[2]

И на эти города, добавим мы, хватило бы и форумов, и храмов, и амфитеатров, и дворцов, и базилик, и водопроводов, и терм, и триумфальных арок, и статуй. Но в таком распределении сооружений Рима не было необходимости, поскольку другие города, и не только Италии, но и Африки, Галлии, Британии, следуя римской модели, воспроизводили типично римские постройки, и каждый из них был «Римом в миниатюре». Рим в эпоху империи становится предметом всеобщего подражания. Люди различных национальностей, порой не владевшие латинской речью, считали себя римлянами, а Рим – своей общей родиной. Это способствовало романизации и унификации жизни во всей империи, и прежде всего в ее городах как центрах административной и интеллектуальной жизни. В постепенном стирании разницы между италиками и неиталиками немалую роль сыграл массовый наплыв в Италию рабов, получавших свободу и женившихся на местных женщинах. Различные национальности, за исключением тех, которые придерживались своих религиозных обычаев, перемешивались, как в огромном котле, и это привело к началу III в. к распространению гражданства на всю империю и стремлению к религиозному единству, давшему шанс стать государственной религией долгое время гонимому христианству. Никогда еще в Средиземноморье не было такого множества городов. К старым городам присоединились новые, протянувшиеся почти сплошной линией в Африке, на границе с великой пустыней, на северных рубежах Рима – близ Дуная, Рейна, Темзы, Сены, заложив фундаменты многих европейских городов: Виндабоны (Вены), Аквинка (Будапешта), Сингидуна (Белграда), Ангенторага (Страсбурга), Лондиния (Лондона) и др. В это время с Римом соперничают превосходящая его площадью Александрия, Карфаген, Гадес, Антиохия, Дамаск. Возникают новые города в Палестине (Тибериада), в Сирии (Дура-Европос), в Египте (Антинополь), во Фракии (Адрианополь), в Африке (Тимгад) и др. Все они приобретают римский облик, правильную планировку улиц, ведущих к форуму, украшаются собственными капитолиями, термами, библиотеками, театрами и амфитеатрами.

Города и городская жизнь. По своему положению города империи делились на три категории: колонии римских граждан и латинян, имевших особые права: муниципии; податные города. От ранга, присвоенного тому или иному городу, зависели отношения собственности и характер внутригородской жизни. Ко II в. в городах исчезли народные собрания, которым ранее принадлежала большая или меньшая роль в городской жизни, и местное управление сосредоточилось в городских советах, часто называвшихся куриями, и у должностных лиц – декурионов, обычное избиравшихся из числа наиболее влиятельных граждан. Из них формировалась магистратура. Высшие должностные лица, соответствовавшие консулам, именовались дуумвирами. Раз в пять лет избирались «дуумвиры пятилетия» (квинквиналы), которые, подобно римским цензорам, проводили ценз и составляли список дуумвиров предшествующего срока. Городским благоустройством, соблюдением порядка в общественных местах, организацией игр ведали городские эдилы. Существовали также жреческие должности, приравненные к дуумвирату. Внешний вид города, его санитарное состояние, обеспечение неимущих граждан зависели от частной благотворительности и инициативы городской верхушки, а она, в свою очередь, – от экономического положения империи, спокойствия на границах, безопасности на морских и сухопутных дорогах, продуманности фискальной политики.

В цензах фиксировалось количество граждан в каждом из городов, но наряду с ними в городах жили люди, не имеющие гражданских прав, – переселенцы из других городов и чужестранцы. В римских городах они назывались «инколами», в греческих – «таройками». Уже в эпоху ранней империи они могли принимать участие в городской жизни, посещать зрелища, пользоваться городскими термами. Они несли также муниципальные повинности, что не избавляло их от повинностей в городе, откуда они прибыли. Со временем грани между гражданами и инколами стираются.[3]

Доходы городов складывались из пошлин, а также из сдаваемых в аренду городских земель. Кроме того, в благодарность за оказанный почет дуумвиры пополняли государственную казну собственными средствами или брали на себя сооружение новых зданий, благоустройство рынков, ремонт дорог. Выходцы из маленьких городов, перебравшись в Рим и приблизившись к императорскому тропу, также осыпали родной город благодеяниями и удостаивались за это почетных постановлений и статуй.

