«Греки и варвары в Северо-Западном Причерноморье»

Проблема взаимоотношений эллинов с земледельческо-скотоводческими племенами степной зоны Северо-Западного Причерноморья в VII-VI вв. до н.э. затрагивалась многими учеными. Больше всего работ посвящено варварским элементам в культуре античных городов и поселений данного региона. Находки лепной керамики на них объясняются чаще всего непосредственным обитанием здесь соответствующих ей этнических производителей – представителей лесостепных племен, фракийцев, скифских номадов.

Более того, недавно появился новый взгляд и на довольно устойчивое в античной истории представление о Борисфене (Березанском поселении) как древнейшем очаге греческой колонизации в Северном Причерноморье. Его суть заключается в следующем: землянки Березани и состав найденной в них лепной посуды свидетельствуют о том, что большинство ее жителей на протяжении первых трех четвертей VI в. до н.э. составляли не эллины, а выходцы из лесостепной и – в меньшей мере –степной зоны Скифии и Крыма.

В ином направлении ведется интерпретация разнообразных изделий греческого производства, найденных как в Лесостепи, так и вообще во всей Скифии. Эти вещи относят к греческому импорту и считают их важнейшим источником для изучения торговых связей эллинов с лесостепным населением начиная со второй половины VII в. до н.э. А.С. Русяева отмечает, что, хотя греческие изделия из Лесостепи издавна интересовали ученых, до сих пор в полном объеме они не исследованы и не опубликованы с учетом датировок на современном уровне знаний, не было и попытки специально рассмотреть вопросы о непосредственном пребывании эллинов в столь отдаленном от моря регионе и их роли в становлении и развитии некоторых сторон жизни лесостепного земледельческого населения. (А.С. Русяева, с. 85).

В этой связи специального исследования заслуживают Немировское, Трахтемировское, Бельское городища, древнейшие скифские поселения в районе Жаботина и многие другие, а также все предметы греческого производства, так и не ставшие объектом скрупулезного изучения.

Этот малоизученный импорт дает право считать, что приоритет в налаживании торговых контактов с эллинами принадлежал туземцам, заинтересованность которых в получении греческих товаров была выше. В этой связи отмечается ведущая роль населения среднего междуречья Днепра-Днестра не только в торговле, но и в экономическом развитии греческих государств, а также определенное влияние эллинов на племенную знать. Многими исследователями признается и то, что северопонтийские эллины способствовали убыстрению социального развития и становления государственности у местных племен.

Если датировка второй четвертью V в. до н.э. восточно-греческой расписной керамики из Немировского и Бельского городищ и отдельных поселений в районе Жаботина верна, то она подтверждает давно установившееся мнение, что первые контакты эллины установили именно с лесостепными племенами, а не кочевниками. Наиболее ранние образцы такой керамики были найдены и на Березанском поселении, но здесь ее найдено не больше, чем в Лесостепи. Отсутствие каких-либо скифских погребений и стоянок VII – первой половины VI в. на территориях Нижнего Побужья может свидетельствовать о том, что номады вряд ли сюда периодически прикочевывали. Поэтому ничто не препятствовало эллинам подняться вверх по Гипанису и его притокам, добравшись до древнейшего в Лесостепи Немировского городища. Греческий импорт в ближайшей к Березани и Ольвии степной зоне Побужья и Поингулья. появляется только с конца VI-V в. до н.э. и наибольшего распространения, как и в других местностях степной Скифии, достигает в IV в. до н.э.

