«Греки и варвары в Северо-Восточном Причерноморье»

Северо-Восточный район Боспора – это один из культурно-исторических или экономико-географических районов античного Причерноморья. Помимо Восточного Крыма он включает приазовские степи, Таманский полуостров и Прикубанье вплоть до Горгиппии.

Знакомство греков с этим регионом началось, вероятно, еще в эпоху архаики в результате их появления на берегах Боспора Киммерийского. Письменных свидетельств об этом нет, но некоторые краткие упоминания у Геродота и сенсационные, хотя, к сожалению, пока неопубликованные находки все же имеются. Таковы сообщения Геродота о районе переправы в устье современного Керченского пролива и Азовского моря (История, IV, 45), об эмпории Кремны (История, IV, 20), вероятно, где-то на западном его побережье и противоречивая информация о размерах и очертаниях Меотиды (История, IV, 3; 86).

По-видимому, к тому же или несколько более раннему времени относятся и попавшие в текст Страбона (География, XI, 2, 4) замечания о неких клазоменских башнях, вероятно, стоявших на северном побережье Таманского полуострова (в древности – группы островов). Находки фрагментов амфор придают достоверность этой информации. Еще примечательнее обломки архаической посуды, в том числе датируемой чуть ли не концом VII в. до н.э., обнаруженные в районе Таганрогской бухты.

Таким  образом,  этот  край  был  достаточно  известен  эллинским мореходам по крайней мере к середине V в. до н.э.

Существование одного или нескольких греческих населенных пунктов где-то в Северном или Северо-Западном Приазовье уже в раннее время косвенно подтверждается во многом загадочным рассказом Геродота о городе Гелоне, давних контактах его жителей с эллинами, греческих священных местах и даже грекоязычной части его населения (Геродот, IV, 108). По мнению некоторых исследователей, появление греков в этих удаленных от моря местах относится, по крайней мере, к середине – второй половине VI в. до н.э. Геродот прямо указывает (Геродот, IV, 105), что это выходцы из эмпориев, причем их переселение было единовременным актом. Довольно многочисленные фрагменты греческой посуды VI–V вв. до н.э. из раскопок Бельского городища подкрепляют эти предположения. Разумеется, данная керамика могла попасть в Гелон из различных центров Северного Причерноморья, и поступление ее из Приазовья не следует игнорировать. Поселение в Таганрогской бухте, видимо, разрушено морем, а местонахождение Кремн остается спорным, хотя время от времени появляются новые обоснования тех или иных вариантов. Археологических же находок соответствующего периода на всем Западном Приазовье пока не выявлено.

В начале VI в. до н.э. несколько городов восточной части Крымского полуострова были объединены в единое государство во главе с Пантикапеем. Это объединение послужило началом существования в Северном Причерноморье Боспорского царства.

Пантикапей развивался быстрее других городов данного региона и к концу VI в. до н.э. выдвинулся на первое место среди них. Он располагался на берегу большой бухты, дававшей место значительному торговому и военному флоту. Город, особенно с запада, окружали плодородные земли, годные для хлебопашества и садово-огородных культур. Здесь сходились важнейшие торговые пути. В древности в Керченский пролив впадала одним из своих рукавов Кубань (Гипанис), и через пролив открывался прямой путь в обширные степи Прикубанья и Северного Кавказа. Пролив вел в Азовское море (Меотида), а через него пути шли к устью Танаиса, к районам Придонья и далее на восток.

Для Меотиды характерна небольшая глубина на довольно значительной площади водного бассейна. Тут доминировали северовосточные ветры, наиболее сильные в осенний период, когда и пролив и море замерзали. Это согласуются с передаваемой Геродотом легендой об амазонках, корабль с которыми был пригнан ветром (и течением) именно на западное побережье Меотиды к Кремнам (История, IV). Именно здесь, в низовьях реки Молочной, картографируется одно из скоплений скифских женских погребений с оружием V – первой половины IV в. до н.э.

Берега моря разнообразны: северные и южные – холмистые и обрывистые; западные и восточные – низменные. Для последних характерны обширные плавни, для западных – песчаные косы и отмели. Только побережье Керченского п-ва на большом протяжении скалистое, что, по-видимому, дало основание Геродоту или его информатору именовать эту часть Таврики Херсонесом Скалистым (Геродот, IV, 99). Здесь нет крупных рек, но много удобных бухт, мысов и заливов, что чрезвычайно благоприятствовало мореплаванию, особенно на раннем этапе освоения греками Меотиды. И впоследствии Крымское Приазовье было удобно для каботажных плаваний и укрытий в случае сильных штормов. Сравнительно просто решался вопрос с источниками пресной воды. Хотя обильные родники с хорошей водой редки, грунтовые воды в ряде мест побережья подступают довольно близко к поверхности, поэтому сооружение колодцев не требует особенно больших затрат сил и времени.