Эпоха Антонинов могла бы показаться «золотым веком» для всех городов, если бы не характер и масштабы вмешательства римской администрации в их жизнь. При Нерве и Траяне в некоторые города посылаются городские попечители (кураторы), наделенные широкими полномочиями и прежде всего правом контролировать городские финансы. Помимо того, в провинциальных городах за деятельностью администрации следили императорские наместники, без разрешения которых фактически нельзя было сделать ни шагу. Центральная власть ограничивает влияние старых полисных структур и вступает в непосредственный контакт с индивидом помимо городской общины. Проводимая римскими властями регламентация внутригородских отношений разрушала полис, способствуя более полному развитию частной собственности.

Коллегии. Городское население империи, лишенное политических прав и утратившее вкус к политике, находило выход своей энергии в деятельности частных объединений по профессиональному, религиозному или иному принципу – коллегий. Коллегии защищали интересы своих членов, гарантируя им материальную или правовую поддержку в экстремальных обстоятельствах, служили опорой в постоянно меняющейся городской жизни, обеспечивая участие в решении общегородских вопросов. Заменив политические партии, коллегии оказывали влияние на выдвижение кандидатов на административные должности, на выборы вообще.

Судя но литературным источникам и огромному числу сохранившихся надписей на латинском и греческом языках, существовали коллегии ремесленников (сукновалов, оружейников, булочников, носильщиков и др.), судовладельцев, торговцев разными товарами в том числе и рабами, представительниц древнейшей женской профессии, коллегии нищих, похоронные коллегии. Существовал специальный закон, определявший правила вступления в коллегии и выход из них, равно как права и обязанности их членов. В некоторых коллегиях допускалось участие рабов и женщин. Существовали коллегии, насчитывавшие по несколько сотен, а были и такие, что не превышали оговоренную законом норму – три человека. Общее имущество коллегий строго отделялось от частной собственности их членов. Коллегии управлялись выборными лицами – председателями, попечителями, квесторами, полномочия которых определялись письменным уставом или обычаями. Они заведовали денежными средствами сообщества, а если оно носило производственный характер, – распределяли работу между его членами, вели переговоры с заказчиками, ведали приемом и обучением новичков и, возможно, имели право исключать из коллегии тех, кто нарушал ее правила. Список всех членов коллегии выставлялся на всеобщее обозрение.[4] Небогатые коллегии могли собираться на открытом воздухе или в харчевне, богатые – обладали собственным местом сбора: под портиком какого-либо здания или в отдельном помещении, которое называлось «схола». Схола была своего рода внешним фасадом коллегии и предметом гордости ее членов, вкладывавших в ее украшение средства, мастерство и талант. В схолах устраивались торжественные обеды и церемонии. Там осуществлялся культ богов, покровителей ремесел и иной деятельности, а также гениев-покровителей каждой коллегии.

В условиях, когда любая хозяйственная активность находилась вне сферы государственного вмешательства, когда работы по строительству и ремонту дорог и общественных сооружений, сбор налогов и податей отдавались па откуп частным лицам, коллегии охватывали все сферы городской жизни. Они держали в своих руках все ремесла, строительство, транспорт и поэтому пользовались покровительством императорской власти.

Не вмешиваясь в повседневную деятельность коллегий, императоры в то же время осуществляли за ними постоянный жесткий контроль, ибо любое неконтролируемое объединение в принципе могло стать очагом преступности, равно как и оппозиционных настроений. Наместник провинции Вифинии Плиний Младший, обратившийся к Траяну за разрешением основать коллегию для тушения пожаров, получил такую отповедь: «Тебе пришло в голову, что можно основать коллегию пожарников у никомедийцев. Не забудем, однако, сколько беспокойства именно этой провинции и этим городам принесли союзы подобного рода. Какое ни дай им имя и с какой целью ни устраивай, собравшись, они не преминут обратиться в тайное общество».[5] В памятниках римского права и императорских эдиктах предусматривались жесточайшие наказания за создание запрещенной корпорации. «Тот, кто организует противозаконную коллегию, – пишет римский юрист Ульпиан, – подвергается наказанию, равному с теми, кто нападает с оружием в руках на общественные места и храмы»[6], т.е. отдавался на съедение зверям или сжигался живьем.

Похоронные коллегии, вопреки их названию, не только обеспечивали своим членам достойное погребение. Из сохранившегося устава похоронной коллегии города Ланувия видно, что устраивались совместные трапезы, на организацию которых шла часть взносов. Наряду со свободными в коллегию входили и рабы. В уставе отмечалось, что при отпуске на свободу раб должен был внести в коллегию две амфоры вина. Пирушки членов коллегии внушали властям тревогу. Устав ланувийской коллегии содержит выписку из постановления сената, запрещавшего сходиться на пиры чаще, чем раз в месяц.