Несмотря на скудость керамики второй четверти VII в. как из Борисфена, так и Лесостепи, вряд ли стоит ее игнорировать совсем. Тем более что ее хронология не находится в противоречии с письменными источниками, которые можно связать с доколонизационными плаваниями эллинов в Северном Причерноморье. Столь немногочисленные фрагменты расписных сосудов не могут считаться надежным источником только торгового обмена. Они, очевидно, таят в себе и несколько иную информацию: прежде всего то, что таким образом эллины оставили свои первые следы в Лесостепи. Никто кроме них не мог доставить эту парадную посуду в отдаленные уголки северной ойкумены. Сравнительно большой хронологический разрыв между самыми ранними сосудами (670-660 гг. до н.э.) и следующими за ними по времени (640-630 гг.) может быть показателем того, что эллины, впервые добравшись к оседлым туземцам – еще крайне малочисленным в это время – или не обнаружили у них ничего достойного внимания, или же были встречены враждебно. Естественно, нельзя исключать и того, что они дарили свои сосуды или обменивали их на продукты питания. Но затем, лишь по прошествии около тридцати лет, возможно, представители уже нового поколения вновь появились в здешних местах.

Во всяком случае, эти совсем непродолжительные и спорадические визиты эллинов в Лесостепь еще до основания Борисфена положили начало первому этапу взаимосвязей с местным населением. Археологические источники подтверждают факт проникновения эллинов и их весьма кратковременное пребывание на поселениях близ Жаботина, Бельском и Немировском городищах. Последнее, например, расположено в десяти километрах от левого берега Гипаниса – одной из основных водных артерий, в низовьях которой вскоре (первая половина VI в. до н.э.) возник древнейший очаг милетско-северопонтийской колонизации – Ольвийский   полис.   Ближайшим   соседом   Ольвии   на      Востоке   стал Херсонес Таврический, близ современного Севастополя.

Историческое развитие Херсонеса Таврического пошло по иному пути, чем развитие торговой Ольвии. В отличие от последней Херсонес не был расположен у большой видной магистрали, способной прочно связать его с внутренними районами страны, сообщения же с ними по суше были затруднены: труднопроходимый горный кряж отделял его от южной части полуострова – Горного Крыма – и несколько рядов возвышенностей и горные реки – от крымских степей.

Главные препятствия на пути развития торговли Херсонеса с местным населением коренились, однако, не столько в его географическом положении, сколько в особенностях исторической жизни окружающих его племен. Античные писатели в один голос рассказывают о «дикости» тавров. Археологическое изучение территории распространения ранних и более поздних таврских погребений в больших каменных ящиках, включающей в себя предгорья и Горный Крым, полностью подтвердили эти свидетельства. Находки среди скудного и грубого инвентаря этих погребений вещей греческой работы крайне редки, в тех же немногих случаях, когда эти вещи в них обнаруживались, они, очевидно, попали к таврам не в результате торгового обмена, но скорее в результате разбойничьих нападений на отдельных греческих путешественников или греческие поселения. Тавры, по преимуществу занимавшиеся охотой и рыболовством, едва знакомые с земледелием и скотоводством, в социальном отношении еще почти не дифференцировавшиеся, весьма мало подходили к роли торгового контрагента греков.

Этого нельзя сказать о других соседях Херсонеса – племенах крымских скифов. Уровень развития материальной культуры этих племен, конечно, не может идти ни в какое сравнение с уровнем развития тавров. Именно у племен крымских скифов одних из первых в Северном Причерноморье ремесло выделилось из сельского хозяйства, что в дальнейшем привело к возникновению в Крыму своеобразной городской культуры, центром которой стал Неаполь (близ современного Симферополя). В среде крымских скифов возникло одно из первых по времени скифских объединений уже государственного характера. Однако взаимоотношения Херсонеса с этими племенами носили характер не столько мирных связей, сколько военных столкновений. Эти столкновения, очевидно, возникали прежде всего из-за стремления Херсонеса обеспечить себя собственной сельскохозяйственной базой.