О раннем периоде пребывания здесь эллинов можно сделать следующие выводы. Все плавания ограничивались наиболее благоприятным периодом с мая по октябрь. Первоначально эти были каботажные маршруты, в ходе которых греки знакомились с природными особенностями побережья, что имело значение впоследствии при создании постоянных поселений. Ко времени Геродота эллины уже приобрели опыт плавания в Черном море и по Меотиде. Во всяком случае, то, что Геродот знает только Кремны и некоторые географические ориентиры в Западном Приазовье, связанные с походом Дария, видимо, не случайность. Учитывая среднюю скорость парусных судов того времени в четыре узла (7,4 км/ч), расстояние от Пантикапея до любого из предполагаемых пунктов местонахождения Кремн напрямую можно было бы покрыть приблизительно за полутора-двое суток непрерывного плавания. Не так много дней занял бы и путь вдоль берега. Не исключено, что преувеличение размеров Меотиды у Геродота объяснялось тем, что он пользовался сведениями, собранными греками еще в период каботажных плаваний. Позднее, после основания фактории на Елизаветовском городище и Танаиса, основной маршрут пролегал непосредственно к низовьям Дона. Выбор курса диктовался всегда конкретными целями каждого путешествия (А.В. Подосинов, с. 115)

Для греков в зимнее время плавания по Меотиде были невозможны, да и из метрополии на Боспор по Понту Эвксинскому они, скорее всего, тоже не практиковались. Разумеется, приезжие торговцы, рассчитывавшие на контакты с варварами, могли ждать или хранить свой товар в боспорских городах до зимы, прямые связи были, конечно, и быстрее, и выгоднее. Но к тому же не известно, всегда ли скифы, появлявшиеся у пролива зимой, были расположены торговать.

Неизвестно, кем были первые мореплаватели по Меотиде –предприимчивыми купцами-воинами или специально посланной экспедицией, выбиравшей места для последующего выведения колоний. Определение же Кремн, а возможно, и других существовавших здесь пунктов как эмпориев-торжищ свидетельствует уже о сложившихся торговых связях. Возникает вопрос, что могли предложить друг другу для обмена в то время греки и кочевники-скифы. Архаические скифские погребения лишь частично позволяют ответить на этот вопрос. Предположим, что со стороны греков это было вино, не обязательно в амфорах, ткани, посуда, некоторые изделия из металлов. В любом случае, это должно было соответствовать или вписываться в традиционный для рассматриваемого времени образ жизни, быт и рацион питания кочевников. Чтобы узнать вкусы и запросы варваров и приспособиться к ним, требовался определенный срок. Так что Геродотовы Кремны возникли, скорее всего, ранее середины V в. до н.э. Скифы же могли предложить скот, шкуры, животных, рабов, другие товары из лесостепной зоны, например, мед. Как и в случае с Ольвией, это могло быть и сырье для металлургии. Тем более что производство и добыча железной руды, по мнению исследователей, достигла у местных племен достаточно высокого уровня.

Трудно сказать, насколько выгодной была такая торговля для метрополии. Гораздо более выгодной была она для боспорских греков. Товары находили спрос в недавно возникших поселениях на берегах Боспора Киммерийского. К тому же первопоселенцы имели весьма скромный достаток и на первых порах, по-видимому, особенно нуждались в самом необходимом для жизни и ведения хозяйства (скот, рабы, в том числе женщины, сырье).

Остеологический анализ и комплексное сравнение находок из недавних раскопок поселений раннеантичного Боспора не проводились. Но на основе некоторых наблюдений и аналогий можно предположить, что в состав стад домашних животных здесь входили породы, вывезенные из метрополии, а также приобретенные у местных варваров.

В отличие от рабов-мужчин, присутствие которых в городах и поселениях архаического Боспора вполне реально, но пока не документировано, наличие здесь рабынь могут подтвердить некоторые особенности лепного керамического комплекса данного времени. Они не оставляют сомнений, что часть этой посуды была изготовлена варварами. Это лепная керамика скифского типа на основе традиций предшествующего  скифам  населения  этих  земель,   а также  соседних племен Северного Причерноморья.

Можно допустить, что эмпории-торжища Западного и Северного Приазовья были своего рода сырьевой базой для ранних греческих поселений Боспора Киммерийского. В дальнейшем в силу ряда причин эти торговые связи изменились: вместо прежних появились новые населенные пункты, в частности боспорская фактория на Елизаветовском городище.

Природно-климатические и политические причины не способствовали появлению здесь постоянных греческих поселений. Ситуация в районе современного Керченского пролива изначально была более благоприятна в этом отношении. Крымское побережье Меотиды в раннее время не представляло для эллинов почти никакого интереса. Для его хозяйственного освоения им не хватало сил, да и особой необходимости в этом не было.

Действительно, тщательные археологические разведки последних лет на территории от устья Керченского пролива до Арабатской косы почти не выявили никаких следов античных поселений VI в. до н.э. Зафиксированы лишь немногочисленные обломки греческой керамики, из которых самые ранние датируются последней третью VI в. до н.э.: с мыса Зюк происходит ножка клазоменской амфоры второй половины VI в до н.э.; фрагменты амфор и чернолаковой посуды обнаружены у родника в юго-восточной части побережья Чокракского озера, в древности, вероятно, бывшего мелководным морским заливом. Существовало ли тут маленькое поселение или это была всего лишь временная стоянка мореплавателей, пополнявших запасы хорошей пресной воды, пока неясно.