За знанием. Среди тех, кто держал путь по прекрасным мощеным дорогам, соединявшим города империи друг с другом и с Римом, в октябре, когда спадает летняя жара, можно было видеть не только проносящихся с быстротой стрелы императорских гонцов, бредущих на побывку с границ солдат, торговцев, сельчан, гонящих по обочинам скот, но и стайки юнцов, не обремененных поклажей. Прислушавшись к вылетавшим из их уст словам – «advocatus», «orator», «eloqiientia», – можно было понять, что их волновали не объявленные на ближайшие нундины гладиаторские игры, не упавшие из-за обильных летних дождей цены на зерно и оливковое масло. Они шли в города за знанием, ибо если начальную грамоту молодежь изучала и в сельской глуши, то стать образованным человеком можно было только в городе, открывавшем школьные ворота всем свободнорожденным римлянам и вольноотпущенникам, желавшим учиться и располагавшим достаточными средствами.

В I–II вв. многие города возникали на месте прежних галльских и германских поселков или среди лесов, в которых недавно раздавался вой зверей и находили убежище обладатели тайных знаний – друиды. И там все более мощно звучала латынь и можно было услышать бессмертные строки Вергилия «Anna virumque cam» («Брань я и мужа пою»). Эти новые города, не менее чем своими храмами и амфитеатром, гордились школами, которые давали универсальное образование (хотя еще не назывались университетами).

Из всех школ Галлии прославилась та, что находилась в небольшом городке Августодуне (в переводе с кельтского – Августограде, ныне Отене). Еще во времена императора Тиберия туда, по словам Тацита, «стекались дети знатных галлов для изучения свободных искусств». Школа эта занимала почетное место между Капитолием и храмом Аполлона, и ее успехами интересовались не только в галльских провинциях, но и в императорском дворце на Палатине. В середине IV в. по высочайшему назначению прибыл в Августодун для принятия вакантной должности руководителя школы и одновременно кафедр риторики и грамматики прославленный в Риме Эвмеп. И это не было почетной ссылкой – император Констанций Хлор пожелал вернуть школе Августодупа ее былой авторитет, утраченный в годы, когда город перелетал от одного самозванного императора к другому, как набитый паклей кожаный мяч. Император помнил, что из школ Галлии, Испании, Африки вышли Квинтилиан, Тацит, Марциал, патриотизм которых укрепил империю, а удаление из Рима он компенсировал Эвмену огромным жалованьем в 600 000 сестерциев, правда, как об этом предупреждало подписанное монархом письмо, выплачиваемым не из фиска, а из городской казны, ибо император был уверен, что город должен сам оплачивать свою славу.

Обучение в школах и содержание школьных помещений оплачивалось не только из городской или имперской казны, но и теми, кто направлял учиться туда своих сыновей-наследников. В одной из сатир, посвященных положению в Риме людей интеллектуального труда, изображено бедственное положение людей, добывающих себе хлеб не денежными спекуляциями, не трудом бесчисленных невольников, а собственным талантом. Герой сатиры – не названный по имени богач, владелец великолепного особняка, украшенного колоннами из крапчатого нумидийского мрамора, которому прислуживает наемный специалист, умеющий с редким искусством накрывать стол, а сладкое ему готовит не менее искусный кондитер, – осмеливается предлагать самому Квинтилиану за обучение наследника жалких 2000 сестерциев в год. Да, добавим мы, этой суммы Квинтилиану едва бы хватило, чтобы нанять переписчика своего творения.[7]

Не было во всей империи мало-мальски образованного человека, который бы не слышал об афинской Академии и афинском Лицее, об их основателях Платоне и Аристотеле и не уступающих им талантами учениках. Если школа Августодуна собирала знатных галлов, то в Афины прибывали на кораблях юноши из самых отдаленных провинций. И уже не эпизодически, а постоянно императорская власть следила за тем, чтобы не угасали факелы знаний, зажженные Платоном и Аристотелем. Марк Аврелий позаботился об учреждении в Афинах кафедры философии и установил для тех, кто ее поочередно занимал, жалованье в 10 000 сестерциев в год. Это была весьма умеренная плата, окупаемая, однако, славой преподавания в знаменитой школе и, естественно, гонорарами, получаемыми от родителей. Интеллектуальные услуги испокон времен оплачивались хуже, чем работа опытного ремесленника. На образовании и науке всегда экономили, но поток жаждущих мудрости никогда не ослабевал.