Уже в IV в. до н.э. Херсонес распространил свои владения на близлежащую территорию Гераклейского полуострова. Хозяйственное освоение этой территории херсонесцами оставило после себя заметный след в виде многочисленных остатков различного рода сооружений, частей оросительной системы, каменных стенок, отделявших земельные участки один от другого, дорог, находок орудий сельскохозяйственного труда и т.д. Характерной особенностью возникших здесь на протяжении IV–III вв. до н.э. усадеб было то, что все они одновременно представляли собой и укрепленные пункты. Еще в конце XVIII и начале XIX вв. следы этих укреплений – гераклейских башен и оборонительных стен – отчетливо были видны на поверхности земли. Побывавший здесь в 30-х гг. XIX века Дюбуа де Монпере насчитал до 60 таких укрепленных усадеб; в настоящее время их известно более сотни. Археологическое обследование оборонительных сооружений на Гераклейском полуострове показало, что все они построены по определенному, общему для всех них плану и в целом представляют собой продуманную систему защиты херсонесских владений от нападений врагов.

Обследование участка одной из таких усадеб на Гераклейском полуострове показало, что на этом участке общей площадью около 30,5 га существовали поля, виноградники, сады, были возведены постройки самой усадьбы. Под виноградники была отведена лучшая и большая часть участка. На территории Гераклейского полуострова культура винограда вообще занимала, судя по многим признакам, очень видное место. Виноград перерабатывался херсонесцами в вино, служившее в дальнейшем одним из главных видов херсонесского экспорта.

Гераклейский полуостров не являлся для Херсонеса главным источником снабжения его хлебом. В большей мере этой цели, очевидно, служили херсонесские владения на побережье Западного Крыма. Во второй половине IV в. до н.э. на этом побережье Херсонес подчинил себе Керкинитиду (на месте современной Евпатории), возникшую еще на рубеже VI–V вв. до н.э. в виде поселения ионийских колонистов. Примерно в то же время и в пределах той же береговой полосы херсонесцами был основан Калос Лимен – в буквальном переводе «Прекрасная Гавань» – и еще ряд поселений. В известном тексте дошедшей до нашего времени присяги херсонесских граждан они называются просто «укрепленными пунктами». В тексте той же присяги упоминается, что херсонесские граждане под страхом нарушения клятвы не должны ни продавать, ни вывозить хлеб отсюда в какое-либо иное место, кроме Херсонеса. Обязательство весьма характерное, оно показывает, что даже в период наибольших успехов территориальной экспансии Херсонес не располагал избытком хлеба и государство было вынуждено взять в свои руки регулирование хлебной торговли. Ограниченность хлебных ресурсов Херсонеса находит себе объяснение прежде всего в том, что ни в рассматриваемое время, ни тем более потом, когда город выступил в гораздо более тяжелый период своей истории, херсонесцы не смогли овладеть всей территорией Западного Крыма. Одновременно с греческими поселениями здесь существовали и поселения скифов. В непосредственной близости от полосы, занятой херсонесцами, насчитывается по крайней мере шесть скифских городищ. В отличие от греческих все они расположены не на самом побережье, а в некотором от него удалении, на возвышенностях, окруженных балками и оврагами, – в местах, удобных для обороны; все они прекрасно укреплены мощными стенами, валами и башнями. Расследование этих городищ показало, что они также возникли в IV в. до н.э. и население их, судя по большому числу зерновых ям, занималось земледелием. При взгляде на эти расположенные на близком расстоянии друг от друга греческие и скифские поселки-крепости невольно создается впечатление, что и греки, и скифы пахали здесь и сеяли, не выпуская из рук оружия. В этом отношении сложившаяся вокруг Херсонеса обстановка во многом отличается от той, в которой жила в первые века своего исторического существования Ольвия. Весьма показательные в этом отношении результаты дали также проводившиеся в течение всех последних лет систематические раскопки столицы крымских скифов Неаполя. Раскопки эти показали, что названный город гораздо теснее был связан с Ольвией, чем с более близким к нему по расстоянию Херсонесом. О том же говорят известные еще до этих раскопок надписи и монеты, найденные в Неаполе. В скифских курганах, расположенных по соседству с владениями Херсонеса, также было найдено несравненно меньше греческих вещей, чем в курганах вблизи Пантикапея или других боспорских городов.