Ко времени Геродота, то есть к середине V в. до н.э., картина на этой территории несколько меняется. Греческие поселения здесь пока еще единичны, но они, несомненно, уже существовали. Это прежде всего городище на мысе Зюк, достаточно хорошо изученное, и значительно менее исследованное поседение или стоянка близ родника, на узком длинном мысу, вдающемся с юга в Чокракское озеро. Чернолаковая и простая полосатая посуда этого же времени попадается в расположенных вблизи побережья варварских могильниках.

Освоение греками Крымского Приазовья по времени почти совпадает с разгромом восстания ионийских греков, а в местном плане – с приходом к власти на Боспоре Киммерийском (или его части) династии Археанактидов.

Первое событие имело следствием очередную волну греческой колонизации в этом регионе, второе – начало так называемой внутренней боспорской колонизации, связанной с перераспределением и перенаправлением потока прибывающих переселенцев, конкретные обстоятельства и условия которых пока не известны. Сказать что-либо определенное о росте в тот момент скифской или иной варварской угрозы на основании имеющегося материала для данного региона пока затруднительно.

Несколько десятилетий тому назад полагали, что греки встретились здесь со скифами и даже остатками киммерийцев. В качестве подтверждения приводились предметы из раскопок практически всех античных городов и поселений (каменные шлифованные топоры, булавы). Однако они датируются более ранним временем. В связи с этим утвердилось мнение, что варварские поселения на месте греческих городов отсутствовали, и за исключением скифов иных варваров на данной территории в эпоху боспорской архаики не было. И все же успехи в хронологической периодизации памятников поздней бронзы, новые находки и анализ старых материалов убеждают, что помимо скифов в данном районе по крайней мере с конца VI в. до н.э. обитали какие-то немногочисленные группы туземного населения, близкого к жителям Крымских предгорий и племенам эпохи поздней бронзы. Возможно, эти варвары также являлись кочевниками, но уклад их, в котором преобладало менее подвижное, пастушеское скотоводство, был несколько иным, чем у скифов. Видимо, торговые связи с этими племенами не имели греков большого значения, а повседневные контакты в силу их малочисленности и, вероятно, подчинения этих жителей крымских степей скифам также не играли особой роли. Эти племена периодически проходили через Крымский полуостров, причем их путь отмечен погребениями VII-V вв. до н.э., сконцентрированными в основном в северных районах Крыма и Керченского пролива.

Одной из причин возвышения Пантикапея считают его соседство с наиболее развитыми и многочисленными племенами – «царскими скифами» на западе и местами на востоке. Особенно тесными были связи Пантикапея с «царскими скифами» (по преданию, само место для поселения, ставшее потом городом, греки получили от скифского царя). Объединение греческих городов Северо-Восточного Причерноморья в единое политическое целое диктовалось и экономическими и военно-стратегическими мотивами. Единство экономического развития, тесные хозяйственные связи, общие торговые интересы были теми экономическими причинами, которые предполагали возможность единства политического (Всемирная история: в 24-х т. Т. 3).

Особое значение имела необходимость расширить площадь пахотных земель в связи с ростом потребности в зерне самих городов и повышением спроса на него на внешних рынках. Что касается военно-стратегических мотивов, то они были в известной мере связаны с ростом влияния Персии. Хотя поход Дария против скифов и не коснулся греческих городов Крыма, однако они понимали, что их независимости грозит опасность со стороны прочно укрепившейся на южных берегах Черного моря Персидской державы. Разгром в 494 г. до н.э. Милета и ряда ионийских городов персами и продажа их жителей в рабство,   несомненно,   ускорили   процесс   политического   объединения крымских городов.

Однако не менее важным мотивом объединения была необходимость совместных оборонительных и наступательных действий против окружавшего город местного населения, в первую очередь «царских скифов», в среде которых процесс образования классов привел, по мнению большинства современных исследователей, именно в тот период, к возникновению раннерабовладельческого государства, что в достаточной степени подтверждается археологическими раскопками в Приднепровье скифских курганов и поселений. В деле политического объединения городов в единое государство, очевидно, большую роль сыграли представители первой династии боспорских царей Археанактидов. Сведения о них очень скудны. Единственным литературным свидетельством о возникновении боспорского государственного объединения является краткая заметка Диодора Сицилийского. В этой заметке (XII, 31, 1) Диодор сообщает, что в год архонтства в Афинах Теодора, т.е. в 438–437 гг. до н.э., на Боспоре прекратила свое существование династия Археанактидов, «царствовавшая», как он выражается, 42 года, и власть перешла к Спартоку. Если отсчитать от указанного Диодором года архонтства Теодора 42-летнее правление Археанактидов, то окажется, что, по его данным, боспорское объединение возникло в 480–479 гг. до н.э.

Хотя боспорская хронология Диодора Сицилийского была заимствована им из достаточно надежных источников и заслуживает поэтому доверия, оценка его свидетельства об Археанактидах и первом представителе новой боспорской династии Спартокидов вызвала среди современных ученых значительные разногласия. По поводу этого свидетельства высказывались самые различные предположения; некоторые же исследователи отнеслись к нему с недоверием, подвергнув сомнению и историческую реальность Археанактидов, и сообщаемую Диодором дату установления их власти. Сомнения эти, впрочем, рассеялись после находки в 1914 г. при раскопках милетского Дельфиниона обломка надписи с именем Археанакта – отца милетского айсимнета, отправлявшего свою должность в 516–515 гг. до н.э. В связи с находкой этой надписи возникло новое предположение, не явился ли упоминаемый в ней Археанакт одним из участников основания Пантикапея.

Диодор, однако, явно ошибается, называя Археанактидов царствующими. В данном случае его источник использует политическую терминологию значительно более позднего времени. Сменившие Археанактидов Спартокиды, безусловно, располагали более широкой и прочной властью, но и они долгое время не решались назвать себя царями Боспора. В боспорских надписях IV в. до н.э. с именами и официальной титулатурой Спартокидов они неизменно именуют себя не царями Боспора, но его архонтами; царями они называют себя только по отношению к подвластным им местным племенам. При таких условиях совершенно исключается, чтобы Археанактиды присвоили для обозначения своей власти царский титул. Скорее всего, их политические полномочия были оформлены так, как обычно оформлялись они в греческих полисах. Очевидно, они были архонтами Пантикапея, самого крупного из боспорских городов, первым (уже с середины VI в. до н.э.) начавшего выпускать свою монету. Со временем, и, очевидно, в прямой связи с образованием боспорского государственного объединения во главе с Пантикапеем, власть их приобрела наследственный характер.

Пантикапей стал центром боспорского государственного объединения, очевидно, и в силу своего экономического преобладания над другими боспорскими городами и благодаря своему географическому местоположению, выгодному и в стратегическом отношении. В источниках не содержится прямых указаний на других участников этого объединения. По-видимому, в состав его вошла Фанагория, ставшая затем второй, «азиатской» по античной терминологии, столицей Боспора. К объединению, очевидно, также присоединились Гермонасса, Кепы и другие города Таманского побережья, в древности представлявшего собой группу островов, образуемых дельтой Кубани. Таким образом, в составе археанактидовского Боспора, по-видимому, с самого же начала оказались города на обоих берегах пролива.

Конкретные причины, заставившие боспорских греков поступиться традиционной для всех греческих полисов приверженностью к политической автаркии в пользу общего для всех них правительства, нам не известны. Совершенно очевидно, что политическое объединение открывало перед боспорскими городами перспективы более тесного экономического сотрудничества, облегчало дальнейшее освоение природных богатств этого края, создавало более благоприятные условия для дальнейшего развития их торговой деятельности. С другой стороны, соседние с греками-колонистами местные меотские, сарматские и скифские племена отличались воинственностью. Мощные оборонительные сооружения даже вокруг маленьких боспорских поселений красноречиво говорят о постоянной военной опасности. Периоды мирных торговых отношений с местными племенами, по-видимому, нередко чередовались здесь с военными столкновениями. С этой точки зрения необходимость объединения городов диктовалась и интересами их безопасности.

По своим размерам первоначальная территория государства Археанактидов была невелика. Известное представление о ее величине на европейском берегу пролива даст так называемый первый тиритакский оборонительный вал и ров. Этот хорошо сохранившийся и теперь вал пересекает Керченский полуостров по линии, идущей от поселка Аршинцево (древняя Тиритака) к Азовскому морю. Принято считать, что небольшая территория к востоку от вала и была территорией археанактидского Боспора на крымском побережье. Боспорские владения на таманском побережье в это время также были весьма скромными. По всей вероятности, они ограничивались полосой вдоль Керченского пролива, которую занимали небольшие территории нескольких вошедших в состав этого объединения полисов.

Незначительность территории археанактидского Боспора, таким образом, позволяет думать, что это объединение первоначально включало одни греческие полисы-колонии. В источниках более позднего времени также отсутствуют какие бы то ни было упоминания о вхождении в состав боспорского объединения этого времени территорий, населенных местными племенами. Они вошли в состав Боспора лишь при Спартокидах, когда местные элементы играли уже весьма существенную роль в исторической жизни этого государства.

Можно думать, что структура археанактидского Боспора не отличалась от обычного для этого времени типа объединений греческих полисов и представляла собой союз боспорских городов – боспорскую симмахию. Насколько члены этого союза зависели от центральной власти – мы не знаем. Вероятно, полисная автономия боспорских городов была не очень ограничена властью центрального правительства и в руках Археанактидов сосредоточился лишь общий контроль за политической жизнью входивших в состав этого объединения полисов. Археанактиды же, очевидно, возглавляли объединенные военные силы боспорских городов.