Основываясь на такого рода фактах, было бы неправильным, однако, делать вывод, что мирное общение между Херсонесом и окружающими его племенами тавров и скифов вообще не имело места. При раскопках древнейшего херсонесского некрополя, расположенного на территории, которая с конца IV в. до н.э. уже была застроена кварталами города, было обнаружено значительное число (до 40% от общего числа раскрытых погребений) местных, очевидно таврских, погребений со скорченными трупоположениями и с негреческим инвентарем. Не исключена возможность, что Херсонес был основан на уже обжитом месте, где, может быть, существовал местный поселок, население которого потом растворилось в среде греческих колонистов. Ономастика херсонесских надписей также дает основание думать, что в пределах города в дальнейшем проживали люди местного происхождения. Культ главного херсонесского божества – Девы, главной покровительницы города, его «заступницы» и «царицы», очевидно, был заимствован херсонесцами у тавров. Наконец, находимые в скифских городищах амфоры херсонесского происхождения наводят на предположение, что часть нужного хлеба херсонесцы выменивали у местного скифского земледельческого населения на вино. И тем не менее по сравнению с Ольвией и любым из боспорских городов Херсонес жил гораздо более замкнутой жизнью. Это способствовало сохранению им дольше, чем другими северочерноморскими городами-колониями, греческого облика. Уже в ту пору, когда население большинства северочерноморских городов в результате длительного процесса ассимиляции с местным населением в значительной мере утратило свои греческие черты, Херсонес, по свидетельству Плиния («Естественная история», IV, 85), продолжал оставаться одним из наиболее греческих городов побережья. Об этом же говорит язык херсонесских надписей, почти до конца античного периода сохранивший чистоту дорийского диалекта.

Торговля Херсонеса никогда не достигала такого размаха, как в Ольвии или на Боспоре. Главным ее источником являлось не столько торговое посредничество, сколько торговля продукцией собственного сельского хозяйства. По-видимому, больше всего Херсонес торговал вином. Клейменые херсонесские амфоры, в которых перевозилось это вино, встречаются и в скифских погребениях, и в городах побережья: Ольвии, боспорских городах по обеим сторонам Керченского пролива и даже в далеком Танаисе. В урожайные годы из Херсонеса, может быть, вывозился и хлеб.

Отрывочность письменных свидетельств и неразработанность абсолютной хронологии расписной керамики делают невозможным ясное представление о том, с какой регулярностью и в каком составе эллины появлялись в Лесостепи. Небольшое сравнительно с последующим периодом количество греческих изделий второй половины VII – первой половины VI в. пока не может быть надежным индикатором постоянного и широкого торгового обмена. Учитывая находки в основном парадной, а нередко и расписной высокохудожественной посуды, можно допустить, что она преподносилась местной элите в виде даров и принадлежала тем эллинам, которые по тем или иным причинам хотя бы на непродолжительное время задерживались на здешних поселениях.

В период знакомства с местными жителями с расчетом на перспективу мирных с ними взаимоотношений и для сбора интересующей информации они вряд ли занимались лишь торговыми операциями. О том, везли ли они сюда с самого начала какие-либо товары (вино в бурдюках, масло, ткани, украшения), которые не сохранили никаких остатков, можно лишь догадываться.

В общем, на протяжении почти ста лет в Лесостепь было завезено относительно малое количество изделий греческого ремесла. Только по их наличию отнюдь нельзя утверждать, что эллины часто и регулярно посещали туземцев и были весьма заинтересованы в расширении торговых связей с ними. Во всяком случае, как до основания Борисфена, так и в последующее время в процессе обширной колонизации северного побережья Понта эллинов более всего интересовали эти далекие от их апойкий северные земли. Ни в одном из регионов, находившемся на таком отдаленном расстоянии от Черного моря, не найдены пока столь же ранние греческие сосуды, как в Лесостепи.