Первоначально Боспорское государство объединяло только греков. В его состав вошли Фанагория, Гермонасса и Кепы. Позднее власть боспорских правителей распространилась на небольшие города на европейской и азиатской стороне Боспора и окружающие местные племена. Кроме того, сами боспорские правители превращали в новые города местные населенные пункты, в которые постепенно переселялись греки. Цари Боспора носили двойной титул, называясь не только царями, но и архонтами Боспора и Феодосии. Эта двойственность объясняется наличием в Боспорском царстве греков и варваров.

В новых поселениях колониального мира шли процессы смешения населения и образования новых этнических отношений, начинался отход от нравов и обычаев традиционного родового строя. Высокий уровень торгово-предпринимательской деятельности был характерен для вновь освоенных территорий, ставших со временем крупными центрами посреднической торговли.

Значительная часть экспортируемого хлеба и рыбы, по-видимому, скупалась боспорскими купцами у местных племен. В этой связи обращает на себя внимание интенсивный рост оседлых поселений на Кубани со второй половины V в. до н.э. Создается впечатление, что с этого времени значительная часть прежде кочевого населения становится оседлой. Археологические расследования кубанских городищ показывают, что население их по преимуществу занималось земледелием, оседлым скотоводством и рыболовством. Весьма нередкие случаи находок на территории этих городищ боспорских монет и греческих вещей свидетельствуют об охвате достаточно широких слоев местного населения товарно-денежными отношениями. Ведущая роль в торговле с Боспором, однако, принадлежала верхнему слою местного общества – богатой родоплеменной знати. Прикубанье, как о том красноречиво говорят его курганы, издавна было вовлечно в торговые сношения с Закавказьем и странами Переднею Востока. Процессы социально-имущественного расслоения местного общества протекали здесь интенсивнее, чем в других районах северочерноморской территории. С началом греческой колонизации развитие этих процессов еще более усилилось. На быт местного населения, особенно его верхних слоев, оказывает влияние греческая культура. Наглядным тому примером может служить древняя Синдика, начавшая чеканить монету по греческим образцам. Местная родоплеменная знать, как и боспорские города, становится главным потребителем импортируемых из Греции товаров. На этой почве между верхушкой местного общества и богатым населением греческих рабовладельческих городов побережья возникает известная общность интересов и получают развитие процессы ассимиляции. Этнические грани постепенно стираются, уступая место граням социальным.

В свете явлений этого рода становится понятной и происшедшая на Боспоре политическая перемена. Почва для нее оказалась подготовленной всем предшествующим ходом экономического и социального развития Боспора.

Как мы уже знаем, в 438–437 гг. до н.э., поданным Диодора Сицилийского, власть на Боспоре перешла от Археанактидов к Спартоку, явившемуся родоначальником новой династии боспорских правителей, которая затем возглавляла Боспорское государство вплоть до конца II в. до н.э.

Ученые прежде всего обратили внимание на имя первого представителя новой боспорской династии – Спартока, которое, как и имя других представителей этой династии – Перисад, встречается в античной литературной традиции, связанной с Фракией. На этом основании высказывалось предположение, что Спарток был выходцем из Фракии. Высказывались и другие предположения, например связывавшие происхождение Спартокидов с Синдикой.

Так или иначе, но Спартокиды несомненно пользовались в местной среде значительным влиянием. В этом, очевидно, и состояло главное их преимущество по сравнению с их предшественниками – носителями чисто греческого имени, Археанактидами. Можно, однако, не сомневаться, что представители новой негреческой династии испытали на себе сильное воздействие греческой культуры. В этом отношении весьма показательно, что наряду с негреческими именами некоторые известные нам по литературным свидетельствам и надписям Спартокиды носили и такие чисто греческие имена, как Сатир, Левкон, Евмел, Горгипп, Аполлоний. Сохранился афинский рельеф IV в. до н.э., на котором изображены три представителя династии Спартокидов: Спарток II, Перисад I и брат их Аполлоний. Всем трем придан на этом изображении чисто греческий внешний облик. Тем не менее Страбон в одном своем рассуждении о высоких моральных качествах, присущих не только грекам, но и «варварам», в качестве примера такого добродетельного «варвара» приводит боспорского правителя Левкона.

Исторический смысл происшедшей на Боспоре смены династий раскрывается в политике Спартокидов. Судя по всему, что мы знаем об этой политике, она преследовала две главные цели: расширение территориальных пределов Боспорского государства и усиление власти центрального правительства. Первая из этих задач была обусловлена стремлением обеспечить боспорский хлебный экспорт своей собственной сельскохозяйственной базой; вторая вытекала из первой, поскольку господство над значительной территорией, в состав которой наряду с городами вошли и земли местных племен, закономерно потребовало и иных приемов управления, опиравшихся на более широкие полномочия центрального правительства.

С какого времени начинается развитие боспорской территориальной экспансии и когда Спартокиды достигли в этом направлении первых успехов – точно мы не знаем. Заметной она становится только в годы правления боспорского правителя Сатира (433–389 гг. до н.э.). Имя Сатира известно античной традиции. Его упоминает Исократ в так называемой «банкирской речи», по-видимому произнесенной в 393 г. до н.э. В этой речи говорится о некоем Сопее, получившем от Сатира в управление «большую область» и вообще заботившемся «о всех его владениях». В рассказе Полиена о меотянке Тиргатао, жене синдского царя Гекатея, упоминается о военных действиях, которые Сатир вел на таманской стороне пролива. Из того же рассказа Полнена можно заключить, что Синдика в это время уже находилась под контролем боспорских правителей. Еще одно упоминание о Сатире содержится в схолиях к Демосфену. Здесь говорится, что Сатир умер во время осады Феодосии боспорскими войсками.

Война с Феодосией, закончившаяся подчинением ее Боспору, вообще является одним из наиболее значительных событий боспорской истории рассматриваемого времени. Война эта, с одной стороны, была, очевидно, вызвана тем, что не вошедшая в состав боспорского объединения Феодосия обладала прекрасной гаванью и плодородной территорией. Подчинение Феодосии, таким образом, должно было дать Боспору очень важный для его хлебной торговли транзитный пункт и одновременно довести западную границу боспорских владений до выгодного для Боспора в стратегическом отношении рубежа. С другой стороны, в Феодосии, по данным одного из наиболее надежных периплов, проживали боспорские политические эмигранты. При стойкости полисных традиций в греческом мире, можно не сомневаться, что проводимая боспорским правительством, очевидно еще со времен Археанактидов, политика государственной централизации вызывала противодействие со стороны приверженцев прежней полисной независимости. В названной выше речи Исократа также упоминается о заговорщиках, замысливших покушение на жизнь Сатира. Пребывание врагов существующего на Боспоре политического строя в непосредственной близости от его границы, притом в городе, продолжавшем сохранять свою полисную независимость, должно было казаться боспорским правителям крайне опасным.

В начавшуюся войну с Феодосией вмешалась Гераклея Понтийская – метрополия Херсонеса. По-видимому, она была связана с Феодосией торговыми узами и, с другой стороны, опасалась за дальнейшую судьбу тогда еще недавно основанной ею колонии – Херсонеса. Расширение границ во много раз более сильного Боспора создавало, очевидно, угрозу для его дальнейшей независимости.

В результате вмешательства Гераклеи, которая прислала на помощь осажденной Феодосии свой флот, военные действия затянулись. После смерти Сатира его преемник Левкон возглавил боспорские вооруженные силы, действовавшие против Феодосии. В конце концов Феодосия была вынуждена капитулировать. В надписи с именем Левкона, найденной на берегу Цукурского лимана и происходящей, вероятно, из Фанагории, Левкон назван архонтом Боспора и Феодосии. Использование термина «архонт», органически связанного с политической структурой греческих полисов, для определения власти Левкона над побежденной Феодосией позволяет думать, что капитуляция ее не была безоговорочной.

Упомянутая выше надпись является единственной, где Левкон титулуется только архонтом Боспора и Феодосии. Во всех других дошедших до нас боспорских надписях с его именем к титулу Левкона прибавлен перечень подвластных ему меотийских племен; в отношении последних он именуется уже не архонтом, но царем. Многие ученые поэтому считают, что цукурская надпись по времени является первой и что, следовательно, упоминаемые в других надписях меотийские племена были присоединены к Боспору уже после завоевания Феодосии. С этим мнением можно согласиться. Победа над Феодосией освободила военные силы Боспора и позволила перебросить их на другую сторону пролива.

Впрочем, у нас нет уверенности, что боспорские правители во всех случаях добивались признания за ними верховной власти со стороны местных племен силой оружия. В тех случаях, когда племенная знать была вовлечена в торговлю с боспорскими городами, экономические выгоды этой торговли могли толкать ее на мирное присоединение к Боспору. Прежде всего это, по-видимому, относится к синдам, которые по всем признакам и раньше были тесно связаны с Боспором. В перечне подвластных Спартокидам племен синды всегда занимают первое место. В титулатуре Левкона за синдами обычно следуют тореты, дандарии и псесы.

В надписях преемника Левкона – Перисада I (348–309 гг. до н.э., первые пять лет он правил совместно со своим братом Спартоком), в этом перечне происходят некоторые изменения. В одной из надписей с титулом Перисада за синдами следуют тореты и дандарии, псесы же выпадают. В другой Перисад титулуется «царем синдов» и «маитов» (меотов); еще в двух – за маитами следуют ранее не упоминавшиеся татей и досхи. Создается впечатление, что власть боспорских правителей над всеми этими племенами, обитавшими на территории нынешнего Таманского полуострова и дальше на юго-восток, включая район современного Новороссийска, не отличалась устойчивостью. Под влиянием различных обстоятельств одни из этих племен, вероятно, временами отпадали от Боспорского государства, другие присоединялись к нему. О неустойчивости границ боспорских владений на азиатской стороне пролива сообщает и Страбон.