Несмотря на все погрешности, представленные в «Скифском логосе» Геродота, сведения можно было собрать только благодаря путешествиям эллинов в Лесостепь, и при их непосредственном пребывании среди местного населения, а также в другие, более отдаленные восточные и северо-восточные области, в частности к исседонам и агриппеям, куда манило их естественное человеческое стремление получить какую-то прибыль.

Так как провоз товаров и продуктов в неизвестную или малознакомую местность сопряжен с определенным риском, то естественно думать, что в процессе разведочных путешествий в Лесостепь массовая торговля как механизм получения существенной прибыли не была еще четко налажена. И только тогда, когда были изучены и проверены все пути в Лесостепь – речные и сухопутные, а также выяснена необходимость всего того, что можно было получить в этой отдаленной области в обмен на товары и продукты собственного производства, торговые отношения начали расширяться.

По мнению исследователей, это характерно для второй половины VI – первой половины V в. до н.э. В это время на северопонтийском побережье уже существовало множество апойкий, возросло количество населения. Вместе с тем изменилась демографическая обстановка и в Лесостепи. Несмотря на появление здесь кочевников, возник целый ряд новых поселений и городищ. Этот своего рода демографический взрыв на почти пустынных до того приморских землях и в малозаселенной Лесостепи происходил синхронно, хотя оба региона находились помимо всего прочего в определенных отношениях с захватившими степные просторы скифами.

Возможно, с этого времени происходят и раздел сферы влияния: нижнебугские эллины больше были связаны с днепровским лесостепным правобережьем, а боспорские – с его левобережьем. До середины V в. как на  городищах,   так  и  в  погребальных  комплексах   (в  данном  случае земледельцев и кочевников) намного увеличивается количество греческих изделий, расширяется их ассортимент. Это не только амфоры с вином и маслом, но и разнообразная столовая посуда, украшения, в том числе золотые и серебряные, дорогая бронзовая утварь, оружие, отдельные виды ремесленных изделий.

Однако даже в этот период наиболее стабильных контактов с лесостепным населением, найденных греческих вещей на этих территориях, по-видимому, все-таки недостаточно для утверждения существования интенсивных отношений, а тем более регулярной и широкомасштабной торговли хлебом, проводившейся ежегодно. Несмотря на это, вряд ли прав и А.Н. Щеглов, считающий, что таковой здесь вообще не существовало. (А.С. Русяева, с. 91). Нельзя не учитывать, что, например, в Нижнем Побужье возникали серьезные кризисные ситуации, когда ольвиополиты лишались своей хоры из-за варварских набегов; также не хватало собственного продовольствия и в засушливые годы, как это ярко обрисовано в декрете Протогена. В таких случаях дешевый хлеб, пусть даже и не лучшего качества, легче было доставить из Лесостепи, чем из Средиземноморья. В ассортимент товаров местных земледельцев входила не только пшеница разных видов, но и ячмень, просо, чечевица, бобовые, мед, продукты скотоводства, а также необходимые для эллинов товары – льняные и конопляные ткани, пряжа, шкуры и меха. Не исключено, что отсюда хотя бы в незначительных количествах вывозилась и лепная посуда, более удобная для приготовления пищи на очагах, а также деревянные изделия.

Исходя из рассказа Геродота (Геродот, IV, 32-35) о доставлявшихся на Делос гиперборейских дарах, «завернутых в пшеничную солому», можно предположить, что это была пленчатая пшеница (полба), хранившаяся в снопах, зерно из которой добывалось только перед употреблением в пищу. Если она составляла основной хлебный продукт лесостепной Скифии, то не могла не быть предметом экспорта, так как по своим качествам (жесткие стебли и долговременное сохранение зерна в колосках) идеально подходила и для культовых целей эллинов, в частности на аполлонийских празднествах урожая и в обрядах Артемиды в Делосском святилище. Поэтому вполне вероятно, что на Делос, как и в другие святилища, в том числе и Северного Причерноморья, где пшеница в колосках играла особую роль в культах божеств, ее доставляли в снопах из Лесостепи.