К сожалению, наши представления о тех формах, в какие вылилось подчинение местных племен правительству Спартокидов, страдают крайней расплывчатостью. Если определение власти Спартокидов по отношению к подчиненным им городам, выраженное в первой части их титулатуры термином «архонт», бесспорно свидетельствует о сохранении этими городами в более или менее урезанном виде полисного самоуправления, то термин «царь» в применении к подвластным Боспору племенам расшифровать значительно труднее. В политическом словаре древних греков он имеет весьма различное значение. Царями античные авторы называют и вождей тех племен, у которых еще сохранился первобытнообщинный строй, и единоличных правителей больших рабовладельческих государств с негреческим населением.

В каком смысле использовался этот термин в данном случае? Означает ли он, что территория того или иного племени, признавшего или вынужденного силой оружия признать Спартокидов своими царями, действительно превращалась в их владения и население полностью лишалось политической самостоятельности? Вопрос этот принадлежит к числу труднейших и в то же время важнейших вопросов истории спартокидского Боспора. В современной науке он не может считаться достаточно выясненным. Отмеченный выше факт неустойчивости границ боспорских владений на азиатской стороне пролива ясно показывает, что мэотииские племена и после подчинения Спартокидам способны были отстаивать свою независимость. Они продолжали ее сохранять и столетие спустя, в бурные годы деятельности Митридата Евпатора, который в наиболее напряженные моменты своей борьбы с Римом обращался к этим племенам в поисках военной помощи. Существуют основания думать, что и под властью Спартокидов мэоты продолжали иметь своих племенных вождей и свои вооруженные силы.

Спартокидский Боспор, безусловно, не представлял собой централизованного государства, знакомого нам по более поздним историческим периодам. Его правительству, даже если бы оно этого захотело, еще нечего было противопоставить давним традициям полисного самоуправления рабовладельческих городов и не менее устойчивому стремлению к самостоятельному существованию местных племен, восходящим к первобытнообщинной эпохе – строю военной демократии. Сосуществование в рамках одного и того же государственного объединения рабовладельческих городов и местных племен долгое время накладывало на спартокидский Боспор своеобразный отпечаток. Оба эти слагаемые не сразу в нем растворились. Отсюда двойственность политической структуры Боспора, так ясно отразившейся в двойственной титулатуре возглавившей это государство правящей династии. Упоминаемая двойственность государственной природы Боспора имела под собой глубокие основания. Важную роль в развитии Боспорского государства имел торговый фактор. Однако, этот фактор может форсировать развитие уже существующих в данной среде процессов, но не породить новые отношения, обусловленные более глубокими закономерностями – закономерностями развития производительных сил и производственных отношений. Между тем воздействие рабовладельческих городов на местную среду на протяжении первых веков, истекших со времени греческой колонизации боспорских побережий, по-видимому, осуществлялось главным образом в процессе торговых взаимоотношений. При таких условиях привносимые этими городами рабовладельческие отношения, очевидно, смогли получить лишь ограниченное распространение.

С образованием Боспорского государства как государства рабовладельческого использование труда несвободных приняло более широкие размеры. Тем не менее на Боспоре наряду с рабами и рабовладельцами несомненно продолжал существовать достаточно значительный слой мелких, частично свободных, частично зависимых, земледельцев. Они работали на своих землях, продавая хлеб боспорским купцам. Об этом с достаточной убедительностью говорит самый факт существования на боспорской территории отдельных, сохранивших свои имена племен, засвидетельствованный и надписями, и литературными источниками.

Таким образом, в государстве, возглавленном Спартокидами, сосуществовали социальные взаимоотношения различных типов. Наряду с рабовладением, господствовавшим в городах, в свое время основанных греческими колонистами, и на землях крупных землевладельцев, использовавших труд рабов и зависимых, здесь оставались и местные племена, еще сохранявшие пережитки первобытнообщинного строя.

Существенную опору власть Спартокидов находила в наемном войске и тех обширных связях Спартокидов с местными племенами, которые позволяли им использовать военные силы этих племен в качестве союзников. Впрочем, военные ополчения, по-видимому, продолжали существовать и в городах. 

Дальнейшее развитие процессов социально-имущественного расслоения, протекавших как в городах, так и у подвластных Боспору племен, не могло не обострить борьбы между бедными и богатыми, эксплуататорами и эксплуатируемыми, полноправными и бесправными. В то же время и рабовладельческие города побережья, и местные племена имели свои, веками сложившиеся традиции, можно думать, нередко встававшие в противоречия как друг с другом, так и с той политикой, которую проводило центральное боспорское правительство.