Изучение греческих колоний показывает, что эллины нередко вступали в брак с представительницами местного населения. Отдельные погребальные комплексы с золотыми украшениями, каменными «блюдами» и зеркалами в Лесостепи сходны с ольвийскими. Отмечено сходство элементов погребального культа ольвиополиток высокого социального ранга и знатных женщин из лесостепной Скифии. Эти погребения в основном относятся ко второй половине VI в. до н.э., из чего следует, что брачные союзы могли быть заключены во второй четверти VI в. до н.э. после основания города. Вывозилась ли отсюда рабочая сила, а тем более, существовала ли торговля рабами, ни один из авторов архаического и классического времени не сообщает, однако такие сведения содержит частное письмо третьей четверти VI в. до н.э.

Косвенно информацию о торговых связях кочевников в эллинистическую и вывозе рабов можно почерпнуть из «Всемирной истории» Полибия: «Для необходимых жизненных потребностей, окружающие Понт страны доставляют нам скот и огромное количество бесспорно отличнейших рабов, из предметов роскоши доставляют в изобилии мед, воск и соленую рыбу. Получают же они из продуктов, которыми изобилуют наши страны, масло, всякого рода вино. Хлебом они обмениваются с нами, то доставляя его в случае нужды, то покупая его» (Всемирная история, IV, 38). Без уточнения мы не можем с достаточной степенью уверенности говорить о каких-то конкретных районах Понта, но наиболее вероятной кажется соотнесения данного указания Полибия к Боспору в целом,  известному,  в частности, значительным масштабом своих рыбных промыслов и крупным рынком рабов в Танаисе.

Немаловажную роль в налаживании и укреплении всесторонних контактов с Лесостепью должны были сыграть введенный специально в Ольвии культ Аполлона Борея и созданный на его основе сакральный союз бореиков. Вообще связь Аполлона с гиперборейцами и северными странами утвердилась в мировоззрении эллинов не случайно. Путешествия и колонизация причерноморских земель проходили под его эгидой. Одержимый им Аристей «узнал», кто и где хранит золото. Пророк Абарис пронес стрелу как мирный символ Аполлона по северным землям. Пропаганда культа Аполлона как победителя севера в какой-то степени также способствовала проникновению эллинов в Лесостепь, которая могла восприниматься ими как далекий северный край.

Среди крайне редко встречающихся граффити на здешних памятниках, в кургане близ Журовки на Кировоградщине, был найден краснофигурный килик конца VI в. с сакральной надписью: «Общий (килик) Дельфиния и Иетроса». Несомненно, что граффити было прочерчено жителем Ольвии, где в это время процветал культ Аполлона. Не исключено, что, путешествуя по Лесостепи, верящие в периодическое пребывание Аполлона на севере и обращающиеся к нему за помощью эллины сооружали этому богу временные алтари и делали возлияния: проведение культовых обрядов тем более уместно, если пребывание греков в чужой земле совпадало с аполлонийскими календарными праздниками.

Таким образом, разведочные плавания в доколонизационный период в поисках драгоценных металлов, рациональное целенаправленное изучение лесостепной зоны, как с целью ее возможной колонизации, так и установления торгового обмена с ее обитателями, проведение торговых операций с земледельческо-скотоводческими племенами во время расширенной колонизации Северного Причерноморья и значительное увеличение в этом регионе греческого населения – тесно взаимосвязаны. В них находят отражение основные направления взаимоотношений между двумя разными по уровню социально-экономического и культурного развития этносами. С ними связываются и степень регулярности непосредственных контактов и даже родства между их отдельными представителями.

Пассаж Геродота из «Скифского логоса» (Геродот, IV, 108, 2): «Ведь гелоны в древности – это эллины, которые покинули эмпории и поселились у будинов. И говорят они на языке отчасти скифском, отчасти эллинском», по всей вероятности, можно соотнести с концом VII – первой половиной VI в. до н.э., когда греки пытались наладить торговлю или же обосноваться среди туземцев. В силу каких-то экстраординарных событий – например, грабительских набегов номадов – эллины вынуждены были не только оставить свои эмпории, но и уйти в наиболее безопасные места – к будинам.

В античной письменной традиции сохранилась уникальная информация не только о пребывании их в лесостепных областях, но и о том, что они почти ассимилировались с этим племенем. Большой интерес представляет и сообщение о том, что в совместно выстроенном городе Гелоне находились святилища эллинских богов, украшенные по-эллински деревянными статуями, алтарями и храмами (Геродот, IV, 108, 2). Во время жизни Геродота в святилищах Эллады алтари и храмы строили из камня. Лишь в отдельных из них как священные реликвии хранились древнейшие деревянные статуи божеств (ксоаны). Учитывая время и местоположение святилищ в Гелоне, информация историка представляется вполне правдоподобной. Он мог почерпнуть ее в одной из храмовых хроник архаического времени.

По археологическим данным проследить пребывание здесь эллинов труднее, хотя многие найденные греческие изделия служат надежным свидетельством того, что их сюда доставили эллины, а не туземные торговцы или номады. В этом плане необходимы более объективное исследование и интерпретация некоторых погребений в Лесостепи, их сравнительный анализ с греческим и исконно местным обрядом. Необходимо учитывать, в какой среде и кем могло совершаться погребение, нельзя исключать и местные влияния.

Целый   ряд   исторических   обстоятельств   привел   к   тому,   что лесостепные племена почти в одно и то же время оказались в центре внимания эллинов и скифских номадов. Кочевников, особенно в летнее время и в засуху, привлекали пастбища для скота. У эллинов были совершенно другие интересы, и им приходилось считаться с этими воинственными варварами и налаживать с ними несколько иные взаимоотношения. В.В. Латышев отмечал, что, несмотря на корыстолюбие греческих колонистов и их торговые интересы, они «во всей своей торговой и колонизационной деятельности... никогда не гнались исключительно за прибылью, они повсюду несли с собою дух деятельности; они всюду рассеивали зерна эллинской культуры, иногда пышно развившиеся на непочатой почве и приносившие богатые плоды, одним словом – были истинными миссионерами гуманности» (История и археология Юго-Западного Крыма…, с.34). Действительно, ни одни из источников не дает оснований утверждать, что эллины, проникнув в Лесостепь, пытались покорить местное население. Хотя лесостепные памятники изучены еще крайне недостаточно и многое во взаимоотношениях их обитателей остается невыясненным, даже на современном уровне изучения ясно просматривается эллинский импульс в развитии местной культуры.

Консолидация отдельных племенных объединений вокруг главного центра,     интенсификация     аграрного     хозяйства     и     ремесленного производства,     в     особенности     железоделательного,     значительное улучшение строительной деятельности и быта, ткацкого и гончарного ремесел в VI-V вв. до н.э. не могут рассматриваться без учета влияния эллинов, хотя бы опосредованного.

С увеличением греческих изделий в Лесостепи началась постепенная эллинизация быта его населения. Греческая посуда, в том числе расписная, бронзовая с рельефными украшениями и более дорогая из золота и серебра, поскольку ее количество и ассортимент со временем возрастали, способствовала развитию в среде туземцев эстетических взглядов. Они ценили эти сосуды, используя их не только в быту, но и в культовых и погребальных обрядах. Греческие продукты, особенно вино и оливковое масло, также внесли заметные изменения в рацион питания и приготовления пищи. Благодаря украшениям, которые доставлялись и «рекламировались» эллинами, изменился во многих деталях костюм, в частности женский. Ткани, очевидно, сюда доставлялись из Милета. Такие новации в быту имели большое значение в развитии общей культуры местного населения, вырабатывали в его мировоззрении стремление к улучшению образа жизни, позволяли глубже познакомиться с более цивилизованным миром, вследствие чего возникла тяга ближе соседствовать с античными городами.