Противоречивость создавшейся на Боспоре обстановки нашла свое отражение в единственном дошедшем до нашего времени отрывке, сохранившемся в труде Диодора, связанно излагающем ход исторических событий на Боспоре. Это рассказ о междоусобной борьбе сыновей Перисада I, заимствованный Диодором у какого-то нам неизвестного, но очень хорошо осведомленного в боспорской историй античного автора. Междоусобная война началась между сыновьями Перисада I в 309 г. до н.э., сразу же после его смерти. Освободившийся престол перешел к старшему из его сыновей – Сатиру. Тогда младший сын Перисада Евмел заключил союз с Ариафарном, царем местного племени татеев, привлек на свою сторону еще некоторые племена и поднял оружие против старшего брата. В начавшейся борьбе средний сын умершего Перисада, Притан, стал на сторону Сатира. Военные действия развернулись главным образом на азиатской стороне пролива. Силы Сатира состояли из 2 тыс. греческих наемников, 2 тыс. находившихся на его службе фракийских воинов и союзных ему скифов, численностью 20 тыс. пехоты и 10 тыс. всадников. На стороне Евмела были войска Ариафарна общей численностью 22 тыс. пехоты и 20 тыс. конницы.

В первом же крупном сражении у реки Фат – вероятно, одного из притоков Кубани – после того как оба войска понесли значительные потери, Сатир обратил своего противника в бегство. Преследуя его, он сжигал встречавшиеся ему на пути селения, захватывал пленных и добычу. Уцелевшие воины Евмела и Ариафарна нашли, однако, спасение в крепости, на берегу Фата, в труднодоступной для врага лесистой и болотистой местности. Чтобы продвинуться к стенам и башням этой крепости воинам Сатира пришлось три дня прорубать себе в лесу дорогу. При этом они терпели большие потери от стрел противника. Когда на четвертый день начался штурм этой крепости, Сатир был смертельно ранен. К ночи он умер. После этого его войска сразу же отошли к городу Гаргазе, по-видимому находившемуся на берегу Кубани. Отсюда тело Сатира было перевезено в Пантикапей, где оставался его средний брат Притан. Устроив пышные похороны, Притан принял царскую власть и возглавил находившееся в Гаргазе войско. Евмел предпринял попытку договориться с Пританом, предложив ему разделить между ними территорию Боспора на азиатскую и европейскую половины. Однако Притан это предложение решительно отверг. С возобновлением военных действий перевес оказался явно на стороне Евмела, который овладел Гаргазой и другими населенными пунктами, державшими сторону Притана. В происшедшем затем решительном сражении Притан был разбит и оттеснен к проливу. Вскоре после этого он капитулировал на условиях отказа от престола в пользу Евмела. После возвращения в Пантикапей Притан еще раз попытался вернуть себе власть, но потерпел неудачу. Ему пришлось бежать в Кепы, где позднее по приказанию Евмела он был убит.

Одержав, таким образом, победу над обоими своими соперниками и овладев единоличной властью, Евмел прежде всего расправился со всеми теми, кто был на стороне его братьев. Многие из сторонников Сатира и Притана вместе со своими женами и детьми были перебиты. По словам Диодора, из них удалось спастись только сыну Сатира, который бежал из Пантикапея к сочувствующему ему скифскому царю Агару.

Однако и после проведения этих репрессий и утверждения Евмела на боспорском престоле в Пантикапее продолжалось брожение. Во время междоусобной войны граждане боспорской столицы были на стороне противников Евмела и теперь не хотели примириться с переходом к нему власти. Чтобы сломить эти оппозиционные настроения и привлечь к себе пантикапейцев, Евмел выступил перед ними с речью. В этой речи он обещал восстановить в городе прежнее самоуправление, даровал пантикапейским гражданам право беспошлинной торговли, которым они пользовались при его предках, обещал освободить их от налогов и, по выражению Диодора, говорил «еще о многом другом».

Не касаясь сейчас целого ряда во многих отношениях интересных подробностей передаваемого Диодором рассказа о междоусобной борьбе сыновей Перисада, следует подчеркнуть главное. Рассказ этот раскрывает перед нами одну из ярких страниц истории спартокидовского Боспора. Во вспыхнувшей междоусобной борьбе участвуют весьма разнородные по своим этническим и социальным признакам силы: и северочерноморские племена, возглавляемые своими племенными вождями – «царями», как называет их Диодор, и греческие и фракийские наемники, и прибрежные рабовладельческие города, и население тех племенных территорий, которые уже давно находились под властью боспорских правителей. Анализируя ход военных действий, нельзя не прийти к выводу, что решающим обстоятельством для конечной победы Евмела была помощь, оказанная ему его союзником – царем татеев Ариафарном. Тем не менее, уже овладев при содействии последнего престолом, Евмел не мог не посчитаться с Пантикапеем. Восстановление прежнего полисного управления этого города, вероятно ущемленного централизаторскими устремлениями непосредственных предшественников Евмела на боспорском престоле, говорит само за себя. Такого рода политическое лавирование, очевидно, было присуще не одному Евмелу, но в большей или меньшей степени характеризовало общую политику боспорского центрального правительства, имевшего дело с весьма неоднородными по своей социальной природе силами. Для господствующего на Боспоре класса эти его особенности, вероятно, таили в себе немалую опасность. В данном случае попытка объединить под властью одного правительства рабовладельческие города с территориями, населенными местными племенами, однако, удалась.