П. Александреску обратил внимание на то, что местные гончары в Подунавье начиная с VI в. до н.э. стали изготовлять посуду на быстровращающемся гончарном круге, которая по стилю и формам подражала греческой керамике; такой импульс, считает он, был явно получен ими из греческих полисов Западного Понта (Кащенко С., с. 87). При объективно-сравнительном анализе отдельные заимствования и влияния можно проследить и в других видах ремесла.

Определенные изменения произошли и в религиозных верованиях населения Лесостепи, в частности наиболее изученного Бельского городища, где было открыто святилище VI-IV вв. до н.э. Оно расположено на самом высоком участке средней части Восточного укрепления, где помимо глиняных жертвенников, культовых комплексов и предметов обнаружены остатки культовой постройки в виде наземного сооружения с деревянными колоннами. Сходство с архаическими святилищами Ионии, Истрии, Ольвии и ее округи прослеживается в устройстве наземного сооружения с колоннами (возможно, без стен), алтарей, в том числе и глиняных разных форм, культовых ям (ботросов), куда сбрасывали остатки жертвоприношений и различные вотивы.

Наибольший интерес представляет уникальный для Лесостепи комплекс глиняной пластики из этого святилища. Согласно Б.А. Шрамко, здесь найдено много типов мужских, женских, зооморфных лепных фигурок. Среди них выделяются сравнительно реалистические изображения и совсем примитивные, неумело вылепленные. Глиняная пластика как одни из видов изобразительного искусства для исконно лесостепного населения не была присуща. Выявление в данном комплексе многих сходных элементов с греческой лепной терракотой VII-V вв., широко развитая у эллинов традиция принесения в дар божеству различных статуэток позволяют видеть в нем непосредственное влияние нижнебугских эллинов. В фигурках из Бельского святилища можно «узнавать» примитивные архаические гермы Диониса или Гермеса, сидящего силена, бородатого Диониса, стоящее женское божество с отростками вместо рук. Хлебные лепешки, имитации орудий труда –наиболее распространенные в VI-IV вв. вотивные приношения в греческие святилища, в том числе и нижнебугские (А.В. Подосинов, с. 101).

Интерпретация происхождения глиняных орнаментированных жертвенников в Лесостепи различна: сходство с крито-микенскими алтарями, влияние греческих религиозных обрядов, влияние северо-фракийского населения. Тем не менее форма алтарей и их орнаментация, в которой имитируются отдельные элементы росписей восточно-греческой керамики, указывают на греческую традицию, если даже не свидетельствуют о том, что первоначально такие алтари были сооружены здесь самими эллинами, а потом послужили прототипами для местного населения. Немаловажное значение имеет уникальное культовое наземное сооружение прямоугольной формы больших размеров с обожженным глиняным полом, на котором находился орнаментированный «жертвенник» с ямой и остатками деревянного столба в ней. Учитывая характер чисто греческого, аккуратно выполненного орнамента, а также находки на поселении Тарасова Гора близ с. Жаботин, где он был обнаружен, не исключено, что святилище сначала принадлежало прибывшим сюда эллинам. При рассмотрении жаботинских гравировок В.Ю. Зуев затронул и такой важный вопрос, как присутствие ионийской традиции в отдельных вариантах скифского звериного стиля в Лесостепи|. После находок архаических литейных форм для изготовления изображений животных на Березани, а также разнообразных изделий с хоры Ольвии, выполненных в сходном стиле, вряд ли можно вообще умалчивать о влиянии ионийцев на развитие этого вида искусства в данном регионе.

Таким образом, взаимоотношения между эллинами и населением Лесостепи Северо-Западного Причерноморья свидетельствуют не только о проведении чисто торговых операций, но и о непосредственном пребывании их представителей в местах обитания каждого из них, заимствованиях и взаимовлияниях в различных сферах жизни.